а-мама послушно выполняла указания, благо  они  не  требовали
знания языка.
   Годы шли в устойчивом обоюдном непонимании. К Паоло заходили  прияте-
ли, которые оживленно болтали на разных языках, и тогда квартира  Парфе-
новых напоминала коротковолновую шкалу радиоприемника. К шестому  классу
Павлик изъяснялся на шести языках, к десятому - на десяти. Родителей  он
по-прежнему не понимал.
   В десятом к Павлику  стала  ходить  девушка-одноклассница.  Ее  звали
Джейн, родным ее языком был  английский.  Парфеновы  догадались,  что  в
семье девочку звали Женей. Павлик и Джейн уединялись в комнате при  све-
чах и что-то шептали друг другу по французски. Это был язык их  общения.
Впрочем, Джейн знала немного по-русски и ей случалось быть  переводчицей
между Павликом и Парфеновыми.
   А потом Джейн поселилась у Павлика. Парфеновы тщетно  пытались  выяс-
нить, расписались они или нет, но слово  "ЗАГС"  вызвало  у  Джейн  лишь
изумленное поднятие бровей. Впрочем, бровей у нее уже не было, а имелись
две тоненькие полосочки на тех же местах, исполненили нет, н
   Парфеновы уже не  пытались  преодолевать  языковой  барьер,  стараясь
только переносить сосуществование в духе разрядки. Они объяснялись с мо-
лодыми на интернациональном языке жестов.
   Когда Джейн сменила джинсы на скромное платье.  а  Павлик  впервые  в
жизни принес в дом килограмм апельсинов. Парфеновы  поняли,  что  у  них
скоро будет внук.
   - Вот увидишь, негритенка родит! - сказал Парфенов жене.
   - Но почему же негритенка! - испугалась она.
   - От них всего можно ожидать!
   Но родился мальчик, очень похожий на Парфенова-деда. Через  некоторое
время Парфеновым удалось установить, что внука  назвали  Мишелем.  Джейн
снова вошла в форму, натянула джинсы и бегала с коляской в молочную кух-
ню, поскольку своего молока не имела. Еще она часами тарахтела по  теле-
фону с подружкой-шведкой, у которой была шестимесячная Брунгильда. Обыч-
но после таких разговоров она занималась экспериментами  над  Мишелем  -
ставила ему пластинки Вивальди или обтирала снегом. Однажды, после  оче-
редного воспаления легких у  ребенка,  Парфеновы  услышали,  как  Павлик
впервые обругал Джейн по-русски, хотя и с сильным акцентом.
   И вот в один прекрасный день Мишель сказал  первое  слово.  Это  было
слово "интеллект". Несколько дней  Парфеновы-старшие  гадали,  на  каком
языке начал говорить внук. А потом Мишель сказал сразу два слова. И  эти
слова не оставили никакого сомнения. Мишель сказал: "Дай каши!"
   Парфеновы-старшие и Парфеновы-младшие стояли в этот момент у кроватки
по обеим сторонам языкового барьера. Пока Павлик и Джейн недоуменно  пе-
реглядывались, обмениваясь тревожными французскими междометиями,  Парфе-
нов-дед вырвал внука из кроватки, прижал его к груди и торжествующе зак-
ричал:
   - Наш, подлец, никому не отдам! Каши хочет, слыхали?!
   - Дайкаши маймацу, - четко сказал Мишель.
   - Джапан... - растерянно проговорила Джейн.
   - Я-по-нец... - перевела она по слогам для родителей.
   - Так вам и надо! - взревел дед, швыряя японского  Мишеля  обратно  в
кроватку, отчего тот заревел самыми настоящими слезами, какие бывают и у
японских, и у русских, и у итальянских детей.
   ...И вот, рассказав эту историю, я думаю: Господи, когда же  мы  нау-
чимся понимать друг друга?! Когда же мы своих детей научимся  понимать?!
Когда они научатся понимать нас?!
   1975

   Гейша

   Питонов закрыл глаза и сидел так с минуту, отдыхая. А  когда  раскрыл
их, то увидел новую посетительницу. Она была в длинных белых одеждах.
   "Фу ты, черт! Накрасилась-то как!" - неприязненно подумал Питонов.
   - Специальность? - строго спросил он.
   - Гейша, - сказала женщина.
   Питонов прикоснулся пальцами к векам и почувствовал, какие они  горя-
чие. Он опустил руки, перед глазами поплыли фиолетовые <руги. В фиолето-
вых кругах, как в цветном телевизоре, сидела женщина и смотрела на Пито-
нова.
