з нас существуют несколько  "я",  и
вот все они выходят наружу, спорят между собой...
   Будто всплыв из глубины зеленых осенних вод, ее взгляд вернулся к  миру
и вновь обрел Андрея Ильича, веранду, снимки.
   - Мне было очень интересно опять познакомиться с вами...  Андрей.  Если
позволите, я вызову платформу.
   "Хэппи энд", - только и успел подумать он, услышав топот, шелест и смех
в малиннике.
   Вылетела на дорожку, перепугав Кудряша и чуть не  осыпав  лилии,  Элина
молодая, босиком, в блузке узлом на пупе и брезентовых шортах.  На  шее  у
нее стетоскопом болталась кувшинка.  Изображая  мимикой  непосильный  труд
бурлака, Эли тащила за руку молодого мужчину, одетого  еще  более  скудно,
зато с мокрыми брюками через плечо.
   - Папа! Рей упал с лодки и не кочет в этом признаваться!
   Затем они заметили гостью. Эли выпустила руку Рея и стала рядом с ним -
голенастым, чуть сутулым, с черными  огнями  под  карнизом  лба  двойником
двадцативосьмилетнего Андрея Ильича.



   Андрей Дмитрук.
   Чудо

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Ночь молодого месяца". М., "Молодая гвардия", 1983
   ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Гравиход опустился, подмяв одуванчики. Вся  семья  отставила  недопитые
стаканы и смотрела, как приближается незнакомый мужчина.
   Он шел по колено в траве меж двумя рядами яблонь -  старый  и  крепкий,
одетый в черную кожу. Углы его рта были навсегда  опущены,  улыбка  только
приподнимала губы над передними зубами; седой  "ежик"  подползал  к  самым
бровям и шевелился вместе с ними.
   Мужчина остановился перед чайным столом.
   В пышной раме жасминовых  кустов  сидело  семейство  из  трех  человек.
Массивная рука Максима держала на краю стола дымящуюся трубку; Ольга, жена
Максима,  приветливо  улыбаясь,   придвигала   четвертый   стул;   Родион,
шестилетний сын хозяев, прибывший на отдых из учебного города,  откровенно
любовался кожаным костюмом гостя.
   - Садитесь, - сказал Максим. - Можете сразу  рассказывать,  потом  пить
чай. Можете наоборот или одновременно. Можете ничего не  рассказывать,  но
чаю вы выпьете.
   - Ладно, я буду одновременно, - сказал старик, пряча  под  стол  острые
длинные колени. - Тем более, очень люблю зеленый сыр.
   - Мед с нашей пасеки, - вставила Ольга.
   - Моя фамилия Бхасур. Рам Анта Бхасур, из Совета Координаторов. Старший
консультант отдела настроений.
   - Чем можем служить?
   - Только одним: постарайтесь не удивляться,  что  бы  вы  ни  услышали.
Примите все как должное.
   - Вообще-то я люблю удивляться, - ответил Максим. - Но, если вы хотите,
попробую этого не делать.
   - Надеюсь, ничего неприятного? - осведомилась Ольга, подвигая вазочку с
вишнями.
   А  Родион  допил  чай,  держа  стакан  обеими  руками,  буркнул  что-то
маловразумительное и умчался в дебри сада - ловить жуков или играть,  лихо
отсекая палкой головы крапивы и лопухов.
   - Итак, - начал старик, добравшись до вишен, - итак, меня привела к вам
статистика. Вы  оба  талантливые  люди  и  прекрасные  работники  в  своих
областях, на вашего  сына  уже  обратили  внимание  руководители  учебного
города. Прекрасное здоровье. Уравновешенная психика.  Одним  словом,  ваша
семья признана самой счастливой на Земле.
   Максим добродушно засмеялся, помотал своей  крупной  кудрявой  головой,
головой ребенка и атлета:
   - Попробую, попробую не удивляться!
   Ольга же только смотрела в маленькие сверлящие глаза Бхасура, смотрела,
почти не мигая. Может быть, шевельнулось в  ней  древнее  поверье:  нельзя
искушать судьбу, нельзя прямо говорить людям, что они самые  счастливые  в
мире...
   - Что же, вы хотите, чтобы  мы  поделились  с  вами  счастьем?  Милости
просим. Если, конечно, у вас есть машина, которая позволит это сделать.
   - Нет. У меня есть другая машина. Портативный реструктор.
