А.Н. Житинский
   Седьмое измерение: Рассказы, новеллы, фантастические миниатюры
   Я И МОЙ ТЕЛЕВИЗОР
   БРАТ МОЙ МЕНЬШИЙ...
   АРСИК
   ВНУК ДОКТОРА БОРМЕНТАЛЯ
   ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МАЛЬЧИК





   Александр Житинский
   Седьмое измерение

   * Рассказы, новеллы
   * Фантастические миниатюры


   Рассказы, новеллы

   Опасения
   Пора снегопада
   Подарок
   Желтые лошади
   Брат и сестра
   Языковой барьер
   Гейша
   Балерина
   Тикли
   Урок мужества
   Эйфелева башня
   Каменное лицо
   Стрелочник

   Опасения

   Он стал замечать, что боится лепных карнизов. Иногда,  читая  газету,
наклеенную на доске, он резко вскидывал  голову,  ожидая  увидеть  перед
глазами падающий сверху кусок штукатурки. Этот кусок представлялся гряз-
ным, с бурыми пятнами дождя. Если вовремя не поднять головы, он ударит в
темя. От предчувствия удара голова становилась легкой, как орех, готовый
расколоться.
   Обычно это продолжалось мгновенье, потом он отходил к краю  тротуара,
не переставая опасливо поглядывать на балконы. Казалось, они ждали  при-
каза, чтобы неотвратимо и бесшумно ринуться вниз.
   Сердце несколько раз пугливо толкало его изнутри, но все  становилось
на место, когда он вспоминал о двутавровых балках, вмурованных в площад-
ки балконов.
   Конструкция обретала прочность.
   Многое в этом мире висело на волоске и было опасным до тех пор,  пока
он не ставил мысленных подпорок или не изобретал  способа  уберечься  от
беды. Он будто непрерывно играл с Господом Богом в некую игру: его парт-
нер придумывал, как физически от него избавиться, а он предугадывал  эти
попытки и старался их избегать.
   Иногда ночью с ним происходили странные вещи. Он называл это "рельеф-
ностью". Когда она наступала, звуки становились выпуклыми и твердыми. Их
можно было потрогать, поменять местами, они существовали отдельно от ис-
точника. Тиканье часов напоминало сухой треск спичечного коробка.  Звон-
кие мысли летали кругами и были горячи на ощупь. Руки и ноги  отделялись
от тела и находились где-то далеко, как в  перевернутом  бинокле.  Самое
любопытное заключалось в том, что руками и ногами можно  было  шевелить,
однако такое управление осуществлялось сознательно и разделялось на при-
каз и исполнение.
   "Рельефность" отступала внезапно, как и приходила. Мысли и звуки  ра-
зом смешивались в обычный ровный фон, а  тиканья  часов  снова  не  было
слышно. Несомненно, эти удивительные состояния между сном и  бодрствова-
нием были каким-то образом связаны с постоянными опасениями  за  хрупкую
жизнь.
   Размышляя над своими страхами, он приходил к выводу, что боится  чуж-
дой кинетической энергии. Наиболее  концентрированными  ее  проявлениями
были камень и пуля. Проходя по двору мимо мальчишек, он втягивал  голову
в плечи и поднимал воротник, ожидая пущенного в спину камня.
   Но еще страшнее было ожидание пули. Без всяких расчетов было понятно,
что камень, брошенный мальчишкой, серьезного вреда причинить не  сможет.
Но пуля - другое дело. Масса у нее крошечная, точно у мухи, но летит она
торопясь и энергия у нее огромная. Во всем был виноват квадрат  скорости
в формуле кинетической энергии. Его он ощущал затылком, пуще всего боясь
выстрела сзади.
   Это случалось не часто, но, когда страх все  же  приходил,  положение
становилось безвыходным. Метаться из стороны в сторону, пытаясь избежать
пули, было еще опаснее. Пуля могла лететь мимо,- бросившись  в  сторону,
легко угодить под нее. Самое верное - быстрее зайти за угол.  Там  страх
сразу исчезал и казался смешным.
   Где-то он слышал историю, как стреляли из окна по случайному прохоже-
му. Кажется, на спор. На окна, в  особенности  темные  или  укрытые  де-
ревьями, он смотрел с ненавистью. Случай пугал его не меньше, чем  энер-
гия.
   Выходило, что боялся он не смерти, а случая. Его внезапность  и  неп-
редсказуемость были гораздо опаснее смерти, потому как смерть  была  ес-
тественна, она имела причину, а каприз случая не поддавался учету.
