мать.
   - Я нашел их в старых фотографиях, - признался Тимка.
   Мать оглянулась на отца и засмеялась совсем по-детски, как она  умела
смеяться десять лет назад.
   - Ты помнишь? - спросила она.
   И они разом представили себе ту любительскую фотографию,  запечатлев-
шую их в молдавской деревне во время свадебного путешествия. Они,  моло-
дые и смеющиеся, сидели обнявшись в легкой повозке, запряженной  тройкой
серых лошадей, а на переднем плане стоял старик в длинной шапке и с уса-
ми, который позировал с самым серьезным и старательными видом.
   - А я вас не узнала! - сказала Тимкина мать, поглаживая  свою  лошадь
по шее.
   - А старик? Что сказал старик? - спросил вдруг Тимкин отец.
   - Он сказал, что подождет, пока я покатаюсь, - ответил Тимка.
   - Опять ты врешь, Тимка! - закричал отец, смеясь. - Он и по-русски не
понимал, тот старик!
   - Он все понимал, - упрямо заявил Тимка и ударил каблуками  свою  ло-
шадь. Она вскинула голову и понеслась по улице легкой стелющейся  рысью,
а две другие, победно заржав, бросились за ней вдогонку.
   Три голубых лошади с тремя всадниками, составлявшими небольшую семью,
мчались по улице, а за ними стрелой летела деревянная птица,  кукуя  без
умолку. Они спешили домой, где в  старом,  съеденном  лошадью  бархатном
кресле, дремал старик молдаванин, ожидая их возвращения.
   1973

   Брат и сестра

   1. ИГРА В СОБАКУ

   Лучше всего сидеть в шкафу. Там внизу сложены свитера  и  кофты,  они
мягкие. А сверху висят папины костюмы, мамины платья  и  Ольгины.  Сбоку
висит рваный халат. Он пахнет мамой. Я утыкаюсь в него носом и нюхаю.  В
темноте хорошо нюхать.
   Скоро они меня начнут искать. Сначала мама спросит: "А где Сергей?" Я
сразу затаюсь, укушу халат, чтобы было тихо, а мама  забудет,  что  меня
ищет. Потом минут десять пройдет, и мама как крикнет: "Сережа! Я же тебя
давно зову! Почему ты не идешь?" А папа скажет:  "Никакой  дисциплины  в
семье".
   Ту они все бросятся меня искать. Начнуть хлопать дверями в  ванной  и
туалете. Папа скажет, что я, наверное, удрал гулять, а мама скажет,  что
она меня никуда не отпускала. Тогда папа сильно засопит носом и тихо так
скажет: "Ну, я ему задам!" Мне станет очень страшно в шкафу, и я  вспом-
ню, что еще не сделал уроки. Они ведь сразу закричат: "Почему  уроки  не
сделаны?" А папа может по башке трахнуть, если долго будет искать.
   Ольга меня выдаст, я знаю. Она лежит на тахте и смотрит на своего Эл-
тона Джона. Он такой противный, как белогвардеец. "Жутко наглый  вид"  -
так папа сказал. Ольга будет лежать и молчать, пока родители носятся ту-
да-сюда. Это она их дразнит. А потом скажет лениво: "Он, наверное, опять
в шкафу сидит". Ольга - предательница.
   Папа так дернет за дверцу, что шкаф вздрогнет. Я  еще  успею  увидеть
папу - он снизу кажется очень большим, но мама этому не верит, она гово-
рит, что папа ростом не вышел и я скоро его перерасту. Скорей бы его пе-
рерасти!.. Тут он как крикнет: "Ты что. с ума сошел?!" - и я быстро  за-
роюсь в свитера и кофты. Они с мамой начнут меня вытаскивать, все свите-
ра тоже вывалятся на пол, тут-то я и получу по башке. Хорошо, если через
свитер.
   Папа еще заорет: "Что ты тут делал?!" Не могу же  я  сказать,  что  я
здесь, в шкафу, думаю.
