животных, павших зимой. У них оставалась только одна лошадь и осел, которыми
они могли пользоваться для полевых работ. Засадили картофелем около тридцати
акров земли, боясь, что и этот адский труд будет уничтожен.
     Тогда началось новое бедствие, обыденное в горных местностях  Ирландии.
В конце июня наступила сильная жара, и снег, таявший  на  горах,  устремился
потоками по склону. Особенно страдала Мюнстерская провинция, может быть,  по
причине многочисленных разветвлений ее ручьев. В Керрийском графстве  разлив
напоминал наводнение. Реки, выйдя  из  берегов,  все  кругом  залили  водой.
Многие дома были унесены. Почти весь скот погиб.
     В Керрийском графстве часть Рокингамских владений  исчезла  под  водами
Кашена. В  две  недели  окрестности  ферм  превратились  в  сплошное  озеро,
прорезаемое такими сильными течениями, что  уносили  с  собой  вывернутые  с
корнем деревья, обломки хижин, сорванные  с  домов  крыши,  трупы  животных,
гибнущих целыми сотнями.
     Разлив достиг и Керуанской фермы, почти совершенно  уничтожив  сараи  и
хлев. Не удалось спасти  животных,  кроме  свиней.  Если  бы  жилой  дом  не
находился на возвышении, волны достигли бы и его - вода разлилась до нижнего
этажа, находившегося всю ночь во власти бушующей стихии.
     Последним ударом, нанесенным бедной стране,  была  повсеместная  гибель
картофеля, пострадавшего от наводнения.
     Никогда еще семье Мак-Карти не приходилось терпеть столько  бед  сразу.
Мрачная будущность предстала  перед  ними.  Как  расплатится  Мартен,  когда
явится управляющий?
     Как тяжелы обязательства арендаторов!  Большая  часть  дохода  попадает
всегда  в  карманы  собирателя  податей  и  управляющего  лендлордов.   Если
поземельным владельцам приходится платить триста тысяч  фунтов  за  землю  и
шестьсот тысяч подати за бедных, то крестьяне еще более  угнетаемы  налогами
за дороги и мосты, налогами в пользу полиции, судебных властей, налогами  на
содержание тюрем, работных домов и т. д. - представляющими сумму  в  миллион
стерлингов  в  одной  Ирландии.  Удовлетворить  все  эти  требования   очень
затруднительно для фермера даже при хороших обстоятельствах,  то  есть  если
урожай удачен, так как ему еще уплачивать  арендные  деньги  за  пользование
фермой. Но когда земля поражена бесплодием,  когда  суровая  зима  и  разлив
разорили страну, когда впереди ждут изгнание и голод, -  что  делать  тогда?
Ведь это не помешает сборщику податей прийти в назначенное  время,  а  после
его визита  исчезают  и  последние  гроши...  Так  случилось  и  с  Мартеном
Мак-Карти.
     Куда девались веселые, счастливые дни жизни Малыша  на  ферме!..  Никто
теперь не работал,  потому  что  работы  не  было.  Вся  семья  проводила  в
бездействии бесконечно длинные дни, сидя около бабушки, заметно угасавшей.
     Впрочем,  почти  все  местности  графства   одинаково   пострадали   от
разразившихся бедствий. Зато в самом начале зимы 1881 года везде раздавались
угрозы устроить "бойкот лордов", чтобы земля  оставалась  необработанной,  -
мера совершенно  безуспешная,  ведшая  к  разорению  как  владельца,  так  и
фермера.  Не  этими  средствами  Ирландия  может   избавиться   от   тирании
феодального  режима,  добиться  пользования  землей  арендатором  на   более
подходящих условиях или смягчить меры, практикуемые лендлордами.
     Волнение среди крестьян  все  же  усилилось.  Оно  выразилось  особенно
заметно в Керрийском графстве, где устраивались митинги и велась агитация за
автономию.
     Мюрдок, к ужасу своей жены и матери, весь отдался  этому  движению.  Ни
холод, ни голод, ничто не могло его удержать.  Он  переходил  из  селения  в
селение, подстрекая всех к общему отказу от арендных платежей и новых  аренд
в случае изгнания фермеров. Мартену  и  Симу  нечего  было  и  пытаться  его
удержать. Впрочем, они вполне сочувствовали ему, видя,  к  чему  привели  их
труды.
