рговле...  Все
спокойнее будет. О людях надо думать, не о зверях.
     Борменталь забарабанил пальцами по столу. Внезапно зазвонил  телефон.
Фомушкин поднял трубку, минуту слушал, после  чего  положил  ее  и  сказал
коротко:
     - Швондер скончался.
     Швондера хоронили в ясный солнечный день, нестерпимо пахнущий весной,
несмотря на легкий морозец. В парке больницы, между бюстами великих ученых
и памятником Преображенскому, накрытому белой простыней, чернела  в  снегу
свежая могила; похоронный оркестр оглашал  окрестности  звуками  траурного
марша.
     От коттеджа Швондера к могиле по парковой  аллее  медленно  двигалась
похоронная процессия. Впереди шагали Фомушкин и Дружков с орденами  Ленина
и Красной Звезды на бархатных подушечках. Следом ехал открытый грузовик  с
гробом, за которым шествовало население Дурынышей, а позади  -  кооператив
"Фасс" в полном составе: полторы тысячи собак.
     Колонна собак растянулась метров на триста.
     Процессия  приблизилась  к   могиле,   грузовик   остановился,   гроб
переместили на подставку. Траурный митинг начался.
     Однако,  то  ли  фигура  Швондера  не  пользовалась  любовью  жителей
Дурынышей, то ли из-за обилия собак, но в размеренный и скорбный  сценарий
траурной церемонии стали вплетаться посторонние нотки. Уже во  время  речи
Фомушкина раздался откуда-то сзади возглас: "Собаке  -  собачья  смерть!",
как раз в тот момент, когда Фомушкин  перечислял  заслуги  Швондера  перед
Советской властью. Кричавшего установить не  удалось.  Естественно,  такой
выпад не прошел незамеченным среди собак, отозвавшихся  лаем,  на  секунду
заглушившим медь траурного оркестра.
     И далее, во время выступления представителя  ветеранов  -  старика  в
полковничьей шинели - над толпою взметнулся  плакат:  "КГБ  -  цепной  пес
КПСС!", возникший в том месте,  где  стояли  Марина  Борменталь  и  доктор
Самсонов. Кооператоры отреагировали соответственно.
     Едва гроб опустили в  могилу  и  поспешно  забросали  землей,  как  в
открытом кузове грузовика оказался Дружков.  Он  был  в  модной  импортной
куртке черного цвета, его непокрытая рыжая  шевелюра  горела  в  солнечных
лучах.
     - Люди! - обратился он к собравшимся. - Не надо  никого  осуждать.  Я
тут недавно одну книгу прочел. Хорошая книга. Там написано: "Не судите  да
не судимы будете". Один человек  сказал...  Простите  нас  все,  мы  добра
хотим. Запущена земля, конуры обветшали, пищи  мало.  Грыземся.  Виноватых
ищем. А собака - она всегда виноватая. Собака, как никто, вину свою  чует.
Злобство ее - от  цепи  да  поводка.  Вот  сейчас  цепь  сняли,  и  собака
радуется, старается для пользы общего дела. Веселой стала  собака.  У  вас
много чего было раньше, счеты у всех свои. А у нас только  начинается.  Мы
никого не виним. Прошу - не пинайте собаку, она  вам  пользу  принесет.  Я
хочу в знак примирения и в память о Швондере воссоздать  в  первоначальном
виде памятник человеку, которым первым вывел собаку  в  люди,  и  памятник
этой собаке. Катя, давай! - Василий махнул рукой.
     Катя, находящаяся у памятника, дернула за веревку, покрывало  сползло
с  фигуры  профессора,   и   собравшиеся   увидели   рядом   с   бронзовым
Преображенским  бронзовую  собаку.  На  постаменте  под  старой   надписью
блестела золотом новая: "Полиграфу Шарикову от кооператива "Фасс".
     Оркестр заиграл марш, и колонна  собак  торжественно  двинулась  мимо
памятника.
     Марина подошла к Дружкову.
     - Василий, зачем вы это сделали? Вы хоть поинтересовались -  кем  был
этот Полиграф?
     - А кем он был?
     - Сволочью, - сказала Марина.
     - Жаль, конечно, - вздохнул Дружков. - Лучше бы героем. Но ведь  был?
Куда от него денешься? Пускай стоит,  напоминает,  из  кого  мы  вышли.  А
дальше - наше дело.
     Облава была организована  по  всем  правилам  военного  искусства.  В
понедельник утром платформа Дурыныши была закрыта, поезда  следовали  мимо
без остановки, благодаря чему городские проводники, прибывающие в  деревню
за собаками-кооператорами,  не  смогли  попасть  к  конторе,  где  с  утра
дожидались выхода на работу  несколько  сотен  собак.  В  десять  утра  на
