Андрей Дмитрук.
   Рассказы

Аурентина
Бегство Ромула
День рождения амазонки
Доброе утро, химеры!
Дорога к источнику
Кавалерийская былина
Лесной царь
Ночь молодого месяца
Ответный визит
Память (Наследники)
Посещение отшельника
Рай без охотников
Скользящий по морю жизни
Служба евгеники
Улыбка капитана Дарванга
Уход и возвращение Региса
Чудо



   Андрей Дмитрук.
   Ночь молодого месяца

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Ночь молодого месяца". М., "Молодая гвардия", 1983
   ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Только теперь, после раскопок, могу я сказать кое-что  об  исчезновении
Сергея Ивченко.
   Кое-что,  но  ничего  такого,  что  могло  бы,  допустим,   пригодиться
работникам милиции.  (Я  уже  давно  знал,  что  Серж  исчез;  я  выдержал
многодневную бурю телефонных звонков, обмороки его  матери,  вынужден  был
участвовать в бессмысленных метаниях Ирины по городу и все-таки  полностью
ощутил пропажу перед РОВД, где  красовалась  на  стенде  розыска  листовка
"Найти человека" с фотографией Ивченко.)  Возможно,  я  единственный,  кто
догадывается, где сейчас Серж. Но если я прав, то вернуть  его  к  нам  не
легче, чем с того света или из другой Галактики. (Это был хорошо известный
мне снимок, профессиональный, хотя и сделанный в домашних условиях. Снимал
наш  приятель  -  оператор  кинохроники,  фоном  служила  белая  простыня,
повешенная на стену.  Я  держал  самодельный  "ручник"  -  сильную  лампу,
ввинченную в  рефлектор  для  лечебного  "синего  света".  Держал  слишком
близко, левая щека Сержа залеплена светом и стерта. Если бы мы знали,  для
чего послужит эта фотография! Представительный Серж со своими глазами чуть
навыкате и ровно подстриженными светлыми усиками  смотрел  с  милицейского
стенда, сохраняя выражение комического пафоса: разворот  в  три  четверти,
нижняя губа выпячена, голова поднята...)
   Да, он считался  моим  ближайшим  другом.  Одиннадцать  лет  мы  с  ним
прогуливались, ездили на пляж и по грибы,  ходили  в  кино  или  в  театр,
философствовали за стаканом вина - одним словом,  общались,  как  положено
людям, любящим друг друга, но не связанным никакими  деловыми  интересами.
Раз или два Серж составил мне протекцию у каких-то  должностных  лиц,  раз
или два я "замолвил словечко" за него; чуть больше было  случаев  денежной
взаимовыручки. На основании  всего  вышеизложенного  мне  трудно  сказать,
пошел бы я с Сержем "в разведку" и как бы он себя в этой "разведке" вел по
отношению ко мне. Наверное, не хуже, чем я  по  отношению  к  нему.  Может
быть, мы действительно были друзьями.
   Серж  отличался  высоким  ростом,  имел  отличную  выправку  и   ровную
мужественную походку, однако большим успехом ни в обществе, ни у женщин не
пользовался. Немало людей неизмеримо уступают Сержу и внешне и духовно,  и
при этом некая безошибочная интуиция подсказывает им, как себя вести,  что
где сказать... Такой человек чувствует себя в любой компании  как  рука  в
удобной перчатке. Наглость, хамство, откровенный эгоизм - все сходит ему с
рук.  Зато  красивому,  изысканному,  чуткому  Сержу  с  его  бархатистыми
"низами" голоса и холеными руками - Сержу всякое лыко ставили в строку.  И
происходило  это  из-за  вечной  неуверенности  в  себе.  Достаточно  было
кому-нибудь  отпустить  в  его  адрес  ироническую  реплику  или   женщине
зашептать на ухо подруге, косясь при этом на Сержа, чтобы  он  растерялся,
начинал делать промах за промахом,  скучнел,  мрачнел  и  в  конце  концов
умолкал совсем, иногда чуть ли не  со  слезами  на  глазах.  (Может  быть,
полное равнодушие к людям и их мнению - это и есть секрет успеха помянутых
мной гениев адаптации?..)
   Серж довольно часто влюблялся, многие охотно назначали ему встречу,  но
тут  же  разочаровывались,  поскольку  мой  романтичный  друг  уже  считал
избранницу необыкновенным существом, своим вторым "я" и обрушивал  на  нее
все свои переживания и выстраданные мысли. Видя же,  как  прекрасная  дама
становится все холоднее, мой друг начинал донимать ее столь  страстными  и
требовательными признаниями, что мигом  отпугивал  окончательно.  (Он  был
единственный сын: его родители уезжали в долгие  командировки,  и  Серж  с
малолетства оставался на попечении безвольной старенькой бабушки наедине с
огромной библиотекой.)