   Воцарилось молчание. Две осы без зазрения совести полезли в  розетку  с
медом, и никто их не прогнал. Максим выпустил клуб дыма и  долго  смотрел,
как он расплывается под жасминовым куполом,  обращаясь  в  длинные  легкие
волокна, в прозрачные нити. Ольга вздрогнула от последних  слов  так,  что
чуть не опрокинула стакан, и принялась вытирать лужицу на столе.
   - Значит, вам  удалось  добиться  портативности?  -  заговорил  наконец
Максим.
   - Как видите.
   - И мы должны быть вашими кроликами?
   - Почему же кроликами? В конце концов  люди  испытывали  на  себе  даже
действие вакцин. А реструктор не только не причинит вам вреда, но  даже...
Только с одним условием: пользоваться самим, но никому не передавать.
   -  Хорошо,  -  ответила  Ольга.  -  А  вы  будете  следить  за   нашими
настроениями?
   - Вы же привыкли, что Медицинский мозг следит.
   - Но он обнаруживает себя только  при  сильных  отклонениях  от  нормы,
когда есть опасность для здоровья.
   - А мы и тогда не вмешаемся. Просто заберем машинку.  Но  я  не  думаю,
чтобы это понадобилось. Я немножко разбираюсь в людях.
   - Много шуму вокруг этих реструкторов, -  сказал  Максим.  -  У  нас  в
лаборатории тоже говорят о них почти каждый день. Некоторые  считают,  что
они развратят людей. Конец придет всей  человеческой  культуре.  Может,  и
правда.
   - Может, - подтвердил Бхасур.  -  Вот  вы  нам  и  поможете  установить
истину. Видите, какую важную работу вам поручает Совет.
   Ольга еще раз переглянулась с Максимом, вздохнула и спросила:
   - Почему вы мед не едите? Кыш! (Это относилось к  осам.)  Берите  прямо
ложкой (это опять Бхасуру).
   Уходя, он  поставил  на  стол  серый  толстостенный  ящик,  похожий  на
маленький сейф. Если надо  было  создать  предмет  больших  размеров,  чем
полость ящика, - из верхних углов выдвигались упругие  серебристые  усы  с
чашечками на концах. К ящику было приложение: объемистый том, напечатанный
мелким  шрифтом,  под  заглавием:  "Каталог  предметов   централизованного
распределения. Экспериментальная группа "Чудо".
   Похвалив сыр, мед и домашнее печенье, по-старинному приложившись к руке
Ольги, Бхасур ободряюще улыбнулся и улетел на своем  сером  гравиходе.  На
взлете его обстрелял из "пугача" Родион, гордый своей  победой  над  целым
войском крапивы.
   Максим сидел  перед  ящиком  реструктора,  задумчиво  перелистывая  том
каталога. Тоненькая Ольга прильнула сзади, спрятав подбородок в его кудрях
и-обняв руками шею мужа.
   - Ну, что нам надо? Чего не  хватает?  -  спрашивала  она,  смеясь  над
растерянными гримасами Максима. А он читал, нередко присоединяясь к  смеху
жены:
   - "Стержни графитовые для реактора такого-то типа"...  "Ставни  оконные
узорчатые, из с. Холмогоры, XVIII век"... "Строительная машина...", "Сумка
женская, крокодиловой кожи". Не нужны нам стержни?
   - Нет, - хохотала Ольга. - Бедный крокодил, ободрали его на сумку!
   -    Ладно,    поехали     дальше...     "Трехскоростная     мясорубка,
производительностью до 25 кг/ч". Что нам, волчью стаю кормить?  "Топор..."
Ты послушай только! "Топор из Оружейной палаты Московского Кремля. XV век,
работа миланских мастеров, золото, слоновая кость", так, так...  Подарить,
что ли, Рассохину? Он любитель антикварных вещичек. Дальше...
   - "Фауст" Кристофера Марло, Лондон, издание 1789 года", - прочла Ольга.
- "Форма для печенья "Привет"... "Футбольный мяч"... "Филигранные  серьги,
серебро,  бирюза"...  "Ходовая  часть  гравихода  Д-108,  в  комплекте   с
автоматом, реагирующим на препятствие"...
   Листали  опять,  сначала,  ездили   пальцами   по   строчкам.   Вдалеке
воинственно орал Родион, изображая пулеметную стрельбу.
