уже  не  ждал  всерьез
послов других цивилизаций, надеялись только на собственные силы, на земной
поиск. К тому же первые данные универсального анализатора  были  куда  как
прозаичны:  жидкостный  ракетный  пращур,  даже  странно,  что  такие  еще
ползают, - ему ли покорять световые годы?
   Впрочем, расчет траектории удивил Алексея еще больше,  чем  тип  судна.
Гигантская парабола, словно этот монстр действительно падал из межзвездья!
   Но двигатель могли запустить и недавно,  где-нибудь  за  Луной.  Скорее
всего так и произошло: ракета охлаждена почти до абсолютного нуля (кстати,
это говорит об отсутствии экипажа)  и  только  начинает  нагреваться...  С
корабля-матки, что ли, остановившегося на  рубежах  Системы,  падает  этот
зонд?  Да  уж,  очень  высокая  техническая   оснащенность   для   разума,
путешествующего между звездами.
   Бред какой-то.
   Он послал запрос на общепринятой служебной  волне:  "Судну,  следующему
курсом... (цифры координат). Прошу  полетный  рапорт.  Дежурный  диспетчер
Гурьев".
   Без толку.
   А сводное табло пишет как ни в чем не бывало: длина тридцать два метра,
масса тысяча шестьсот восемьдесят тонн, режим поворота...
   Поворота?!
   Ну да. Еще минута,  другая  -  и  бесстрастный  биокомпьютер  печатает:
"Поворот окончен. Режим ускорения".


   Во всем огромном  теле  "Аякса"  не  спали  только  уцелевшие  элементы
солнечных батарей да питаемый  ими  очажок  возбуждения  среди  кристаллов
мозга.
   С тех пор как огненная ладонь бережно подняла над  приморской  пустошью
башню  "спейс  фортресс",  а  затем  яростно  швырнула  ракету   в   глубь
рассветного неба, - с тех давних пор остыло сердце "Аякса".  Ледяная  тьма
оковала его клапаны, стояла в камерах, в толстых и тонких сосудах.
   Когда-то стаей перепуганных голубей  шарахнулись  самолеты,  пытавшиеся
накрыть пусковую шахту; "ночные люди" в подвалах базы и столица,  где  над
многомиллионной  паникой  надрывались  сирены,  напрасно   ждали   падения
монстра. Не  дождались,  будто  растаяла  "крепость"  вместе  с  остатками
ночи...
   Оправившись от ужаса, народ, как разгневанный слон, растоптал фанатиков
в  лемурьих  личинах.  А  через  несколько  лет  вопреки  усилиям   хозяев
улетевшего "Аякса" грянуло разоружение. Сначала ядерное. Затем, после ряда
попыток притормозить время, всеобщее и полное...
   По мере удаления от Земли все глубже погружалось в мертвый  сон  сердце
"Аякса". Миновав  ловушки  тяготеющих  планет,  "спейс  фортресс"  выплыла
далеко  за  пределы  Системы.  Обгоревшая,  изъязвленная  титановая  башня
подобно киту дрейфовала  в  пустыне  пустынь,  неся  под  мертвым  сердцем
зародыш неслыханного взрыва. Солнце монеткой поблескивало за  кормой.  Еще
ни один земной корабль не бывал в этих местах.
   Повинуясь власти Солнца, "Аякс" выполнил параболическую орбиту,  равную
дорогам самых вольных  комет.  В  положенный  час  он  вернулся  к  Земле,
окруженной двойным кольцом обитаемых  спутников  -  лабораторий,  заводов,
энергостанций, которые больше не загромождали зеленую планету.
   Возможно ли осмотреть и ощупать каждый кубический километр  околоземья?
Диспетчеры  Внешнего  Пояса  не  заметили  темную,  холодную,   молчаливую
"крепость".
   Оказавшись вблизи  Луны,  вышел  из  летаргии  мозг;  в  хитросплетении
кристаллов зазмеились первые импульсы. Такова  была  воля  давно  почивших
конструкторов: "овермун", лунная петля. Обогнув Луну, включить двигатель и
поразить земную цель, неуязвимо для антиракет ударив из открытого космоса,
-   вот   что   помнил   и   неукоснительно   выполнял    мозг    "Аякса".
Офицер-программист  исказил  траекторию,  окровавленной   рукой   выбросив
дракона в сторону от Луны. (Давайте думать о человеке хорошо.)  Но  он  не
мог   предусмотреть   все   последствия.   Удар   был   только   отсрочен.
Параболическая орбита властью Солнца вернула смерть к  заданному  пределу.
