то та малютка больна,  у  нее  лихорадка,  которую  ничем
нельзя остановить. Я собиралась  сейчас  ехать  за  доктором  в  Донегаль...
Бедные детки, я их так люблю!
     Хард была в эту минуту похожа на тигрицу, ласкавшуюся, как кошка.
     - Господин инспектор, - продолжала она, - нельзя ли получить из  приюта
немного денег для покупки лекарства?.. Мне ведь хватает только на пищу...
     - Я вовсе не инспектор, матушка, - ответил человек слащавым голосом.
     - Так кто же вы? - спросила она уже грубо.
     - Я агент страхового общества.
     Это был один из тех  маклеров,  которых  всегда  так  много  бродит  по
ирландским деревням. Они занимаются  страхованием  жизни  детей,  что  почти
равносильно смертному приговору над бедными малютками. Дело в  том,  что  за
несколько пенсов, уплачиваемых ежемесячно отцами или  матерями,  -  об  этом
даже подумать страшно, родными  или  воспитателями,  существами,  такими  же
отвратительными, как Хард, они имеют право  на  получение  премии  в  случае
смерти застрахованного ребенка. Недаром Дей, председатель уголовного суда  в
Уильтшайре,  назвал  эти  учреждения  бичами,  позорными  распространителями
преступлений.
     С тех пор, правда,  произошло  заметное  улучшение  в  положении  детей
благодаря закону 1889 года,  и  нет  ничего  удивительного,  что  учреждение
"Национального Общества для защиты детей от  жестокого  обращения"  принесло
благодетельные результаты.
     Но можно ли не удивляться, не устыдиться, что в конце  XIX  века  такой
закон понадобился для цивилизованной нации,  закон,  обязывающий  родителей,
родственников  или  опекунов  кормить  и  доставлять  все  необходимое   для
существования вверенных им детей? И это под угрозой каторжных работ!
     Да! Понадобился закон там, где должно было быть достаточно  врожденного
инстинкта!
     Но в описываемое нами время покровительство это не распространялось  на
детей, вверенных попечениям деревенских воспитательниц.
     Агент, пришедший  к  Хард,  был  человек  лет  сорока  пяти,  с  хитрым
выражением лица, уверенными манерами и убедительной  речью  -  тип  маклера,
думающего лишь о выгоде,  для  приобретения  которой  все  средства  хороши.
Обмануть мегеру, сделать вид, что не замечает,  в  каком  ужасном  состоянии
находились дети, даже похвалить ее за заботу о них - вот  средство,  которым
он надеялся достичь цели.
     - Если я вас не очень обеспокою, сказал он, - то не потрудитесь  ли  вы
выйти со мной на минуту?..
     - Вам надо что-нибудь сказать мне? - спросила подозрительно Хард.
     - Да, мне нужно переговорить с вами  об  этих  детках,  но  я  не  могу
позволить себе говорить при них о вещах, которые могли бы огорчить их...
     Оба вышли из хижины, заперев за собой дверь.
     - У вас, значит, трое детей?..
     - Да.
     - Ваши собственные?
     - Нет.
     - Вы их родственница?..
     - Нет.
     - Значит, они даны вам Донегальским приютом?.,
     - Да.
     - Должен заметить, что трудно было бы поместить их в лучшие  руки...  А
все же,  несмотря  на  самые  лучшие  заботы,  случается,  что  эти  малютки
заболевают... Ведь детский возраст хрупок, и мне  показалось,  что  одна  из
ваших девочек...
     - Я делаю все, что могу,  сударь,  -  ответила  Хард,  которой  удалось
выдавить слезу из своих волчьих глаз. - Я слежу день и ночь за  детьми...  я
отказываю себе в пище, лишь бы они были сыты... Приют отпускает так мало  на
их содержание... Около трех фунтов в год!..
     - Да, этого  недостаточно,  и  надо  иметь  особую  любовь,  чтобы  так
заботиться о детях, как это делаете вы...  Итак,  у  вас  на  попечении  две
девочки и мальчик?..
     - Да.
     - Сироты, вероятно?..
     - Надо полагать.
     - Девочкам от четырех до шести лет, а мальчику года два с половиной?..
     - Да, а для чего вы это спрашиваете?
     - Сейчас узнаете...
     Хард взглянула на него искоса.
