;  веснушчатое
лицо длинное и как бы прогнутое над огромным подбородком; потертая  шляпа,
надвинутая  на  переносицу,  в  рыжих  руках  -  разрядник,   модель   для
Разведчиков. Остальные двое блаженно юны, с  пухом  на  щеках,  и  ничего,
кроме снедающего любопытства, у них в лице не выражается.
   - Откуда мы знаем, кто там у них... - Ястреб явно  проглотил  несколько
злых слов, поджал губы. - Может, как раз женский экипаж.  Если  это  люди,
конечно...
   Поразительно, что человек еще способен так остро  ненавидеть,  подумала
Виола. И может быть, не так уж плохо...  Впрочем,  человек  ли,  в  полном
смысле слова? Аркадия -  одна  из  самых  дальних  галактических  колоний.
Многовековая автономия. Свой, упрямый уклад жизни. Иной путь. Неземной.
   - Дело ваше, верить мне или нет. - Тон Виолы стал нарочито небрежным. -
На запросы с Земли ваш абсолют-транслятор не отвечал, а по радио связаться
я просто не успела, мой катер расстреляли  с  другого  судна,  вероятно  -
вашего... (Протестующий жест долговязого.) Хорошо, не  вашего.  Тем  более
незачем встречать меня как  врага.  Я  здесь  для  того,  чтобы  помочь...
(Ястреб презрительно скривил рот.)  Ладно,  убив  меня,  добьетесь  только
закрытия колонии. Решайте.
   В желтых глазах мелькнуло что-то вроде недоверчивого уважения.  Верзила
подобострастно закивал, юнцы  переглядывались,  не  зная,  на  чью  встать
сторону. Наконец Ястреб дернул плечами - "была не была", - показал сутулую
спину и первым полез в люк.
   Наскоро вырытый блиндаж  помещался  в  конце  низкого  земляного  хода.
Материал - переплавленный грунт  -  придавал  комнате  вид  бурой  лаковой
шкатулки.
   Общий стиль помещения  был  -  поспешность  и  неумение  подражать  как
следует воинственным предкам.  Растрескавшийся  потолок  при  каждом  шаге
сыпал комья на составленные в ряд столы. Хозяйка, полноватая, с  ацтекским
профилем и великолепной иссиня-черной косой, расстилала скатерть,  сердито
гремела тарелками, ревнуя "своих" к красавице из метрополии.
   Виоле подвинули кресло. Приходили суровые усачи и  бородачи,  сваливали
оружие в угол, клали шляпы на стол и  откровенно  уставлялись  на  гостью.
Обед был  готов,  но  есть  не  начинали,  ждали  кого-то,  называемого  в
разговоре "стариком" и "Сократом". Она попросила объяснения происходящего.
"Мы вас не звали, нам Земля в  няньки  не  нужна",  -  огрызнулся  Ястреб;
долговязый шикнул на него и стал рассказывать нечто путаное, помогая  себе
жестами,  изо  всех  сил  стараясь  понравиться.  Мужчины  стали  помогать
рассказчику, перебивать, вспоминать детали.
   Месяц полтора  назад,  по  земному  счету  времени,  дозорные  заметили
большой звездолет, несомый в дрейфе мимо Аркадии. Попробовали связаться  -
не ответил. Заподозрили беду, послали бот. Блудный гигант  обратил  его  в
ничто. Возмущенные аркадцы произвели атаку всем наличным флотом и, на свое
несчастье, кажется, повредили ходовую часть крейсера.  С  тех  пор  дракон
вращается по орбите вокруг Аркадии  -  наибольшее  удаление  двадцать  три
мегаметра -  и  методически  уничтожает  поселки,  сжигает  массивы  леса.
Скромный  флот  колонии  перебит  еще  в  первом  бою,  абсолют-транслятор
взорван, потому-то и Земля не смогла связаться с Аркадией, и Аркадия  была
не в силах вызвать Землю. ("Если б  и  хотела",  -  ввернул  Ястреб.)  Что
думать о корабле-убийце, не  знали,  предполагали  даже  агрессию  чужого,
нечеловеческого разума.
   ...Действительно, кровожадность крейсера представляла  загадку.  Секрет
скрывала и психика аркадцев. Все  они  чуть  ли  не  больше,  чем  смертью
близких, возмущались ущербом, нанесенным лесу, поскольку чувствовали некое
кровное родство с деревьями...
