гда осталась одна в кухне. Это я
определил позже по глазам и припухшему покрасневшему носу.
   Весь воскресный день был посвящен борьбе со снегом. Собственно, боро-
лась только мать,  непрерывно  подметая  кухню  и  коридор.  Снег  пошел
хлопьями, как бы намекая на бесполезность всякой борьбы, и мы  с  братом
быстро это поняли. Отец сидел у себя в комнате и читал газету. Когда  на
ней скапливалось слишком много  снега  и  читать  становилось  затрудни-
тельно, он переворачивал лист и начинал изучать другую сторону, а  потом
снова переворачивал и так далее до бесконечности. Вряд ли  такое  чтение
доставляло ему удовольствие и было полезным.
   Когда жены ушли гулять с детьми, мать позвала нас с братом на совеща-
ние. На нее жалко было смотреть - совсем уже старушка с зареванными гла-
зами. Она сидела в ванной комнате на табуретке, расставив ноги, и  мето-
дично поливала горячей водой из душа снег, который она сгребла  в  ванну
из коридора. Снег быстро таял и  проваливался  в  дырку,  перегороженную
черным крестиком.
   - Вот что, мальчики, я вам скажу, - начала мать тихо, и голос  у  нее
сразу же задрожал. - Я за отца волнуюсь, у него же сердце... А  если  бы
мы все дружно, и жены ваши, я ведь одна, как белка в  колесе.  С  детьми
вашими нянчусь, с бабушкой нянчусь, она ведь как  ребенок,  вчера  опять
съела весь компот, я говорю: "Мама, неужели ты голодная? Неужели мы тебя
не кормим?" - а она отпирается, говорит, что не ела... Теперь этот снег,
неизвестно, когда он кончится. Господи, всю жизнь,  всю  жизнь  никакого
покою! Думала: вырастут дети, отдохну... Бабушка нас всех переживет, вот
увидите, здоровье у нее дай мне Бог такое, - говорила мама, раскачиваясь
на табуретке и водя душем над снегом.
   Старые, бесконечные разговоры, к которым мы так привыкли, что  уже  и
не слушали, а только наблюдали, как струйки душа съедают остатки снега в
ванне, а сверху падают новые хлопья, и нет им никакого конца. Мать уста-
ло стряхивала снег с головы и рук, стараясь, чтобы он не попадал на пол,
а летел под горячую воду.
   - Да ну! - сказал наконец брат. - Ничего страшного, всегда ты делаешь
проблему.
   - Я вас только прошу: не говорите отцу, - сказала мать и шмыгнула но-
сом. Она отвернулась и провела по глазам рукавом платья.
   - Чего не говорить? - спросил я.
   - Да про снег этот проклятый! Про снег!
   - Не понимаю, - пожал плечами брат и ушел.
   - Вы уж у себя в комнатах хотя бы поддерживайте  порядок,  -  сказала
мать, и я согласно кивнул, успокаивая ее.
   - Может быть, попробовать пылесосом? - спросила она и вдруг  рассмея-
лась так, что выронила душ в ванну, и тот превратился в  фонтан,  бьющий
вверх струями почти кипящей воды.
   - Выкидывать его к черту на помойку, - предложил я, чтобы  что-нибудь
предложить.
   Мать испугалась и сделала круглые глаза.
   - Что ты! С ума сошел! - замахала она руками. - Соседи увидят, разго-
воров не оберешься! Да ты сам подумай - снег будем выбрасывать в  начале
сентября. Где это видано?
   Я взял пылесос и принялся убирать снег в нашей комнате. Когда мешочек
пылесоса наполнялся, я относил его в ванную и вынимал из  него  аккурат-
ный, спрессованный цилиндр снега, который мать тут же начинала растапли-
вать горячей водой. Она повеселела, результаты борьбы были налицо и рож-
дали новое вдохновение. Однако снег падал  так  же  методично,  покрывая
тонким слоем только что убранные участки.
   Отец вышел из бывшей спальни, похожий на Деда Мороза, и проследовал в
коридор. Там он оделся и вышел на улицу. Брат в своей комнате с  веселой
песней протаптывал узенькие тропинки от стола к дивану  и  от  дивана  к
шкафу, а к остальному снегу не притрагивался. Он пел стихотворение  Пуш-
кина "Зимнее утро". У них в комнате уже образовался покров сантиметров в
двадцать. К бабушке я не заглядывал, и она не напоминала о себе.