     - Конечно, -  продолжал  он,  -  воздух  очень  чист  в  Донегале,  все
гигиенические условия превосходны... А  между  тем  детки  так  нежны,  что,
несмотря на ваши усиленные заботы, вы все же можете,  -  простите,  что  мне
приходится вас омрачать такими мыслями, -  лишиться  одного  из  них...  Вам
следовало бы их застраховать.
     - Застраховать?..
     - Да, застраховать в вашу пользу...
     - В мою пользу? - вскричала Хард, глаза которой сразу оживились.
     - Я вам сейчас разъясню... Уплачивая страховой  компании  по  несколько
пенсов в месяц, вы получите премию в два или три фунта, если  который-нибудь
из детей умрет...
     - Два или три фунта? - повторила Хард.
     Агент, видимо, мог надеяться, что предложение его будет принято.
     - Это все так  делают,  -  продолжал  он  слащавым  голосом.  -  У  нас
застраховано уже несколько  сот  детей  донегальских  ферм.  И  если  ничто,
конечно,  не  может  утешить  при  смерти  ребенка,  то  все   же   является
некоторым... возмещением получение в это тяжелое для семьи время  нескольких
золотых гиней, выдаваемых нашим страховым обществом...
     Хард схватила маклера за руку.
     - И их действительно  дают...  и  без  затруднений?..  -  спросила  она
прерывающимся голосом, оглядываясь по сторонам.
     - Без всяких затруднений. Как только врач даст свидетельство  о  смерти
ребенка, надо явиться к представителю общества в Донегаль.
     Затем, вынув из кармана бумагу, агент добавил:
     - У меня есть готовые полисы, и если бы вы согласились подписаться  вот
здесь внизу, вам бы пришлось менее  беспокоиться  о  будущем.  Позволю  себе
заметить, что в случае смерти одного из детей, - а это, и несчастью,  всегда
может случиться,  -  премия  облегчила  бы  вам  содержание  других...  Ведь
действительно, приют отпускает слишком мало...
     - И сколько я должна платить? - спросила Хард.
     - По три пенса в месяц за каждого ребенка,  то  есть  всего  по  девять
пенсов.
     - Вы согласитесь застраховать и младшую?
     - Конечно, хотя мне показалось, что она серьезно больна!  Если  вам  не
удастся спасти ее, вы получите два фунта, понимаете, два фунта! И  заметьте,
что все это делается нашим обществом для блага маленьких созданий.  В  наших
интересах, чтобы они как можно дольше жили, так как жизнь  их  приносит  нам
доход! Мы бываем очень огорчены, когда кто-нибудь из них умирает!
     Впрочем,   они   не   очень-то   огорчались,   эти   высоконравственные
страхователи, если только смертность не  превышала  определенной  нормы.  И,
предлагая включить в страховку  маленькую  умирающую,  агент  был  уверен  в
выгодном деле, основываясь на выраженной его директором мысли:
     - После смерти застрахованного ребенка появляется  еще  более  желающих
страховать жизнь детей.
     Это была правда, как и  то,  что  некоторые  не  останавливались  перед
преступлением для получения премии; но такие  случаи  были  редки,  поспешим
заметить это.
     Казалось бы, страховые общества, как и их  клиенты,  должны  находиться
под строгим надзором. Но в глуши, как и в этой  деревушке,  не  существовало
никакого контроля,  и  агент  мог  совершенно  спокойно  войти  в  сделку  с
отвратительной Хард, хотя и догадывался, на что она способна.
     - Ну что ж, матушка, - продолжал он убеждать женщину, - неужели  вы  не
понимаете вашей выгоды?
     Однако та все еще не решалась истратить девять пенсов, даже зная, что в
скором времени получит премию за маленькую умершую.
     - Так сколько это будет стоить? - переспросила Хард, словно надеясь  на
уступку.
     - По три пенса в месяц на каждого ребенка, то есть всего девять пенсов.
     - Девять пенсов!
     И она пробовала торговаться.
     Это бесполезно, - заметил  наконец  агент.  -  Подумайте  только,  что,
несмотря на ваши заботы,  ребенок  этот  может  умереть  не  сегодня...  так
завтра... и вы получите от общества два фунта... Решайтесь же, уверяю вас...
подпишите...
     У него были с собой и перо, и чернила. Подпись, поставленная на полисе,
была равносильна заключению договора.
     ...Хард вынула из кармана деньги,  отсчитав  агенту  девять  пенсов  из
последних остававшихся у нее десяти шиллингов.
