авляет  главную
пищу, особенно в неурожайных  местностях  Ирландии.  И  невольно  приходится
недоумевать, чем бы питалось деревенское население, когда не было бы знакомо
с этим драгоценным овощем.
     Если земля  кормит  скот,  то  и  он  в  свою  очередь  содействует  ее
плодородию. Без скота земледелие немыслимо: одни животные служат для полевых
работ, другие  дают  пищевые  продукты  -  мясо,  молоко,  а  все  вместе  -
необходимое для земли удобрение. На Керуанской ферме было шесть лошадей;  но
даже запряженные по две и по три, они с трудом тащили  плуг,  вспарывая  эту
каменистую почву. Эти животные, не уступающие своим  хозяевам  в  усердии  и
терпении, хотя и не были записаны в  "Stud  book"  -  знаменитой  "лошадиной
книге", -  приносили  людям  громадную  пользу,  довольствуясь  часто  очень
скудной пищей. Их компанию разделял осел, не терпевший нужды в  чертополохе,
этом ужасном паразите, широко распространенном в Ирландии.
     Между другим скотом нельзя не отметить полдюжины  дойных  коров,  очень
недурных, красноватого оттенка, и сотню черноголовых овец с  белой  шерстью,
требовавших большого ухода в длинные зимние месяцы. Менее требовательны были
козы, кормившиеся  сухими  листьями,  которые  сами  и  отыскивали,  даже  в
сильнейшие морозы.
     Что касается свиней,  то  они  находились  в  особом  помещении,  и  их
откармливали  лишь  для  хозяйственного  продовольствия.  Фермеры  почему-то
никогда не задаются целью откармливать свиней на продажу,  хотя  в  Лимерике
существует  большая  торговля  окороками,  не  уступающими  по   достоинству
йоркширским, под видом которых они потом и сбываются.
     Кур, уток и гусей имелось достаточное количество, чтобы снабжать яйцами
ярмарку в Трали. Но индюки и голуби отсутствуют, и почти ни один птичий двор
на ирландских фермах не может ими похвастаться.
     Следует упомянуть еще о собаке,  шотландской  овчарке,  предназначенной
стеречь стадо. На ферме не было ни одной охотничьей собаки, несмотря на  то,
что дичи здесь в изобилии. Право на охоту стоит очень  дорого,  а  охотничью
собаку разрешается держать лишь владельцу поземельного  участка,  оцененного
по крайней мере в тысячу фунтов.
     Такова была Керуанская ферма, находившаяся у поворота  Кашена,  в  пяти
милях от прихода Сильтона. Конечно, есть и худшая земля в графстве,  рыхлая,
не смешанная с навозом, оплачиваемая одной кроной, то есть  шестью  франками
за акр. Земля же, которой владел Мак-Карти, была среднего достоинства.
     К  ферме  подступали  бесплодные  болотистые   равнины   с   неизбежным
тростником и вереском. Летом над полями  собирались  громадные  стаи  ворон,
любящих выклевывать посевы, и целые тучи  толстоклювых  воробьев,  поедающих
зреющее зерно. Они были бичом для фермы.
     Ближе к горам громоздились уступами густые леса  берез  и  лиственницы.
Деревья эти склонялись нередко  до  земли  под  напором  сильнейшего  ветра,
свирепствующего особенно в узкой долине Кашена в осеннее время.
     В общем, преинтересное, вполне  заслуживающее  внимания  туристов,  это
графство Керри с  его  великолепными  горами,  чудными  далями,  смягченными
северными туманами! Но страна весьма сурова для ее обитателей, а почва часто
неблагодарна для земледельца.
     Надо молить небо, чтобы  был  хороший  урожай  картофеля,  этого  хлеба
Ирландии! При неурожае картофеля наступает в полном смысле  слова  голод  со
всеми его ужасами {Таков  был  голод  1740-1741  годов,  унесший  400  тысяч
ирландцев, от голода в 1847 году погибло до полумиллиона ирландцев  и  почти
столько же эмигрировало в Новый Свет.}.
     Поэтому набожным ирландцам не мешало бы после "God,  save  the  Queen!"
(Боже, храни королеву!) прибавлять: "God, save the potatoes!"  (Боже,  храни
картофель!)


        ^TГлава девятая - КЕРУАНСКАЯ ФЕРМА^U

     (Продолжение)

     На следующий день, 20  октября,  у  ворот  Керуанской  фермы  раздались
веселые возгласы:
     - Отец идет!
     - И мать!
     - Вот они оба!
     Это кричали Китти и Сим,  увидавшие  издали  возвращавшихся  Мартена  и
Мартину Мак-Карти.