   Перед  ними  стоял  ящик,  снимавший  квантовые  копии   с   предметов,
перечисленных в каталоге, - копии,  абсолютно  ничем  не  отличавшиеся  от
оригинала. Нажатием кнопки они могли создавать мебель и лисьи шубы, детали
машин, обувь, стаканчики  с  мороженым  и  лазеры,  инфракрасные  бинокли,
военную форму государства  Коста-Рика  (XX  век);  сотворить  венецианское
зеркало или порцию кафельных плит для бассейна, рыболовный  ультразвуковой
"манок"  или  набор  слайдов  "Памятники  Грузии",  переносный  катер   на
воздушной   подушке,   бриллиант   "Орлов",    скворечник,    200    типов
электронно-вычислительных  устройств,  отрез  серебряной  парчи,  зефир  в
шоколаде, кофейную мельницу, библиотеку из 100000 томов...
   - Ага! - вдруг торжествующе крикнул Максим, и его палец  задержался  на
одной из строк.  -  Как  это  мы  раньше  пропустили!  Смотри,  воробышек:
"Микротом квантовый для генных операций, личный экземпляр Мейсснера,  2097
год". Вот это я беру. Старина Мейсснер сам собрал его, и с тех  пор  ни  у
одного генного инженера не было лучшего инструмента. Ну а теперь я король!
В лаборатории все полопаются от зависти...
   - Не полопаются, - успокоила Ольга. - Тот же Рассохин посмотрит на тебя
умильно, и ты ему подаришь такой же. И остальным тоже.
   - Там увидим, - сказал Максим. Нажав кнопку, он через  секунду  вытащил
из ящика микротом, чмокнул Ольгу и убежал в лабораторию - пробовать  новый
инструмент. Ольга же сидела еще долго,  почти  до  заката,  заварила  себе
новую  порцию  чая.  Будучи  человеком  благоразумным  и  запасливым,  она
сотворила с десяток  хрустальных  розеток  для  варенья  (Родион  бьет  их
немилосердно, а есть из пластмассовых не так приятно), затем подарила себе
запас  фотобумаги  и  несколько  отличных  объективов  -  Ольга   работала
фотографом в журнале мод. Наконец, решив,  что  неплохо  будет  проветрить
голову перед сном, она вынула из реструктора сборник детективных  повестей
XX века.
   Было совсем темно, когда вернулся Максим, сияя  блаженством  и  потирая
руки на ходу. Рассохин не только засматривал в глаза, но и сулил отдать за
микротом половину своих смен на главном регенераторе. Другие не отставали:
наутро Максим должен был сотворить еще шесть  копий  микротома  Мейсснера,
зато главный регенератор принадлежал ему безраздельно...
   Совместными  усилиями  они  загнали  Родиона  спать   и   легли   сами,
посмеиваясь и обсуждая план трехдневной прогулки на байдарках по маршруту,
предложенному одним из коллег Ольги. А в саду, на дощатом столе, стыл  под
жасмином ящик,  способный  завалить  всю  землю  императорскими  коронами,
шоколадом и транзисторными схемами любого предназначения.
   ...Гравиход опустился, подмяв одуванчики.  Максим  с  Ольгой  отставили
недопитые стаканы и смотрели, как приближается Бхасур. Он шел по колено  в
траве меж двумя рядами яблонь, с  которых  ветер  уже  начинал  стряхивать
спелые плоды. Шел и смотрел, как в нежной полутьме сумерек пили чай  самые
счастливые люди на  Земле,  закусывая  сыром,  яблоками  и  медом.  Только
чайничек для заварки был другой, затейливый, из черненого серебра.  Да  на
кустах жасмина давно осыпались цветы.
   - Садитесь, - сказал Максим. - Можете сразу спрашивать,  а  потом  пить
чай. Можете...
   - Но чай я выпью обязательно, - улыбнулся Бхасур,  садясь  и  сразу  же
придвигая к себе зеленый сыр.
   - Хорошо, тогда я спрошу, - сказала Ольга. - Как  поживает  Медицинский
мозг?
   - По-старому.
   - Вы хотите сказать, что...
   - Да. Никаких изменений  в  сигналах.  Все  та  же  пара  людей,  самая
счастливая  на  Земле.  Вот  только  ваш  Родион  поначалу  дал   какую-то
непонятную кривую, огромный взлет.  Потом  линия  круто  пошла  вниз...  и
недавно опять поднялась. До прежнего уровня.
   Максим с Ольгой переглянулись, как заговорщики, - смущенно и лукаво.
   - Вы уж  простите  нас,  Бхасур...  Но  у  мальчика  недавно  был  день
рождения, и мы...