   В общем, я от души радовался за Сержа, когда мне удалось свести  его  с
Ириной. В давнее студенческое  время  мой  роман  с  ней  не  удался:  она
властолюбива, и я тоже... Ира умна, эрудированна, энергична; была  замужем
и разошлась  не  по  какой-нибудь  тривиальной  причине,  вроде  мужниного
пьянства, а из-за несходства убеждений! Продолжает ожидать принца,  однако
настолько трезва житейски, что  понимает:  скорее  всего  принца  придется
ваять самой из потенциально подходящего на эту роль.
   Серж ей подошел. Они не только выдержали  почти  ежедневные  встречи  в
течение полугода, но даже обменяли свои  однокомнатные  квартиры  на  одну
двухкомнатную, и Ира окончательно добила моего друга тем, что оделась  для
регистрации брака в черное велюровое платье.
   Он металлофизик, я археолог. Нас объединяет пристрастие к  возвышенному
и отвлеченному. Впрочем,  если  высокоуглеродистые  стали  и  гексанитовый
абразив для меня совершенно недоступны,  то  Сержа  мне  удалось  заразить
археологией.  То  есть  не  столько  самой  наукой,  сколько   тем   духом
полусказочных культур,  который  делает  священнодействием  нашу  кротовью
работу.
   ...Право же,  мне  самому  никогда  не  представлялся  главной  задачей
скучный, рассудочный анализ: как,  допустим,  изменилась  рукоять  боевого
топора за пятьсот  лет.  Нет,  каждая  культура  вызывала  к  жизни  яркий
чувственный образ. Именно оживление образной _сути_ прошлого было для меня
дороже всего. Разве археология только упорядочивает, но не воскрешает?!
   ...Страшная гробовая теснота непомерных каменных  масс,  кучно  стоящие
звероголовые монстры и среди них - большеглазый смуглый мальчик  с  тонкой
шеей, наивный и важный, в золоте, с накладной бородой,  -  игрушка  хитрых
стариков. Золото, жара, одуряющие благовония, монотонный звук струн -  вот
Египет.  Стены  из  раскрашенных  черепов;  пыль  на  подстриженной  траве
священного стадиона; солнце и резкая тень пирамид,  колокольчики  на  шеях
грязных лам. Быть крови сегодня. Жестокие  и  скрытные  дети  -  ацтеки...
Отдохнем на краю дороги под меловым склоном,  над  бирюзовым  щитом  моря.
Разломим ноздреватую  лепешку,  положим  на  нее  желтоватый  сыр.  Выпьем
терпкого вина, предварительно возлив Тучегонителю. Эллада...
   Все-таки я косвенный виновник пропажи друга. Читая  на  стенде  розыска
список примет  Сержа,  я  дошел  до  одежды.  Джинсы  старые,  гимнастерка
армейская, очки темные, солнцезащитные, сумка синяя на ремне через  плечо,
с  надписью:  "Аэрофлот".  Обморочные  секунды  я  пережил.  Значит,  Серж
отправился в поле, и можно с уверенностью сказать куда.
   Разумеется, этот маршрут впервые показал им я в июне прошлого года.  Не
так уж далеко от Города:  часе  небольшим  на  рейсовом  автобусе  до  его
конечной остановки - крошечного сельмага посреди  пыльной  площади.  Потом
проселком направо, по плотине через озеро, где в  тесных  камышах  пестрые
дикие утки дружат с белыми  домашними.  От  плотины  -  извилистой  лесной
дорогой, которую некогда пытались замостить,  да  так  и  бросили,  уложив
короткую цепочку булыжников.
   По выходе же из лесу Ирина и Серж, подготовленные  моим  рассказом,  на
миг потеряли дыхание, а потом наперебой стали восторгаться. Вздымая острый
хребет на высоту двухэтажного дома, бурым отъевшимся драконом лежал  среди
поля древний оборонительный вал. Справа он терялся в сосновом  бору,  зато
влево уходил насколько хватал глаз над  мирно  волнующейся  рожью.  Колея,
которой мы прошли лес, ущельем прорубала вал.
