я! - воскликнула Марина, будто диктатура уже въезжала
в окно.
     - В Дурынышах? Диктатура? - скептически переспросил Борменталь.
     Алена засмеялась, однако  Марина  не  нашла  в  реплике  мужа  ничего
смешного. По-видимому, отставка  министра  иностранных  дел  волновала  ее
больше, чем беспорядок в доме. Она направилась за Борменталем  в  спальню,
развивая собственные версии события. Дмитрий не слушал. Принесенный  кочан
волновал его воображение. Он прикидывал, как уговорить Марину  приготовить
из этого кочана что-нибудь вкусное. Жена  Борменталя  к  кухне  относилась
прохладно.
     Борменталь начал переодеваться, причем специально  выложил  кочан  на
видное место, прямо на покрывало постели, и время  от  времени  бросал  на
него выразительные взгляды. Однако Марина не обращала на кочан  решительно
никакого внимания.
     Внезапно раздался шум за окном, потом стук в  дверь.  В  дом  вбежала
медсестра Дарья Степановна  в  телогрейке,  накинутой  на  несвежий  белый
халат.
     - Дмитрий Генрихович, грыжа! Острая! - сообщила она.
     - Почему вы так решили? - строго спросил Борменталь.
     - Да что ж я - не знаю?!
     - Дарья Степановна, я просил  не  ставить  диагноз.  Это  прерогатива
врача, - еще более сурово сказал Борменталь, снова начиная одеваться.
     - Пре... чего? Так это  же  Петька  Сивцов.  Привезли,  орет.  Грыжа,
Дмитрий Генрихович, как Божий день, ясно.
     Борменталь вздохнул.
     -  Вот,  Мариша,  -  обратился  он  к  жене.  -  Грыжа,   аппендицит,
фурункулез. Вот мой уровень и мой удел! А ты говоришь - Шеварднадзе!
     Морозным  декабрьским  утром  доктор  Борменталь,  уже  в  прекрасном
расположении духа, выскочил на крыльцо,  с  наслаждением  втянул  ноздрями
воздух и поспешил на службу.
     - Привет, Дружище! - бросил он собаке, проходя мимо конуры.
     Дружок проводил его глазами.
     Борменталь, засунув руки в карманы пальто, быстрым  шагом  прошел  по
аллее парка мимо бронзовых бюстов Пастера, Менделя,  Пирогова,  Павлова  и
Сеченова, поставленных в ряд, и вышел к фасаду обветшавшего, но  солидного
деревянного строения с крашеными облезлыми колоннами по  портику.  Посреди
круглой клумбы возвышался памятник пожилому бородатому человеку в котелке,
стоявшему  с  тростью  на  постаменте.  Рядом  с  бронзовым  человеком  из
постамента торчали четыре нелепых обрубка, по виду - собачьи лапы.
     Борменталь бросил взгляд на  памятник,  на  котором  было  начертано:
"Профессору   Филиппу   Филипповичу    Преображенскому    от    Советского
правительства", и легко взбежал по ступеням к  дверям,  рядом  с  которыми
имелась табличка Центральной районной больницы.
     На аллее показался глубокий  старик  с  суковатой  палкой,  одетый  в
старого покроя шинель с отпоротыми знаками различия. Он шел  независимо  и
грузно, с ненавистью втыкая палку в замерзший песок  аллеи.  Проходя  мимо
памятника профессору Преображенскому, сплюнул в  его  сторону  и  произнес
лишь одно слово:
     - Контра.
     Старик заметил, что  вдалеке  с  шоссе,  проходящего  вдоль  деревни,
сворачивает к больнице красный интуристовский "Икарус".
     - Опять пожаловали... - злобно пробормотал он и, отойдя в сторонку от
памятника, принялся ждать гостей.
     "Икарус" подкатил к памятнику, остановился. Из  него  высыпала  толпа
интуристов  во  главе  с  гидом-переводчицей,  молоденькой   взлохмаченной
девушкой в короткой курточке. Переводчица  мигом  собрала  туристов  возле
памятника и бойко  затараторила  что-то  по-немецки.  Туристы  почтительно
внимали, озираясь на окрестности деревенской жизни.
     Старик приставил ладонь к уху и слушал, медленно наливаясь яростью.
     - По-русски говорить! - вдруг  прохрипел  он,  пристукнув  палкой  по
земле.
     Туристы с удивлением воззрились на старика.
     - Я... не  понимаю...  -  растерялась  переводчица.  -  Это  немецкие
туристы. Почему по-русски?