   Вечером все сидели притихшие в своих углах, и только из детской  слы-
шались радостные крики. Там шла игра в снежки. У матери разболелась  го-
лова, и она терла виски снегом,  собирая  его  с  подлокотника  кожаного
кресла, в котором сидела. В каждой комнате, по-видимому, стихийно  выра-
батывалась линия поведения в создавшихся условиях.
   А снег все шел и шел, не переставая, и когда поздно  вечером  бабушка
открыла окно в своей комнате и устроила, как всегда, сквозняк в  кварти-
ре, снег повалил из ее двери в коридор, образовал там заносы  и  завалил
одежду и обувь. Получилась настоящая метель с поземкой, поддувающей  под
закрытые двери, с вихрями, рисующими на стенах  изящные  белые  вензеля,
пока это безобразие не прекратила мать.
   Она выскочила в коридор, напустилась на бабушку. потом на нас и быст-
ро расправилась с метелью.
   Все мы сравнительно скоро привыкли к снегопаду. Уже через неделю снег
придал каждой комнате нашей квартиры свой неповторимый облик, точно  со-
ответствующий укладу ее обитателей. Я даже не подозревал,  что  простой,
равномерный снегопад может столь резко подчеркнуть тот факт, что мы  уже
давно разошлись и не составляем более единой семьи. Раньше  это  не  так
бросалось в глаза. Квартира была как квартира  -  ну,  большая,  местами
неприбранная, с разношерстной мебелью,- однако на первый взгляд все было
как надо. Теперь же на эту картинку стоило посмотреть.
   Кухня, коридор и комната родителей превратились в арену  непрестанной
борьбы со снегом, которой посвятила себя мать. Вооруженная  пылесосом  и
веником, она начинала каждый день с уборки и заканчивала его тем же. Ве-
роятно, и днем она делала то же самое, но днем мы все были на работе,  а
спрашивать не решались просто потому, что мать перестала с нами разгова-
ривать. Отец продолжал игнорировать весь этот снег, смотрел телевизор, с
которого капала вода, читал газеты и говорил о футболе. Я удивлялся ему,
его характеру, пока однажды не обнаружил, что отец тоже держится с  тру-
дом. Ночью, когда я выносил из своей комнаты двух маленьких снеговичков,
чтобы поставить их в детской рядом с кроватками, я увидел  отца,  взгро-
моздившегося в коридоре на стремянку и внимательно исследующего потолок.
Он водил по нему ладонью, затем подносил ее к носу, нюхал,  пробовал  на
вкус и даже пытался скрести потолок столовым ножом. С потолка вместе  со
снегом падала мокрая известка, только и всего. Я вдруг подумал, что отец
сильно постарел. Он так увлечен был своими опытами, что не заметил меня,
и я поспешил спрятаться за дверью.
   В комнате брата снегу было привольней всего. Там его никогда не  уби-
рали, отчего кое-где образовались высокие сугробы, а в других  местах  -
там, где часто ходили, - снег слежался в крепкий синеватый лед.  который
мать в отсутствие невестки посыпала песком, чтобы, не дай  Бог,  кто-ни-
будь не подскользнулся. Дело в том, что комната брата была проходной,  и
родители были вынуждены ходить через нее в свою спальню. У  брата  часто
бывали гости, что создавало дополнительные неудобства. Снег  из  комнаты
выносился подошвами в коридор, гости, веселясь,  бросали  друг  друга  в
сугробы и вообще всячески развлекались, а потом отряхивались в  коридоре
перед уходом домой. Конечно, это не прибавляло матери энтузиазма.
   У нас, как я уже упоминал, организовалась маленькая мастерская  снеж-
ной скульптуры, что позволяло нам с женой коротать долгие, зимние  вече-
ра. Каждый день мы лепили двух-трех снеговиков и расставляли их в комна-
те, благо она была большой. Вскоре наша комната стала напоминать  остров
Пасхи с высоты птичьего полета, с той разницей, что скульптуры, торчащие
тут и там, были белоснежного цвета и более разнообразны.
   С бабушкой творилось что-то странное. Она ходила в основном в  ночной
рубашке и валенках и каждую неделю прибавляла себе один год жизни. Скоро
ей перевалило за сто, показывалась из комнаты она редко, но настроение у
нее было превосходным. В ее комнате  снег  лежал  абсолютно  нетронутым,
исключая кровать. Кроме того, на полу были пять или шесть глубоких ям  в
снегу, тянувшихся цепочкой от кровати к двери. Бабушка всегда ходила ту-
да и обратно след в след.