   А может, обо мне сегодня не вспомнят. Можно сидеть  хоть  до  вечера,
хоть до ночи и думать обо всем. В шкафу я не боюсь ничего  думать,  ведь
никто меня не видит. Снаружи как подумаешь  что-нибудь  такое,  так  они
сразу начинают приставать. Они говорят, что у меня на лице все написано.
Это неправда, ничего там не написано.
   Интересно, зачем я им нужен? Они говорят, что меня любят. Меня у  них
долго не было, они с одной Ольгой мучались и скучали по мне. А  потом  я
родился у мамы. Я уже знаю, что сидел в животе очень долго, пока они ме-
ня ждали. У нас пионервожатая в школе ходила с животом, а потом пропала.
Мы тогда не знали, куда она пропала, и не узнали бы никогда, если бы  не
Ольга. У Ольги появилась такая большая книга, называется "Женщина". Я ее
стал читать, а там буквы почти все наши, но некоторые не наши. И твердый
знак везде. Но в общем, все понятно, только скучно.
   Там написано, что женщины рождают детей!
   Вот и я у мамы родился очень давно, девять лет назад. Интересно,  мог
бы я совсем не родиться? Ни у мамы, ни у пионервожатой, ни  у  Генриэтты
Викторовны? Лучше всего родиться у мамы, у Генриэтты Викторовны  неинте-
ресно. Она в этом году стала нас называть на "вы". В  прошлом  году  еще
ругалась, а сейчас вызывает к доске и говорит: "Что вы мне  тут  лепече-
те?" У них было постановление педсовета, что с нами теперь  нужно  обра-
щаться вежливо.
   Нет, у Генриэтты Викторовны я бы ни за что не родился.
   Потом книга "Женщина" у Ольги исчезла. Папа дал Ольге по шее  за  то,
что я ее читал. А мама у меня выпытывала, понял я там что-нибудь или  не
понял. Я сказал, что не понял, чтобы ее не расстраивать.
   Я люблю с мамой лежать, когда папы нет дома. Мама теплая, она  смеет-
ся, когда я ее целую. Папа приходит и все портит. При нем я не могу  це-
ловать маму. Он сразу спрашивает: "Ну, как  дела  в  школе?"  Я  говорю:
"Нормально". Он сам всегда так говорит маме. Потом папа уходит  в  кухню
есть. Мама идет с ним, они там сидят за столом. Папа ест, а мама  курит.
Я не люблю, когда она курит. Она раньше совсем не курила, а потом  стала
курить. Они с папой часто ссорились на кухне и говорили  про  деньги.  Я
сидел в другой комнате и слушал. Я ужасно не люблю, когда они ссорятся.
   Хорошо сидеть в шкафу и думать про все на свете! Я недавно узнал нес-
колько интересных вещей. У нас с Ольгой раньше был дедушка, а  потом  он
вдруг умер. Мама сказала, что мы все тоже умрем. Я этому совсем не верю.
Этого не может быть, чтобы все мы - и папа, и Ольга, и я, и мама - взяли
и умерли. На похоронах дедушки меня не было. Я сидел в шкафу  и  трясся.
Мне было жалко всех за то, что они умрут. Особенно мне было жалко собак.
   У нас когда-то была собака. Мама пошла на базар за шерстью, а  купила
щенка. Он был круглый как мяч и катался по полу. Я с  ним  хотел  подру-
житься, но у него завелись глисты. Папа увидел эти глисты и сказал,  что
щенка нужно отдать. Мама положила его в корзинку для  грибов  и  куда-то
увезла. Она вернулась с пустой корзинкой, а я два часа в  шкафу  плакал.
Щеки я вытирал папиными брюками, они все промокли. Мама вытащила меня из
шкафа, и мы с ней поплакали вместе. Она сказала, что отдала щенка в  хо-
рошие руки.
   Потом я долго думал о нем, как ему живется в хороших руках. Как увижу
собаку, так и думаю: в каких она руках? А потом уже думаю: в каких я ру-
ках? И получается, что я похож на собаку.
