росил  председатель.  -  Расскажите  о  них
подробнее.
     - Как, вы не знаете?!  Их  разве  здесь  нет?!  -  инопланетянин  был
удивлен не меньше  землян.  -  Это  живые  существа,  превзошедшие  нас  в
развитии, - он жестом изобразил в  воздухе  ступеньки.  -  Они  -  вершина
эволюции  на  нашей  планете.  Для  них  нет  тайн.  Любая  информация   в
определенном радиусе, - он описал в воздухе круг, - им доступна. У них так
устроена нервная система. Это крупный ароморфоз - им не надо думать, они и
так все знают. Мы с ними в  симбиозе.  Корабль,  на  котором  я  прилетел,
сконструирован ими, но сделали его мы, потому  что  они  ничего  не  могут
делать. Конструкция корабля выше понимания людей, это удел... их. Только в
содружестве мы смогли достичь всего... Но условия этого  сотрудничества...
симбиоза диктуют они, потому что могущественнее нас. Это  напоминает  ваши
отношения с домашними животными. - Наверное,  для  наглядности  он  открыл
книгу и показал всем фотографию собак Белки и Стрелки в космосе, при  этом
тыкая указательным пальцем себя в грудь.
     Все, кто  был  в  помещении,  пораженные,  замерев,  затаив  дыхание,
смотрели на него. Когда он закончил, потянулась тяжелая пауза.
     На этом первый раунд диалога был прерван.
     Ильцев вышел на улицу. Смеркалось. Ветер подхватывал мелкий снежок  и
неприятно бил им  в  лицо.  Члены  Комиссии  прощались,  хлопали  дверцами
автомобилей и разъезжались. Ильцев направился в сторону метро.
     - Аркадий Александрович, - окликнули сзади.
     Ильцев обернулся.
     Из открытой дверцы "Волги" выглядывал председатель.
     - Вам в какую сторону?
     - Ленинские горы.
     - Мне туда же. Садитесь - подвезу.
     Ильцев сел.
     Машина легко шла по ровному, желтому от света фонарей проспекту. А по
краям его, по тротуару, покрытому утоптанным снегом, шли  люди.  Казалось,
они  существуют  в  другом  измерении.  Но  время  от  времени  кто-нибудь
отделялся от толпы, садился за руль и вливался в  живой  блестящий  поток,
похожий на струю ртути.
     Почти всю дорогу молчали. И только у самого дома Ильцев спросил:
     - Что вы думаете делать?
     Председатель понял, что он имеет в виду:
     - Еще не знаю,  там  будет  видно.  Но  вступать  в  контакт  с  этой
цивилизацией может быть небезопасно, да и просто  неприятно.  Люди  готовы
смириться с тем, что где-то на другой планете есть цивилизация, обогнавшая
нас в развитии, но отношения к  себе,  как  к  домашним  животным,  мы  не
потерпим. Привыкли быть царями природы и не спешим снимать корону. Я  ведь
прав?
     Председатель натянуто улыбнулся. Ильцев ничего не ответил.
     Машина остановилась на углу,  возле  самого  дома.  Ильцев  вышел,  а
председатель поехал дальше, вниз по Ленинскому проспекту.
     Квартира встретила Ильцева темнотой. Не раздеваясь и не зажигая свет,
Ильцев сел на табуретку и долго смотрел в эту темноту.  Думал.  За  стеной
еле слышно звучали гитарные аккорды  -  Васька  пел  новую  песню.  Ильцев
вслушался. Опять про любовь?

                          Все меняется, однако
                          Истина верна одна:
                          Лучше верная собака,
                          Чем неверная жена!

     Ильцев быстро набрал хорошо знакомый номер телефона.
     - Алло, Герка, это ты? Твой приятель дога еще не отдал?
     - Нет. А ты что, нашел желающего?
     - Я сам беру. Когда заехать?
     Со двора в окно квартиры смотрела темень, но  звезд  не  было  видно.
Ильцеву их очень не хватало.


   А.Н. Житинский
   АРСИК

   У меня все в порядке. Я прочно стою на ногах. Мои дела  идут  превос-
ходно.
   Я кандидат физико-математических наук. Мне еще нет тридцати. Это все-
ляет надежды.
   Я люблю свою работу. Я не люблю нытиков. Кто-то сказал,  что  у  меня
комплекс полноценности. Это так и есть. Не вижу в этом ничего предосуди-
тельного.