   Из всей массы случаев  по-настоящему  пугали  непредвиденные  сгустки
энергии. Чем быстрее они двигались, тем  вероятнее  становилась  возмож-
ность встречи. Самое странное, что он не мог представить себе  пули  или
камня в натуре. При мысли о них рисовалось движущееся  поле,  завихрение
сил, ставшее материей. Это был комок силовых  линий,  обретших  форму  и
вес. Казалось, этот комок можно рассеять усилием воли, тем  самым  лишив
его опасности. Но волю следовало тоже собрать в небольшой объем, довести
до высокой концентрации, а это не всегда получалось.
   Энергия рождала вспышки страха, который быстро проходил. Другой опас-
ностью была толпа, страх перед которой присутствовал постоянно.
   Толпа сковывала, гипнотизировала, увлекала в водоворот локтей, всасы-
вала в двери и сжимала, сжимала...
   Здесь, в отличие от случая, действовал закон. Случай был  неотвратим,
от встречи с толпой можно было уклониться. Переждать поток  людей,  выб-
рать другие двери, выходы, автобусы и электрички. Можно прийти заранее и
уйти позже. Но и это не всегда  удавалось.  Толпа  рождалась  незаметно,
сгущалась и неотвратимо засасывала в себя. Она становилась  живым  орга-
низмом, живущим по законам жидкости. Отдельные силы усреднялись, превра-
щаясь в тупую мощь, противиться которой не было возможности.  Она  могла
раздавить находящихся с краю - там, где толпу ограничивали бетонные сте-
ны и железные турникеты.
   Когда он попадал в толпу, единственной  его  целью  становилось  дер-
жаться середины. Однако от его желания уже ничего не зависело. Более то-
го, проявляя активность, он ставил себя в невыгодные условия и постепен-
но оказывался с краю. Самым разумным было  подчиниться  стихии,  пытаясь
лишь угадать ее намерения.
   Кроме смертельной опасности жесткой границы, была не  менее  страшная
опасность неравномерности движения толпы. Поток людей завихрялся,  испы-
тывал ускорения, и тогда в нем образовывались пустоты. Внезапно освобож-
далось место, куда можно было упасть.
   Падение вычеркивало человека из толпы, его затаптывали, часто не  за-
мечая этого.
   Ему стало казаться, что толпа караулит его. Однажды в подземном пере-
ходе движение вдруг замедлилось, стало темно и тесно. Где-то впереди пе-
рекрыли проход, люди качнулись назад,  рядом  раздался  женский  крик  и
страшный голос мужчины:
   - Стойте!
   С улицы под землю спешили новые массы, смешивались в крике, стонах  и
тяжелом дыхании толпы. Внезапно блеснул свет, толпа подалась вперед, об-
разовалось пространство, люди побежали.
   Он выскочил наверх, тяжело дыша, и несколько минут в ужасе  наблюдал,
как из-под земли вырывались люди. Многие были необъяснимо веселы.
   Сочетание толпы и случая было наихудшим вариантом.  Оно  возникало  в
переполненном автобусе, едущем по мосту. Сдавленный  соседями,  он  ясно
ощущал предел скорости, за которым автобус сможет пробить  чугунную  ре-
шетку ограждения. Картина рисовалась отчетливо, как в замедленном  кино:
куски ограждения взмывали в воздух, расклеиваясь на лету, автобус тяжело
переваливался через край, успевал сделать в воздухе пол-оборота и  падал
в Неву.
   Дальше картина обрывалась, потому что было неясно, останется  автобус
на плаву или пойдет на дно.
   Чаще ему казалось, что автобус утонет мгновенно,  хотя  мерещились  и
более благоприятные возможности.
   Он без устали рассматривал варианты поведения во всех допустимых слу-
чаях.
   Многое зависело от того, успеет ли водитель открыть двери и станет ли
делать это вообще. Это было мало вероятно, но давало шанс на спасение.
   В противном случае приходилось мысленно разбивать окно, и тут  возни-
кали непреодолимые трудности. Кулаком сделать это  никак  не  удавалось,
даже принимая во внимание безвыходность положения. Ногой тоже не получа-
лось, ибо толпа сковывала движения. Когда же он принимал в расчет всеоб-
щую панику, крики, динамический удар о  поверхность  воды  и  отсутствие
опоры, он приходил к выводу, что разбить стекло невозможно.
   Все же он стал возить с собой в портфеле молоток.