   Мама часто меня спрашивает, почему я такой грустный.  Я  ей  отвечаю,
что я всегда грустный. Мама тогда пугается, начинает прижимать мою голо-
ву к себе и гладить. От этого мне становится еще грустнее, и я вспоминаю
снова нашего щенка.
   Когда мы с Максиком после уроков пошли на пруд, я ему предложил  сыг-
рать в собаку. До этого мы играли в подводную  лодку  и  песочные  часы.
Максик сказал, что он не умеет играть в собаку. Тогда я встал на  четве-
реньки и тихонько заскулил. Так делал наш щенок, когда у  него  завелись
глисты. Максик засмеялся и залаял. Я тоже стал лаять. Мимо проходил  че-
ловек и зарычал. Мы с Максиком убежали.
   Мы даже назвать щенка не успели. Теперь уже его не назовешь.
   Может быть. они забыли обо мне или думают, что я делаю уроки?..  А  я
сижу в шкафу и думаю про английский язык. Мне подарили книгу Пришвина на
английском языке. Я взял у папы толстый словарь Мюллера и  стал  перево-
дить книгу на наш язык. Мюллер - это  тот  фашист,  который  боролся  со
Штирлицем. Первого слова я в словаре не нашел. Я пошел к папе и  показал
слово. Он засмеялся и сказал, что это артикль. Он в русском языке не ну-
жен. Потом меня Ольга долго учила говорить этот артикль  и  ужасно  зли-
лась. Я говорил "зэ". а она орала на меня, что не "зэ", и не "сэ", и  не
"дэ", а что-то среднее. И шипела: "С-зэ!" А зачем нам слова, которые  не
нужны?
   Мама обрадовалась, что я перевожу Пришвина, и стала искать  мне  учи-
тельницу английского языка. Я перевел полстраницы, и папа достал с полки
настоящего Пришвина и начал сравнивать. Он сказал, что у меня  лучше.  А
учительницу мне не нашли, потому что она берет за уроки большие  деньги.
Тогда я подумал, что все учителя берут за уроки деньги, и спросил Генри-
этту Викторовну. Она написала в дневнике, чтобы мама пришла в школу. Ма-
ма пришла после уроков и долго говорила с Генриэттой  Викторовной.  Дома
мама сказала: "Генриэтта совсем рехнулась! Она  думает,  что  мы  Сережу
воспитываем антипедагогически".
   Больше всех меня воспитывает Ольга. В школе она ловит меня на переме-
не и сразу начинает орать: "Мама сказала!.. Попробуй только не  сделай!"
Прямо как сумасшедшая. У нее сейчас переходный возраст. Когда я был  ма-
леньким, я думал, что мы с Ольгой вырастем и поженимся. А  теперь  я  не
хочу на ней жениться. У нее есть мальчик из десятого класса.  Его  зовут
Сашка. Он в нашем доме живет и гуляет с эрдель-терьером.  Сегодня  Сашка
ей сказал: "Приходи ко мне вечером, у меня предки в театр идут. Послуша-
ем "Исуса", поторчим..." Мама говорит, что они на этом "Исусе" прямо по-
мешались. И не пустила Ольгу. Поэтому она сейчас злая лежит и смотрит на
Элтона Джона.
   Ольга читает желтую книгу маминой  бабушки.  Называется  "Евангелие".
Там про Исуса написано, но непонятно. Я пробовал читать. А "Суперзвезда"
мне тоже нравится, особенно там, где его гвоздями приколачивают и счита-
ют: "Твенти файв! Твенти сикс!" Но все равно Сашкин эрдель лучше.
   Когда я вырасту, я не буду жениться на девчонках.  Они  все  дуры.  Я
лучше куплю себе собаку и буду с ней гулять. Я научу ее играть в челове-
ка.
   С Максиком я, наверное, буду дружить, потому что Максик - мой друг.