   У меня маленькая лаборатория. Она отпочковалась от лаборатории  моего
шефа профессора Галилеева. Шеф понял, что нам будет тесно под одной кры-
шей. Заодно он постарался избавиться от балласта. Ко мне перешли две ла-
борантки, Игнатий семенови и Арсик.
   Главный балласт - это Арсик.
   По-настоящему его зовут Арсений Николаевич Томашевич. Все в  институ-
те, начиная от уборщиц и кончая директором, зовут его Арсиком и на "ты".
Он мило и застенчиво улыбается. Это обстоятельство мешает от него  изба-
виться.
   Арсик не бездарен, но бесполезен. К сожалению, мы учились с ним в од-
ной группе и вместе пришли сюда по распределению. Я говорю -  к  сожале-
нию, потому что теперь мне это не нужно. Меня зовут Геннадий Васильевич.
Я предпочитаю, чтобы меня называли Геннадием Васильевичем. Это не мелочь
и не чванство. Мне необходимы нормальные условия для работы. Я  не  могу
терпеть, когда отношения в лаборатории напоминают приятельскую  вечерин-
ку.
   Арсик зовет меня Гешей.
   Игнатий Семенович, который вдвое старше меня, обращается  ко  мне  по
имени и отчеству. О лаборантках я не говорю. Но Арсик этого не понимает.

   Когда вышел приказ о моем назначении, я  собрал  свою  лабораторию  и
рассказал, чем мы будем заниматься.
   - Вам, Арсений Николаевич, - подчеркнуто сухо сказал  я,  -  придется
сменить тему. Она не вписывается в мои планы.
   Арсик посмотрел на меня наивно, как дитя. Он долго соображал,  что  к
чему, а потом лениво спросил:
   - Геша, а правда, что глаза - зеркало души? Вот я все время  думаю  -
какое зеркало? Вогнутое, выпуклое или, может быть, плоское?
   Игнатий Семенович вздрогнул. Он не был близко знаком с Арсиком, пото-
му что до образования моей ллаборатории работал в другой комнате.  Лабо-
рантки Шурочка и Катя уткнулись в стол, и  уши  у  них  покраснели.  Они
сдерживали смех. Они полагали, что в словах Арсика  есть  скрытый  смысл
или подтекст.
   Они тоже плохо его знали. В речах Арсика никогда не  было  подтекста.
Если он спрашивал о зеркалах, значит, именно они его в настоящий  момент
интересовали.
   Я не мог сразу поставить его на место. Я знал, что он просто не  пой-
мет, чего от него хотят.
   - Полупроницаемое, - сказал я, стараясь улыбаться. Я имел в виду зер-
кало души.
   - Угу, - сказал Арсик, выпятив нижнюю губу. - Это само собой.
   - А тему ты все-таки сменишь, - сказал я.
   Он пожал плечами. Кроме зеркал, его сейчас ничего не интересовало.
   Мы все занимаемся физической оптикой. Это древний раздел физики. Сей-
час он бурно развивается, благодаря лазерам, световодам и прочим  вещам.
Меня интересует волоконная оптика. Вернее, ее стык с цифровой  техникой.
Мне видятся оптические цифровые машины с огромным быстродействием и  ка-
налы связи с гигантским объемом пропускаемой информации.  Это  стратеги-
ческое направление моих исследований.
   Я убежден, что жизненная стратегия необходима каждому. Она  позволяет
отличить главное от второстепенного. Выбрать правильную жизненную  стра-
тегию удается не всем. Я считаю, что мне это удалось. Теперь мне  предс-
тояло включить подчиненных в эту житзненную стратегию. Я чувствовал, что
с Арсиком придется помучиться.
   У него никогда не было четких планов относительно себя. Он  занимался
физикой на задворках, рыл боковые туннели, украшал науку ненужными  поб-
рякушками. Последняя его тема звучала так: ~Исследование влияния  цвето-
вых спектров на всхожесть и произрастание растений". Шеф сказал, что она
имеет прикладное значение для сельского хозяйства. Арсик  выращивал  лук
на подоконнике, облучая его разными спектрами. Весной, в период авитами-
ноза, мы этот лук ели.
   Кто-то назвал Арсика поэтом от физики. Ненавижу красивые  слова!  Это
все равно что физик от поэзии.
   Шеф не вмешивался в деятельность Арсика. По-моему, он махнул на  него
рукой. Уволить Арсика не было возможности, заставить его заниматься нас-
тоящим делом тоже. Когда представился случай, шеф спихнул его мне. Но  у
меня на учете каждый человек. Лаборантки не в  счет,  Игнатий  Семенович
тоже, потому что ждет пенсии и все время читает реферативные журналы. Он
думает, что науку движет образованность. Образованности у него  навалом,
а головы нет. Науку движут головы.