   И наконец, в детской, как и полагается, было  смешение  всех  эпох  и
стилей. Мать периодически выгребала оттуда снег,  дети  плакали,  потому
что со снегом было интереснее, жена брата тайком подбрасывала в  детскую
охапки снега, чтобы возместить потери, а мы с женой носили туда снегови-
ков. Анархия, да и только.
   Дети катались на лыжах и санках, строили снежные крепости и  ночевали
в них, играли в снежки, приглашали своих приятелей из детского сада, ко-
торые уходили с плачем, и тому подобное. Дети жили в свое удовольствие.
   Хорошо было иногда ночью выйти из комнаты со снеговиком в руках и ос-
тановиться в коридоре, слушая тихое электрическое потрескивание, с кото-
рым падал снег. Включив лампочку, можно было увидеть всю непотревоженную
завесу снега от дальней двери в бабушкину комнату, проступавшую нечетким
серым контуром, и до вешалки, на которой висели  снеговые  шубы.  Завеса
струилась, рябила под светом и падала,  падала,  падала,  словно  пустая
засвеченная пленка, прокручиваемая на бледном вытертом экране. Но  глав-
ное было, конечно, в звуке - таком тихом и таком отчетливом,  что  каза-
лось, будто он возникает в крови, когда она с тончайшим шорохом бежит по
сосудам. Было немного жутковато, если стоять долго, пока голова не  пок-
роется снежной шапкой.
   Но эти редкие мгновения никак не компенсировали постоянного  нервного
напряжения, установившегося в нашей семье. Теперь  трудно  даже  припом-
нить, из-за чего произошел тот  самый,заключительный  скандал.  Кажется,
все началось с детей. Как-то вечером мать выкатила из  детской  огромный
снежный ком, над изготовлением которого внуки  трудились  половину  дня.
Естественно, что дети бежали за ней, цепляясь за платье, плача и требуя,
чтобы ком был возвращен обратно. К несчастью, вся семья была дома. В ко-
ридор выскочили невестки, услыхавшие плач детей, а за ними нехотя появи-
лись и мы с братом. Мать, раскрасневшаяся, разгоряченная, со злым лицом,
толкала ком по коридору.
   - Да оставьте вы их в покое! - сказала вдруг моя жена.
   Мать привалилась к снежному кому и зарыдала в голос.  Дети  останови-
лись, задрав головки, как маленькие снеговички, которыми полна была  моя
комната. Так они и торчали из снега, следя за событиями.
   - Все вам отдаю, - сквозь рыдания говорила мать. - Такая  неблагодар-
ность, такая неблагодарность...
   - Перестань, мама! - сказал брат.
   - Ну почему, почему нельзя дружно, всем вместе?.. - продолжала мать.
   - А потому, что вы вмешиваетесь, - зло и спокойно проговорила  вторая
невестка.
   Отец уже появился в коридоре и напряженно прислушивался к  разговору,
смотря на всех как-то поверх голов. Услышав последние слова, он  засопел
и вдруг выкрикнул:
   - Убирайтесь все из моего дома! Слышите?
   - Это такой же мой дом, как и твой, - заявил брат.
   - Да как ты смеешь! - закричал отец. - Привели сюда  жен,  понимаешь,
детей нарожали, а о нас, о нас вы подумали?
   - А вы много о бабушке думаете? - сказал брат.
   - Все дело в снеге, - негромко сказал я.
   Я произнес эти слова как бы про себя. Скорее, это была просто  мысль,
высказанная вслух, а не реплика в споре, но все, кроме отца, замолчали и
посмотрели на меня с испугом, будто я позволил себе сказать что-то ужас-
ное.
   Отец побелел и выкатил глаза. Он шагнул ко мне, сжав кулаки и  отбро-
сив их назад, а затем прохрипел:
   - Нет никакого снега! Нет! Что ты выдумываешь, идиот?!
   На лицо отца хлынула багровая краска, и он схватился рукою за  грудь.
"Сейчас он умрет", - подумал я и успел даже удивиться тому  спокойствию,
с которым я это отметил. Но отец лишь часто задышал и прислонился к  ве-
шалке с одеждой, откуда на него посыпался густой снег.
   Первым шевельнулся наш сын. Он вздрогнул всем телом, а его глаза были
так широко раскрыты и такой в них стоял ужас, что жена упала на  колени,
чтобы схватить его и успокоить. Но он вырвался и побежал по  коридору  к
бабушкиной комнате. Перед самой дверью он поскользнулся на снегу, упал и
въехал в дверь на боку, открыв ее своим телом.