   Этим летом мы с мамой были в спортивном лагере. Он так  называется  -
"спортивный лагерь", а на самом деле там ловят рыбу  и  собирают  грибы.
Ольгу отправили в КМЛ, а папа где-то работал. Ольга писала  нам  из  КМЛ
письма. Ей там не нравилось. Я ходил по лагерю и пел Ольгино письмо: "Ни
кайфу, ни лайфу, хоть фэйсом об тэйбл!" За мной бегал Тузик.  Тузик  мне
не очень нравился - у него лапы короткие, и он много воображает из себя.
Хозяин у него профессор. Зато у дяди Игоря была лодка с  мотором,  и  он
нас катал с мамой. У дяди Игоря нет сына такого, как я, и он меня  спра-
шивал, пойду я к нему в сыновья  или  нет.  Мама  смеялась  и  говорила:
"Игорь, перестань!" Вообще, он хороший, но я к нему идти не  хочу.  Папа
обидится.
   Один раз я поймал щуку на спиннинг. Она меня чуть  не  укусила.  Дядя
Игорь ко мне подбежал и сломал ей голову. Мне ничуточки  не  было  жалко
щуку. Интересно: почему собак мне жалко, а рыб  нет?  Наверное,  потому,
что собаки похожи на людей.
   Все-таки они про меня забыли. Папа, наверное, смотрит хоккей, а  мама
вяжет Ольге шарф. Она уже связала шарф выше, чем я, а Ольга говорит, что
нужно три метра. Нужно, чтобы он болтался до земли двумя концами.
   Может, крикнуть им из шкафа что-нибудь?
   Они обо мне вспоминают, когда нужно есть. Или идти в школу. Или когда
вдруг приходит бабушка. Тогда меня начинают искать. Но  сегодня  бабушка
не придет, и мы уже поужинали. Значит, я зря сижу в шкафу и думаю.
   Этим летом я видел настоящую конуру. Она мне так понравилась, что я в
нее заполз. Конура была в деревне рядом с  лагерем.  Там  жила  лохматая
черная собака. Мы с ней сразу познакомились, и она пустила меня в  кону-
ру. В конуре пахло сеном, и валялась большая белая кость. Я не успел как
следует устроиться в конуре, как мама меня вытащила, треснула и сказала,
что я совсем ненормальный. Если бы у меня была собака, мы бы вместе  си-
дели в шкафу.
   Очень хочется с кем-нибудь посидеть в шкафу.
   Здесь так темно, что кажется, будто меня нет. Или еще кажется, что  я
один во всем мире. Я такой большой-большой, темный и думаю,  думаю...  И
несусь куда-то к звездам. Зря они все считают, что я маленький. Теперь я
точно знаю, что я всегда был и буду. Ольга вчера спросила у  папы,  есть
ли Бог. "А что такое Бог?" - спросил папа. "Ну Бог... Иисус", -  сказала
Ольга. "Твой Бог отштампован миллионным тиражом на дисках", - сказал па-
па. Ольга фыркнула и обиделась.
   А я знаю.
   Когда никого нет дома. я лежу на диване  и  смотрю  телевизор.  Боком
смотреть телевизор неудобно, но я привык. Я лежу в одеяле и жду. Я  слу-
шаю лифт. Если лифт гудит долго, значит, кто-то едет к  нам  на  девятый
этаж. Потом хлопает дверь лифта и я начинаю ждать: позвонят  к  нам  или
нет. Лучше. когда они открывают дверь сами. А если звонят, то я встаю  с
дивана и смотрю в дверной глазок. В дверном глазке все какие-то кривые и
смешные. Особенно папа. Я его никогда не узнаю и спрашиваю:  "Папа,  это
ты?" А он отвечает: "Ты что, не видишь?"
   Вообще-то я радуюсь, когда он приходит домой. Но я радуюсь тихо.
   Скорее бы вырасти и купить лодку с мотором! Я посажу  в  нее  маму  и
свою собаку. Мы поедем по озеру. Нет, сначала я дерну за веревку и заве-
ду мотор. Летом я пробовал дергать, но у меня не хватало силы. Максика я
тоже посажу в лодку. А потом мы все-таки поедем по озеру.