   - Как вы сказали? - осторожно спросил он, мигая, чтобы круги исчезли.
   - Гейша.
   - А что вы... э-э... умеете делать?
   - Я гейша, - в третий раз повторила женщина. Она, видимо, считала от-
вет исчерпывающим.
   - Хорошо, - сказал Питонов. - Хорошо...
   Он посмотрел в окно. Там все было на месте. Питонов потянулся к звон-
ку, чтобы вызвать секретаршу, но ему стало стыдно. Он  сделал  вид,  что
передвигает пепельницу.
   - Курите... - зачем-то сказал он и с ужасом почувствовал, что красне-
ет. Это было так непривычно, что Питонов на мгновение растерялся.
   Женщина закурила, помогая Питонову справиться с  волнением.  Он  снял
телефонную трубку и решительно подул в нее.
   - Шестой участок? Вызовите Долгушина...
   Питонов взял карандаш и принялся чертить восьмерки на календаре. Спо-
койствие вернулось к нему.
   - Долгушин? Слушай, Долгушин, тебе люди нужны? Тут у меня... граждан-
ка... Нет, не станочница. И не подсобница... Кто! Кто! Гейша! - выдохнул
Питонов и подмигнул гейше. - Ты мне, Долгушин,  прекрати  выражаться!  Я
тебя спрашиваю: тебе гейши нужны? Нет, так нет, и нечего языком трепать!
   Питонов повесил трубку и виновато взглянул на гейшу.
   - Конец рабочего дня. Все нервные  какие-то...  Знаете  что?  Зайдите
завтра, что-нибудь придумаем.
   Когда гейша ушла, Питонов подошел к окну и внимательно  посмотрел  на
свое отражение в стекле. "Старею", - подумал он, трогая виски.
   Он выключил свет и пошел домой.
   На Садовой что-то строили. Питонов шел под  дощатым  козырьком  вдоль
забора, на ходу читая приклеенные к забору объявления.
   "ТРЕБУЮТСЯ ГЕЙШИ", - прочитал он  и  остановился.  Гейши  требовались
УНР-48. Объявление было напечатано на машинке. Был указан телефон. Пито-
нов на всякий случай записал его в книжку и по-
   "ПРЕДПРИЯТИЮ СРОЧНО ТРЕБУЮТСЯ ГЕЙШИ". Этот плакат, выполненный  крас-
кой на фанерном листе, Питонов заметил на трамвайной остановке. Он улыб-
нулся ему, как доброму знакомому. И уже в трамвае, развернув  "Вечерку",
прочитал, что "тресту ,,Североникель" требуются дипломированные гейши  с
окладом 120 руб.".
   "Дурак Долгушин", - подумал Питонов, пряча газету в карман.
   Дома Питонов долго ходил по комнате, насвистывая "Марсельезу".  Потом
он пошел к соседу за словарем иностранных слов. Объяснение слова показа-
лось ему обидным, и он посмотрел год издания словаря. Словарь был  издан
десять лет назад.
   - Ну, это мы еще посмотрим! Это мы еще поглядим! - весело сказал  Пи-
тонов словарю и отнес его обратно.
   На следующее утро Питонов пришел на работу  в  выходном  костюме.  Он
распорядился, чтобы у проходной повесили объявление о гейшах, а в  каби-
нет поставили цветы.
   Но гейша не пришла.
   Еще через день Питонов дал объявление в "Вечерку". Гейши не было.
   Через неделю он снова позвонил Долгушину.
   - Ну что? Так и работаешь без гейши? - спросил Питонов. - Эх,  Долгу-
шин, Долгушин! Отстаешь от времени. От времени,  говорю,  отстаешь.  Вот
что, Долгушин, кто у вас там есть пошустрей? Коноплянни-кова Мария?  Го-
товь приказ. Временно назначим ее исполняющей обязанности гейши. Я  под-
пишу... Почему сдельно? Удивляюсь я тебе, Долгушин. Ты что, газет не чи-
таешь? Поставим ее на оклад. Все у меня.

   Осенью, просматривая записную книжку. Питонов  наткнулся  на  телефон
УНР-48. Под ним было написано  "ГЕЙША"  и  подчеркнуто  двойной  чертой.
Что-то шевельнулось в душе Питонова. Он посмотрел на голубую стену каби-
нета, на фоне которой когда-то впервые увидел гейшу, и позвонил в УНР.
   Ему сказали, что новая гейша с работой справляется хорошо.
   "Какую гейшу прохлопали! - подумал Питонов и вычеркнул номер из книж-
ки. - Надо переводить Коноплянникову Марию  на  постоянную  должность...
Надо переводить".