площадь перед магазином, запруженную собаками, с двух сторон  въехали  два
огромных крытых фургона  санитарной  службы  -  мрачные  черные  машины  с
крестами по бокам. Из  них  высыпали  люди  в  стеганых  ватных  штанах  и
куртках, в рукавицах и шапках. У них в руках были сети и крючья.
     Началось избиение.
     Псов  ловили  сетями,  подцепляли  крючьями   и   забрасывали   живым
копошащимся окровавленным и стонущим клубком в  открытые  двери  фургонов.
Озверевшие от охоты санитары с матом и угрозами носились по площади, круша
крючьями направо и налево.  Снег  стал  красен  от  крови.  Энтузиасты  из
местного населения  во  главе  с  Пандуриным  образовали  живую  цепь,  не
выпускавшую собак из смертельного котла.
     Дружков, дотоле дозванивавшийся в город  с  вопросами  -  почему  нет
проводников - выскочил из офиса налегке, успев прихватить со стола первое,
что подвернулось под руку, - бронзовую копию памятника  Преображенскому  с
собакой, сделанную на заказ. За ним выбежала  Катя.  Размахивая  увесистой
статуэткой, Василий ринулся в гущу бойни, рыча от бессилия и ненависти, но
был схвачен Заведеевым и двумя доброхотами.  Его  и  Катю  препроводили  в
поселковый Совет и там заперли под охраной до конца операции. Василий упал
на  пол  и,  царапая  ногтями  пол,  бился  об   него   головой,   издавая
нечеловеческие звуки. Катя рыдала.
     - Собака - собака и есть, - изрек Пандурин, закуривая и укладывая  на
колени дробовик, прихваченный им из дома для пущей острастки.
     Василий вдруг кинулся на него, норовя перекусить  шею,  но  помощники
Пандурина - сын его и зять - легко с ним справились,  надавав  тумаков,  и
связали свернутым в жгут транспарантом - длинной красной тряпкой с меловой
надписью "Решения партии -  одобряем!".  Связанный  Дружков,  привалясь  к
стене, смотрел через окно, как погибают собаки.
     Все было кончено в полчаса. Заваленные телами собак  фургоны,  тяжело
развернувшись на площади, покинули деревню.  Разгоряченные  бойней  жители
разошлись. На площади остались лишь кровавые пятна и клочья шерсти.
     Катю вытолкали из поселкового Совета, и она побрела в офис,  где  уже
мародерствовали дурынышцы: растаскивали мебель, срывали со  стен  картины,
разворовывали кухню.
     Катя добралась до телефона, набрала номер и сквозь слезы проговорила:
     - Доктора Борменталя, пожалуйста...
     "...Финита ля комедия!" Циничный возглас российских интеллигентов  со
времен Лермонтова, когда сделать ничего не можешь, а каяться не привык. Но
ведь виноват-то я, больше никто. Задумал создать человека естественного  в
неестественной обстановке. Будто забыл, что сам  исхитрялся  многие  годы,
стараясь сохранить хоть что-то в  душе  и  не  утонуть  в  этой  мерзости.
Иронией обзавелся, цинизмом, равнодушием...  А  тут  взял  доброго  пса  и
пустил его на волю. Поверил словам: все, что не  запрещено,  -  разрешено.
Сам же разрешения ему не дал, тем более, не  дали  милые  наши  обыватели.
Теперь псу каюк. Коллега Самсонов  ходит  гордый  и  изображает  провидца.
Выхода нет. Мы никогда не будем людьми, уже поздно. И не  в  правительстве
дело, не в партиях, не в способе производства материальных благ. Очередной
эксперимент провалился. Страна  бездарных  экспериментаторов.  Благом  для
Василия будет снова сесть на цепь и ждать ежедневной похлебки.
     Единственный плюс от всего - новенькая операционная. И никелированная
табличка на стене: "Здесь 25 декабря 1990 года родился Василий  Генрихович
Дружков". Здесь родился, здесь и помрет... Это самое гуманное, что я  могу
для него сделать.
     Но кто же сделает это для  меня?  Похоже,  Господь  лишь  точит  свой
скальпель.
     "Все остались при своих" - сказала Дарья. Неправда.  Василий  остался
при чужих. Надо вернуть его к своим и всю жизнь искупать перед  ним  вину.
Как он будет смотреть на меня? А Алена?.. Лучше не думать.
     А я уже было размечтался вслед за ним. Как из  десятиэтажной  клиники
будут стройными рядами выходить спасители Отечества.  Прямо  из-под  моего
скальпеля. И доллары рекой... Гнусно жить на этом свете, господа!