   За дверью, распахнувшейся  в  конце  коридора,  были  тишина  и  спо-
койствие. Тяжелые покатые сугробы в глубине комнаты доставали  почти  до
потолка, обрамляя окно на улицу плавными зализами, будто вычерченными по
лекалу. С верхнего края оконного проема свисали прозрачные сосульки раз-
ной величины, с которых срывались полновесные круглые капли, падающие  в
снег со слабым причмокиванием. Торжественность этого  ледяного  царства,
открывшегося нам, была настолько выше наших страстей, а покой,  исходив-
ший из комнаты, так не соответствовал всему, происходящему  в  коридоре,
что все вдруг опустили глаза, будто стыдясь чего-то.
   Сын поднялся на ноги перед стеной снега, бывшей ему по грудь, и  пос-
мотрел в сторону на что-то, не видимое нам из коридора.
   - Прабаба спит, - прошептал он, и, хотя это был вполне возможный  ва-
риант, мы все почувствовали нечто другое, некое прикосновение холода  ко
лбу, словно снежная тень махнула темным крылом.
   Толпясь, мы пошли к бабушкиной комнате. Мать с отцом шли впереди, а я
замыкал шествие. Когда я вошел в комнату, все уже неподвижно  стояли  по
колено в снегу полукругом перед бабушкиной кроватью. Бабушка  лежала  на
спине, прикрытая снегом, накопившимся, вероятно, дня за два. Ее лица  не
было видно. Валенки стояли рядышком у кровати, высовываясь из снега, как
трубы затонувшего парохода,
   - Зима пришла! Настоящая зима пришла! - закричал наш сын  и,  протис-
нувшись между взрослыми, побежал обратно в детскую.
   За черным окном поднимались к небу световые снопы фонарей, в их  бед-
ном, ненастоящем свете падал на землю другой свет - небесный, настоящий,
густой, искрящийся огнями цветовых пылинок, радостный и печальный первый
снег зимы. Мы и не заметили, как он пришел и завалил всю округу, объеди-
няя улицы и дома одним легким покрывалом, состоящим из  мириадов  снежи-
нок, сцепленных хрупкими лучами. Это был тот же самый снег, но  показав-
ший вдруг свою красоту и могущество. Бороться с ним или  проклинать  его
было бы безумием.
   Последняя снежинка с потолка, блеснув плоскими лучами, упала на  пол,
а потом снег в квартире начал стремительно таять, превращаясь  в  чистые
потоки воды, ринувшейся из квартиры на лестницу. Это был настоящий водо-
пад, унесший с собой старые стулья и диваны, вымывший квартиру до блеска
и оставивший после себя запах весны.
   Не может быть, чтобы этого никто не заметил.
   1973

   Подарок

   И вдруг он увидел, что из-за спичечного коробка, изображавшего  угло-
вой дом с булочной в первом этаже, возле которого были воткнуты в  плас-
тилин три автомата газированной воды в виде лампочек от карманного фона-
рика, - из-за угла этого дома с нарисованными окошками появился его отец
в расстегнутом пальто. Генка отодвинулся от стола, на котором стоял  го-
род, и замер. Отец подошел к автомату, потом к  другому,  будто  чего-то
ища, и тут в его крохотной руке блеснул едва видимый стакан. Отец тороп-
ливо сунул стакан в карман пальто и, оглянувшись, скрылся за  углом  бу-
лочной. Затаив дыхание, Генка заглянул за спичечный коробок и увидел от-
ца, ростом не выше мухи, вместе с двумя какими-то мужчинами, один из ко-
торых сидел на обломанной спичке и курил. Струйка дыма  завивалась,  как
пружинка.
   Генка на цыпочках отошел от стола и направился в кухню.  Там  у  окна
неподвижно стояла мать, скрестив на груди руки, как изваяние, и не мигая
смотрела сквозь стекло на темную улицу. Услышав Генкины шаги, она сказа-
ла, не оборачиваясь:
   - Да иди уж так! Не съедят...
   - Не пойду, - буркнул Генка и уселся на стул.
   - У-у... сволочь проклятая! - глухо простонала мать, обращаясь  не  к
Генке, а к черному окну, за которым раскачивался и звенел на  ветру  фо-
нарь под жестяным колпаком.
   Генка вернулся к своему столу, к фанерке, на которой стоял город.  Он
внимательно осмотрел тротуары рядом с булочной, но  отца  не  обнаружил.
