него  свои  книги  и
папки. Ватага школьников, стремительно бросившись, раздавила, разодрала все,
пуская вырванные листки по ветру, в то время как О'Бодкинс  решился  наконец
спуститься по лестнице, приставленной к стене с улицы.
     Но что удалось ему, то было  невозможно  для  Грина  и  Малыша.  Чердак
освещался лишь узеньким  окошечком,  и  внутренняя  лестница  была  в  огне,
трещала и разваливалась. Стены уже прогорели, и искры, сыпавшиеся дождем  на
соломенную крышу, грозили превратить скоро весь Ragged school в груду золы.
     Вдруг среди шума и треска раздались отчаянные крики Грипа.
     - Разве на чердаке кто-нибудь есть? - тревожно  спросил  голос  недавно
прибывшего на пожар  зрителя.  Он  принадлежал  даме,  одетой  по-дорожному.
Оставив карету на углу улицы, она прибежала сюда, сопровождаемая горничной.
     Катастрофа разыгрывалась так стремительно, что не  было  возможности  в
ней разобраться. Поэтому, когда удалось спасти директора, все думали, что  в
доме уже никого не осталось, и огню было предоставлено кончать свое дело.
     - Спасайте... спасайте тех, кто остался! - закричала путешественница...
- Скорее, давайте лестницы и спасайте их!
     Но как приставить лестницы к этим стенам, готовым  ежеминутно  рухнуть?
Как добраться до  чердака,  который  весь  окутан  дымом  и  крыша  которого
походила на горящий стог сена?
     - Кто у вас там, на чердаке? - спросила  тревожно  дама  у  О'Бодкинса,
занятого собиранием уцелевших листов.
     - Кто?.. Я не знаю... - ответил растерявшийся директор,  думая  лишь  о
собственном несчастье.
     Наконец он вспомнил:
     - Ах!., да... двое: Грип и Малыш...
     - Несчастные! - закричала дама. - Мое золото, мои  драгоценности,  все,
все тому, кто их спасет!
     Но проникнуть в школу было уже невозможно. Внутри все шипело,  трещало,
разваливалось. Еще несколько минут -  и  под  напором  ветра  Ragged  school
рухнет, а на его месте останется лишь пылающий костер.
     Вдруг в крыше показался пролом у самого окошка. Это Грип с неимоверными
усилиями проломал отверстие в крыше в ту минуту, когда пол  уже  трещал  под
ним.   Выбравшись   с   большим   трудом   на   крышу,   он   вытащил   туда
полузадохнувшегося ребенка. Добравшись до  наружной  стены,  Грип  закричал,
держа на руках Малыша:
     - Спасите... спасите его!
     И бросил ребенка на улицу, где его, к счастью, подхватил стоявший внизу
человек.
     Грип, едва живой, соскользнул вниз по балке, рухнувшей на  землю  вслед
за ним.
     Путешественница,  подойдя  к  человеку,  державшему  на  руках  Малыша,
спросила дрожащим от волнения голосом:
     - Чье это невинное создание?
     - Он ничей!.. Это найденыш, - ответил человек.
     - В таком случае он мой... мой!.. - закричала она, взяв его на  руки  и
прижимая к груди.
     - Сударыня... - заметила горничная.
     - Молчи... Элиза... молчи!.. Это ангел, посланный мне с неба!
     Так как у этого ангела не было  ни  родителей,  ни  родственников,  то,
конечно, самое лучшее было отдать его этой прекрасной  даме  с  великодушным
сердцем, что и было исполнено при громких  криках  "ура",  в  то  время  как
разваливались последние остатки Ragged school.


        ^TГлава шестая - ЛИМЕРИК^U

     Кто   была   эта   великодушная   женщина,   появившаяся   вдруг    так
мелодраматически? Ее поведение, полное сценических эффектов, было все же так
искренне, что никто не удивился бы, если бы она,  пожертвовав  жизнью,  сама
бросилась в пламя для спасения  несчастной  жертвы.  Будь  этот  ребенок  ее
собственным, она не прижимала бы его к груди с большей любовью, унося его  в
карету. Напрасно горничная предлагала ей избавиться от  драгоценной  ноши...
Никогда... никогда!
     - Нет, Элиза! - повторяла она дрожавшим голосом. - Он мой... Небо  дало
мне возможность спасти его из-под горящих обломков...  Благодарю,  благодарю
Тебя, Боже!.. Ах, милочка, милочка!