                                  ЭПИЛОГ


                           Протокол задержания

     Мною, участковым дурынышского поселкового Совета старшим  лейтенантом
Заведеевым В.С. задержана по обвинению  в  совершении  взлома  поселкового
Совета учащаяся дурынышской школы Борменталь А.Д., по ее  показаниям,  для
освобождения содержащейся там собаки, подозреваемой в  бешенстве.  Попытка
выпуска на волю бешеной собаки была  пресечена  жителем  деревни  Дурыныши
Пандуриным Ф.Г., который доставил гр.Борменталь А.Д. в отделение.  Бешеная
собака по кличке Дружок застрелена Пандуриным Ф.Г. при попытке  к  бегству
на   автомобиле   марки   "Мерседес",   принадлежавшем   расформированному
постановлением исполкома кооперативу "Фасс".
                                               Ст. лейтенант Заведеев В.С.



                           Александр ЖИТИНСКИЙ

                           ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МАЛЬЧИК


                              Посвящается моей старшей дочери Оле,
                              оператору на персональных компьютерах IBM PC


                                 1. ФАЙЛ

     Есть у нас в классе пацан. Его Файлом зовут,  а  по-настоящему  он  -
Вовка Феденев. Раньше его  звали  Фофой,  потому  что  он  был  толстый  и
шепелявил. Его спрашивали: "Как тебя зовут, мальчик?" А он пыхтел: "Фофа".
Это вместо "Вова". Потешались над ним  по-страшному:  то  дохлую  крысу  в
ранец засунут, то последнюю страничку дневника прилепят  липкой  лентой  к
парте. Фофа дневник дернет - он и  рвется...  Много  способов  было.  Фофа
иногда ревел, но никогда не мстил - вот что удивительно.
     А в шестом классе он вдруг  резко  похудел  и  увлекся  компьютерами.
Начал он с  игровых  автоматов,  как  и  все  мы.  Часами  торчал  в  фойе
кинотеатров, палил из  электронного  ружья  по  зайцам  и  кабанам,  гонял
автомобили на экране и пускал торпеды  по  тральщикам.  Монеток  пробросал
целую кучу, у него предки состоятельные, они ему давали, чтобы отвязаться.
     Потом Фофе это надоело, как и нам. Мы разбрелись кто куда. Я  ушел  в
восточные единоборства, многие записались  в  атлетическую  гимнастику,  а
Фофа пронюхал про клуб начинающих программистов и подался туда. Мы про это
после узнали, когда однажды на перемене я пробовал на  Фофе  новые  приемы
кун-фу и укладывал его на пол разными способами. Нежно укладывал, чтобы не
повредить ему фэйс. Фофа не обижался - становился в стойку,  кулачки  свои
сжимал и пытался сопротивляться. Но я его тут же вырубал, а наши  начинали
счет.
     И вот он поднимается в очередной раз и говорит:
     - Хватит. Зациклились.
     - Чего? - спрашиваю.
     -  Тебе  не  понять.  Вошли  в  процесс  с  бесконечным   количеством
повторений.
     Я его, конечно, опять вырубил за такие слова. Пусть  не  умничает!  У
меня тоже специальных терминов навалом. Я же ими не козыряю.
     Фофа поднялся, отряхнулся и изрек:
     - Эррэ!
     - Чего-чего?
     - Неправильные  действия  оператора  влекут  за  собою  индикацию  на
мониторе.
     - Фофа, сейчас в глаз получишь, - предупредил я, потому что  мне  это
стало уже надоедать.
     - В данном случае "Фофа" -  это  идентификатор.  Остальное  выражение
представляет собою текстовой файл. Только я уже не Фофа! - вдруг заорал он
и как пнет меня ногой!
     Я от неожиданности свалился.
     - Файл, говоришь? - спрашиваю с угрозой.
     - Повторяю специально для баранов: файл, - невозмутимо отвечает Фофа.
     Нашим это жутко понравилось. Все стали  орать  "файл!",  "инден...  -
тьфу! - этот самый, в общем, - ...фикатор!" и  даже  "баранов-файл!".  Это
сгладило обстановку, поэтому я Фофе в глаз не дал. Точнее - Файлу,  потому
что с тех пор все про Фофу  забыли,  называли  его  только  Файлом.  И  он
откликался, не видел в этом ничего оскорбительного.
     Кстати, моя фамилия - Баранов. А зовут Димка. Почему нашим  так  дико
понравился "баранов-файл". Попытались даже ко мне эту кличку приклеить, но
я быстро пресек. Пара приемчиков - и человек просветляется.
     Я в то время учился  колоть  кирпич  и  отрабатывал  концентрацию  на
киноварное поле. Кирпич я приволок  со  стройки,  а  про  киноварное  поле
вычитал в специальной китайской книжке про все эти дела. Киноварное поле -
это область под пупком, туда нужно устремлять  мысли  и  дышать  при  этом
дыханием-ци. После чего - бац по кирпичу ребром ладони! По идее он  должен
расколоться. Но у меня пока не раскалывался. Концентрация мысли не  та.  А
руку всю отбил, она у меня опухла и болела.
     Между прочим, я не только по кирпичу колотил. Я книжки читал,  потому
что без книжек не сконцентрируешься как следует. Каждый  день  перед  сном
открывал такую небольшую китайскую книжку, называется "Бай Юй Цзин" -  там
всякие притчи - и читал по одной, концентрируясь. И думал при этом: "Я еще
Файлу покажу, как расцветает вишня на горе Тайбэси! Вот овладею даром пяти