Тогда Генка от нечего делать воткнул в пластилин рядом с кубиком  четыре
спички и обтянул их тонким, прозрачным целлофаном.  Сверху  он  приклеил
под углом синее донышко спичечного коробка, и таким образом у него  поя-
вился пивной киоск за кинотеатром, где они с  отцом  часто  останавлива-
лись, когда ходили по воскресеньям в кино. Сам кинотеатр,  сделанный  из
картона, с прозрачной полиэтиленовой витриной, был готов уже давно. Ген-
ка проверил прочность пивного ларька и даже прорезал в  передней  стенке
бритвой маленькое квадратное окошечко.
   Откуда ни возьмись к пивному ларьку стали стягиваться люди. Они выхо-
дили из-за кинотеатра, из дома напротив, где жила Светочка Донская,  по-
являлись и со стороны сквера, прямо из проволочных кустов, обтянутых зе-
леными шерстяными нитками. Все спешили к  квадратному  окошечку,  откуда
уже выпрыгивали один за другим пивные бокалы с нашлепкой кружевной белой
пены.
   Генка наклонился к самым крышам, вглядываясь в мужчин. Отца среди них
не было. Очередь к ларьку встала длинной неровной цепочкой, потом в  ки-
нотеатре кончился сеанс, и очередь еще увеличилась.  Какой-то  маленький
человечек в желтом плаще вился вокруг ларька, поочередно подходя к нача-
лу и концу очереди. Его отгоняли, и он отходил, размахивая желтыми тоню-
сенькими рукавами.
   В коридоре раздался звонок. Генка встрепенулся и  помчался  открывать
дверь, однако мать опередила его. Сжав губы, с каменным лицом,  она  по-
вернула ручку замка, но дверь на себя не потянула, а отступила  назад  и
застыла на месте. Последовала пауза, после  которой  дверь  нерешительно
приоткрылась, и в щель заглянула женская голова в беличьей шапке.
   - Ах! Извините, ради Бога! - проговорила Ген-кина мать. -  Я  думала,
это отец наш вернулся...
   Последние слова мать сказала с каким-то особенным выражением, и  лицо
у нее дрогнуло.
   - Геночка! - пропела женщина в шляпке умильным голосом, так и не вой-
дя в коридор. - Что же ты? Все уже собрались, а тебя нет.
   Генка повернулся и побежал в комнату, где прыгнул с ногами на тахту и
прижался к стене. Отсюда он услышал обрывки тихого  разговора,  происхо-
дившего в коридоре.
   - Подарок... - говорила мать. - Он обещал... нет и нет... Стесняется,
а я, как назло, больная...
   - Господи! - воскликнула женщина. - Какие пустяки!.. Не надо  ничего!
Ничего не надо!
   Генка услыхал какие-то всхлипывания и ласковое  воркование  пришедшей
женщины. Затем мать с покрасневшими глазами вошла в комнату и сказала.
   - Одевайся. Папа придет, принесет твой подарок... Там тебя все ждут.
   - Не пойду, - помотал головой Генка.
   - Ну, я тебя прошу, слышишь... Я тебя прошу.
   По щекам матери побежали вниз две маленькие. как муравьи, слезинки  и
беззвучно прыгнули на пол. Генка встал и заправил рубашку в  брюки.  Эти
брюки были куплены еще в первом классе и, как мать их ни  удлиняла,  все
равно не доставали до щиколоток. Воротничок белой рубашки  был  тесен  и
стерт, однако рубашка торжественно пахла крахмалом, праздником и пригла-
шением к Светочке Донской, куда Генке очень лестно было быть  приглашен-
ным.
   Когда Генка получил это приглашение на открытке с розочками, где Све-
точкиной рукой были написаны взрослые, официальные слова, мать очень ис-
пугалась. Утром она долго говорила отцу, что семья там непростая,  обес-
печенная, отец Светочки известный  артист,  являться  с  пустыми  руками
стыдно, а потому надо купить хороший подарок -  куклу  какую-нибудь  или
медведя. Потом она дала отцу пять рублей, глядя  на  него  очень  внима-
тельно и настойчиво, а отец спрятал деньги в карман, потрепал  Генку  по
голове и ушел на работу.
   - Григорий! Только ради Бога... - успела сказать ему вслед  мать,  на
что отец отмахнулся и уже в дверях бросил:
   - Да что я, не понимаю? Все будет хоккей!
   Генка натягивал пальто, искоса посматривая на свою фанерку, где  про-
долж