     Малютка дышал с трудом, широко открыв рот,  с  закрытыми  глазами.  Ему
нужен был воздух, простор: чуть не задохнувшись от дыма, он рисковал  теперь
быть задушенным порывистыми ласками своей спасительницы.
     - На станцию, - приказала она кучеру, садясь в карету. - На  станцию!..
Ты получишь гинею, если мы не опоздаем на поезд в девять сорок семь!
     Кучер не мог остаться равнодушным к  такому  обещанию  и  пустил  клячу
вскачь.
     Но кто же была, наконец, эта загадочная  путешественница?  Может  быть,
Малышу посчастливилось наконец попасть в такие руки, которые его уже никогда
не покинут?
     Мисс Анна Уестон была  примадонной  драматического  театра  Дрюри-Лена,
второй Сарой Бернар, и играла в настоящее  время  в  Лимерике,  в  провинции
Мюнстера. Она  уже  несколько  дней  путешествовала  в  сопровождении  своей
горничной, почти подруги, ворчливой, но преданной ей сухой Элизы Корбетт.
     Прекрасная женщина, эта актриса, очень любимая публикой, вечно играющая
роль, даже за кулисами,  всегда  готовая  отозваться,  когда  дело  касалось
чувств, с открытой душой, она в то же время  относилась  очень  серьезно  ко
всему, что касалось искусства,  неумолимая  к  случайностям  и  неловкостям,
могущим подорвать ее славу.
     Мисс  Анна  Уестон,  приобретшая  известность  в  Англии,  ждала   лишь
подходящего случая стяжать лавры в Америке, в Индии, в  Австралии,  то  есть
всюду, где был распространен английский  язык,  так  как  она  была  слишком
горда, чтобы изображать из себя куклу перед не понимающей ее публикой.
     Желая отдохнуть  от  непрерывного  утомления,  испытываемого  ею  после
исполнения современных драм, в которых ей приходилось  неизменно  умирать  в
последнем действии, она приехала подышать свежим,  живительным  воздухом  на
берег Галуея, где и жила в продолжение  трех  дней.  В  этот  же  вечер  она
направлялась на поезд, возвращаясь в Лимерик,  где  должна  была  играть  на
следующий день,  как  вдруг  крики  ужаса  и  сильное  зарево  привлекли  ее
внимание. Это горел Ragged school.
     Пожар?.. Как устоять перед желанием увидеть "настоящий" пожар, так мало
похожий на пожары, изображаемые на сцене? По ее  приказанию  и  несмотря  на
возражения Элизы, карета остановилась в конце  улицы,  и  мисс  Анна  Уестон
стала свидетельницей всех перипетий этого страшного зрелища, столь отличного
от искусственного, на  который  дежурные  пожарные  смотрят,  снисходительно
улыбаясь. На этот раз валились  уже  не  декорации,  а  здание,  разрушаемое
настоящим огнем. Все было как в хорошо обдуманной пьесе.
     Два человеческих существа заперты па чердаке, лестница которого  объята
огнем... Два мальчика, один большой,  другой  совсем  маленький...  Пожалуй,
было бы лучше, если бы это была девочка... Затем крик  мисс  Анны  Уестон...
Она не замедлила бы броситься в огонь, не будь на ней  надет  длинный  плащ,
который дал бы новую пищу  огню...  Вот  развалилась  крыша  чердака.  Среди
пламени  появились  вдруг  двое  несчастных:   большой,   держа   на   руках
маленького... О,  этот  большой,  какой  герой,  какая  выдержанная  поза!..
Сколько уверенности в движениях, сколько правдивости в  выражении!..  Бедный
Грип! Он и не подозревал, какой эффект он произвел... А другой!.. "The  nice
boy!.. The nice boy!" "Очаровательный малютка! - повторяла мисс Анна.  -  Он
похож на ангела, реющего в пламени ада!.." Говоря правду, Малышу пришлось  в
первый  раз  в  жизни  быть  сравниваемым  с  херувимом  и  вообще  небесным
созданием.
     Да, вся ситуация была схвачена и прочувствована великодушной мисс Анной
Уестон до мельчайших подробностей. Она вскричала как на сцене: "Мое  золото,
драгоценности - все, все,  все  тому,  кто  их  спасет!"  Но  никто  не  мог
отважиться на это... Наконец херувим был сброшен в подхватившие его руки,  а
с них перешел уже в объятия мисс Уестон...
     Теперь у Малыша была мать, и толпа была даже уверена,  что  эта  важная
дама узнала в нем своего сына, погибавшего среди пламени.