   И он устало закрыл глаза.
   1972

   Балерина

   В обеденный перерыв Савельев выскочил из проходной  выпить  пива.  Он
занял очередь, но тут мимо прошла балерина, задев его  крахмальной  пач-
кой. Никто не обратил на нее особого внимания, только продавщица в своей
будке неодобрительно сказала:
   - Задницу даже не прикрыла! Срамота одна!
   Но Савельев этого не слышал, потому что уже отделился  от  очереди  и
поплыл за балериной, как воздушный шарик на ниточке. Он забыл о пиве и о
том, что обеденный перерыв кончается.
   Она шла  по  тротуару,  как  часики  на  рубиновых  камнях:  тик-так,
тик-так. Дело было в июле, и за ней оставались  следы.  Следы  были  не-
большие, глубоко отпечатанные в горячем асфальте. Это были следы ее  пу-
антов.
   Они выглядели как отпечатки маленьких  копыт  какого-то  симпатичного
животного.
   Савельев попробовал было тоже идти за ней на пуантах, ступая  след  в
след, но чуть не сломал палец на ноге. Тогда он отбросил эту мысль,  тем
более что мужчина в комбинезоне, шагающий на  пуантах,  вызывает  вполне
естественное недоверие.
   В глубоком детстве родители учили Савельева игре на домре, но он стал
слесарем.
   Он шел за ней на расстоянии десяти метров и смотрел на ножки.  И  вот
что странно: в голове у Савельева не рождалось ни одной неприличной мыс-
ли. Он испытывал восторг, и только. Это свидетельствует  о  нем  положи-
тельно.
   Они вышли на набережную. Балерина вспрыгнула на парапет  и  пошла  по
нему, слегка балансируя рукой с отставленным мизинчиком. Савельев на хо-
ду попробовал, как это делается - отставить мизинчик. У него  ничего  не
получилось, потому что мизинец был заскорузлым, навеки приученным к дер-
жанию слесарного инструмента. На парапет Савельев вспрыгивать не стал.
   Так они дошли до Марсова поля. И тут Савельев заметил, что с  Кировс-
кого моста спускается марширующая колонна людей в черных фраках. Впереди
шел старик с надменным лицом. У него в руке была палочка, а люди  в  ко-
лонне имели при себе музыкальные инструменты, на которых играли.
   Они играли что-то знакомое даже Савельеву.
   Балерина замерла на парапете, стоя на одной ножке. Другую она держала
на весу перед собой, как бы подавая ее для поцелуя. Савельев приблизился
к висящей в воздухе ножке и, встав на цыпочки, поцеловал ее в пятку. Ба-
лерина скосила глаза и шепотом сказала:
   - Мерси!
   И легонько, концом носочка, щелкнула Савельева по носу. Оркестр  про-
должал свое движение, огибая памятник Суворову. Позади оркестра  пожилой
человек катил перед собою огромный барабан, успевая изредка  ударять  по
нему палкой с мягким набалдашником. Общая картина была чрезвычайно  кра-
сивой.
   Савельев постарался придать своему телу возвышенное положение.  Бале-
рина взмахнула руками и тоже сменила позу. При этом она  успела  сказать
Савельеву:
   - Слушай музыку.
   У Савельева было такое чувство, что он перерождается. Он  где-то  чи-
тал, что такое бывает с людьми.
   Но он не успел ничего сказать балерине, потому что она уже  крутилась
на парапете, как волчок, непрерывно отбрасывая ногу в сторону. Это  была
нога, которую поцеловал Савельев.
   - Да постой же ты!-ошеломленно сказал он, чувствуя, что восхищение  и
восторг заполняют его до кончиков волос.
   Однако в этот момент из-за памятника Суворову кошачьей походкой вышел
мужчина в черном, до пят, плаще. Оркестр уже обогнул памятник и  остано-
вился на широкой аллее Марсова поля, ведущей к  Вечному  огню.  Там  они
продолжали играть, теперь уже что-то тревожное, отчего Савельев насторо-
жился.
   Милиционер остановил движение, и мужчина в плаще  стал,  крадучись  и
замирая, приближаться к балерине. Она сделала движение  руками,  которое
Савельев сразу понял. Оно означало отчаянье и страх. Мужчина в плаще за-
мер на проезжей части, готовясь к прыжку. Савельев подобрался  и  сделал
шаг вперед.
   Соперник, видимо, немного испугался Савельева,  потому  что  вопроси-
тельно оглянулся на милиционера. Раздался глухой удар барабана, и  мили-
ционер подпрыгнул, сделав в воздухе быстрое  движение  ногами.  Савельев
вдруг почувствовал, что его руки изобразили над головой гордое и вызыва-
ющее колесо, и он двинулся на соперника, твердо ступая  с  носка.  Носок
неудобно было тянуть, потому что Савельев был в лыжных ботинках,  но  он
старался.