Получив сигнал приборов,  измеряющих  тяготение  и  магнитную  активность,
вспыхнул мозговой очажок. Давно забытая лихорадка работы охватила  джунгли
кристаллов, проникла в сердце.
   Словно  помолодев  от  векового  сна,  сердце  закружило  едкую  кровь,
подожгло - и плеснуло в замороженные сопла.
   "Спейс фортресс" уверенно шла на цель.


   Гурьев  тщательно,  как  перед  экзаменационным  полетом,  срастил  швы
скафандра и шагнул в предшлюзовую камеру.
   Когда он потревожил Главную диспетчерскую Пояса, ему ответили, чтобы он
хорошенько проверил показания приборов, потому что во всем флоте давно уже
нет ни одного  жидкостного  ракетного  двигателя,  а  если  есть,  то  это
чья-нибудь личная инициатива, и дело Гурьева  -  передать  рапорт  "вниз",
Земле.
   Руководству полусотни станций, следящих за тысячами судов, было  не  до
мелочей,  не  до  каких-то  неведомых   умельцев,   воскрешающих   историю
космоплавания.
   Он   предупредил   Землю-Грузовую   и   Землю-Главную.   Там   занялись
измерениями,  а  потом  поблагодарили  Гурьева  и  сказали,   что   ракета
действительно идет из чертовой дали, а значит - при ее ничтожной скорости,
- запущена очень давно. Может быть, она несет погибший экипаж,  а  машина,
построенная в ином столетии, просто не знает, что надо отдавать рапорт. Во
всех случаях  Гурьев  совершил  значительное  открытие,  и  ему  этого  не
забудут. Монстра же подхватят силовым каналом в атмосфере  и  благополучно
посадят.
   Тогда бы надо было Алексею успокоиться и даже возгордиться, но он и  не
подумал.
   В  глубине  его  голубоглазой,  влюбчивой  и  дисциплинированной  души,
возможно  попав  туда  не  по  адресу,  жила,  как  щука  в  ясном  озере,
безошибочная интуиция. Подтверждая  выкладки  парапсихологов,  малоопытный
Гурьев  каялся  предчувствиями.  Когда  трещал  зуммер  личной  связи,  он
уверенно говорил  первым,  не  дожидаясь  никаких  "алло":  "Здравствуйте,
богиня Ника", или: "Я вас слушаю, Ахмед Касымович" (так звали шефа),  или:
"Я повторяю - причалы заняты до особого распоряжения". Знал по звонку, кто
вызывает!
   Вот и теперь: не успокоили Алексея ни силовой канал, ни похвалы.  Вещий
голос нашептывал тревогу.
   Он еще раз набрал код Земли-Главной.  Координатор  космодромов  ответил
вроде бы менее приветливо.
   - Вы видите объект, о котором я докладывал?
   - Разумеется, во всех подробностях.
   - Вы использовали для идентификации систему памяти Космоцентра?
   - Использовали, - с подчеркнутой кротостью сказал координатор.
   - Ну и что?
   -   Точных   аналогий   нет,   но   общая   конструкция   соответствует
восьмидесятым-девяностым годам двадцатого века.
   - Двадцатого?!
   - Да, это какой-то зонд-автомат, случайно или намеренно  выведенный  на
очень вытянутую  орбиту  и  включивший  двигатели  вблизи  Луны.  Еще  раз
огромное вам спасибо, Гурьев.
   - Да я не о том... Раньше... раньше бывали такие случаи?
   - Подобные. Ловили станции, ракеты-носители,  зонды,  но,  конечно,  не
вековой давности и не в активном полете. Вас еще что-нибудь интересует?
   В  последних  словах  лязгнул  откровенный  начальственный  металл:  "А
занимались бы вы  своим  делом,  диспетчер".  Но  если  деликатный  Гурьев
срывался, остановить его было трудно.
   - Но почему, почему машина не определила  точно?!  Ведь  в  Космоцентре
должны быть данные обо всех запусках, от начала космонавтики!
   Молчание.
   Шуршащий, бормочущий эфир подобен некоему громадному колодцу, где долго
бродят причудливо искаженные отзвуки твоих слов. Особенно когда собеседник
молчит.
   - Часть документации утрачена, Гурьев.  _Особенно_  той,  что  касается
конца двадцатого века. Вы же  знаете,  что  тогда  творилось  на  Земле...
Ничего, скоро разберемся.  А  почему  вас,  собственно,  так  волнует  тип
ракеты?
   Профессиональное терпение координатора оказалось  большим,  чем  ожидал
Гурьев. Кажется, на Земле-Главной смирились  с  допросом,  а  может  быть,
решили, что переполох да кольце спутников имеет основания.