     Раскланявшись  с  шумно  приветствовавшей  ее   толпой,   мисс   Уестон
удалилась, унося с собой свое сокровище и не обращая внимания на  увещевания
горничной. Что ж удивительного? Нельзя требовать, чтобы двадцатидевятилетняя
актриса, пылкая, с ярко-золотистыми волосами,  голосом,  полным  драматизма,
могла  бы   так   же   сдерживать   свои   чувства,   как   Элиза   Корбетт,
тридцатисемилетняя блондинка,  холодная  и  бесцветная,  прислуживавшая  уже
много лет своей взбалмошной госпоже. Правда, актрисе  всегда  казалось,  что
она исполняет одну из  пьес  своего  репертуара.  Для  нее  самые  обыденные
обстоятельства казались сценическими положениями, и тогда ничто уже не могло
удержать ее...
     Нечего и говорить, что они приехали вовремя на станцию, и кучер получил
обещанную гинею. Сидя теперь с Элизой в отдельном купе первого класса,  мисс
Уестон могла дать волю своим чувствам.
     - Этот ребенок мой!.. Моя кровь... моя жизнь! - повторяла она. -  Никто
его у меня не отнимет!
     Говоря между нами, кто бы вздумал  отнимать  у  нее  этого  брошенного,
никому не нужного ребенка?
     А Элиза говорила себе: "Увидим, долго ли это продлится!"
     Поезд в это время тихо подвигался  к  соединительной  ветви,  пересекая
Галуейскую область и направляясь к столице  Ирландии.  В  продолжение  этого
недолгого переезда Малыш не приходил в себя, несмотря  на  нежные  заботы  и
пылкие фразы актрисы.
     Мисс Уестон позаботилась прежде всего, чтобы раздеть его. Освободив  от
прокопченных лохмотьев и оставив на ребенке только шерстяную фуфайку, бывшую
еще довольно сносной, она надела  на  него  вместо  рубашки  одну  из  своих
кофточек, хранившихся в саквояже, затем суконный лиф и  накрыла  пледом.  Но
ребенок, казалось, не замечал, что его так нежно  прижимали  к  сердцу,  еще
более теплому, чем одежда, в которую он теперь был завернут.
     Наконец, достигнув соединительной линии, часть поезда была отцеплена  и
направлена на  Килькри,  находящийся  на  границе  Галуейской  области,  где
остановка продолжалась целых полчаса. Малыш между тем все еще не приходил  в
себя.
     - Элиза, Элиза, - вскричала мисс Уестон, - надо узнать, нет ли в поезде
доктора!
     Элиза хотя и уверяла, что это было совершенно излишне, отправилась  все
же отыскивать доктора. Доктора, однако, не оказалось.
     - Ах, эти уроды! - восклицала мисс Анна. - Никогда-то их нет, когда они
нужны!
     - Но, сударыня, ведь с мальчишкой  ничего  особенного  не  случилось!..
Если вы его не задушите, то он очнется.
     - Ты так думаешь, Элиза?.. Милый малютка!.. Но что  ж  ты  хочешь!..  Я
ничего не знаю, ведь у меня никогда не было детей!.. Ах,  если  бы  я  могла
накормить его своей грудью!
     Но это было невозможно, и к тому же Малыш был  В  том  возрасте,  когда
требуется уже более солидная пища. Мисс Анне Уестон не  приходилось  поэтому
слишком огорчаться своей неспособностью быть кормилицей.
     Поезд  проходил  через  Кларское  графство,  составляющее   полуостров,
который было бы легко обратить в остров, прорыв  канал  миль  в  тридцать  у
основания гор Слайв Сегти. Ночь была темная, погода пасмурная, с  порывистым
западным ветром.
     - Он все не приходит в себя, бедный  ангел!  -  продолжала  тревожиться
мисс Анна.
     - Хотите я вам скажу, в чем дело, сударыня?..
     - Скажи, ради Бога, скажи, Элиза!..
     - Мне кажется, что он спит!
     Это было совершенно верно.
     Проехали Дромор, Эннис, главный город этой местности, куда поезд прибыл
к полуночи, затем Клар, Ньюмаркет, потом Сикс-Майльс, наконец, границу, и  в
пять часов утра поезд подошел к Лимерикской станции.
     Не только Малыш проспал всю дорогу, но и сама мисс Уестон кончила  тем,
что заснула, и, когда проснулась, увидела, что ее маленький приемыш  смотрел
на нее широко открытыми глазами.