   В редких, случаях, когда ему мысленно удавалось выбраться из тонущего
автобуса, до спасения было еще далеко, потому что неизвестны были глуби-
на реки, температура воды и скорость течения.  На  нем  же  было  зимнее
пальто, от которого он избавлялся в ледяной воде, ощущая, как оно  тянет
его ко дну.
   Доходило до того, что он покидал автобус и переходил мост пешком.
   В самолете он вообще не летал. Слишком тяжел был аппарат для  пустого
воздуха. Законы аэродинамики не убеждали.
   Если бы давали парашют!.. Но тогда было бы, как в автобусе -  паника,
предсмертные крики, переплетение тел,- и опять спастись не удавалось.
   Он предпочитал ходить пешком и свободнее всего чувствовал себя в отк-
рытом поле. Там он мог вольно вздохнуть, и  оглядеться  по  сторонам,  и
увидеть темный лес вдали, и дым над трубой, и  черные  серпики  стрижей,
стелющихся под синей грозовой тучей, в глубине которой грозно вспыхивали
электрические огни.
   Молнии он почему-то не боялся.
   1968

   Пора снегопада

   Снег падал всю ночь, пока мы спали, просматривая  дивные  короткомет-
ражные сны о прошедших временах и о тех событиях, которые могли бы прои-
зойти с нами, не будь мы столь безнадежно глупы и эгоистичны. Сны  будто
дразнили нас всевозможными картинками счастья, предлагая различные вари-
анты жизни, близкие и далекие перемены, запретные встречи и тому  подоб-
ные сумасшедшие мероприятия, какие может нагадать лишь цыганка на картах
да выкинуть наудачу ночь, точно номера лотереи. Поскольку среди множест-
ва комбинаций встречались и прямо-таки удивительные, пугающие своей  не-
суразностью, - например, падение в какую-то пропасть в собственном авто-
мобиле, которого у меня нет и никогда не будет, битком набитом  орущими,
визжащими и растрепанными девицами (причем, одна из них вцепилась в  мои
руки с такой силой, что утром я долго зализывал  маленькие  кровоточащие
ранки от ее ногтей, похожие на  следы  крохотных  трассирующих  пуль,  и
удивлялся, кажется, больше им, чем этому проклятому  снегопаду),  -  так
вот, поскольку встречались и такие, с позволения сказать,  эксперименты,
то приходилось только  радоваться  своей  нормальной  и  твердой  жизни,
всплывая с донышка сна, прислушиваясь к скрипу форточки, раскрытой  нас-
тежь, и снова погружаясь в какое-нибудь очередное приключение.
   Странно, что, просыпаясь наполовину и слыша  форточку,  я  не  ощутил
снегопада. А может, тогда он еще и не начался.
   Утром, прежде чем открыть глаза, в то короткое мгновенье между сном и
явью, когда с легким испугом перепрыгиваешь некую трещинку во времени, я
почувствовал холодное прикосновение ко лбу, которое тотчас же  преврати-
лось в теплую каплю влаги, скатившуюся между бровями на веко.  Я  открыл
глаза и увидел край одеяла с пушистым снежным  кантом  на  нем  толщиною
сантиметра в два. Мое лицо было мокрым. Я приподнялся на  локтях,  чтобы
получше все рассмотреть, и обнаружил ровный, нетронутый слой снега,  ле-
жавшего на полу, письменном столе, одежде, раскиданной на стульях, и во-
обще на всех предметах, находившихся в комнате. Жена еще спала,  уткнув-
шись, по своему обыкновению, носом в подушку, а  голова  ее  была  будто
покрыта белым пуховым платком.  Потревоженный  моим  пробуждением,  снег
бесшумно сыпался вниз с одеяла, образуя холмики на  полу  рядом  с  кро-
ватью. В пространстве комнаты сеялись редкие тусклые снежинки, неизвест-
но откуда взявшиеся и едва различимые в серой, утренней мгле. В  комнате
было прохладно.
   - Ну, вот и зима пришла! - послышался удовлетворенный бабушкин голос,
а потом и сама бабушка проплыла в коридоре мимо  раскрытой  двери  нашей
комнаты. Она была в ночной рубашке до полу, а в волосах  у  нее  мерцали
крупные снежинки. Из-под бабушкиных шлепанцев взвивались маленькие снеж-
ные вихри и тут же опадали вниз.
   - Какая зима? - раздраженно сказала мать в кухне. - Еще и осени-то не
было! Вечно ты все перепутаешь, мама. Погляди в окно!