   - Не знаю... Мне подумалось... только вы не смейтесь! Мне подумалось: а
вдруг это боевая ракета? Может  быть,  даже  с  атомным  или  термоядерным
зарядом?
   Там как будто улыбнулись.
   - Исключено. Земля не вела войн в открытом космосе.
   - Вы ведь сами говорите, что часть документации погибла!
   Шептались, посмеивались, безмятежно текли эфирные волны.
   - Извините, диспетчер, мне пора вернуться к моим прямым обязанностям. А
вам, вероятно, к своим.
   Щелчок отключения.
   Наверное, уже разливали шампанское историки космоплавания -  шутка  ли,
сама валится в руки жидкостная колымага эпохи первых экспедиций!
   "А вам, вероятно, к своим".
   Правильно, к самым непосредственным!
   Есть право, дарованное уставом для крайних случаев:  временно  передать
власть автоматам и догнать  судно  на  сторожевом  ионном  катере,  обычно
праздно пылящемся в ангаре любой станции.
   Потому-то и срастил Алексей швы скафандра и  через  шлюз-7  шагнул  под
своды безвоздушного ангара. Услужливо зажглись прожекторы,  скрестив  лучи
на плоской, напоминающей портсигар машине с двумя соплами  по  бокам.  Под
закругленным лбом катера сидели глубоко утопленные глаза объективов.
   Гурьев еще с главного  пульта  проверил  готовность  двигателя,  открыл
пилотский люк. Оставалось только забраться в кабину, что он и  сделал  без
помощи трапа, словно всадник,  вскакивающий  в  седло.  Захлопнув  колпак,
тотчас же зажег оба микрореактора.  Катер  тронула  нервная  дрожь,  стали
выскакивать знаки на табло под видеокубом.
   Расползлись бронированные створы.  Свет  прожекторов  был  обрублен  на
пороге,  точно  станция  уперлась  в  эбонитовую  стену.  Но  глаза  мигом
освоились, ощутили провал, нащупали звездную пыль.
   Тут вещий голос разом зашептал в уши Гурьева такое,  что  Алексей  чуть
было не усыпил реакторы. Он даже пальцы убрал подальше от панели  -  вдруг
сверхчуткий  пульт  воспримет  биотоки,  искаженные  страхом?  Уже,  спеша
обосновать  отступление,  вступала  логика:  да  кому  он   нужен,   кроме
историков, этот глухонемой паровоз космоса, который меньше чем через  пять
часов будет подхвачен силовым каналом космодрома? Он,  диспетчер,  рядовой
сотрудник  Пояса,  сделал  все,  что  мог,   всех   предупредил,   получил
благодарность.  Погоня  является  только  его  правом,  но  уже  никак  не
обязанностью. Кто посмеет осудить?
   ...А за что, собственно, осудить? Можно подумать, что, не погнавшись за
ракетой, Гурьев совершит страшное преступление!
   "Совершишь", - сказал голос.
   Ни к селу ни  к  городу  захотелось  услышать  Нику.  Чтобы  она  опять
рассказала, как Митрич принес ей в постель задушенного воробья, был бит  и
недоумевал: за что? За лучшие побуждения?
   Вспомнился еще младший братец, имевший наглость взяться  за  трехактную
пьесу и теперь изводивший  отца  и  мать  чтением  очередных  сцен.  После
полушутливых  жалоб  матери  Гурьев  сообщил  мальцу,   что   литературная
деятельность начинается обычно с лирических стихов, а уж прозу и  особенно
драму может писать только человек опытный, много переживший, знающий людей
и их отношения.
   Что-то мучительно знакомое вдруг заскреблось в памяти  -  в  отдаленной
связи с прозой и драмой: "Демон... демон... великий демон,  скользящий  по
морю жизни". Откуда это?..
   Вздрогнув, словно морозный  ветер  обжег  его  спину,  Алексей  положил
пальцы на зеленый  стартовый  квадрат.  Вернулись  нужные  биотоки,  катер
выполнил приказ.
   Две пленные фиолетовые молнии зазмеились у сопел. Почти  лишенный  веса
на время взлета, "портсигар" скользнул над цельнометаллической плитой пола
и исчез. Челюстями сомкнулись створы, погасли прожекторы - только  волоски
ламп долго тлели под потолком.