     И она принялась целовать его, повторяя:
     - Он жив... жив! Господь, пославший его мне,  слишком  милосерд,  чтобы
снова отнять его у меня.
     Элиза не могла с этим не согласиться, и вот каким образом Малыш перешел
почти непосредственно с чердака Ragged school  в  роскошное  помещение  мисс
Анны Уестон в "Royal George Hotel".
     Графство Лимерик сыграло немалую роль в истории Ирландии, так  как  оно
положило начало сопротивлению католиков,  восставших  против  протестантской
Англии. Его главный город, не убоявшись самого грозного  Кромвеля,  выдержал
жестокую осаду и, сломленный голодом и болезнями,  утопая  в  крови  казней,
принужден был  уступить.  Был  подписан  договор,  названный  его  именем  и
обеспечивший   ирландским   католикам   права    гражданства    и    свободы
вероисповедания. Правда, все эти распоряжения  были  потом  жестоко  попраны
Вильгельмом Оранским. После долгих, суровых испытаний пришлось снова взяться
за оружие;  но  несмотря  на  отвагу  и  помощь,  оказанную  им  Французской
республикой, ирландцы, сражавшиеся, по собственному выражению,  "с  веревкой
на шее", были разбиты в Баллинамах.
     В  1829  году  права  католиков  были  снова  восстановлены   благодаря
О'Коннелю,  поднявшему  знамя  независимости  и  добившемуся  или,   вернее,
потребовавшему билля освобождения у великобританского правительства.
     И так как место действия романа - Ирландия, то да будет  нам  позволено
напомнить о тех памятных фразах,  брошенных  тогда  в  лицо  государственным
деятелям Англии. Они глубоко запечатлелись в сердцах ирландцев, и влияние их
заметно в некоторых эпизодах этого рассказа.
     - Никогда еще правительство  не  было  столь  недостойным!  -  вскричал
однажды О'Коннель. - Стенли Виг - ренегат;  сэр  Джеймс  Грэм  -  нечто  еще
худшее, сэр Роберт Пиль -  всецветный  флаг,  да  еще  и  цвета-то  какие-то
неопределенные - сегодня желтый, завтра зеленый, послезавтра флаг  ни  того,
ни другого цвета; но надо опасаться, как бы он не окрасился кровью!.. Что же
касается  бедняги  Веллингтона,  то  ничего  не  могло  быть   глупее,   как
преподнести его Англии. Не доказал ли историк Алисен, что он попался впросак
при Ватерлоо? К счастью для него, он обладал отважным войском, у  него  были
солдаты-ирландцы. Ирландцы оставались верны Б, рауншвейгскому дому, хотя  он
был против них, были верны Георгу III, который изменял им, верны Георгу  IV,
который выходил из себя от злости, даруя  им  независимость,  верны  старику
Вильгельму, при котором министерство разразилось беспощадной кровавой  речью
против Ирландии, верны,  наконец,  и  самой  королеве!  Итак,  англичанам  -
Англия, шотландцам - Шотландия, а ирландцам - Ирландия!
     Достойные  слова!..  Вскоре  мы  убедимся,  насколько  сбылось  желание
О'Коннеля и действительно ли Ирландия принадлежит ирландцам.
     Лимерик - один из главных городов Изумрудного острова, хотя  и  перешел
из третьего в четвертый разряд с  тех  пор,  как  часть  его  промышленности
отошла к Трали. В нем тридцать тысяч жителей.  Его  улицы  широкие,  прямые,
проложены по-американски; его лавки, магазины, гостиницы,  городские  здания
занимают обширные пространства.  Но  стоит  перешагнуть  Томонский  мост,  и
вступаешь  в  часть  города,  оставшуюся  вполне  ирландской,  со  всеми  ее
развалинами, обвалившимися валами, площадью той  "черной  батареи",  которую
отважные женщины, подобные Жанне Хашет, защищали до  последней  капли  крови
против оранцев.
     Ничто не производит такого грустного, удручающего впечатления, как  эта
бьющая в глаза противоположность!
     По своему расположению  Лимерик  несомненно  предназначен  быть  важным
промышленным и торговым центром. Шанон, "лазоревая река", является для  него
таким же путем, как  Клайд,  Темза  и  Мерсей.  Но  если  Лондон,  Глазго  и
Ливерпуль извлекают пользу из своих рек, то Лимерик, к несчастью,  не  имеет
от своей ни малейшей выгоды. Лишь небольшое  количество  барок  оживляет  ее
ленивые воды, которые довольствуются омыванием богатых  кварталов  города  и
заливают равнины с их обильными пастбищами. Ирландские эмигранты должны были
бы забрать с собой в Америку Шапон, из которого американцы, наверное, сумели
бы извлечь пользу.