     Агент, собираясь уходить, обратился к ней со словами:
     - Хотя просить вас заботиться об этих детях является совершенно лишним,
я все же вверяю их вам от имени нашего страхового общества, являющегося  для
детей  поистине  провидением.  Мы  -  представители  Бога  на  земле,  Бога,
вознаграждающего за милостыню,  поданную  несчастным.  До  свидания  же,  до
свидания! Через месяц я приду к вам опять за получением  маленькой  суммы  и
надеюсь найти всех питомцев в добром здравии, даже больную малютку, которая,
думаю,  скоро  поправится.  Разумеется,  благодаря  вашему  самоотверженному
уходу! Не забывайте, что в нашей старой Англии жизнь каждого человека  имеет
громадную цену и каждая смерть является убытком для общественного  капитала.
До свидания, матушка, до свидания!
     Хард, неподвижная, смотрела вслед удалявшемуся агенту. До сих пор  дети
доставляли ей лишь несколько гиней в год, а оказывалось,  что  в  случае  их
смерти можно получить  разом  столько  же!  А  девять  пенсов,  которые  она
заплатила, - только от нее же зависит, выдать или не  выдать  их  во  второй
раз!
     Зато, вернувшись  в  хижину,  каким  взглядом  окинула  она  несчастных
малюток, взглядом коршуна, видящего беспомощных птиц, притаившихся в ветвях.
Казалось, Малыш и Сисси поняли ее и инстинктивно отступили, точно руки этого
чудовища собирались задушить их.
     Хард понимала, что следовало действовать осторожно. Трое сразу  умерших
детей могли бы возбудить подозрение. Значит, оставшиеся  восемь  или  девять
шиллингов пойдут на поддержку их существования на некоторое время. О, каких-
нибудь три-четыре недели, не больше! Когда агент придет,  он  получит  опять
девять пенсов, но страховая премия возместит ей все расходы. Она теперь  уже
не собиралась возвращать детей в приют.
     Пять дней  спустя  маленькая  девочка  умерла,  оставаясь  без  всякого
лечения.
     Это произошло 6 октября,  утром.  Хард,  отправляясь  выпить,  оставила
детей в хижине, заперев их, как и обычно, на ключ. Больная  была  в  агонии.
Ничего, кроме воды, ей не давали. Ребенок дрожал от холода, обливаясь  в  то
же время потом. Ее широко раскрытые глаза точно прощались с  миром,  выражая
недоумение. "Для чего  я  родилась...  для  чего?"  -  казалось,  спрашивала
девочка.
     Сисси смачивала ей слегка виски водой.
     Малыш, прижавшись в углу, смотрел так, будто  перед  ним  была  клетка,
готовая открыться и выпустить заключенную в ней птичку.
     Услышав новый жалобный стон девочки, он спросил:
     - Неужели она умрет?
     - Да, - ответила Сисси, - и она пойдет на небо!
     - Значит, на небо иначе нельзя попасть, как через смерть?
     - Да, иначе нельзя!
     Несколько минут спустя несчастная девочка содрогнулась в последний раз,
и ее детская душа отошла в вечность.
     Сисси в испуге бросилась на  колени.  Малыш,  подражая  подруге,  встал
также на колени перед крошечным телом.
     Когда Хард пришла домой, она подняла крик,  затем  выбежала  на  улицу,
повторяя громко:
     - Умерла, умерла!
     На ее стоны мало кто обратил внимание. Да и какое было дело  всем  этим
несчастным до смерти ребенка! Точно мало детей на свете. Народятся новые! Уж
в этом-то недостатка никогда не будет!
     Разыгрывая эту комедию, Хард имела в виду свои интересы, она боялась за
свою премию.
     Ей еще надо было бежать в  Донегаль  получить  свидетельство  от  врача
страхового общества о смерти. Необходимая формальность для получения премии.
     Хард поэтому отправилась к  нему  в  тот  же  день,  оставив  маленькую
покойницу на попечении детей.
     Она вышла из Рендока около двух часов дня, а так как надо  было  пройти
по шести миль туда и обратно,  то,  разумеется,  не  могла  вернуться  ранее
восьми или девяти часов вечера.
     Сисси и Малыш  были  заперты  в  хижине.  Мальчик,  сидя  неподвижно  у
погасшего очага,  боялся  двинуться.  Сисси  оказывала  маленькой  покойнице
больше забот, чем той пришлось испытать  за  всю  свою  краткую  жизнь.  Она
вымыла ей лицо, причесала, сняла с нее грязную, рваную рубашку,  заменив  ее
висевшей на гвозде чистой салфеткой.  Это  маленькое  тело  не  могло  иметь
другого савана и не могло иметь другой могилы, чем  та  яма,  в  которую  ее
кинут.