   У Арсика голова есть. Это самое печальное.
   Я не против окольных путей и поэтических вольностей. Иногда  открытия
делаются на задворках. Но когда в лаборатории всего две головы, это  не-
позволительная роскошь.
   Поэтому первым делом я сменил Арсику тему и убрал лук с  подоконника.
Арсик отнесся к этому безучастно. Как я потом понял, его уже интересова-
ли другие вещи.
   Я предложил Арсику заняться оптическими каналами связи. Себе я  оста-
вил оптические цифровые элементы.
   - Что с чем будем связывать? - спросил Арсик.
   - Не прикидывайся дурачком, - сказал я. - Сам прекрасно знаешь.
   - Геша, я тебя люблю, - заявил Арсик. - Ты сейчас такой узенький.
   Лаборантки снова прыснули, понимая сказанное фигурально. Но я  насто-
рожился. Я уже привык понимать Арсика буквально. Почему он  назвал  меня
узеньким?
   Через несколько дней мы с дочкой гуляли в парке. Было воскресенье.  В
этом парке есть карусель, качели и загородка  с  кривыми  зеркалами.  Мы
пошли в кривые зеркала. Там развлекались несколько человек с  детьми.  В
загородке я увидел Арсика. Он неподвижно стоял у вогнутого  цилиндричес-
кого зеркала. При этом он не смотрел в зеркало, а смотрел куда-то поверх
него, пребывая в задумчивости. Я подошел сзади и взглянул на наши  отра-
жения. Мы с Арсиком были узенькими, острыми и длинными, как копья.  Лицо
Арсика было печальным. Может быть, благодаря вытянутости. Он тряхнул го-
ловой, повернулся и быстро вышел из павильона. Меня он не заметил.
   Кто-то рядом надрывался от хохота. Я обошел зеркала,  держа  дочь  за
руку. Ничего смешного я там не нашел. У меня из головы не выходил  Арсик
перед цилиндрическим зеркалом.
   Между тем Арсик окунулся в работу по новой теме. Он достал  световоды
и принялся плести из них какую-то паутину. Одновременно он  занялся  ко-
лекционированием репродукций. Он увешивал стены лаборатории репродукция-
ми картин. Художественные симпатии Арсика были разнообразны: старые мас-
тера, импрессионисты, абстракционисты. Некоторые  репродукции  он  вешал
вверх ногами, некоторые боком. Лаборантки  потом  их  перевешивали  пра-
вильно. Арсика это не занимало.
   Против картинок я не возражал.
   Арсик смастерил доску густо усеянную оптическими датчиками. С  другой
стороны от доски отходили световоды. Их было огромное количество.  Арсик
сплел из них толстый канат, а концы вывел на свою установку.  Теперь  он
целыми днями сидел за установкой, а доску с датчиками подвешивал к  сте-
не, закрывая ею какую-нибудь репродукцию.
   Он занимался этим месяц. Наконец я не выдержал.
   - Как твои успехи? - спросил я.
   - Что такое успехи? - рассеянно спросил он.
   - Результаты, выводы, данные, - терпеливо разъяснил я.
   - Данные есть, - улыбнувшись, сказал Арсик. - Но  довольно  безуспеш-
ные.
   Я напомнил ему, что его дело заниматься каналами связи. Изучать  про-
пускную способность и так далее.
   Арсик посмотрел на меня, как бы припоминая  что-то,  а  потом  поднял
указательный палец и помахал, подзывая к себе. Он поманил своего  непос-
редственного начальника.
   В лаборатории стало тихо. Даже Игнатий Семенович оторвался от рефера-
тивного журнала и с интересом наблюдал, что будет дальше. Я поднялся  со
своего места и неторопливо подошел к Арсику. Я старался делать вид,  что
ничего особенного не происходит. Хотявнутри меня колотило от злости.
   - Посмотри сюда, - сказал Арсик, придвигая ко мне окуляры своей уста-
новки.
   Я взглянул в окуляры и увидел красивую картинку. Над зеленой лужайкой
висела наклоненная фигурка мальчика. Мальчик был обнаженным.  Краски  на
картине были поразительной чистоты. На заднем плане возвышался  готичес-
кий замок.
   - Ну и что? - спросил я, отрываясь от окуляров.
   - Красиво, правда? - мечтательно сказал Арсик. - особенно эти яблоки.