     Однако правительство приняло свои меры. Так же поступил  лорд-наместник
на  случай  выступления   националистов.   Отряды   "mounted   constabulary"
разъезжали по деревням, готовые в случае  надобности  помогать  полиции.  Им
поручено было рассеивать митинги и арестовывать слишком ярых пропагандистов,
замеченных полицией. Вероятно, в их числе должен был быть вскоре  и  Мюрдок,
если только уже не был под их надзором. Что могут поделать  ирландцы  против
порядков, опирающихся на тридцать тысяч солдат, водворенных в Ирландии?
     Можно себе представить тревогу, в которой жила семья  Мак-Карти.  Когда
на дороге раздавались шаги, Мартина и Китти бледнели.  Бабушка  приподнимала
голову, но через минуту снова опускала ее на грудь. Вдруг это была  полиция,
шедшая арестовать Мюрдока, а с ним вместе его отца и брата?..
     Мартина не раз умоляла старшего  сына  не  подвергать  себя  опасности,
угрожавшей всем членам аграрного союза. В городе уже происходили аресты, они
будут, конечно, и в деревнях. Куда мог  бы  тогда  скрыться  Мюрдок?  Искать
убежища в пещерах или в лесах нечего было и думать в такой холод. К тому  же
Мюрдок не хотел расставаться со своей женой и  ребенком,  и  если  ему  было
лучше удалиться на север, менее подверженный надзору, то  он  не  мог  этого
сделать за неимением необходимых средств для перевозки и  содержания  своих.
Касса  националистов,  доходы  которой  достигали   двух   миллионов,   была
недостаточна для поддержки восстания против лендлордизма.
     Мюрдок оставался на ферме, готовый  ежеминутно  бежать,  если  нагрянет
полиция. Все поэтому сторожили входы и  выходы  па  ферму.  Малыш  с  Биркой
бродили вокруг фермы. Никто не мог бы подойти, не будучи замечен издалека.
     Но, кроме всего этого, Мюрдока сильно беспокоило предстоящее  посещение
управляющего с требованием арендной уплаты.
     До сих  пор  Мартен  был  всегда  в  состоянии  расплатиться  благодаря
продуктам фермы и небольшим сбережениям в предыдущие годы. Один или два раза
только он просил небольшой отсрочки, чтобы собрать нужную сумму. Но  сегодня
откуда взять деньги, когда ему нечего было продавать?
     Как мы уже упоминали, владетелем Рокингама был английский лорд, никогда
не приезжавший в Ирландию. Если допустить, что  у  него  были  самые  лучшие
намерения относительно своих арендаторов, то ведь он  их  не  знал,  не  мог
интересоваться ими, как и они не могли обратиться  к  нему.  Его  доверенный
Джон Эльдон, принявший на себя эксплуатацию владений, жил в Дублине. Он тоже
не имел почти никаких сношений с фермерами, предоставляя вести с  ними  дело
своему управляющему.
     Управляющего, являвшегося к Мартену раз в год, звали Гербертом. Это был
черствый, беспощадный человек, настолько привыкший к крестьянскому горю, что
оно уже ничуть его не трогало.  Все  знали,  что  он  был  неумолим:  немало
повыгонял семейств, оставив их  без  крова  и  средств  к  существованию,  и
пользовался данной ему властью, чтобы применять ее со всей строгостью.  Увы!
Ирландия все еще оставалась той страной, в которой  когда-то  мог  раздаться
возглас: "Убийство ирландца не преследуется законом!"
     Понятно поэтому, каково было  беспокойство  всех  на  Керуанской  ферме
Герберт не замедлит прийти, так как всегда являлся в конце декабря.
     Двадцать  девятого  утром  Малыш,  заметивший  его   первым,   прибежал
предупредить семью, собравшуюся в зале.
     Там были все - отец, мать, сыновья, прабабушка и ее правнучка,  которую
Китти держала на руках.
     Управляющий открыл калитку, прошел  через  двор  решительным  шагом,  -
шагом хозяина, - открыл дверь в залу и, даже не снимая шляпы,  как  человек,
чувствующий себя более хозяином дома, чем те, к которым он  пришел,  сел  на
стул перед столом и вынул бумаги из своей кожаной сумки.
     - С вас, Мак-Карти, следует получить за  истекший  год  сто  фунтов,  -
сказал он. - Расчет верен, я надеюсь?..
     - Да, господин Герберт, - ответил фермер слегка дрожащим голосом. - Сто
фунтов... Но я попрошу у вас отсрочки... Вы мне раз давали ее...