     - Я знать должен! Я здесь командую! Перевести все,  что  говорила!  -
потребовал старик, вновь втыкая палку в землю.
     - Я говорила... Про профессора Преображенского...  Что,  несмотря  на
многочисленные  приглашения  из-за   рубежа,   он   остался   на   родине.
Правительство построило ему этот институт...
     - Так бы его и пустили, контру... - пробормотал старик.
     - Что вы сказали? - спросила переводчица, но  ее  перебила  туристка,
задавшая какой-то вопрос.
     - Она спрашивает, почему для института было выбрано  место  вдали  от
города? - спросила переводчица.
     - Собак здесь много. Бродячих, - смягчившись, объяснил старик.  -  Он
собак резал. Слышали, небось, - "как  собак  нерезанных"?..  Из  Дурынышей
пошло.
     Переводчица перевела на немецкий. Старик напряженно  вслушивался,  не
отрывая ладони от уха. Последовали дальнейшие вопросы, на которые  старик,
почувствовав важность своего положения, отвечал коротко и веско.
     - Что здесь сейчас?
     - Больница. Раньше собак резали, теперь людей мучают.
     - Правда  ли,  что  у  профессора  Преображенского  были  проблемы  с
советской властью?
     - Контра он был, это факт, - кивнул старик.
     - Мы слышали, что в этом институте  проводились  секретные  опыты  по
очеловечиванию животных, в частности, собак... - сказал пожилой немец.
     Старик, услыхав перевод, вдруг мелко  затрясся,  глаза  его  налились
кровью.
     - Не сметь! Не сметь называть собакой! - почти пролаял  он,  наступая
на немца. - Он герой был!
     Переводчица поспешно объяснила гостю по-немецки, что  слухи  о  таких
операциях не подтверждены, это, скорее,  легенда,  порожденная  выдающимся
хирургическим талантом Преображенского. Старик подозрительно  вслушивался,
потом, наклонившись к уху переводчицы, прошептал:
     - Полиграф собакой был, точно знаю. Этого не переводи...
     И, круто повернувшись, зашагал к дверям больницы.
     Борменталь в своем кабинете отодвинул  занавеску,  взглянул  в  окно.
"Икарус" медленно отъезжал от больницы. Доктор вернулся к столу. Медсестра
Катя возилась с инструментами у стеклянного шкафа.
     - И часто ездят? - спросил Борменталь.
     - Последнее время зачастили. Раньше-то никого не было...  -  ответила
Катя.
     Распахнулась дверь кабинета, и на пороге возник знакомый уже  старик.
Он был уже без шинели и  палки,  в  офицерском  кителе  без  погон,  но  с
орденской планкой.
     Борменталь поднял голову от бумаг.
     - Понятых прошу занять места! - четко произнес старик.
     - Как вы сказали? - не понял Борменталь.
     - Дмитрий Генрихович, это Швондер. Не обращайте внимания,  он  всегда
так говорит. Привычка, - чуть понизив голос, спокойно объяснила Катя.
     - Катя... - Борменталю стало  неловко  от  того,  что  Швондер  может
услышать.
     - Да он почти глухой, - Катя подошла к  Швондеру,  громко  прокричала
ему в ухо: - Проходите, Михал Михалыч, садитесь! Это наш новый доктор!
     Старик сделал несколько  шагов  и  опустился  на  стул  перед  столом
Борменталя.
     Борменталь нашел историю болезни.
     -  Швондер  Михаил  Михайлович,  девятьсот  третьего  года  рождения,
ветеран КГБ, персональный пенсионер союзного значения... - прочитал он  на
обложке. - На что жалуетесь, Михаил Михайлович, - обратился он к Швондеру.
     - Здесь спрашиваю я, - сказал Швондер. - Фамилия?
     - Моя? Борменталь, - растерялся доктор.
     - Громче. Не слышу.
     - Борменталь! - крикнул доктор.
     - Статья пятьдесят восьмая, пункт три, - подумав,  сказал  старик.  -
Неистребима гнида.
     Борменталь не находил слов.
     - Опять заскок, - привычно сказала Катя, снова подошла к Швондеру.  -
Не дурите, больной! Не старый режим! - крикнула она ему в ухо.
     Швондер сразу обмяк, жалобно взглянул на Борменталя.
     - Суставы у меня... Болят...
     - Артроз у него, Дмитрий Генрихович, - сказала Катя, помогая Швондеру
пройти к накрытому простыней топчану и раздеться.
     - Диагноз ставлю я, запомните, - Борменталь мыл руки.
     Он подошел к лежащему на топчане Швондеру в трусах и в майке,  ощупал
колени.