   Балерина спрыгнула с парапета, зависнув на мгновенье в воздухе, и по-
бежала, мелко семеня и отставив руки назад, за Савельевым. Она  обогнала
его и остановилась между ним и соперником, уперев одну  руку  в  бок,  а
другою указывая в небо. Человек в плаще отшатнулся и заслонил лицо рука-
ми. Слева большими плавными прыжками  приближался  милиционер.  Савельев
положил ладони на талию балерины. Она тут же начала вращаться, как шпин-
дель, так что ладоням сделалось тепло.
   Справа трагически замерла очередь за апельсинами.
   - Я человек простой, - сказал Савельев, вкладывая в слова душу.
   - Двадцать три, двадцать четыре... - шептала она.
   Человек в черном скакнул к ним и изобразил хищную птицу. Это  у  него
получилось очень похоже. Милиционер продолжал приближаться, но делал это
не по прямой, а по дуге.
   - Ап! - сказала балерина, и Савельев трижды обвел ее вокруг  хищника,
держа за пальчик. Потом она взмахнула ножкой и полетела к сопернику, ко-
торый ловко поймал ее и склонился над ней то ли с мольбой, то ли с угро-
зой. Савельев не успел понять. Он уже был в  воздухе,  выполняя  прыжок,
который в фигурном катании называется "двойной лутц".
   - Где ты учился, фуфло немытое? - зловеще прошептал  соперник,  когда
Савельев приземлился.
   - В ПТУ, а что? - сказал Савельев.
   Очередь, жонглируя апельсинами, пробежала сквозь них и  обратно.  Это
было потрясающе красиво, потому что милиционер в это время успел открыть
движение. а оркестр, повернувшись через левое плечо, зашагал  к  Вечному
огню.
   "Похоже на конец первого акта", - подумал Савельев.
   Балерина лежала на клумбе под памятником Суворову, среди роз, вытянув
руки к оттянутому носочку ступни. Она тяжело дышала. Первый  акт  тяжело
дался всем троим. Соперник в черном закурил, глядя на балерину с  непри-
язнью. Савельев по инерции подбежал к балерине легкими грациозными прыж-
ками и протянул левую руку, подняв правую над головой. Комбинезон  мешал
двигаться изящно, но Савельев старался.
   Балерина, склонившись к белой ноге, стирала пятнышко грязи  с  колго-
ток, слюнявя палец.
   Раздался звонок трамвая. Начинался второй акт. Соперник скинул  плащ,
под которым неожиданно оказался карабин. Это озадачило Савельева, не го-
тового к такому повороту событий. С моста бежали еще трое в черных  мас-
ках, стреляя на ходу из револьверов.
   Одним прыжком Савельев вскочил в проносившееся мимо авто. Балерину он
подхватил под мышки. Ее безжизненное тело продолжало сопротивляться дви-
жению. Те трое залегли за столбами, а соперник, пригнувшись,  побежал  к
розам. Милиционер уже мчался на мотоцикле, передавая что-то по рации.
   "Вот тебе и балет!" - успел подумать Савельев, отстреливаясь.
   Балерина лежала на заднем сиденье, напоминая скомканную тюлевую зана-
веску.
   Бандиты бежали за авто по брусчатке, выдергивая из карманов  гранаты.
Шофер был уже ранен. Савельев одной рукой перевязывал шофера, другой ус-
покаивал балерину, а зубами выдергивал кольцо у "лимонки".
   Они неслись по набережной, и голуби вырывались из-под колес взрывооб-
разно. Савельев хладнокровно расстреливал преследователей. Ему  спокойно
помогал милиционер, мчавшийся рядом. Правил движения никто не нарушал.
   Соперник в черном плаще, а теперь без него, юркнул под мост и там от-
равился. Савельев не успел  передохнуть,  как  авто,  резко  затормозив,
встало у ларька. Савельев выскочил из машины. Во рту пересохло, раны еще
горели.
   - Две больших... Буду повторять... - задыхаясь, сказал он, потому что
как раз подошла его очередь.
   И пока наполнялась кружка и росла над нею  кружевная  нашлепка  пены,
похожая на пачку балерины, Савельев посмотрел  на  часы,  успев  оценить
расстояние до проходной и время, оставшееся до конца обеденного  переры-
ва.