     Потом Сисси поцеловала девочку. Малыш хотел было сделать то же, но  его
вдруг обуял страх.
     - Уйдем, уйдем! - сказал он Сисси.
     - Куда?
     - Прочь отсюда! Пойдем.
     Сисси отказалась. Она не хотела покинуть покойницу. К тому же  и  дверь
была заперта.
     - Уйдем, уйдем! - повторял Малыш.
     - Нет, нет! Надо остаться!
     - Она совсем холодная, и нам тоже холодно, холодно! Уйдем, Сисси, а  то
она возьмет нас с собой, туда!
     Мальчика охватил ужас. Ему казалось, что он тоже непременно умрет, если
не уйдет отсюда.
     Начинало смеркаться. Сисси  зажгла  огарок,  всунутый  в  деревяшку,  и
поставила около умершей.
     Малыш еще больше испугался, когда огонь  замелькал  по  окружавшим  его
предметам. Он очень любил Сисси, и любил как старшую сестру. От нее только и
видел ласку. Но остаться в этом доме не мог, это было выше его сил.
     И, подбежав к двери, он начал рыть у порога землю руками, ломая  ногти;
вскоре ему удалось сделать достаточное отверстие, чтобы пролезть в него.
     - Уйдем, уйдем! - снова попросил он.
     - Нет, - ответила Сисси, - я не хочу. Она останется одна... Я не хочу!
     Малыш бросился ей на шею, обнял ее, поцеловал. Затем пролез в сделанную
им у двери дыру и исчез.
     Несколько дней спустя  Малыш,  бродя  по  окрестностям,  попал  в  руки
хозяина марионеток, и нам известно, что из этого вышло.


        ^TГлава двенадцатая - ВОЗВРАЩЕНИЕ^U

     В настоящее время Малыш был вполне счастлив и нисколько не  помышлял  о
будущем. А  между  тем  будущее  ведь  есть  не  что  иное,  как  настоящее,
возобновляющееся с каждым новым днем.
     Иногда, правда,  перед  ним  смутно  проносились  образы  прошлого.  Он
вспоминал девочку, жившую вместе с ним у злой  старухи.  Сисси  должно  быть
теперь около одиннадцати лет. Что  с  нею?  Не  умерла  ли  она,  как  и  та
девочка?.. И говорил себе, что непременно ее когда-нибудь разыщет. Он был ей
признателен за милые заботы о нем, и его благодарное сердце привыкло считать
ее своей сестрой.
     Был еще и Грип, добрый Грип, которому он был стольким же обязан, как  и
Сисси. Прошло уже полгода со времени пожара в приюте Ragged school, и  Малыш
за это время немало пережил перемен. А что сталось с Грипом?.. Он,  конечно,
жив. Такие чудные сердца не могут перестать биться так, вдруг, ни с того  ни
с сего! Следует, скорее, умирать таким людям, как Хард и Торнпип, о  которых
никто, конечно, и не пожалеет... Но такие звери живучи!
     Так рассуждал Малыш и, понятно, рассказывал  о  своих  прежних  друзьях
обитателям фермы. Мартен Мак-Карти ездил разузнавать о  прошлом  Малыша,  но
про Сисси ничего не было известно, так как она исчезла из рендокской хижины.
     Что касается Грппа, то бедный малый, едва  оправившись  от  ушибов,  не
имея более пристанища, покинул город и скитался, вероятно, ища  работы.  Это
было большим огорчением  для  Малыша:  чувствовать  себя  счастливым,  когда
кто-то из друзей несчастлив. Мартен охотно принял бы  Грипа  на  ферму,  для
него нашлась бы работа, но никто не знал, где тот находится. Свидятся ли они
когда-нибудь? Почему не надеяться на это?
     Ближайшие от семьи Мак-Карти фермы  находились  в  двух-трех  милях.  В
Нижней  Ирландии  арендаторы  обыкновенно  не  имеют  между  собой   никаких
сношений. Трали - главное место в графстве, отстояло в двенадцати  милях,  и
Мартин или Мюрдок наведывались туда лишь по необходимости - в дни базара.