   - Подарили ему вашу машинку.
   - Он сначала был на седьмом небе, понаделал себе рыцарских лат, золотых
монет... начитался, знаете ли...
   - А потом ему надоело, и он забросил реструктор, так что мы  можем  вам
вернуть...
   - А Родька теперь строит из песка и сучьев запруды на ручье, как бобер!
- решительно закончила Ольга. И не удержавшись прыснула в ладонь.



   Андрей Дмитрук.
   Память (Наследники)

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Ночь молодого месяца". М., "Молодая гвардия", 1983
   ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Недавно я впервые в жизни обратился к психиатру.
   Чувство,  охватившее  меня  при  входе  в  его  кабинет,  нисколько  не
напоминало ту щемящую  тревогу,  которой  обычно  полны  приемные  врачей.
Наоборот,  мне  захотелось  поскорее  окунуться  в  зеленый  свет  больших
папоротников, что так уютно сомкнулись над глубокими креслами. И сам врач,
восседающий  в  своем  светлом  тропическом  уголке  -  великий   Валентин
Вишневский, - казался  удивительно  "своим  парнем".  Молодой,  с  мягкими
нервными глазами на худом носатом лице, с нежной  и  длинной  мальчишеской
шеей, выступающей из открытого ворота белой рубахи, - неужели  ему  ведомы
шахты человеческой души? Назвать бы его не доктором, а просто Валиком,  да
пригласить в мою гасиенду пить чай на веранде  и  слушать  ночной  концерт
леса...
   - Здравствуйте, вы, наверное, Иржи Михович?
   - Да, доктор.
   -  Зовите  меня  просто  Валик...  Что  вы  стоите?  Хотите   лимонаду?
Астро-кола?
   - Если вы уж так любезны, рюмочку коньяку.
   - С удовольствием.
   Он поставил на стол две старинные рюмки из хрупкого стекла.
   - Двенадцатилетний... Ну,  выкладывайте,  Иржи.  Как  говорится,  каким
ветром вас занесло в мою келью?
   Я прекрасно  понимал,  что  вся  эта  увертюра  преследует  одну  цель:
заставить пациента довериться, погасить его  болезненную  настороженность.
Но следует отдать справедливость -  увертюру  играл  мастер.  Разве  можно
передать на бумаге полурадостные, полувиноватые улыбочки Вишневского,  его
дружеские, ласковые манеры, его чуть звенящий голос, одинаково  далекий  и
от заискивания и от фамильярности?
   Однако я и не собирался ничего скрывать.
   - Не сочтите за обиду, Валик, но... я не тот, за кого вы меня  приняли.
Да, я старший в группе Пятой координаты и потому уже много лет болтаюсь  в
пустоте. Мы очень редко видим даже станции внешнего пояса, не говоря уже о
населенных планетах. Сами знаете, наши опыты... И все-таки я вопреки вашим
ожиданиям не гоняюсь за космическими призраками. Мне тридцать два года,  я
идеально здоров, моя генетическая линия чиста, как луч света, - ни  одного
угнетенного комплекса на двадцать  поколений  предков.  Да...  Вы  знаете,
наверное, эти дальние пращуры оставили мне  необъяснимую  любовь  к  лесу.
Когда мой корабль опускается на лесистую планету, меня охватывает  шальная
радость. Лес -  самое  прекрасное,  что  создала  природа.  Горы  круты  и
неприступны. В степях печет солнце, гуляют дожди и грозы.  Море  только  и
ждет,  как  бы  тебя  проглотить.  А  лес...  Я  невольно  говорю   сейчас
категориями древних. Пытаюсь понять, откуда  это  во  мне,  родившемся  за
пятьдесят парсеков от ближайшего дерева... Извините.
   - Ничего, продолжайте.
   - Да, конечно, вы  суммируете  наблюдения...  Короче  говоря,  я  люблю
отдыхать в одном из лесных заповедников Северной Америки. Кругом  чудесный
сосновый бор... Знаю, что многие мои друзья облюбовали для отдыха атоллы в
Тихом океане, пальмовые рощи Инда, прерии Техаса и Гималайские кряжи, но я
не мог иначе... Вы когда-нибудь видели сосну?
   - Тут у нас есть сосны.
   - Очень хорошо. Я назвал свое жилище гасиендой... Сам дом  построен  из
настоящих сосновых  досок,  сбитых  деревянными  же  клиньями.  Недавно  я
получил отпуск и, разумеется, полетел в прекрасный сентябрьский  Орегон...