     - Здравствуйте, дети! - сказал Мартен.
     - Здравствуйте, сыновья мои! - произнесла Мартина, входя.
     В слове "мои" звучала материнская гордость.
     Фермер с женой выехали из Лимерика рано утром.  Они  совсем  продрогли,
проехав около тридцати миль в это холодное осеннее время, да еще в "jaunting
car".
     "Car" - это род тележки, а "jaunting" она называется потому, что десять
пассажиров сидят спиной друг к другу на  скамейках,  посредине.  Представьте
себе двойную скамью, какие украшают бульвары, но с приделанными колесами,  с
досками, в которые упираются ноги пассажиров, прислоняющихся  к  положенному
за спину багажу,  -  и  вы  получите  экипаж,  употребляемый  обыкновенно  в
Ирландии. Если он не представляет особых удобств, так как, сидя в нем, можно
любоваться лишь одной стороной пейзажа, и ничем не защищает  от  непогоды  и
ветра, зато самый скорый, и кучер его отличается ловкостью и проворством.
     Поэтому не приходится удивляться,  что  Мак-Карти  с  женой,  выехавшие
около семи часов утра из Ли-ыерика, подъехали уже в четвертом часу к  ферме.
Кроме них были и другие пассажиры. Высадив фермеров, экипаж покатился  далее
к главному пункту Керрийского графства.
     Мюрдок при виде родителей поспешно вышел к ним навстречу.
     - Благополучно ли вы съездили, батюшка?  -  Спросила  молодая  женщина,
целуясь с Мартеном.
     - Отлично, Китти.
     - Нашли ли вы капустную рассаду на Лимерикском рынке? - спросил Мюрдок.
     - Да, сын мой, нам пришлют ее завтра.
     - И репу?
     - Да, самый лучший сорт.
     - Это хорошо, отец.
     - И мы нашли еще нечто, по-моему, тоже очень хорошее!..
     Мюрдок и Сим  с  удивлением  взглянули  на  ребенка,  которого  Мартина
передала Китти со словами:
     - Вот мальчуган, в ожидании другого, которого нам подарит Китти.
     - Но он совсем замерз! - вскричала молодая женщина.
     - Я укрывала его всем, чем могла, заметила фермерша.
     - Надо скорее нести его в дом  да  поздороваться  с  бабушкой,  которая
давно уже ждет нас.
     Китти взяла  на  руки  Малыша,  и  вскоре  все  семейство  собралось  в
столовой, где бабушка сидела в большом кресле с мягкими подушками.
     Ей принесли ребенка, которого она, лаская, посадила к себе на колени.
     Он сидел, ничего не понимая, с удивлением  все  осматривая.  Опять  все
было по-новому. Положительно это  был  сон,  так  все  это  не  походило  на
вчерашнее. Кругом было столько добрых старых и молодых лиц! Путешествие  его
развлекло, а чудный воздух,  наполненный  благоуханием  деревьев  и  осенних
цветов, ласкал его. Перед отъездом он поел горячего супа и во  время  дороги
не  переставал  грызть  превкусные  лепешки,  которые  Мартина  вынимала  из
дорожного мешка. Он рассказал, как умел, о своем прошлом, о своем пребывании
в Ragged school, о  пожаре,  о  добром  Грипе,  которого  он  не  переставал
вспоминать; затем о мисс Анне, которая оказалась  не  его  матерью,  хотя  и
назвала его  своим  сыном;  о  сердитом  господине,  называвшемся  герцогом,
который хотел его отнять; затем о том, как его все бросили и он очутился  на
Лимерикском кладбище. Фермеры, не много поняв из всего рассказанного, видели
в нем брошенное существо, предназначенное провидением их заботе.
     Растроганная бабушка поцеловала ребенка, остальные поступили так же.
     - А как его зовут? - неожиданно спросила бабушка.
     - Он не упоминает другого имени, кроме Малыша, - ответила Мартина.
     - Что ж, будем и мы его так называть, заметила бабушка.
     - А когда он будет взрослым, как же тогда? - спросил Сим.
     - Все равно, пусть остается Малышом! - заключила добрая старушка, снова
целуя его.
     С него сняли лохмотья, в которых он выступил в роли  Сиба,  и  заменили
одеждой Сима, ношенной им в детстве, ее совсем, правда, новой, но  чистой  и
теплой. Заметим, что и здесь ему оставили его шерстяную фуфайку.
     Он ужинал в этот вечер за стойлом этих почтенных людей, сидя на высоком
стуле и спрашивая себя с тревогой, не исчезнет ли все это  опять,  как  сон.