     Ферма принадлежала к приходу Сильтона - деревни, находившейся от нее  в
пяти милях и  состоявшей  из  нескольких  десятков  домов.  По  воскресеньям
запрягалась тележка, в которой женщины ездили к обедне; мужчины шли  пешком.
Бабушка, с разрешения кюре и по старости лет, оставалась  по  большей  части
дома, исключая самых больших праздников.
     Малыш  теперь  тоже  посещал  церковь.  Это  уже  не  был   испуганный,
оборванный  ребенок,  пробиравшийся  со  страхом  в   Галуейский   собор   и
прятавшийся за выступы. Он теперь не боялся, что его прогонят, и  не  дрожал
перед церковным старостой. Нет, он сидел на скамье рядом с Мартиной и Китти,
слушал пение, вторил ему нежным голосом,  следил  за  обедней  по  книжке  с
картинками, подаренной ему бабушкой. Он теперь был мальчиком, которого можно
было показать кому угодно, хорошо одетым и всегда чистеньким.
     По окончании обедни опять садились в тележку и  возвращались  домой.  В
эту зиму шел часто снег и дул холодный  ветер.  Поэтому  у  всех  синели  от
холода лица и краснели глаза.
     Но у бабушки в ожидании их уже пылало в очаге яркое пламя. Все садились
к столу, на  котором  стояли  капуста,  варенная  с  салом,  блюдо  горячего
картофеля и яичница, для которой все яйца были взяты по номерам.
     Затем день проходил в чтении, в разговорах, если  погода  не  позволяла
выйти. Малыш, серьезный и внимательный, поучался, слушая старших.
     Приближалось время полевых работ. Зима  не  была  особенно  холодна,  и
можно было ожидать скоро теплых дней. Значит, посев будет производиться  при
благоприятных условиях. Арендаторы не будут принуждены покинуть  фермы,  как
это случалось в неурожайные годы, когда выселялись  целые  приходы  {С  1870
года фермеры не могут быть выселены, не получив вознаграждения за  обработку
земли.}.
     Но и на этой ферме были, как говорится, тучи, омрачавшие горизонт.
     Два  года  тому  назад  второй  сын,  Пат,  уехал  на  торговом   судне
"Guardian", принадлежащем фирме Маркарда  в  Ливерпуле.  От  него  было  два
письма. Со времени получения последнего письма прошло около десяти месяцев -
и  никаких  известий.  Мартен  написал  в  Ливерпуль,  но  ответ   получился
неутешительный. Фирма Маркарда не скрывала своих опасений относительно этого
судна.
     Поэтому на ферме постоянно говорили о Пате, и Малыш прекрасно  понимал,
сколько беспокойства причиняла эта неизвестность относительно  участи  Пата.
Нельзя поэтому удивляться, что вся семья ждала с таким нетерпением  утренней
почты. Мальчуган  поджидал  ее  всегда  на  дороге,  соединяющей  эту  часть
графства с главным его городом. Завидя издали почтовую тележку ярко-красного
цвета, он бежал ей навстречу со всех ног, чтобы узнать, не было ли письма на
имя Мартена Мак-Карти.
     Здесь почта  прекрасно  организована  даже  по  самым  глухим  окраинам
Ирландии. Почтальон останавливается чуть не у каждых дверей для раздачи  или
приема корреспонденции. На стенах, на столбах прибиты почтовые  ящики,  даже
на деревьях висят мешки, из которых почтальон вынимает проездом письма.
     К несчастью, не было ни одного письма ни от Пата, ни от фирма Маркарда.
С тех пор как "Guardian" видели в последний раз у берегов Австралии,  о  нем
не приходило известий.
     Бабушка ужасно грустила. Пат был  ее  баловнем.  Она  только  о  нем  и
говорила - ведь в ее лета она могла  умереть,  не  дождавшись  внука.  Малыш
утешал ее как умел.
     - Он вернется, - убежденно говорил он. - Я его еще не знаю,  но  должен
непременно узнать... так как он принадлежит вашей семье.
     - И он будет тебя так же любить, как и мы все, - отвечала бабушка.
     - А ведь как хорошо быть моряком, бабушка! Жаль только, что  приходится
расставаться на долгое время!  Разве  нельзя  отправиться  в  плавание  всем
семейством?..
     - Нет, нельзя, дитя мое, и, когда Пат уехал, мне стало очень грустно...
Как счастливы те, которые могут никогда не  расставаться!  Наш  мальчик  мог
оставаться на ферме, ему нашлась бы работа, и мы бы теперь  не  мучились