     - Отсрочку! - вскричал  Герберт.  -  Я  только  это  и  слышу  на  всех
фермах!.. А чем  же  расплатится  мистер  Эльдон  с  лордом  Рокингамом,  не
отсрочками же вашими?
     - Год был очень  плохим  для  всех,  господин  Герберт,  и  наша  ферма
пострадала не меньше других...
     - Мне до этого дела нет, и никакой отсрочки я вам дать не могу.
     Малыш, забившись в угол, слушал, скрестив  руки,  с  широко  раскрытыми
глазами.
     - Прошу вас, господин Герберт, - продолжал фермер, -  пожалейте  бедных
людей... Я прошу только немного подождать... Половина  зимы  уже  прошла,  и
морозы были не особенно сильны... Мы выплатим все после лета...
     - Что же, уплатите вы немедленно или нет, Мак-Карти?
     - Я был бы счастлив, если бы мог  это  сделать,  господин  Герберт,  но
уверяю вас, теперь это невозможно...
     - Невозможно! - вскричал управляющий. Продайте все, что имеете...
     - Это уже сделано, а  остальное  уничтожено  наводнением...  Того,  что
осталось, не продать и за сто шиллингов...
     - Так как же вы можете надеяться на будущий сбор, когда вам нечего даже
сеять?.. Да что вы, смеетесь, что ли, надо мной?
     - Нет, господин Герберт, я никогда себе этого не позволю. Но ради Бога,
не отнимайте у нас последней надежды!
     Мюрдок и Сим, молчавшие все время, теперь едва сдерживались, видя,  что
отец принужден был унижаться перед этим человеком.
     В это время бабушка, привстав со своего кресла,  сказала  торжественным
голосом:
     - Господин Герберт, мне семьдесят семь лет, и все  эти  семьдесят  семь
лет я прожила на этой ферме, которую арендовал сначала мой отец, потом муж и
сын. До сих пор арендные деньги были всегда уплачены, и я никогда не поверю,
чтобы лорд Рокингам захотел нас прогнать...
     - Дело не в лорде Рокингаме! - ответил грубо Герберт.  -  Он  о  вас  и
понятия не имеет, лорд Рокингам! А вот Джон Эльдон вас знает,  и  он  строго
приказал удалить вас из Керуана, если вы не уплатите...
     - Уйти из Керуана! - вскричала Мартина, бледная как смерть.
     - Да, и через неделю!
     - А куда же мы денемся?
     - Куда хотите!
     Малышу пришлось видеть уже много горя, он претерпел  ужасную  нужду,  а
между тем ему теперь казалось, что он еще никогда не видел ничего подобного.
Оно было тем ужаснее, что здесь не было ни слез, ни криков.
     Однако Герберт встал и, прежде чем спрятать бумаги  в  сумку,  еще  раз
спросил:
     - Я вас еще раз спрашиваю, хотите вы платить или нет?
     - Но чем же?
     Это произнес громким голосом Мюрдок.
     - Да!.. Чем платить? - повторил он, приближаясь к управляющему.
     Герберт давно знал Мюрдока. Ему было небезызвестно,  что  тот  один  из
самых ярых сторонников народной лиги, и он подумал в настоящую  минуту,  что
хорошо было  бы  избавиться  от  него.  Поэтому,  не  считая  нужным  с  ним
церемониться, он ответил, пожимая плечами:
     - Вы спрашиваете, чем  платить?  Уж  конечно,  не  тем,  что  принимать
участие в смутах и бойкотировать владельцев... Работать надо!..
     - Работать! - вскричал Мюрдок, показывая ему свои руки, загрубевшие  от
работы. - Разве эти руки не работали?.. Разве мои  родители,  братья  сидели
столько лет на этой ферме, сложив  руки?..  Господин  Герберт,  не  говорите
таких вещей, потому что я не в состоянии их слушать...
     Мюрдок закончил слова жестом, заставившим  управляющего  попятиться.  И
тогда, дав волю своему сердцу, в котором было столько гнева на  общественную
несправедливость, он высказался с энергией, присущей ирландскому языку,  про
который было сказано:  "Если  хотите  говорить  в  защиту  своей  жизни,  то
говорите по-ирландски!" Конечно, все, что он теперь высказывал, было борьбой
за жизнь своих и свою собственную.
     Почувствовав облегчение после всего сказанного, он сел опять в стороне.
     Сим чувствовал, что негодование клокочет в нем, как огонь в печке.