   Да, когда-то в этом тихом, зеленом,  хлебном  краю,  где  патриархально
стрекочут тракторы и лежат, жуя, в тени  вала,  пегие,  сонные  коровы,  -
когда-то в этом краю кипели великие работы. Наши с вами пращуры,  суровые,
домовитые и суеверные славяне,  ставили  барьер  перед  хищной  вероломной
степью. Валили по весне смолистый сосняк, рыли и таскали землю, из  добрых
бревен делали незыблемые клети внутри вала; выстроив насыпь, тесали острые
колья для ограды по хребту, ставили сторожевые башни. Потом сколько угодно
могли  налетать  степняки  на  коротконогих  лохматых  лошаденках,   орать
нечеловечески, вертеть над головой арканы. За  глубоким  рвом,  за  крутым
драконьим боком, на  который  всадник  не  взберется,  а  пешего  встретят
каленой стрелой, так же, как сегодня, безмятежно колосилась и  выходила  в
трубку рожь. Дымами землянок курились городища. Женщины доили все  тех  же
буренок и пятнашек, гончары выделывали лепные пояски на вазах (да,  у  них
были и вазы!), а златокузнецы изощрялись  над  фибулами  для  плащей.  Как
долго и благополучно жила страна за большим валом, свидетельствует черная,
желтая, красная керамика. Мириады осколков, ежегодно выгребаемых плугами и
вымываемых дождями на пашни. Даже копать не надо.


   Отшагав километра три по жаркому пыльному большаку  вдоль  насыпи,  Ира
вдруг объявила привал  и  ринулась  на  склон,  штурмуя  пахучую  путаницу
желтого дрока, пижмы, вьюнков и упругих белых кашек. Наверху, где когда-то
за бруствером ждал степняков остроглазый лучник, росла мощная  раскидистая
груша-дичка. Укрытые массой мелких листьев и твердых, как  кость,  плодов,
мы развернули на траве пакеты с  едой.  Громоздясь,  уходили  к  горизонту
рыжие  шкуры  хлебов,  сизо-зеленые  мазки  капустных  гряд,  лесозащитные
полосы. Лишь, подчеркивая объемлющую тишину, деловито тарахтели кузнечики,
взревывал, перелетывая, грузный шмель, да  где-то  под  неподвижным  небом
урчала сенокосилка. Я умащал редиску мокрой свалявшейся солью, жевал булку
с ветчиной и думал, запивая все это теплым лимонадом из горлышка: не  есть
ли эти не замутненные суетой минуты лучшие в моей жизни?
   Перекусив, Ира с Сержем еще долго валялись бы на траве и курили. Но  я,
как хвастливый владелец коллекции, поторапливал их, желая как можно больше
показать до темноты.
   Это мне удалось - Ира и Серж были отменные ходоки.
   То был июнь. А на исходе августа, в понедельник, Серж  вызвал  меня  из
института и привел на самую уединенную скамейку в ближайшем парке. Серж не
умел ни притворяться, ни говорить на нейтральные темы, прежде чем  перейти
к главной. Потому он просто смотрел на носки  туфель,  молчал  и  ломал  в
пальцах прутик. Я подождал и невинно осведомился -  не  полюбил  ли  Серж,
скажем, мою благоверную и не хочет ли он мне в этом  признаться.  Затем  я
заверил его, что придерживаюсь самых передовых взглядов, и, если у него со
Светой все договорено, я препятствовать не буду.
   Но Серж поднял на меня беспомощные, укоризненные  глаза;  и  я,  увидев
темные полумесяцы под ними, понял, что шутки неуместны.
   - У меня к тебе две просьбы.
   - Сразу две? Ого! - не сумел все-таки удержаться я.
   - Да, сразу две. Впрочем, если ты не хочешь, я могу...
   - Хочу, хочу! Считай, что они уже выполнены, только  говори  скорее,  в
чем дело.
   -  Тогда,  во-первых,  ничего  не  пересказывай  Ирке.  Во-вторых,   не
перебивай меня и не старайся найти объяснение, не  дослушав  до  конца.  И
вообще не спеши с выводами. Ладно?
   Я обещал, заинтригованный  таким  началом.  Серж  отшвырнул  изломанный
прутик - этот жест показался мне истерическим - и вдруг  спросил  с  такой
дрожью в голосе, словно от моего ответа зависела вся его жизнь:
   - Как ты думаешь, только честно, - я способен на решительные поступки?
   Честно говоря, я думал, что Серж не способен.
   Он всегда считал,  что  весь  мир  вроде  мамы  и  будет  все  прощать,
достаточно только сказать: "Больше не буду". Во всяком случае, одиннадцать
лет  нашего  знакомства  не  давали  основания  считать  Сержа   человеком
действия, тем более на уровне "пан или пропал". Кроме того, он  болезненно
высоко ценил свою жизнь...