     Хотя промышленность Лимерика ограничивается выделыванием  окороков,  он
все  же  премилый  город,  в  котором  женская  часть  населения  отличается
замечательной красотой, - что, кстати, было легко  заметить  во  время  игры
мисс Анны Уестон.
     Все знают, что актрисы не  особенно  скрывают  свою  частную  жизнь  за
высокими стенами. Они скорее предпочли бы  поселиться  в  стеклянных  домах,
если бы архитекторы строили такие здания. Да  и  к  чему  мисс  Анне  Уестон
скрывать то, что произошло в Галуее? На другой день после ее приезда во всех
салонах Лимерика только и говорили, что  о  Ragged  school.  Распространился
слух, что эта героиня стольких драм спасла  маленькое  создание,  бросившись
сама в пламя, - чего она, впрочем, и не отрицала. Может  быть,  она  и  сама
этому верила, как случается с хвастунами,  которые  кончают  тем,  что  сами
верят тому, что сочинят. Зато было вполне достоверно,  что  она  привезла  в
"Royal George Hotel" ребенка, которого хотела усыновить  и  которому  решила
дать имя, так как у него не было ровно никакого.
     - Малыш, - ответил он, когда она спросила, как его зовут.
     Ей это имя понравилось, да и чем оно было хуже  какого-нибудь  Эдуарда,
Артура или Мортимера? К тому же  она  употребляла,  обращаясь  к  нему,  все
уменьшительные от слова "baby", как это и делают обыкновенно в Англии.
     Надо признаться, что герой наш пока ровно ничего не понимал и  принимал
все довольно равнодушно  -  и  ласки,  и  поцелуи,  которые  ему  расточали,
красивые платья,  модные  ботинки,  даже  хорошую  пищу,  -  а  его  кормили
по-царски, - и сласти, которыми его закармливали.
     Нечего и говорить, что друзья и подруги актрисы  поспешили  приехать  к
ней в "Royal George Hotel". А сколько она получила  восторженных  похвал,  и
как мило она их принимала! Снова и снова ей приходилось рассказывать про все
случившееся в Ragged school. Слушая ее рассказ,  можно  было  подумать,  что
огонь уничтожил весь Галуей и сравниться с ним мог бы только тот  знаменитый
пожар, который уничтожил большую часть столицы  Соединенного  королевства  и
памятником которому служит Fire Monument, воздвигнутый в нескольких шагах от
Лондонского моста.
     Ребенок присутствовал всегда на этих приемах, и мисс Анна Уестон  умела
обратить на него общее внимание. Но несмотря на все ласки и  довольство,  он
все же вспоминал иногда, что был любим. Однажды он решился спросить:
     - А где же Грип?
     - Кто это Грип, мой бебиш? - спросила мисс Уестон.
     И она узнала тогда от пего, кто был этот Грип. Конечно, без него  Малыш
погиб бы в огне... Если бы Грип с опасностью для жизни  не  вытащил  его  из
пламени, от него остался бы только обугленный трупик. Это было очень,  очень
хорошо со стороны Грипа, но все же его героизм нисколько не  умалял  заслуги
мисс Уестон в спасении Малыша...
     Если б эта чудная женщина не оказалась тогда на месте  пожара,  что  бы
теперь было с ребенком? Кому бы он достался? В  какой  вертеп  попал  бы  он
вместе со всеми оборванцами Ragged school?
     Говоря по правде, никто и не узнавал о судьбе Грипа, никто его не  знал
и нисколько им не  интересовался.  Малыш,  думали  друзья  актрисы,  кончит,
конечно, тем, что забудет его. Но они ошибались: образ того, кто его  кормил
и защищал, никогда не изгладится из его сердца.
     А между тем сколько разнообразных развлечений выпало на долю  приемыша!
Он сопровождал мисс Уестон на прогулке,  сидя  на  подушке  рядом  с  нею  в
экипаже, проезжая  по  богатейшим  кварталам  Лимерика  в  часы,  когда  все
элегантное общество могло их видеть. Редкий ребенок бывал более  расфранчен,
более разукрашен, более декоративно разряжен, если можно так  выразиться.  И
какое разнообразие в его гардеробе! То он  был  шотландцем  с  пледом  через
плечо, то пажом в сером трико и ярко-