     Мартен  Мак-Карти,  опустив  голову,  не  решался  прервать   молчания,
последовавшего после резких слов Мюрдока.
     Герберт  продолжал,  однако,  окидывать  всех  злым   и   презрительным
взглядом.
     Мартина встала и, обращаясь к управляющему, сказала:
     - Сударь, я умоляю вас дать нам отсрочку... Это  даст  нам  возможность
заплатить вам через несколько месяцев... Мы будем работать до изнеможения...
Умоляю вас... на коленях... сжальтесь!..
     И  несчастная  женщина  преклонила  колени  перед   этим   безжалостным
человеком, один вид которого служил оскорблением.
     - Довольно, мать!.. Слишком много унижений!  -  сказал  Мюрдок,  подняв
мать с колен. - Таким мерзавцам отвечают не просьбами...
     - Нет, - сказал Герберт, - мне ваши слова не нужны, мне нужны деньги, и
сию же минуту, не то через неделю вас отсюда выгонят...
     - Хорошо! - вскричал Мюрдок. - Но я раньше  выгоню  вас!  Пока  мы  еще
здесь хозяева!
     И, схватив управляющего поперек туловища, он выбросил его за дверь.
     - Что ты сделал, сын мой?.. - проговорила Мартина, в то время  как  все
остальные лишь поникли головами.
     - Я сделал то, что должен сделать каждый ирландец, - ответил Мюрдок.  -
Они должны прогнать из Ирландии лордов, как я  прогнал  их  агента  с  нашей
фермы!


        ^TГлава шестнадцатая - ИЗГНАНИЕ^U

     Таково было положение семьи Мак-Карти в начале 1882 года. Малышу только
что минуло девять лет. Существование  недолгое,  конечно,  если  считать  по
истекшему времени, и в то же время очень долгое по пережитым  испытаниям.  В
нем насчитывалось только три счастливых года - именно те, которые он  провел
на ферме.
     Итак, нищета, которая ему была хорошо известна, обрушивалась теперь  на
людей, которых он любил больше всего на свете, на семью, ставшую ему родной.
Несчастье должно было расторгнуть связь, соединяющую брата, мать, детей. Они
принуждены будут расстаться, разойтись в разные стороны,  может  быть,  даже
покинуть Ирландию, так как не могли более  жить  на  своем  родном  острове.
Разве за эти последние годы не отняли землю у  трех  с  половиной  миллионов
фермеров? И то, что случилось с другими, может же случиться и с ними.
     Да смилуется Бог над этой страной! Голод поражает ее как эпидемия,  как
война! Такое же бедствие, и такие же результаты...
     Всем памятна зима 1840/41 года, когда было столько жертв голода, и  еще
более ужасный 1847-й, прозванный "черным годом".
     Когда не бывает урожая, все деревни пустеют.  Можно  войти  в  открытые
двери любой фермы, нигде никого не встречая. Все  арендаторы  изгнаны  самым
безжалостным образом. Земледельческой промышленности нанесен  удар  прямо  в
сердце. Если бы это происходило только от неудачного  урожая  хлебов,  можно
было бы надеяться на следующий год. Но когда суровая,  продолжительная  зима
убила даже картофель, деревенским жителям остается только бежать  в  города,
ютиться  в  "работных  домах"  или  совсем  покинуть  страну.  В  этом  году
большинство  земледельцев  решилось  на  последнее.  Обыкновенный  результат
нахлынувшего  бедствия.  Когда-то  в  Ирландии  было  двенадцать   миллионов
жителей,  теперь  только  в  Соединенных  Штатах  насчитывают  более   шести
миллионов ирландских колонистов.
     Не эта ли участь предстояла и Мак-Карти с семьей? Да,  и  предстояла  в
самом скором времени. Ни аграрный союз, ни  митинги,  в  которых  участвовал
Мюрдок, не  могли  устранить  этого.  Средства  "Poor  board"  были  слишком
незначительны в сравнении с  количеством  пострадавших.  Касса,  пополняемая
ассоциациями home rulers, не замедлит опустеть. Что  же  касается  восстания
против владельцев и сопровождающих его  грабежей,  то  лорд-наместник  решил
укротить их силой. Это было заметно  по  огромному  числу  агентов  полиции,
наблюдавших за самыми  подозрительными,  иначе  говоря,  самыми  несчастными
местностями.