Нет! Он не исчезал, этот вкусный овсяный суп, которого ему досталась  полная
тарелка. Не исчез и кусок сала с капустой,  и  пирог  из  гречневой  муки  с
яйцами, разделенный между всеми на равные  части  и  запиваемый  удивительно
вкусным напитком из ячменя.
     Что за ужин, да  еще  кругом  все  улыбающиеся  лица,  кроме,  впрочем,
старшего брата, всегда серьезного и немного грустного! И вдруг глаза  Малыша
наполнились слезами, скатившимися по щекам.
     - Что с тобой, Малыш? - с тревогой спросила Китти.
     - Не надо плакать, - прибавила бабушка, - тебя здесь все будут любить.
     - А я наделаю тебе игрушек, - сказал Сим.
     - Я не плачу... - ответил ребенок, - разве это слезы!
     Да, он говорил правду, эти  слезы  были  от  полноты  испытываемого  им
чувства.
     - Ну, довольно,  -  сказал  Мартен,  но  вовсе  не  сердито,  -  здесь,
мальчуган, плакать запрещено!
     - Я больше не буду плакать, сударь, - ответил он, бросившись в  объятия
бабушки.
     Мартен и Мартина нуждались в отдыхе. Впрочем,  все  на  ферме  ложились
рано спать, так как имели обыкновение вставать с восходом солнца.
     - Куда мы его положим, этого мальчугана? - спросил фермер.
     - Ко мне в комнату, - ответил Сим. -  Я  буду  спать  с  ним  на  одной
постели, как будто он мой маленький брат!
     - Нет, детки, - ласково ответила бабушка. - Пусть он спит  у  меня.  Он
меня не стеснит, напротив, это доставит мне удовольствие.
     Каждое желание бабушки исполнялось всегда беспрекословно. Поэтому в  ее
комнату принесли кроватку для Малыша, в которую его и уложили.
     Чистые простынки, хорошее одеяло,  все,  что  он  уже  испытал  в  свое
кратковременное пребывание в лимерикском "Royal George Hotel"  у  мисс  Анны
Уестон. Но ласки актрисы не могли сравниться с ласками этой почтенной семьи.
Он, вероятно, почувствовал разницу, особенно  когда  бабушка,  укрывая  его,
крепко поцеловала.
     - О! благодарю... благодарю!.. - прошептал он. Этим и ограничилась  его
вечерняя молитва, так как другой он и не знал.
     Начиналось холодное время. Жатва была  окончена.  Вне  дома  почти  уже
нечего было делать. В этом суровом климате не сеют на зиму пшеницу,  овес  и
ячмень - они не могут вынести продолжительных и сильных холодов.  Мак-Карти,
зная это по опыту, сеял их в марте и даже в апреле.
     Но это вовсе не  значило,  что  все  оставались  без  дела.  Надо  было
молотить ячмень  и  овес.  И  вообще  в  длинные  зимние  месяцы  работа  не
переводилась. Малыш мог убедиться в этом на другой же день. Встав  на  заре,
он отправился к хлеву, словно предчувствуя, что для него там найдется  дело.
Ведь ему, черт возьми, будет скоро шесть лет, а  в  шесть  лет  можно  пасти
уток, коров и даже овец, если, конечно, имеешь в помощь собаку!
     Он заявил об этом на другое же утро, сидя за чашкой теплого молока.
     - Хорошо, мальчик, - ответил  Мартен,  -  ты  хочешь  работать,  и  это
похвально. Надо уметь жить своими трудами.
     - И я буду трудиться, господин Мартен.
     - Но он так молод! - покачала головой бабушка.
     - Это ничего, сударыня...
     - Зови меня бабушкой...
     - Так вот, бабушка, это ничего не значит! Я был бы так  счастлив,  если
бы мог работать.
     -  Ты  будешь  работать,  -  уважительно  произнес  Мюрдок,  удивленный
стойкостью и уверенностью, слышавшимися в ответах ребенка.
     - Спасибо, сударь!
     - Я научу тебя ходить за лошадьми, продолжал Мюрдок. - И ездить верхом,
если только ты не боишься.
     - О, с удовольствием, - ответил Малыш.
     - А я выучу тебя ухаживать за коровами, предложила Мартина, -  и  доить
их, если ты не боишься их рогов.
     - С удовольствием! - обрадовался Малыш.
     - А я, - вскричал Сим, - пасти овец в поле!
     - Пожалуйста, - сказал Малыш.
     - Умеешь ты, малютка, читать?.. - спросил фермер.
     - Немного и писать печатными буквами...