   - А ты поживи с мое, тогда и посмотрим.  Восемьдесят  семь  лет...  -
мечтательно произнесла бабушка.
   Я сел на кровати, поставив ступни в снег на полу. Снег с легким шоро-
хом примялся, и я приподнял ноги, чтобы  полюбоваться  мягким  рельефным
отпечатком. Ступни горели, обожженные снегом, и это обстоятельство неос-
поримо доказывало, что сон прошел, оставив лишь следы неизвестных  женс-
ких ногтей на тыльной стороне моих ладоней.  Я  лизнул  ранки,  а  затем
опустил руки в снег, отчего на них налипли сломанные  снежинки,  которые
быстро таяли, превращаясь в прозрачные целебные капли. Я слизывал  их  с
тупым наслаждением, мой мозг еще не работал,  а  регистрировал  все  как
есть, находя в этом известное удовольствие.
   Бабушка продефилировала мимо  нашей  двери  в  обратном  направлении,
подставив ладони падающим снежинкам и благостно улыбаясь.
   - Ты будто на лыжах в своих шлепанцах! - крикнул я ей вслед.
   - Восемьдесят восемь лет - это вам не хухры-мухры,  -  сказала  отку-
да-то бабушка.
   - Уже восемьдесят восемь! - буркнула в подушку жена. - А  вчера  было
семьдесят пять. Бабушка дает!
   Она повернула голову, протерла кулаком глаза и уставилась  на  зимний
пейзаж.
   - Платье пропало, - прошептала она, остановив взгляд на неровном суг-
робике, возвышавшемся на стуле. Я подошел к стулу, высоко поднимая ноги,
точно аист, и тряхнул платье,  с  которого  полетела  мелкая  серебряная
пыль, как будто оторвался прозрачный шлейф и опустился на пол. Оно поче-
му-то пахло арбузом. Я бросил платье жене, и она поймала  его,  стараясь
не задеть снежного покрова на одеяле.
   - Давай все остальное, - приказала она  и  хихикнула,  наблюдая,  как
один за другим, напоминая жонглерский реквизит, летят в редком снегопаде
лифчик с поясом, сорочка и чулки. Все это она быстро натянула  на  себя,
сидя на кровати и не переставая хихикать.
   - Ну, теперь начнется! - наконец сказала она.
   - Что начнется? - спросил я.
   - Ты простудишься, надень тапки, - ответила она.
   Я разыскал тапки, вытряхнул из них снег и подошел к окну.
   Под окном ехал, позванивая, жизнерадостный красный трамвай, за  кото-
рым бежало низкое облачко пыли. Лето еще не сдавалось, хотя изрядно  по-
тускнело и постарело. Деревья на той стороне  улицы  уже  высасывали  из
земли желтую краску, которая  понемногу  примешивалась  к  темно-зеленой
листве, разбавляя косые тени на домах едва приметной охрой. Солнце  под-
нималось, как всегда, справа, и никакого снега на улице не было и в  по-
мине.
   Снег лежал в нашей большой, несколько запущенной квартире; он  слетал
с потолка и медленно падал на пол, ускоряя и усложняя свои полет  только
в районе открытой форточки, - в прочих местах он падал отвесно и  равно-
мерно со скоростью десяти сантиметров в секунду, - и я подумал, что так,
должно быть, выглядит сгустившееся и замерзшее время с секундами в  виде
снежинок, падающих с неумолимой монотонностью.
   Это была первая моя мысль с момента пробуждения. Первая мысль  иногда
бывает наиболее близкой к истине.
   Так началась в нашем доме пора снегопада в то утро. Было воскресенье,
и вся семья постепенно стягивалась к завтраку в кухню.  Между  взрослыми
пока царило молчание, а дети - наши, моего брата с женой и еще  какие-то
дети, ни свет ни заря пришедшие в гости, - уже резвились, высыпавшись из
детской. Они с увлечением лепили небольшую снежную бабу у входа  в  ван-
ную, так что туда приходилось протискиваться боком, чтобы  не  повредить
их сооружение. В огромной ванной комнате каждый занимался  своим  делом,
стараясь ни на кого не смотреть. Там тоже падал снег,  тихо  скользя  по
наклонно стоящему на полочке зеркалу, в котором отражалась голова  отца.
Он сосредоточенно брился, густо намазывая подбородок пеной, тоже похожей
на снег, а его лицо выражало каменную решимость. Брат,  голый  по  пояс,
выбирал из ванной горстями снег  и  с  наслаждением  растирал  грудь.  Я
пристроился к умывальнику, отвернул кран и с минуту наблюдал, как тонкая
струйка воды скрывается в узеньком отверстии,  образовавшемся  в  снегу,
которым до краев была полна раковина.