   Я не заметил на картине яблок, но проверять не стал.  Я  вернулся  на
свое место и попытался продолжить расчет  элемента.  Но  выходка  Арсика
сбила ход моей мысли. Я поднял голову и увидел, что Арсик все еще  любу-
ется картинкой, а канат световодов тянется через всю комнату к  доске  с
датчиками. Доска висела на стене, прикрывая одну из репродукций.
   "Когда все ушли на обед, я подошел к стене и приподнял доску. Под нею
была абстрактная картинка. Плавные линии, точки, запятые, нечто  похожее
на амебу, и тому подобное. Надпись под картинкой гласила: "Пауль  Клее".
Она была сделана от руки.
   Я снова приник к окулярам, но ничего не увидел. Арсик выключил  уста-
новку, уходя на обед.
   Несколько дней я размышлял над картинкой, увиденной в  окулярах.  Она
не выходила из головы. Летающий мальчик на  фоне  готического  замка.  В
воскресенье я почувствовал настоятельное желание сходить  в  Эрмитаж.  Я
вспомнил, что не был там лет семь.
   Мне не хотелось говорить жене, куда я иду. Это вызвало бы удивление и
распросы. Я сказал, что мне нужно пройтись, чтобы обдумать одну идею.  К
таким моим прогулкам жена привыкла.
   У входа в Эрмитаж стоял Арсик. Он переминался с ноги на ногу и погля-
дывал на часы. Над Невой дул ветер. У Арсика был озябший вид. Мне  пока-
залось, что он стоит здесь уже давно.
   - А, привет! - сказал Арсик. - Я тебя давненько поджидаю.
   У него была такая манера шутить. Этим он прикрывал свое смущение. Ви-
димо, он назначил здесь свидание и пытался это скрыть. Личная жизнь  Ар-
сика всегда была покрыта мраком.
   - Ну, тогда пойдем, - сказал я.
   - Нет, прости, я не только тебя жду, - помявшись, сознался он.
   Я пожал плечами и пошел к дверям. Открывая дверь, я оглянулся и  уви-
дел, что Арсик не спеша удаляется по набережной, засунув руки в  карманы
плаща.
   Я походил по залам, посмотрел  Рембрандта,  итальянцев,  поднялся  на
третий этаж. Там я неожиданно встретил своих лаборанток Катю и  Шурочку.
Они стояли перед картиной Гогена. Я быстро прошел за их спинами в следу-
ющий зал и наткнулся на Игнатия Семеновича. Старик смущенно потупился  и
пустился в длинные объяснения, почему он здесь. Как будто это  требовало
оправданий.
   - Я тоже люблю иногда сюда приходить, - сказал я.
   Мы разошлись. Картины больше не интересовали меня.  Я  размышлял  над
этим совпадением. Я хорошо знаю теорию вероятности. Она допускает  такие
вещи, но редко. Потом я придумал логическое объяснение. Репродукции  Ар-
сика сделали свое дело. Своим молчаливым присутствием на стенах они про-
будили в нас интерес к живописи. Оставалась маленькая загвоздка.  Почему
мы все пришли в Эрмитаж одновременно? Но в конце  концов,  почему  бы  и
нет! Выходной день, на неделе мы заняты, так что все понятно.
   На следующий день репродукции исчезли со стен. Арсик снял их  все  до
единой и сложил в шкаф. Потом он долго возился с  доской,  прилаживая  к
ней источники света и разные фильтры, с помощью которых он облучал лук.
   Шурочка и Катя трудились над моей установкой, водя пальцами по схеме.
При этом они успевали что-то обсуждать. Мелькали мужские имена и местои-
мение "он". Игнатий Семенович читал журналы и делал  выписки.  Время  от
времени он жаловался, что пухнет голова. Меня это особенно раздражало.
   - Между прочим, красный цвет не имеет никакого отношения к  любви,  -
сказал вдруг Арсик.
   Лаборантки тут же прекратили работу и уставились на Арсика. Тема люб-
ви была для них животрепещущей.
   - Арсик, поясни свою мысль, - сказала Катя.
   - Любовь - это нечто желто-зеленое, - продолжил Арсик. -  В  основном
три спектральные линии.
   - Желто-зеленое! - возмутилась Шурочка. - Ты, Арсик, ничего  в  любви
не понимаешь!
   - Совершенно верно, - сказал Арсик. - Но длины волн,  соответствующие
любви...
   - Арсений, - сказал я. - Не отвлекай народ по пустякам.