   Ольга будет уже замужем, а папа будет где-нибудь работать. Он  всегда
где-то работает. Мама будет сидеть в лодке и вязать мне  свитер,  как  у
дяди Игоря. Моя собака будет стоять на носу и смотреть вперед. А  Макси-
ка, наверное, его мама не пустит. И я  расскажу  своей  маме,  как  я  в
детстве играл в собаку.
   Последний раз я играл в нее летом перед отъездом в  лагерь.  Я  хотел
проверить, как собаке живется на цепи. Цепи у меня не было,  и  я  решил
походить на веревочке. Я достал веревочку, прицепил к ней  железное  ко-
лечко и надел его на бельевую веревку во дворе. Другой конец веревочки я
обвязал вокруг шеи. И стал ходить взад и вперед. А колечко скользило  по
бельевой веревке.
   Сначала мне было интересно. Я сторожил склад боеприпасов.
   А потом пришла тетка с тазом. В тазу была гора мокрого  белья.  Тетка
удивилась и спросила: "А ты что здесь делаешь?" "Сторожу  склад",-сказал
я. "Выпороть тебя этой веревкой, чтобы глупостями не занимался!" -  ска-
зала она. Потом она поставила таз, отцепила мое колечко и  стала  вешать
белье. "Давайте я буду сторожить белье", - сказал я. Она вдруг рассерди-
лась и стала орать: "Вот я тебя к родителям отведу! Вот я тебя  в  школу
отведу! Хулиган проклятый!" Я убежал и спрятался за мусорный  бак.  Меня
прямо затрясло. Что я ей плохого сделал?
   Она повесила белье, несколько раз оглянулась и ушла со своим тазом.
   Тогда я пошел домой и взял в кухне спички. Я еще не знал, что я  сде-
лаю, но почему-то взял спички. Со спичками я залез в шкаф.  Дома  никого
не было. Я сидел в шкафу и мне хотелось плакать. Вот я и побыл  собакой!
Но я не заплакал, а осторожно зажег спичку. Она осветила  мамино  празд-
ничное зеленое платье с цветами. Я дунул на спичку, и цветы исчезли.
   Я подождал, наверное, час, а потом снова вышел во двор. Белье уже вы-
сохло. Там висели простыни, рубашки, трусы какие-то, а особенно трепыха-
лась одна женская рубашка на лямочках. Она была розовой и  блестящей.  Я
подбежал к ней и сразу поджег ее снизу. Она вспыхнула, как газ, а я  по-
бежал далеко. Потом я оглянулся и  увидел,  что  веревка  перегорела,  и
белье свалилось на землю. Розовая рубашка догорела и погасла. Я прибежал
домой, опять спрятался в шкаф и только тут заплакал.
   Так я последний раз играл в собаку. Мама об этом ничего не знает.
   Наверное, они уже уснули с мамой. И Ольга уснула. И Сашкин эрдель ус-
нул. Может быть, уже давно ночь или уже следующий день?  Может  быть,  я
уже пропустил школу?.. Обо мне все забыли. Я уже вырос. Сейчас выйду  из
шкафа и сразу пойду работать. А вечером пойду искать собаку...  С  мамой
хорошо... Ольга завтра будет орать. Пускай!.. На свитерах  мягко.  Халат
пахнет мамой, как будто она вышла из ванной и расчесывает  волосы  перед
зеркалом. А я лечу в темноте, лечу...
   Кажется, это мама кричит: "Сережа, ты где?.."

   2. ЭЛТОН ДЖОН

   Генка встретил меня на улице и говорит:
   - Хочешь со штатницей переписываться? У меня адрес есть...
   И дал мне этот адрес. Калифорния, номера какие-то и фамилия штатницы.
То есть все наоборот: сначала имя и фамилия, потом номера. Калифорния  и
только в конце - Ю-Эс-Эй. Соединенные Штаты. Это потому, что у них глав-
ное - личность.