   Курс на сближение был проложен безукоризненно. Весь  путь  занял  около
трех часов. Все это время Гурьева сковывало  некое  неописуемое  ощущение,
холодная лихорадка всепоглощающего стремления к цели. Глаза с  потрясающей
цепкостью вбирали в себя летящие огни видеокуба; руки,  словно  независимо
от сознания, плясали по биопанели. Но и самый придирчивый кэп из пилотской
школы не нашел бы ни единой ошибки!
   Он никогда не был честолюбив. Разумеется, почел бы счастьем отправиться
куда-нибудь за тридевять световых  лет,  покорить  фантастические  миры  и
вернуться со сказочной, сверхчеловеческой славой Язона или Одиссея. Однако
не представлялась ему черствой и судьба доброго, всеми уважаемого штурмана
внутрисистемных трасс, имеющего в тылу озорную красивую  жену  Нику,  дом,
полный любимых книг, и двоих-троих здоровых сорванцов, от коих  эти  книги
придется до поры беречь.
   Вряд  ли  жажда  отличиться,  прославиться  гнала  Гурьева   вслед   за
подозрительным бродягой. Скорее всего то была  подсознательная,  внушенная
матерью тяга к ясности и порядочности - позвоночник гурьевской души.  Плюс
интуиция, конечно...
   "Великий демон, скользящий по морю жизни..."
   Да откуда же это, наконец?
   Скорости уравнены. Кажется - совсем  рядом  висит,  постреливая  синими
газовыми языками, сплошь покрытая узловатой коростой ожогов, утолщенная  к
носу туша.  У  нее  круглая  слепая  голова  и  веера  солнечных  батарей,
истрепанные, как крылья мельницы после урагана.
   Вот оно! Поймал, вспомнил!..
   "Белый Кит плыл у него перед глазами, как бредовое  воплощение  всякого
зла, какое снедает порой душу глубоко  чувствующего  человека,  покуда  не
оставит его с половиной сердца и половиной легкого - и живи как  хочешь...
Белый Кит неожиданно всплывал смутным и  великим  демоном,  скользящим  по
морю жизни..."
   Это Мелвилл.  "Моби  Дик",  опаленная  диковинными  страстями  исповедь
китобоя-философа. Ника побаивается Мелвилла.
   Интересно, посвящал ли какой-нибудь китобой царственную жертву  любимой
женщине?
   Еще сорок, от силы пятьдесят минут - и ракета войдет в силовую  воронку
космодрома.
   Словно пар над круглым бассейном,  ходит  пузырями  и  свилями  веселая
атмосфера близкой планеты. Сквозят, плавая по океанам, рыжие шапки  горных
массивов.
   Меняются цифры на табло... Тормозит! Не хочет сгореть, со всего размаха
вонзившись в воздушное одеяло!
   А  все-таки  зловеща  эта  непреклонность   слепой   головы;   жутковат
маниакальный бег живого мертвеца к Земле!
   Сблизиться... Еще сблизиться...
   Кто сказал, что у Времени каменный лик? Наверное, стареющий  джентльмен
в кресле перед камином, сквозь дым верной трубки философски  взиравший  на
будущее. Время - бешеный ночной поезд, с  грохотом  несущийся  в  тоннеле,
пробуравленном его  собственным  прожектором.  Короток  освещенный  клинок
рельсов, и мрак бежит впереди, оборачиваясь и дразня.
   Зуммер. Торопливый, прерывистый голос. Что это с координатором?
   - Земля-Главная вызывает диспетчера Гурьева.
   - Гурьев слушает.
   - Немедленно меняйте курс. Уходите.
   - Почему?
   - Выполняйте приказ.
   - Почему?!
   Молчит  эфир.  Нет  -  стрекочет,  посвистывает,  щелкает   серебряными
язычками далеких соловьев, соек, дроздов и прочей лесной мелочи.  Алексей,
несмотря на все старания Ники, научился узнавать только дятла - по красной
грибной шапочке да синиц - по грудке с аккуратным галстуком. Так же  плохо
знал он и лесные цветы, и травы. Стыдно.
   - Вы были правы, Гурьев. Мы привлекли системы памяти Института  истории
материальной культуры  и  Музея  войн.  Это  космическая  ракета  военного
предназначения, с боеголовкой... в  общем,  термоядерной,  но  особой.  Ее
называли гамма-бомба. Приказываю вам уходить!
   Гамма-бомба? Это ж надо, какое щупальце протянулось из прошлого...  Там
живут птицы - на занимающем уже полнеба  лазоревом,  зеленом,  белопенном,
клубящемся вихрями куполе. Там Ника, мама, отец и братец - явный графоман,
добравшийся уже до середины второго акта.
   - Координатор, что вы намерены делать?
   - Применить лазер.