     Поэтому Мюрдоку следовало быть очень осторожным, но он  об  этом  и  не
думал. Вне себя от горя и  озлобления,  он  взывал  о  мщении  и  подстрекал
крестьян к восстанию. Его отец и  брат,  увлекаясь  его  примером,  навлекли
подозрение и на себя. Их теперь ничто не могло остановить.  Малыш,  страшась
появления полиции, бродил целыми днями вокруг фермы.
     Жили на последние средства. Продали кое-что  из  мебели,  чтобы  добыть
хоть немного денег. А между тем впереди еще несколько  месяцев  зимы!..  Как
дотянуть до весны? И что можно ожидать в будущем?..
     К тревогам за настоящее  и  будущее  присоединялось  еще  огорчение  по
поводу болезни бабушки. Бедная  старушка  слабела  с  каждым  днем.  Она  не
покидала своей  комнаты,  не  могла  встать  даже  с  постели.  Малыш  сидел
обыкновенно около нее. Она любила, чтобы он был с маленькой Дженни,  которой
исполнилось два с половиной года. Иногда она брала к себе  ребенка,  отвечая
на его улыбку... Какие грустные  мысли  осаждали  ее,  когда  она  думала  о
будущем девочки. Она тогда спрашивала Малыша:
     - Ты ее любишь, не правда ли?
     - Да, бабушка.
     - Ты ее никогда не покинешь?..
     - Никогда... никогда!..
     - Дай Бог, чтобы она была счастливее нас!.. Она ведь твоя крестница, не
забывай этого!.. Ты будешь уже взрослым, когда  она  еще  будет  девочкой!..
Ведь если бы ее родители умерли, ты должен заменить ей отца...
     - Нет, бабушка, не надо об этом думать! Не всегда же будет одно горе...
Пройдет несколько месяцев -  и  все  будет  опять  хорошо...  Ваше  здоровье
поправится, и мы увидим вас опять в вашем большом  кресле,  а  Дженни  будет
играть около вас...
     Говоря это, Малыш чувствовал, что готов расплакаться, потому что  знал,
что бабушка была очень, очень больна... Но при ней он все же  сдерживался  и
давал волю слезам только тогда, когда никто его не  видел.  Он  ждал,  кроме
того, ужасного появления Герберта,  который  должен  был  прийти  со  своими
помощниками, чтобы изгнать семью из ее единственного пристанища.
     В первых числах января бабушке стало заметно хуже. У нее было несколько
припадков, и после последнего можно было подумать, что она умирает.
     Ее посетил доктор, один  из  тех  сердобольных  врачей,  которые  лечат
бедняков, не могущих ничем заплатить им. Он объезжал верхом  эти  несчастные
деревни, когда Малыш остановил его  с  просьбой  зайти  на  ферму.  Осмотрев
бабушку, доктор не смог скрыть от семьи, что старушке оставалось  жить  лишь
несколько дней. Горе и лишения сломили  ее.  Она  была  в  полном  сознании,
которое и должна была сохранить до последней минуты. В этой крестьянке  было
столько еще жизненной силы, столько противодействия разрушению,  что  борьба
со смертью предстояла страшно тяжелая.
     Прежде  чем  уйти,  доктор  прописал  лекарство,  которое  должно  было
облегчить  последние  минуты  бабушки.  Он  ушел,  оставив  семью  в  полном
отчаянии.
     Пойти в Трали, заказать и получить лекарство, - на все это понадобилось
бы не более суток... Но чем заплатить за  него?..  Семья  уже  долгое  время
питалась лишь овощами, не имея ни пенса. Продать было нечего: не осталось ни
мебели, ни одежды... Это была нищета, доведенная до последней возможности.
     И Малыш вдруг вспомнил о гинее, которую он  когда-то  получил  от  мисс
Анны Уестон. Это была чистая комедия со стороны актрисы, но он  считал,  что
деньги эти были им вполне заслужены, и поэтому берег их в том самом  горшке,
где лежали его камешки... Мог ли он тогда надеяться,  что  они  когда-нибудь
превратятся в шиллинги или пенсы?
     Никто на ферме не знал, что у Малыша была эта золотая  монета,  которую
он решил теперь употребить на лекарство  бабушке.  Оно  облегчит  страдания,
может быть, продлит ее жизнь... Малышу  все  еще  хотелось  надеяться,  хотя
надежды больше не было.
     Он был вправе употребить эти деньги на что  хотел.  Во  всяком  случае,
нельзя было терять времени, но чтобы никто не заметил, он решил уйти  ночью.
Двенадцать верст до Трали да двенадцать назад не Бог весть что д