   Теперь уже лаборантки с возмущением уставились на меня. Они, конечно,
полагали, что любовь важнее измерительного устройства, над  которым  они
корпели. И вообще важнее всего на свете. Эта мысль старательно  насажда-
ется искусством, литературой и средствами массовой информации. По  радио
только и слышно, как  поют  "Любовь  нечаянно  нагрянет...",  "Любовь  -
кольцо, а у кольца начала нет и нет конца..." и прочую галиматью. Любовь
между тем встречается так же редко, как талант. Никакие песенки не помо-
гут стать талантливым в этом вопросе. То, что так занимает моих лаборан-
ток, имеет отношение только к продолжению человеческого рода. Я  глубоко
уверен, что он будет продолжаться и впредь  без  сомнительных  украшений
естества дешевыми мотивчиками и ссылками на любовь  при  каждом  удобном
случае.
   - Очень странно, Геннадий Васильевич, - заметила Шурочка. -  В  вашем
возрасте встречаются мужчины, которые еще способны любить.
   - Зато в вашем возрасте, Шурочка, редко встретишь человека, способно-
го думать и рассуждать. К сожалению, - сказал я.
   - Подумаешь! - обиделась Шурочка. - И носитесь со своим умом,  никому
он не нужен.
   - Диспут окончен! - объявил я. - Все обсуждения переносятся на после-
рабочее время.
   В лаборатории стало тихо. Шурочка и Катя демонстративно работали. Ар-
сик припал к окулярам установки, крутя пальцами  какие-то  ручки.  Глаза
его были закрыты окулярами, но рот расплывался в блаженной улыбке. Потом
губы сложились трубочкой, и Арсик издал звук, похожий на поцелуй.
   - Я вас любил, любовь еще, быть может... - сказал он.
   - Арсений! - негромко, но внушительно сказал я.
   Арсик оторвался от окуляров. В глазах  его  была  безмятежная  мечта-
тельность. Она совершенно не соответствовала моим представлениям о рабо-
те, физике, деловой атмосфере и научном прогрессе. Она не соответствова-
ла также моему настроению. Уже два месяца  мы  топтались  на  месте.  Мы
транжирили время. У меня даже появилась мысль, что все мы  ждем  пенсии,
как Игнатий Семенович. Не все ли равно,  сколько  ждать:  два  года  или
тридцать лет? Все эти соображения действовали мне на нервы и выводили из
себя.
   - Будь любезен через три дня представить мне письменный отчет о  про-
деланной работе, - сказал я Арсику.
   Самое интересное, что больше всех  испугался  Игнатий  Семенович.  Он
сделал сосредоточенное лицо, стал рыться в столде, достал  кучу  толстых
тетрадей с закладками, всем своим видом  изображая  деятельность.  Арсик
же, не меняя позы, протянул руку вниз и вынул оттуда листок  бумаги.  Он
черкнул на нем несколько строк, изобразил какую-то схему и,  подойдя  ко
мне положил листок на мой стол.
   - Вот, - сказал он. - У меня готово.
   Там было написано.: "Отчет о проделанной работе. Появилась одна идея.
Оптическое запоминающее устройство". Дальше шла схема и  несколько  фор-
мул.
   Первым делом я подумал, что Арсик издевается. Но потом,  взглянув  на
формулы, я убедился, что идея заслуживает внимания. Арсик предложил  за-
поминающий элемент, представлявший собою  систему  трех  зеркал  сложной
формы. В одну из точек системы вводится объект. Его изображение  удержи-
вается в системе бесконечно долго, благодаря форме и  расположению  зер-
кал. Оно как бы циркулирует в системе в виде отражений, даже когда само-
го объекта уже нет. Арсик нашел способ удерживать отражение  в  зеркалах
после снятия оригинала! В системе существовали две особые  точки:  точка
ввода оригинала и точка вывода  изображения.  Конечно,  Арсик  предложил
только принцип, требовалось рассчитать детально форму зеркал, их  распо-
ложение и координаты особых точек. Но идея была великолепная.
   - К каналам связи это не имеет отношения, - извиняющимся тоном сказал
Арсик.
   - Все равно здорово! - сказал я. - Рассчитай только все до конца.
   - Ой, Геша, не хочется! - взмолился Арсик. - Там же все понятно. Рас-
чет не требует квалификации, - шепотом добавил он и показал  глазами  на
Игнатия Семеновича.
   - Черт с тобой! - буркнул я и подозвал к столу старика.
   Игнатий Семенович долго и недоверчиво изу