   - Не успеете. Линейные размеры цели ничтожны. Поиск рассеянным лучом  и
наводка сфокусированного займут много времени.
   - Другого выхода нет. Земля еще раз благодарит вас, Алеша, ваши заслуги
бесценны, мы были бы совсем не подготовлены... Может быть, часть населения
угрожаемого района успеет... успеет спуститься  в  подземные  горизонты...
Уходите же, чего вы ждете! Рассеянный луч уже ведет поиск.
   - Поздно, координатор, поздно.
   Там что-то закричали, Гурьев отключился.
   "Прямо навстречу тебе плыву я, о все сокрушающий, но не все одолевающий
кит: до последнего бьюсь я с тобой...".
   Зажмурившись и  больно  прикусив  губу,  чтобы  не  успеть  передумать,
Алексей прижал пальцы к биопанели.
   Правым двигателем катер смял и разорвал, как  фольгу,  обугленную  кожу
"спейс фортресс". Нервы "Аякса" не выдержали. Мозг отдал последний  приказ
- о самоистреблении.
   Радужный сполох был  хорошо  виден  с  орбитальных  станций;  роскошной
падучей звездой явился он сумеречным странам у границы дня.
   Давайте думать о человеке хорошо.



   Андрей Дмитрук.
   Аурентина

   -----------------------------------------------------------------------
   Цикл "Летящая" #1.
   Авт.сб. "Ночь молодого месяца". М., "Молодая гвардия", 1983
   ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Коралловый песок, блестящий, белый  и  тонкий,  как  алмазный  порошок,
песок,  уходящий  с  края  необозримых  пляжей  в  изжелта-голубую,  почти
невидимую глубину воды; слоистые обрывы, прикрытые фестонами  разноцветных
мхов; буйный, пронизанный солнцем лес в ущельях, ледяные родники, играющие
прозрачной галькой, - такой встречала гостей Аурентина.
   Когда легкий алый "Эльф", спасательный катер П-7655,  коснулся  воды  и
встал на три  опорные  подошвы,  на  дне,  подобном  застывшему  сахарному
сиропу,  заметались  голубые   многоножки,   испуганно   взвихряя   пышную
дыхательную бахрому. И каждый капилляр этой бахромы был отчетливо виден на
глубине в десять человеческих ростов.
   Виола первая выпрыгнула на берег, подала руку Алдоне. Та  остановилась,
восторженно озираясь по сторонам, но Виола схватила за  руку,  засмеялась,
потащила. Бежали, увязая  в  песке,  -  он  всасывал  ноги  с  характерным
вибрирующим звуком. Не переводя дыхания, вскарабкались по шатким  багровым
глыбам осыпи. Обе девушки - пилот и врач Спасательной Службы - были сильны
и прекрасно  тренированы,  да  и  тяготение  Аурентины  уступало  земному.
Поэтому даже Усагр - Универсальный Синтезирующий  Агрегат,  смонтированный
на базе гравихода, - догнал бегущих довольно далеко от  берега,  в  пряной
голубовато-зеленой степи с бархатными пятнами  древесной  тени  на  пышной
разрезной траве и шапках цветов. Получив сигнал,  Усагр  лег  на  брюхо  и
принялся за работу...
   Под серебристым зонтичным деревом Алдона  поздравила  Виолу  с  отменно
точным приземлением "Эльфа". Морской  ветерок  шевелил  на  волнах  степи,
вздувал пузырями легкое полотнище парашюта. Опутанный стропами, зарылся  в
гущу  сочных  стеблей  тусклый  бронированный  шар.  Девушки  присели   на
корточки,   внимательно   рассматривая   грубую   броню   радиомаяка.   Их
завораживала потрясающая  вещественность  голой,  необлагороженной  стали,
привычная жителям прошлых  веков,  но  совершенно  чуждая  эпохе  Виолы  и
Алдоны. Было в этом шаре нечто от музейной рыцарской брони, от  реликтовых
паровозов или танков -  словом,  от  изделий  тех  дней,  когда  прочность
корпуса еще зависела от толщины стенок...
   - Неужели действительно - сто два  года?  -  спросила  Алдона,  любовно
прикасаясь к поверхности шара.
   - Да, почти сто три - старт был в январе.
   - Ты знаешь, я совершенно не представляю себе, как мы подойдем  к  ним,
как начнем разговор...
   - Я тоже не представляю, но знаю, что подойдем и начнем.
   - Они ведь еще не говорили на интерлинге?
   - Ничего, - успокоила Виола. - Тогда  тоже  были  международные  языки,
хотя и не в