     - Снимок делали? - спросил он.
     - А? - отозвался Швондер.
     - Полно снимков, - Катя протянула доктору пакет черной бумаги.
     Борменталь вынул рентгеновский снимок, посмотрел на свет.
     - Борменталь... Иван Арнольдович...  Не  ваш  родственник?  -  слабым
голосом спросил старик.
     - Это мой дед.
     - Враг народа, - доверительно сообщил Швондер.
     Борменталь оторвался от снимка.
     - Иван Арнольдович посмертно реабилитирован в пятьдесят девятом году,
- веско сказал он. - А вы что, его знали? -  спросил  он,  снова  ощупывая
колени старика.
     - Громче, - потребовал Швондер.
     - Знали его?! - наклонился Борменталь к старику.
     - Как же. Доводилось. Контра первостатейная.
     - Да как вы може... - Борменталь смешался.
     - Не обращайте внимания, Дмитрий Генрихович. У  него  все  контры,  -
сказала Катя.
     - Да, да, да... - кивал старик. - Вы заходите ко мне, я  вам  кое-что
покажу интересное... Внук за деда не отвечает.
     Коттедж Швондера, где старик жил в одиночестве,  помещался  на  самом
краю бывшего поселка сотрудников профессора Преображенского. Темный дом, в
котором  светилось  лишь  одно   окно,   заброшенный   двор   с   каменным
гаражом-сараем... В деревне выли собаки, кричали кошки.
     Борменталь с дочерью добрались до двери коттеджа и  постучали.  Дверь
тут же бесшумно распахнулась, и на пороге возник Швондер  с  пистолетом  в
руке.
     - Стоять! Ни с места! Стрелять буду! - прокричал он.
     Алена в страхе спряталась за спину отца.
     - Это я, Борменталь, Михал Михалыч!  И  дочь  моя,  Алена!  -  громко
произнес Борменталь.
     Швондер опустил пистолет и указал другой  рукою  в  дом.  Они  прошли
темным коридором  и  вошли  в  комнату,  поражавшую  аскетизмом.  Железная
крашеная кровать, заправленная по-солдатски тонким одеялом,  рядом  грубая
тумбочка. В изголовье кровати, на стене висел портрет Дзержинского.
     Швондер был в пижамных брюках, в которые была заправлена  гимнастерка
с прикрученным к ней  орденом  Красной  Звезды.  Он  положил  пистолет  на
тумбочку и повернулся к гостям.
     - Михаил Михайлович! - собравшись с духом,  громко  начала  Алена.  -
Наша школа приглашает  вас  на  встречу.  Мы  просим  рассказать  о  вашей
биографии...
     - Ей директриса поручила, - словно извиняясь, сказал Борменталь.
     - Правнучка, значит... Благодарю... Правнучка за прадеда  не  отвечае
т... - бормотал Швондер, кивая.
     Борменталь осматривал комнату.
     - Вы давно здесь живете? - спросил он.
     - Да лет шестьдесят. Как институт построили... этой контре.
     - Вы у Преображенского работали?
     - Работал, да. При нем... Пойдемте, я вам покажу, у  меня  тут  целый
музей...
     Старик пошаркал в соседнюю комнату. Борменталь с дочерью двинулись за
ним.
     Там, и вправду, был музей. В центре, на специальной подставке, стояла
бронзовая  собака  на  коротких  обрубленных  лапах.  По   стенам   висели
фотографии в строгих рамках, именная шашка;  на  столе,  накрытые  толстым
стеклом, лежали грамоты.
     Алена с удивлением рассматривала музей.
     - Собака... с памятника? - с удивлением догадался доктор, указывая на
бронзовую тварь.
     Швондер вытянулся, глаза его блеснули.
     - Не сметь называть собакой! Это товарищ  Полиграф  Шариков,  красный
командир!
     - Позвольте... Но ведь это - собака, - смущаясь, сказал Борменталь.
     - Для конспирации,  -  понизив  голос,  пояснил  Швондер.  -  Красный
командир, говорю.
     - У-у, какой красный командир, -  протянула  Алена,  дотрагиваясь  до
несимпатичной оскаленной морды собаки.
     - Сберег от вредителей. Прекрасной души человек... А все дед ваш! - с
угрозой произнес Швондер.
     Он распахнул створки шкафа. Полки  были  уставлены  папками.  Швондер
извлек одну. На обложке было написано "Борменталь И.А. Начато  10  февраля
1925 года. Окончено 2 мая 1937 года".
     - Ввиду истечения срока давности... - сказал  старик,  обеими  руками
передавая папку Борменталю.