     - А считать?..
     - О да... до ста!
     - Хорошо! - улыбнулась Китти. - Я выучу тебя считать до тысячи и писать
прописью.
     - Буду очень благодарен вам, сударыня.
     Он соглашался на все, что бы  ему  ни  предложили.  Он,  видимо,  желал
отблагодарить чем-нибудь добрых людей. Его самолюбие  довольствовалось  пока
тем, чтобы быть маленьким  слугой  на  ферме.  Но  в  этих  ответах  фермеру
понравилась вся серьезность его ума.
     - Да ты у  нас  будешь  просто  сокровищем,  Малыш...  Лошади,  коровы,
овцы... Да если все это будет на твоем попечении,  то  нам  и  делать  будет
нечего... А сколько же ты запросишь у меня жалованья?..
     - Жалованья?..
     - Ну да!.. Ведь не даром же ты хочешь работать?..
     - О нет, господин Мартен!
     - Как, - вскричала удивленная Мартина, - он,  не  довольствуясь  пищей,
помещением и одеждой, хочет еще, чтобы ему платили?
     - Да, сударыня.
     Все смотрели на ребенка с  таким  удивлением,  точно  он  сказал  нечто
несообразное.
     Мюрдок, наблюдавший за ним, сказал только:
     - Дайте ему объясниться!
     - Да, - прибавила бабушка, - скажи нам, что ты  хочешь  зарабатывать?.,
деньги?
     Малыш утвердительно кивнул.
     - Сколько же... крону в день?.. - сказала Китти.
     - О, сударыня!..
     - В месяц?.. - спросила фермерша.
     - О нет...
     - В год, может быть? - сказал  Сим,  разразившись  смехом.  -  Крону  в
год?..
     - Однако чего же ты хочешь, мальчик! - уже серьезно сказал Мюрдок. -  Я
понимаю, что тебе захотелось зарабатывать, как это мы  делаем  все.  Как  бы
мало ты ни получал, все же это приучит тебя считать деньги.  Но  что  же  ты
хочешь?.. Пенни... Один коппер в день?..
     - Нет, господин Мюрдок.
     - Ну, тогда объяснись!..
     - Я бы хотел,  господин  Мартен,  чтобы  вы  каждый  вечер  давали  мне
камешек...
     - Камешек?.. - вскричал Сим. - Уж не хочешь ли ты из камешков составить
себе состояние?..
     - Нет... Но это мне  все  же  доставит  удовольствие,  а  затем,  через
несколько лет, когда я буду большой, и если вы будете довольны мною...
     - Решено, Малыш! - поддержал его Мартен.  -  Мы  тогда  променяем  твои
камешки на пенсы или шиллинги!
     Все поздравили Малыша с блестящей мыслью, и в этот же вечер Мартен Мак-
Карти дал ему камешек, один из тех камешков, каких в Кашене  оставалось  еще
целые миллионы. Малыше старательно спрятал его в  большой  глиняный  горшок,
который дала ему бабушка и который он превратил в копилку.
     - Странный ребенок! - сказал Мюрдок отцу.
     Да, на его  хорошую  натуру  не  могли  повлиять  ни  дурное  обращение
Торнпиппа, ни дурные советы  школьников  Ragged  school.  Наблюдая  за  ним,
семейство признало его хорошие задатки. Он  не  лишен  был  даже  веселости,
свойственной национальному  темпераменту  ирландцев  и  встречаемой  даже  у
последних бедняков бедной Ирландии. Но он,  однако,  не  был  одним  из  тех
мальчишек, которые готовы шалить целый день и вечно рассеянны, точно  следят
за полетом мухи или птицы. Он во все вдумывался, вникая в суть  вещей,  всех
расспрашивая и желая все знать. Взор его был пытливый. Какую бы он  вещь  ни
нашел, хотя бы просто булавку, он всегда поднимал ее и прятал, точно это был
шиллинг. Он берег одежду,  заботясь,  чтобы  она  была  всегда  чистой.  Все
принадлежности его туалета были в большом порядке. У  него  была  врожденная
любовь к чистоте. Он отвечал вежливо,  когда  с  ним  разговаривали,  но  не
стеснялся расспрашивать, если чего-нибудь не  понимал.  В  то  же  время  он
сделал большие успехи в грамоте. Арифметика давалась ему особенно легко; это
не значило, что он был одним  из  тех  детей-феноменов,  которые,  выказывая
необычайные  способности  в  детстве,  делались  в  зрелом  возрасте  самыми
заурядными людьми; он только легко соображал в уме то, для чего другие  дети
прибегали бы к перу. И Мюрдок не без удивления должен был сознать, что всеми
поступками Малыша руководил недюжинный ум.