   А у нас сначала общественное, а потом личное. Страна,  город,  улица,
номер дома, номер квартиры и только потом - имя и фамилия. Меня это раз-
личие поразило. И я, когда писала письмо  этой  Фрэнни.  обратный  адрес
указала по-американски: Мисс Ольга Горчакова, номер квартиры, номер  до-
ма. улица, а в конце - Ленинград, Советский Союз.
   У меня к себе даже уважение возникло, с таким адресом.
   Скоро будем писать название планеты. Ольга Горчакова, Советский Союз,
Земля. Фрэнни Редгрэйв, Соединенные Штаты, Земля. Это когда человечество
распространится в космосе.
   Родители, по-моему, слегка дергались, когда я писала  письмо  Фрэнни.
Папа прибежал к нам в комнату, схватил адрес и пошел к маме.  Они  долго
шептались, а потом он пришел и говорит:
   - Знаешь, ты лучше наш обратный адрес не давай.  Напиши  адрес  школы
или до востребования.
   - Почему? - спросила я.
   - Почему, почему! - рассердился папа. - Вырастешь - узнаешь.
   - Я уже выросла, - сказала я.
   Папа снова убежал в свою комнату, и они стали с мамой говорить  гром-
че. Папа кричал:
   - Теперь разрядка! Я не желаю всю жизнь трястись! В конце концов, что
в этом плохого?..
   Потом он пришел, положил листок с адресом на стол и сказал:
   - Пиши. Ничего не бойся.
   А я ничего и не боялась. Я боялась только, что Фрэнни не  поймет  мой
английский язык.
   Сережка тоже взял листок бумаги и стал писать письмо в Штаты. Он  все
время обезьянничает. Сережка писал по-русски и с ошибками. Даже я с тру-
дом понимала, что он там пишет. Представляю, как будет обрадована  Фрэн-
ни! Но я все равно запечатала Се-режкин листок вместе со своим  письмом.
Мама как-то сказала, что нельзя у ребенка создавать комплекс неполноцен-
ности. Он такой же гражданин, хотя и маленький, и имеет столько же прав.
   Я написала Фрэнни, как мы живем вчетвером, какие у меня  увлечения  и
что мы делали летом. Сережка передал  привет  американским  космонавтам,
которые стыковались с нашими. Я запечатала письма в специальный конверт,
с маркой за тридцать две копейки, и опустила в ящик.
   Как-то не верилось, что письмо окажется в Америке.
   Целый месяц я проверяла почтовый ящик. Папа все время  интересовался,
есть ли ответ. По-моему, он нервничал, потому что много курил  в  кухне.
Они с мамой высчитывали, сколько времени идут письма в Америку и  обрат-
но. Вообще, если самолетом, то это совсем недолго. Но мое  письмо  могли
отправить и пароходом, тогда возможна задержка.
   Письмо от Фрэнни обнаружил папа. Он пришел вечером  домой  и  выложил
нераспечатанный конверт с американскими марками. А сам стал ходить рядом
и интересоваться. Я вскрыла конверт и прочитала письмо  от  Фрэнни.  Оно
было такое же, как мое, только у Фрэнни семья была побольше. У нее  ока-
залось три брата и две сестры. Мы с Сережкой даже расстроились  немного.
Всегда считалось, что у нас довольно большая семья по нынешним временам.
А тут - шестеро детей!
   Еще в конверте была фотография американских космонавтов  и  маленький
портрет Фрэнни. Ей тоже шестнадцать лет, а выглядит она моложе меня. Во-
обще-то, она довольно некрасивая, но такая милая! У нее  веснушки  видны
даже на маленьком портрете.
   Папа очень обрадовался и все кричал маме: "Вот видишь!  И  ничего!  И
все прекрасно!" Будто он ожидал получить в письме нейтронную бомбу.
   Когда я снова встретила Генку, то похвасталась письмом. Генка  раньше
учился со мной в одн