   - Не знаю, думаю, что способен, - сказал я. -  Может  быть,  просто  не
представлялось случая.
   Видимо, даже моя бойкая ложь его не приободрила. Серж тяжело вздохнул и
начал исповедоваться.
   Оказывается, вчера они с Ирой сами повторили  тот  маршрут,  которым  я
провел их в июне. Там, где крутым срезом был сведен в долину древний  вал,
они собирали у корней посадки  крепкие  кругляши-дождевики.  Через  неделю
грибы уже накопили бы в сердцевине ржавую пыль, а сейчас были в самый  раз
- "на вкус вроде тресковой печени", как авторитетно заявила Ира.
   Сама  же  долина,  глубокая,  серповидная,  вызвала  у  них  прямо-таки
младенческий восторг обилием полевых  шампиньонов.  У  нас  в  народе  они
называются "печерицы". Шампиньоны не надо было  искать.  Белыми  огоньками
сияли они в низкой траве, заметные даже с противоположного склона.
   Увы, в сумке был только один нож на двоих, а рвать с корнем опытная Ира
не позволяла, чтобы не разрушить грибницу. Поэтому сбор очень  замедлился.
Вынужденные двигаться вместе, они почти два часа "утюжили" склоны, отрезая
игрушечно-гладкие резиновые  грибы.  Сверху  к  долине  сбегали  кряжистые
яблони, желтые плоды уже горели на них, и удивительным казалось,  что  нет
охраны. Не в силах  побороть  жару,  обвисли  осоловелые  облака.  Долина,
словно наполненная незримой стоячей водой, замерла в сонном оцепенении.
   Именно здесь Ирина впервые высказалась о физических свойствах  времени;
о том, что время, повинуясь своим таинственным законам, может  вести  себя
как ощутимая субстанция. Кто знает,  не  образует  ли  оно  в  самом  деле
стоячие пруды в одних местах, не  мчится  ли  бешеным  потоком  в  других?
Пространственная структура времени. Турбуленция, вихри,  взаимопроникающие
слои, возможно, где-то есть и обратные течения, отраженные от каких-нибудь
запруд... Почему мы считаем время скучным бесструктурным монолитом?
   - Может быть, зимой вокруг лежит снег, но здесь  все  так  же  жарко  и
растут шампиньоны, - пошутил Серж, чувствуя, впрочем, что шутка непростая,
с двойным дном.
   - Да, да, и на границе зимы ходит ангел с огненным мечом, -  подхватила
Ира, не чувствуя второго дна.
   ...Грибная лихорадка изрядно  задержала  их  в  пути.  Увлеченные,  они
попросту забыли, что конец августа - не июнь,  и  солнце  заходит  гораздо
раньше.
   Позади осталось свекольное поле. Они заблудились в длинных перепутанных
улицах села, среди добротных хат под шифером и сараев,  покрытых  замшелым
толем. Им любезно показали дорогу. За околицей  Серж  выволок  из  колодца
ведро свежайшей воды. Напившись, он попросил жену окатить его и  снял  для
этого рубаху...
   Так, спеша, но не отказывая себе ни в одном  впечатлении,  приблизились
они  к  цели  -  гряде  крутобоких  холмов.  Маленькое  сельское  кладбище
приютилось на самой низкой из чудовищных спин,  а  самую  высокую  венчало
древнее орлиное гнездо - детинец городища, похожий  на  Мономахову  шапку.
Этот "кулич", опоясанный кольцевым валом, я впервые показал  Ире  и  Сержу
издалека, от гребня долины шампиньонов. Он виден на десятки верст. Теперь,
оплывший под тяжестью многих столетий, детинец надвигался  в  предзакатной
дымке,  исполненный  чар  и  колдовства,  -  подножие   облачного   града,
рериховская твердыня, способная ввести в трепет любую рациональную душу.
   Когда они, выбрав  самый  пологий  подъем,  достигли  седловины  холма,
тяжелая шапка уже утратила объем и силуэтом приклеилась к ультрамариновому
фону. Тут Серж  мимоходом  глянул  на  часы  и  обнаружил  на  них  начало
девятого.
   - Ну и что? - сказала Ира. - Последний  автобус,  кажется,  в  двадцать
один двадцать.
   - Давай вернемся, - кожей на лопатках чувствуя опасность, попросил муж.
- В темноте здесь запросто ноги поломаешь. Кроме того,  водитель  автобуса
вряд ли соблюдает расписание. Может и раньше уехать.