проникновений - узнает он у меня!"
     Дар пяти проникновений, чтобы вам было понятно, - это способность все
видеть, все слышать, знать прошлые перерождения  -  свои  и  чужие,  знать
мысли  других  и  беспрепятственно  летать   по   воздуху.   В   последнем
проникновении я слегка сомневался,  потому  что  мне  еще  не  приходилось
встречать людей, которые беспрепятственно летают по воздуху. Как  правило,
одно препятствие есть всегда - от земли трудно оторваться.
     Меня так заело  с  Файлом  потому,  что  с  той  самой  показательной
тренировки, когда я Файла вырубал перед всем классом, роли у  нас  немного
переменились. Раньше я  был  признанным  авторитетом,  меня  даже  немного
побаивались, особенно когда я в кун-фу подался. Над Файлом же по  привычке
посмеивались, хотя он уже давно не был таким толстым и неповоротливым, как
в первом классе. А тут он всех сразил этими идентификаторами и мониторами.
А потом вообще пошел сыпать: драйвер, сканер, плоттер, процессор, модем...
Винчестер, вот! Интерфейс! Я заикнулся было, что  винчестер  -  это  такая
винтовка, ну в книжках про индейцев. Так он меня обсмеял.
     - Винчестер -  это  твердый  диск,  -  говорит.  -  Бывает  на  сорок
мегабайт, но лучше - на восемьдесят.
     Понял я, что одними кулаками с Файлом не справиться. Здорово он крышу
нагрузил своими компьютерными штучками! Девчонки прямо млели, когда  он  в
ихние обалдевшие интерфейсы кидал очередную порцию иностранной фигни.
     - Стратифицированный язык, - заявляет, - это язык, который  не  может
быть описан своими средствами. Для его описания необходим метаязык.
     Язык бы ему вырвал за такие слова!
     Девчонки кивают, делают вид, что врюхались. А Файл перья распушит  да
еще для форсу вынет  из  ранца  дискету  -  черненькую  такую,  гибкую,  в
бумажном конвертике.
     - Здесь у меня несколько игр клевых записано. "Тетрис", "Гран При"...
     - Как в игровых автоматах? - спрашивают.
     - Игровые автоматы - фуфло! Это компьютерные игры.
     Короче говоря,  я  в  тот  вечер  чуть  не  расколотил  свой  кирпич,
представляя на его месте Файла. Чуть-чуть злости не хватило или дыхания-ци
- я не знаю. Но кирпич попался крепкий - остался целехонек. А ребро ладони
я расквасил в кровь.
     Что меня в Файле особенно бесило - это его аккуратность.
     Конечно, он отличником был, но это полбеды. У него всегда все было на
месте  -   карандашики   отточены,   листочки   пронумерованы,   постоянно
пользовался линейкой, чтобы разграфлять  тетрадки,  все  учитывал,  считал
только на микрокалькуляторе, который при этом противно попискивал. Я не то
чтобы неряха, но бывает - полдня ищу какую-нибудь бумажку  или  авторучку,
все перерою, а она на самом видном  месте  лежит...  Учился  я  до  пятого
класса на четверки и пятерки, потом стали троечки мелькать,  а  в  седьмой
класс еле переполз, потому что кун-фу  началось.  Особенно  математику  не
любил, всякие алгебры и теоремы по геометрии. А Файл прямо  ими  упивался!
Выйдет к доске и начинает мелом стучать: "дано",  "требуется  доказать"...
Сам он небольшого росточка, с длинными волосами,  чтобы  уши  прикрыть.  У
него уши торчком. А я стригусь по-спортивному, под "ежик".
     В конце первой четверти, уже в седьмом классе, наш математик сказал:
     - Баранову ставлю "тройку" условно.  Может,  кто-нибудь  поможет  его
вытащить? Голова-то у него есть, ее нужно только организовать.
     Спасибо за комплимент. Я и сам знаю, что голова у меня есть.
     И тут Файл говорит:
     - Я могу его подтянуть за три урока. Я уже думал над этим.
     - Ты надо мной думал?! - удивился я.
     - Не над тобой, а вообще. Над методикой.
     Сначала я хотел решительно отказаться. Не хватало,  чтобы  Файл  меня
подтягивал! Но  сделал  вид,  что  согласился.  Хотелось  узнать  про  его
компьютерные дела. Раньше мы с ним мало общались, в  основном,  с  помощью
приемчиков кун-фу. А тут меня заело. Не может быть, чтобы я его математики
не понял!
     - Давай попробуем, - говорю.
     - Только если он очень тупой, я откажусь, - сказал Файл.
     - Я тупой?! - заорал я. - Да я за  один  урок  все  разбросаю.  Одной
левой!
     - В общем, давайте, - говорит математик.
     После урока Файл подошел ко мне, вытащил из кармана свой  калькулятор
- в нем электронные часы вмонтированы - посмотрел на цифры и говорит:
     -  Придешь  ко  мне  завтра  домой  в  семнадцать  двадцать   четыре.
Пожалуйста, не опаздывай.
     - А в семнадцать двадцать три нельзя? - спрашиваю.
     - Можно. Но лучше в семнадцать двадцать четыре. Иначе  тебе  придется
ждать целую минуту, пока я провожу Генриха Валерьяновича.
     - А это кто?
     - Это мой патрон.
     Офигеть  можно!  Патрон  от  лампочки!  Снова  дома  кирпич  колол  с
остервенением и с тем же успехом. Ай да Файл! Человек  новой  формации.  А
может, он и не человек вовсе, а калькулятор?