     - Маринка, смотри! Колоссальная удача!.. Да иди же  сюда  быстрей!  -
Борменталь торжествующе бросил папку на стол.
     Жена оторвалась от газеты,  недоверчиво  посмотрела  на  Митю,  затем
нехотя подошла к столу.
     Борменталь, волнуясь, развязал тесемки папки и раскрыл ее. С  первого
листа смотрела на них фотография Ивана Арнольдовича Борменталя с  усиками,
в сюртуке и жилетке покроя начала века, с галстуком в виде банта.
     - Смотри! Это мой дед! - провозгласил Борменталь. - Я же его не видел
никогда. Даже не представлял - какой он. А он здесь работал, оперировал...
     Дмитрий выложил на стол кучу документов из  папки,  стал  перебирать.
Марина смотрела без особого интереса.
     - А вот  профессор  Преображенский,  -  Борменталь  поднял  со  стола
фотографию. - Тот, что на памятнике... Между прочим, гениальный хирург!
     - Митя, где ты это взял? - спросила жена.
     - Это мне Швондер дал. Чудный  старик.  Немного  в  маразме,  но  все
помнит...
     - Дарья Степановна говорит - он тут дров наломал, - сказала Марина.
     - Знаю, - кивнул Борменталь. - Время было  такое.  Одни  оперировали,
другие... сажали...
     - Не понимаю! - Марина дернула плечом и отошла от стола.
     Борменталь извлек из бумаг тонкую тетрадку.
     - Господи! Дневник деда... - Борменталь уселся за  стол,  в  волнении
раскрыл тетрадь и начал читать вслух:  -  "История  болезни.  Лабораторная
собака приблизительно двух лет от роду. Самец. Порода - дворняжка.  Кличка
- Шарик..."
     -  Очень  интересно!  -  иронически  пожала  плечами  Марина,   снова
погружаясь в газету.
     Борменталь заскользил глазами по строчкам.
     - Чудеса в  решете!  Слушай!..  "23  декабря.  В  8.30  часов  вечера
произведена  первая  в  Европе  операция  по  проф.  Преображенскому:  под
хлороформенным наркозом удалены  яички  Шарика  и  вместо  них  пересажены
мужские яички с придатками и семенными канатиками..."
     - Чем? - поморщилась Марина. - Митя, пощади!
     Борменталь обиженно засопел, но чтение вслух прекратил.  Однако,  про
себя читал с возрастающим интересом, постепенно приходя во все  большее  и
большее изумление.
     Наконец он вскочил со стула и обеими руками взъерошил себе волосы.
     - Невероятно! Оказывается, это никакая не легенда!  -  он  кинулся  в
кухню, схватил чашку, быстро налил себе половником  компота  из  кастрюли,
отхлебнул.
     Марина с тревогой следила за ним.
     -  Была  такая  операция!  Собака  стала  человеком!  -  провозгласил
Борменталь. - Это потрясающе!
     - Да что же в этом потрясающего, Митя?  Собака  стала  человеком.  Ты
подумай. Кому это нужно? - возразила жена.
     - Ты ничего не понимаешь в науке! - запальчиво воскликнул Борменталь.
- Необыкновенная, потрясающая удача!
     - Не понимаю, чему ты радуешься. Встретил мерзавца,  который  ухлопал
твоего дедушку - и радуешься!
     - Радуюсь победе разума! И тому, что деда нашел. Я же не знал  о  нем
ничего... - борменталь подошел к клавесину, откинул крышку.  -  Ничего  не
осталось, кроме вот этого! - он ткнул пальцем в клавишу. - Представь себе:
были Борментали.  Много  Борменталей.  Несколько  веков!  И  вдруг  одного
изъяли. Будто его и не было. А?! Что это означает?
     Борменталь сыграл одним пальцем "чижика".
     - А... что это означает? - не поняла Марина.
     - А это означает, что я бездарь без роду и племени! Даже  сыграть  на
этой штуке не могу! - внезапно огорчился он и в сердцах захлопнул  крышку.
- Все надо начинать сначала. Накапливать это... самосознание.
     Раздался стук, в комнату просунулась голова Кати.
     - Дмитрий Генрихович! Пандурин пришел, палец сломал.
     - Об кого? - деловито спросил Борменталь.
     - Об Генку Ерофеева.
     - Сейчас приду. Обезболь пока.
     - Да чего его обезболивать?  Он  уже  с  утра  обезболенный,  -  Катя
скрылась.
     Борменталь натянул халат, вдруг приостановился, мечтательно посмотрел
в потолок.