   Бабушка заглянула в ванную все в той же ночной рубашке и сказала:
   - Ах, здесь мужчины! Пардон!
   - Мама, да оденься же ты, ради Бога! Сколько можно ходить в  рубашке?
- возмущенно сказала мать, отстраняя бабушку и тоже заглядывая в ванную.
- Завтрак готов, - сухо объявила она и исчезла. За этими  двумя  словами
скрывалось:
   а) всегдашнее недовольство невестками, несущими слишком малую, по ма-
миному мнению, нагрузку по дому;
   б) крайняя степень усталости от готовки, стирки, глажки. уборки,  ба-
бушки, нас, внуков и постоянной экономии;
   в) внутреннее возмущение невесть откуда взявшимся снегопадом  и  про-
чее, и прочее, и прочее.
   Тут надо объяснить обстановку в нашей семье, иначе многое будет непо-
нятно. Живем мы все вместе в старой пятикомнатной квартире  с  громадной
кухней, в которой можно играть в футбол, что, кстати, мы с братом и  де-
лали, когда были маленькими. Тогда у родителей была  отдельная  спальня,
была гостиная, детская и бабушкина комната. Плюс к тому  у  отца  имелся
свой кабинет. Потом произошли различные перемены, связанные с увеличени-
ем семьи. В результате комнаты распределились так: в бывшей спальне  жи-
вут родители, в гостиной мы с женой, в кабинете отца  расположился  брат
со своей женой, а в детской живут наши дети. Бабушка  осталась  в  своей
комнате.
   Мебель передвигалась тысячу раз, отчего сильно  попортилась.  Вообще,
многое пошло прахом: порядок, издавна заведенный в доме,  пошатнулся,  и
только мать с отцом делали отчаянные попытки его спасти. Мать,  конечно,
больше. На ней всегда держался дом. Так и говорилось:  дом  держится  на
матери, - мы к этой фразе привыкли давно. Отец всегда  был  крупным  на-
чальником, а теперь вышел на пенсию, бабушке было что-то около девяноста
лет, а может, и больше, а теперь пошел снег. Снега нам как раз и не хва-
тало.
   Кстати, бабушка - это мать моего отца, а не матери. Но моя мать зовет
бабушку мамой, потому что так повелось с незапамятных времен, когда  нас
с братом еще не было на свете.
   Теперь можно вернуться и к завтраку, во время которого,  как  это  ни
странно, никаких обсуждении снегопада не было. Когда  в  кухню  пригнали
детей - и своих, и чужих, - все расселись вокруг стола, в центре которо-
го стояла кастрюля с горячей картошкой. От кастрюли валил пар, и  в  нем
таяли, не долетая до картошки, снежинки. Мать успела  подмести  снег  на
полу в угол и накрыть сугробик половой тряпкой. К  сожалению,  во  время
завтрака снегопад усилился, и стол быстро припорошило, что вызвало нема-
лый восторг у детей, скатывавших маленькие снежки прямо на клеенке.  Ба-
бушка торжественно улыбалась.
   - У меня сегодня День Ангела, - наконец заявила она, после чего раск-
рыла рот и внимательно оглядела всю семью, ожидая реакции на свои слова.
   Мать с силой захлопнула кастрюлю крышкой, а невестки улыбнулись  сла-
бой улыбкой, понятной только нам с братом.
   - Это ангел снегу насыпал? - спросила племянница и  тут  же  получила
подзатыльник от жены брата.
   - Моя ты лапочка! - умилилась бабушка.
   - Бабушка, ты бы ела. Картошка стынет, - строго сказал отец.  По  его
лицу текли струйки тающего снега, но он даже  не  вытирал  их,  как  ос-
тальные, и капли падали в его тарелку с подбородка. Закончив есть,  отец
взял стакан чаю и ушел в свою комнату, не проронив больше ни слова.
   - Девяносто три года... - опять начала бабушка, но мать резко оборва-
ла ее, сказав с надрывом в голосе:
   - Мама, сколько можно одно и то же?
   - А я что? Я ничего, - обиделась бабушка и поджала губы.
   Жена брата принялась что-то торопливо рассказывать, чтобы снять  нап-
ряжение, но напряжения снять не удалось. Казалось, что мать вот-вот зап-
лачет. Она и заплакала, но потом уже, ко