   Времени было в обрез, но как раз столько,  чтобы  успеть  выпить  две
кружки и вбежать в проходную легким, балетным шагом, держа свою балерину
над головой.
   1976

   Тикли

   В канун Нового года выяснилось, что главная проблема современности  -
тикли. Эту новость принес в лабораторию аспирант по кличке Шатун. Он был
хромой и бородатый. Из бороды у него вечно торчали запутавшиеся формулы,
которые он выщипывал грязными ногтями и скатывал в шарики.
   Шатун сел на магнит, положил короткую ногу на длинную и изрек:
   - Вот вы тут сидите, а между прочим, тикли - это вещь!
   Шатун всегда бредит вслух при посторонних, поэтому на его слова никто
не обратил внимания. Все продолжали исследовать  пространство  -  каждый
свое, и никому не было дела до тикли.
   - Тикли! - сказал Шатун. - Дегенераты!
   И он вылил на пол три литра жидкого азота из сосуда Дьюара. Азот  за-
шипел, лихорадочно испаряясь, и скрыл аспиранта в белом дыму. Когда  дым
рассеялся, Шатуна в лаборатории не было. На месте, где он  сидел,  валя-
лась буква греческого алфавита, похожая на пенсне.
   - Не верю я в эту тикли, - проворчал Суриков-старший.
   Я взглянул на него и увидел, что тикли лежит у него на макушке, свер-
нувшись змейкой. Оно было янтарного  цвета,  почти  газообразное.  Сури-
ков-старший оттолкнулся от стола и сделал два оборота на своем  винтовом
табурете. Тикли взмыло вверх, изображая над Суриковым нимб, а потом упа-
ло на пол и поползло к окну, как гусеница.
   - Надо проверить в литературе, - сказал Михаилус.
   Он прошелся по лаборатории, едва не наступив на тикли. Затем Михаилус
снял с полки журнал "Р11у51Са1 Исуис", положил под гидравлический  пресс
и стал сжимать. Журнал противно заскрипел и превратился в тонкий листок.
Михаилус вынул его, взглянул на просвет.
   - Шатун прав, - безразлично сказал он, пуская листок по рукам.
   Когда листок дошел до меня, я увидел, что на нем написано по-английс-
ки одно слово - "тикли". Михаилус уже одевался с озабоченным видом. Ухо-
дя, он сунул в карман пальто букву, оставленную  Шатуном,  надеясь,  что
этого никто не заметит. Тикли в это  время  ползло  по  оконному  стеклу
вверх к форточке. Я встал и распахнул форточку, чтобы оказать тикли мел-
кую услугу. Тикли посмотрело на меня  зеленоватым  глазом,  доползло  до
форточки и улетело.
   - Подумаешь, тикли! - сказал Суриков-старший. - У  меня  своих  забот
хватает.
   На следующий день Михаилус уже вовсю исследовал тикли.  Суриков-стар-
ший весь день ныл, что у него жена, кооперативная квартира и двое детей,
поэтому он не может тратить время на тикли. Тем не менее поминутно  заг-
лядывал через плечо Михаилуса, стараясь ухватить ход вычислений.  Михаи-
лус писал, пока не кончилась бумага. На последнем листке он написал док-
ладную директору, жалуясь на нехватку бумаги для  исследования  проблемы
тикли.
   До обеда тикли опять залетало к нам. На этот раз оно было  похоже  на
одуванчик без ножки - белое круглое облачко, в центре которого находился
все тот же зеленоватый глаз. Тикли повисло над выкладками Михаилуса, во-
дя глазом из стороны в сторону и, по  всей  вероятности,  проверяя  пра-
вильность расчетов. Жаль, что оно лишено было мимики. Я так и не  понял,
верно ли рассуждал Михаилус на своих листках.
   Повисев над Михаилусом, тикли улетело вон, точно шаровая молния.
   - И все-таки тикли есть, - сказал Михаилус тоном Галилея.
   - Конечно, есть. Что за вопрос? - пожал я плечами.
   - Дилетант! - сказал Михаилус.
   Я обиделся и ушел на свидание с любимой девушкой. Мы встретились, как
всегда, на карусели, в парке культуры. Карусель нс работала, потому  что
механизм замерз от холода. Зато на пальто моей  девушки  была  приколота
брошка, которую я сразу узнал. Это была тикли. Тут я понял, что по вече-
рам тикли становилось женского рода.  На  карусели  было  холодно.  Наше
кресло, скрипя, покачивалось на железных прутьях. Длинные  тени  убегали
по снегу в глубь парка.
   - Откуда у тебя тикли? - спросил я. - Как тебя зовут?
   Она заплакала и ушла, а тикли осталась висеть в