     - Эх, показать бы им всем...
     - Кому? Алкашам? - не поняла Марина.
     -  Мещерякову  и  всем  этим...  нейрохирургам.  Они  еще  услышат  о
Борментале!
     И он молодцевато вышел из дома, хлопнув дверью.
     - Мам, зачем мы из Воронежа уехали? - уныло спросила  появившаяся  из
своей комнаты Алена.
     Швондер сидел в  пионерской  комнате  на  фоне  горнов,  барабанов  и
знамен. Был он при орденах, гладко причесан  и  чисто  выбрит.  Перед  ним
сидели на стульях скучающие пионеры и бдительные учительницы.
     - Историю знать надо, - привычно скрипел Швондер. - Нынче  на  ошибки
валят. Ошибки были. Но  все  делалось  правильно.  Потому  что  люди  были
правильные... Взять, к примеру,  товарища  Полиграфа  Шарикова.  Я  с  ним
познакомился в двадцать пятом году. Что в нем главное было?..  Беспощадное
классовое чутье. Полиграф  прожил  короткую  и  яркую  жизнь.  Был  героем
гражданской войны, о нем легенды складывались...
     Швондер надолго замолчал, мысленно залетев в прошлое.
     - Михаил Михайлович, вопрос  разрешите?  -  предупредительно  встряла
пионервожатая.
     - А? - Швондер приложил ладонь к уху.
     - У товарища Шарикова были дети и внуки? Мы бы их в школу пригласили,
устроили  вечер  памяти!  -  громко  прокричала  пионервожатая  к   явному
неудовольствию пионеров.
     Швондер задумался, потом вдруг встрепенулся.
     - Этому не верьте! Враги распустили слух, что Полиграф был собакой. Я
с ним в бане мылся, извините! Он человеком был!
     Пионервожатая, догадавшись, что Швондер не понял  вопроса,  принялась
строчить ему записку. Пока она писала, Швондер развивал свою мысль.
     - Врагов много было. Всех  не  передушишь,  хотя  старались.  Сделали
много... Но контра имеет особенность прорастать... Что у вас?
     Ему протянули записку. Он развернул ее, прочитал.
     - Были дети у Полиграфа.  Три  сына  и  дочь...  Хотя  носили  другие
фамилии по законам военного коммунизма.
     Внезапно за окном раздался громкий вой сирены "скорой помощи".
     По коридору больницы двое санитаров в  халатах  быстрым  шагом  несли
носилки с лежащим на них и  накрытым  простыней  телом.  За  ними  спешила
медсестра Катя и ходячие больные. У всех были  встревоженные  любопытством
лица.
     Носилки внесли в операционную, двери закрылись.
     Через минуту послышался топот сапог - это к операционной  приближался
местный участковый Заведеев. Он попытался проникнуть внутрь, но  Катя  его
выперла.
     - Нельзя, Виктор Сергеевич... Готовим к операции.
     - Как он? - спросил участковый.
     - Еще дышит. Доктор говорит, надежды нет... А кто это? Из сивцовских?
     - Если б знать!  -  воскликнул  участковый.  -  Подобрали  на  шоссе.
Видать, машиной сбило.  Документов  при  нем  не  обнаружено.  По  виду  -
городской. Чего его сюда занесло? Теперь  хлопот  с  ним  не  оберешься  -
личность устанавливать...
     Прошло еще несколько томительных мгновений, из операционной показался
Борменталь, стягивая на ходу с рук резиновые перчатки.
     - Поздно, - сказал он. - Катя, вызывайте паталогоанатома...  Впрочем,
на завтра. А сегодня я прошу  вас  с  Дарьей  Степановной  остаться.  Есть
срочная работа.
     И Борменталь направился в ординаторскую с видом человека, решившегося
на что-то важное.
     "...Эксперимент,  Дружище,  -  вещь  необходимая.  Мы   ведь   страна
экспериментальная.  Наверху  экспериментируют,   внизу   экспериментируют.
Попробуем и мы, правда? Ты только не дергайся, стой смирно, сейчас я  тебя
отвяжу. Ты  будешь  отвязанный  пес,  а  я  отвязанный  доктор...  Немного
потерпишь ради науки, мы тебя под общим наркозом, ничего  и  не  заметишь.
Эх, если бы нас всех под общим наркозом! Проснулся - и  вот  оно,  светлое
будущее! Раны зализал и живешь себе дальше... Да не виляй ты  хвостом!  Не
гулять идем. Идем на дело, которое нас прославит. Тебя и меня...
     Не исключено, Др