   - А может и позже.
   - Это вряд ли. Ехать некому - воскресенье...
   "Воскресенье", - вдруг сказал отчетливый голос над ухом Сержа. Он полез
в  нагрудный  карман  гимнастерки,  достал  блокнот  и  прочел  записанный
собственной рукой график движения автобуса: "Отправление из села Хотова  -
...18:00, 19:30, 21:20. Воскр. и праздн. - посл.  19:30".  У  него  как-то
сразу ослабели натруженные ноги. Сел в траву.
   Конечно, они могли спуститься и преспокойно заночевать в Хотове.  Почти
любой крестьянин с удовольствием пустил бы их в хату, а хозяйка  накормила
ужином: густое пахучее молоко  под  коричневой  пенкой,  ломти  мягкого  и
сытного хлеба... И в результате мирной ночи на толстых уютных тюфяках мы с
Сержем еще бесчисленное  множество  лет  встречались  бы  и  беседовали  о
возвышенном и отвлеченном. Но Ире суждено было продемонстрировать, что  уж
она-то вполне способна к быстрым и твердым решениям.
   - Не бойся, старик, нет худа без добра. Кажется, со времен  стройотряда
не спала на траве, под открытым небом. Давай здесь заночуем!
   - Прямо здесь?
   - Ага! Я устала страшно. А место какое - видишь, гвоздики?
   - Вот именно, я не знаю, _какое_ это место...
   Ирина с размаху села в траву и постучала ладонью по земле:
   - Доставай подстилку. Ну? К утру земля будет холодной и мокрой...
   Тут Серж прервал свой рассказ, чтобы патетически воскликнуть:
   - И ведь я же всем нутром  чуял,  что  _нельзя_  здесь  оставаться,  но
все-таки остался! Ну не тряпка ли я? Последняя  тряпка!  Никогда  не  умел
поставить на своем...
   Ирина уснула первой, крепко обняв мужа и прижавшись к нему всем  телом.
Ее теплое дыхание, ритмично  касаясь  щеки  Сержа,  постепенно  заворожило
его...
   Он проснулся от резкого холода. Ирина, ворочаясь во сне,  откатилась  и
лежала теперь свернувшись калачиком, колени к подбородку. Серж  попробовал
осторожно, чтобы не разбудить, оттащить ее обратно. И вдруг услышал  тихое
металлическое позвякивание. "Словно кто-то встряхивал связку ключей".
   Тревога, которую не рассеял и сон, заставила  его  замереть  на  месте.
Ночь молодого месяца развернулась над высотами взъерошенных холмов, дразня
леденящим ветерком. Только по отсутствию звезд можно  было  угадать  шапку
городища. Серж поднялся на колени, затем встал.
   Внизу, на равнине без огней, угадывались только светлые  пятна  прудов,
дорога, и  много  дальше,  за  массивами  черных  лесов,  самый  горизонт,
очерченный  электрическим  заревом  Города.  Город  был  недостижим,   как
зодиакальный свет. От невидимой бахчи, где перед закатом  веселилась  Ира,
ногой катая слоновьи черепа  тыкв,  кто-то  взбирался  по  склону,  храпя,
чмокая и бренча металлом. Ужас пронизал Сержа до кончиков пальцев. Он чуть
было не закричал во весь голос, но сдержался, закусив костяшки руки.
   Теперь он отчетливо  видел,  как  поднимается  на  холм  высокая  белая
лошадь, напрягая мышцы лопаток и сильной шеи.
   Как и все горожане, Серж знал,  какими  звуками  подзывают  собаку  или
кошку, но обращаться к лошади, естественно, не умел. Потому  он  не  нашел
ничего лучшего, как помахать рукой,  свистнуть  и  прохрипеть  театральным
шепотом:
   - Эй, ты! Иди сюда!..
   К его собственному удивлению, лошадь остановилась  и  насторожила  уши.
Затем медленно повернула голову к Сержу, словно чего-то ожидая.
   - Сейчас, голубушка, сейчас, милая, - забормотал он,  высвобождая  свою
сумку из-под Ириной ноги и лихорадочно роясь в ней.  Сегодня  днем  они  с
Ирой наелись булки с вареньем и  оттого  проигнорировали  кулек  сахарного
печенья. Ах, как это печенье сейчас кстати!
   Серж обошел спящую Иру и с кульком в  протянутой  руке,  лепеча  что-то
успокоительное, пошел навстречу гостье.
   Как только он приблизился вплотную, в не