Вообразите себе: веранда, вечер, мошкара под  колпаком  настольной  лампы,
чашка черного кофе... Наверху, в вершинах, бормочет ветер, а под  стволами
тихо, тепло, темно.
   Так вот посидел, попил кофе и отправился спать - такой  умиротворенный,
на себя непохож. Среди ночи просыпаюсь. Тишина. За окном - силуэты стволов
и звезды. Лежу и думаю: чего проснулся? А на душе тревожно. Голова в огне.
Никогда со мною такого не было. Так ясно мне представилось:  ведь  это  же
преступление - не  спать,  рассвет  скоро,  а  тогда...  уже  и  калачиком
свернулся, и глаза закрыл прилежно. Но слишком силен был во мне анализ,  и
я уцепился за свой непонятный страх  -  что  "тогда"?  Кругом  был  холод,
Валик, жестокий холод. Вернее, ожидание холода... Хвататься  за  последние
крошки сна, а потом идти, спешить куда-то...
   Мне чудился промозглый, невиданно унылый путь, блуждание  по  мертвому,
тесному, разделенному на клетки  пространству.  Там  нет  опасности,  есть
только убийственная монотонность работы, когда хочешь спать - и не можешь.
Иначе случится что-то ужасное. День за днем,  год  за  годом,  как  вечный
двигатель... И глаза в темноте комнаты! Я был не один. Кто-то осторожно  и
тихо следил за мной, боясь  обеспокоить  -  следил  по-собачьи,  голодными
глазами. Жизнь его  зависела  от  меня,  только  от  меня.  Я  -  грязный,
отупевший человек-двигатель - был кормильцем,  хозяином  жизни  нескольких
еще более слабых существ. Они ждали меня, когда я возвращался вечером, как
первобытный охотник из джунглей;  они  хранили  мой  короткий  сон,  боясь
кашлянуть в душном воздухе моей конуры... Я чуял их запах...
   Нет, утром все кончилось. Позже мне удалось узнать... Когда-то на месте
моего леса стоял огромный город. Даже сейчас еще археологи  находят  среди
сосен ржавые каркасы домов, обвалившиеся туннели. А в городе жили миллионы
людей. Они рождались, росли, растили свою злость: им не хватало кислорода,
света, простора. Они грызли себя и других, завидовали, строили  иллюзии...
И  работали:  однообразно,  ординарно,  все,  как  один,  из  поколения  в
поколение - сначала мучились, потом привыкали, тупели, рефлекторно  делали
заученные операции. Старели, умирали... В эту ночь я стал одним из них...
   - Ясно, - сказал Вишневский и встал из-за стола. - Вы не  первый  и  не
самый трудный. Дело в том, что у Земли громадное  прошлое.  Его  отголоски
лучше всего слышны в пустынных заповедниках.  Остаются  не  только  ржавые
каркасы - во времени ничего не теряется.  Вы  здоровы,  Иржи.  Это  просто
неизвестный науке вид информации,  так  сказать,  долгосрочная  телепатия,
записанные непонятным кодом чувства и мысли наших предков.
   Он достал из ящика стола небольшую трехмерную фотографию, подал мне.  Я
повертел ее в руках. Фотография изображала  голову  мужчины  средних  лет.
Жилы на его шее были напряжены, как буксирные  тросы,  волосы  ощетинились
над сморщенным лбом, зубы закусили нижнюю губу, словно  мужчина  сдерживал
крик боли... Глаза были светлые, бешеные и вместе с тем молящие.
   - Это один из моих пациентов. Он живет неподалеку от Вислы.
   - Что же это он так?
   - Вы хорошо знаете историю, Иржи?
   - Думаю, что неплохо.
   Валик положил изображение на стол.
   - Лет четыреста назад там был город. И назывался он Освенцим...



   Александр Бушков.
   Кавалерийская былина

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Дождь над океаном". М., "Молодая гвардия", 1990
   ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                                 Брату моего деда, поручику Первой мировой



   ...Но они все равно пытались спасти корабль, эти лысые  от  рождения  и
зеленокожие от рождения ребята с двумя парами конечностей и  двумя  парами
глаз,  они  боролись  отчаянно,  делали  что  могли,  а  потом  делали   и
невозможное. Так уж устроены звездолетчики,  пусть  и  зеленокожие,  пусть
корабль был всего-навсего небольшим чартером,  транспортом  для  перевозки
экзотически