                        2. ДРУЖОК НА ТАЙНОЙ ДИРЕКТОРИИ

     Я, конечно, плевал на файловы указания и пришел  к  нему  в  четверть
шестого, за девять минут до назначенного срока. Знал бы, к  чему  приведет
это посещение, - ни за что бы не пришел!
     Дверь открыла файлова мама - сравнительно молодая,  то  есть,  хорошо
сохранившаяся. Она у него пианистка, работает в Филармонии.  Вся  из  себя
интеллигентная, а может, притворяется.
     - Вам кого, мальчик? - спрашивает.
     Мне это сразу не понравилось. Если уж называешь мальчиком, то при чем
тут "вы"? Мальчиков можно и на "ты".
     - Мне Файла, - говорю. - То есть Вову.
     - Вова освободится через восемь минут.
     - Хорошо, я подожду. Можно?
     - Посидите тут, - указывает она на старинное кресло в прихожей. - Вам
дать газету, кофе?..
     - Только газету, если можно. "Вашингтон пост".
     Глазом не моргнула, приносит "Вашингтон пост".
     - Извините, она не совсем свежая. Третьего дня.
     - Третьего дня я уже читал, - вздохнул я.
     Она на меня заинтересованно посмотрела и  осторожно  так  спрашивает:
когда же я успел прочитать позавчерашнюю "Вашингтон пост" -  и  где?  Мол,
даже в американское консульство она приходит на третий день.
     -  Я  вчера  из  Штатов  прилетел,  -  брякнул  я.  -  Был   там   на
соревнованиях...
     Пока  мы  так  мило  беседовали,  Файл  освободился,  вываливается  в
прихожую вместе с бородатым человеком, похожим на Бармалея.
     - А-а, ты уже здесь... Знакомьтесь,  Генрих  Валерьянович,  это  Дима
Баранов, - говорит Файл.
     Бородатый мне руку сжал, как клещами, глазами засверкал.
     - Тоже программист? - спрашивает.
     - Нет, он кунфуист, - отвечает Файл. - Я даю ему уроки математики.
     Бармалей сразу утратил ко  мне  интерес  и  ещ