     Надо заметить, что благодаря урокам бабушки  он  вскоре  усвоил  учение
католической церкви, пустившей крепкие корни в Ирландии. И ежедневно читал с
усердием утренние и вечерние молитвы.
     Зима подходила  к  концу  -  холодная,  с  сильным  ветром,  налетавшим
ураганом, проносившимся, как смерч, по долине Кашена. Сколько раз  обитатели
фермы дрожали за крыши, которые угрожали быть сорванными, за крытые  соломой
строения,  готовые  рухнуть!  Просить  же  управляющего  Джона  Эльдона   их
исправить было бы совершенно излишним. Поэтому Мартен и дети его  заботились
об этом сами: все время что-нибудь чинили или замазывали.
     Женщины занимались своим делом: бабушка пряла, сидя у очага, Мартина  и
Китти смотрели за скотом и птицей. Малыш помогал им,  чем  мог.  Будучи  еще
слишком мал,  чтобы  ходить  за  лошадьми,  он  избрал  себе  старого  осла,
упрямого, но доброго. Заботился о том, чтобы осел был всегда чист, за что  и
получал похвалы от Мартины. Овец всех пересчитал, записал, сколько их было -
сто три, в старой  записной  книжке,  подаренной  Китти.  Его  склонность  к
подобному подсчету развивалась все сильнее, и можно было подумать,  что  это
явилось следствием уроков, преподанных ему О'Бодкинсом в Ragged school.
     Это влечение к подсчету всего яснее  обнаружилось  в  тот  день,  когда
Мартина пошла за яйцами, оставленными на зиму.
     Фермерша, набирая яйца, была вдруг остановлена Малышом, вскричавшим:
     - Не эти, не эти, госпожа Мартина!
     - Почему не эти?
     - Потому что так будет не по порядку.
     - При чем же тут порядок? Разве яйца не все одинаковы?
     - Конечно, нет! Вы вот взяли сорок восьмое, тогда как надо  начинать  с
тридцать седьмого... Посмотрите.
     Мартина увидела, что на каждом яйце стоял номер, написанный  чернилами.
Так как фермерше нужно было двенадцать яиц, то она должна была брать  их  по
номерам, то есть начиная с тридцать седьмого до сорок восьмого, а не с сорок
восьмого до пятьдесят девятого. Похвалив ребенка, она взяла яйца по очереди.
     Когда она  рассказала  об  этой  истории  домашним  за  завтраком,  все
присоединились к ее похвалам, а Мюрдок спросил:
     - Малыш, а ты сосчитал ли кур и цыплят?
     - Конечно, - ответил ребенок и, вынув из кармана книжку, добавил:  -  У
нас сорок три курицы и шестьдесят девять цыплят!
     - Тебе остается лишь сосчитать, сколько зерен овса в  каждом  мешке!  -
засмеялся Сим.
     - Не смейтесь  над  ним,  дети!  -  заметил  Мартен  Мак-Карти.  -  Это
доказывает, что он любит порядок, а порядок в маленьких вещах ведет за собой
аккуратность в более важных!
     Затем, обращаясь к ребенку, он прибавил:
     - А твои камешки, камешки, которые я тебе даю каждый вечер?
     - Я их прячу в горшок, - ответил Малыш, - и у  меня  их  уже  пятьдесят
семь.
     Действительно, прошло уже пятьдесят семь дней, как он был на ферме.
     - Ого! - сказала бабушка. - Это составляет пятьдесят семь пенсов,  если
считать каждый камешек по пенсу...
     - Подумай, Малыш, сколько бы ты мог купить на эти деньги пирожков?
     - Пирожков?.. Нет, Сим... Я предпочел бы купить красивых тетрадей!
     Год близился к концу. После ноябрьских вьюг наступили  сильные  холода.
Толстый слой замерзшего снега покрывал землю. Малыш приходил  в  восторг  от
белых деревьев с  ледяными  сосульками.  А  причудливые  красивые  узоры  на
стеклах  окон!  А  замерзшая  река  с  целой  грудой  нагроможденных  льдин,
высившихся ледяными горами! Конечно, картина эта не была для него  новостью,
он не раз видел ее, бегая по улицам Галуея.  Но  в  ту  печальную  пору  его
существования он был едва одет, бегал босой по снегу, и холод пронизывал его
насквозь.  Из  его  глаз  капали  слезы,  руки  синели  и  пухли.  Когда  он
возвращался в Ragged school, для него не хватало места у огня.
     Каки