   На все затруднительные вопросы Виола получала  один  ответ:  "Дождитесь
старика, Сократ все растолкует".
   Наконец в комнату вступил человек, действительно напоминавший лобастого
и курносого афинского мудреца. Только он был в пыльных  сапогах,  обвисшем
комбинезоне,  маленьком  кепи  с  зеленым  козырьком   и   с   резонансным
деструктором за плечами.
   Войдя, старик прежде всего стал, кряхтя, освобождаться  от  тяжеленного
деструктора - к  нему  подскочили  помочь,  сняли  широкие  ремни.  Затем,
косолапо ступая, подошел прямо к Виоле, и она  невольно  встала.  Судя  по
архивным видеопленкам и  сеансам  Восстановления,  такие  глаза  бывали  у
землян на закате жизни, когда земляне еще умели стареть. Светлые  озера  в
кратерах морщин, младенчески ясные и  кроткие,  с  насмешливым  блеском  у
самого дна.
   Она ответила на пожатие жесткой, как  корень,  руки  -  "какие  ужасные
вздутые вены, и пальцы теряют гибкость!.."  В  прищуре  старика  мелькнула
насмешка и обида, будто бы он прочел ее мысли.
   Сели.
   Помолчав, Сократ спросил с хорошо спрятанной, мягкой укоризной:
   - Почему Земля вспомнила о нас... именно теперь?  Кроме  того,  как  вы
узнали, что у нас... непорядок?
   - Мы встревожены, поскольку в вашем районе  стала  преобладать  энергия
распада.
   Мужчины перестали галдеть, прислушались.
   - Любая цивилизация, - продолжала Виола, - излучает энергию  созидания,
когда творит и строит, и энергию распада, когда воюет. Наши приборы  могут
найти очаг творчества даже на другом краю Галактики. Так же как и...
   - Язву, да? - сварливо перебил старик.
   При общем нелегком молчании хозяйка раскладывала по фаянсовым  тарелкам
пахучее темное мясо, облепленное травами,  и  ломти  ноздреватого  свежего
хлеба. Пошла по рукам первая бутыль.
   - Ваши часовые чуть не убили меня, - улыбнулась Виола, принимая  полный
стакан. - А может быть, вы просто не любите землян? Мне порой кажется, что
вас мало радует наше вмешательство.
   Старик молча пригубил, потом вдруг поставил  посудину  так  резко,  что
вино разбрызгалось по скатерти.
   - Да не копайтесь вы во мне, ради всего святого! Я же  чувствую,  прямо
пальцами роетесь в мозгу... Любим, не любим, плюнем, поцелуем. Дайте  пять
минут покоя! - К нему быстро вернулась  наивно-хитроватая  беспечность.  -
Вот земляне - вечно спешат куда-то, и других в шею гонят, да!  Несерьезный
народ, суетливый...
   За столом облегченно  засмеялись,  напряжение  было  снято.  Долговязый
через троих полез чокаться с Виолой. Веселились от души,  вроде  бы  и  не
жили второй месяц в бункерах, и  не  стояли  снопом  в  углу  деструкторы,
плазмометы, разрядники...


   Вечером они вышли на поверхность, Виола и  старый  колонист,  именуемый
Сократом. Ясный закат червонным золотом разлился над шапкой  скал.  Старик
галантно и бережно вел Виолу под руку.
   Так и осталось загадкой  родство  аркадцев  с  лесом.  Глубокий  зондаж
выявил некие каналы, уходящие за пределы  личных  психополей.  Куда?  Сами
колонисты искренне считали, хотя и не говорили об этом  вслух,  что  жизнь
каждого из них зависит от состояния одного из деревьев. Это пахло бы  чуть
ли не античной наивностью - мифами  о  дриадах,  рождавшихся  и  умиравших
вместе с  деревом,  -  если  бы  не  каналы,  уводившие  в  область,  пока
неподвластную анализу.
   - Стало быть, стыдно, что приходится зависеть  от  Земли?  Хотите  сами
справиться, даже ценой человеческих жертв?
   Сократ развел руками, снял свое кепи с зеленым козырьком -  гуляя,  они
вступили на кладбище.
   - Есть такой грех, Виола. И еще... честно  говоря,  мы  всегда  боялись
привлекать к себе ваше внимание. Нет, ничем преступным мы не занимаемся...
просто слишком уж непохожи на другие колонии. Слишком, да. - Он подавленно
вздохнул. - Ну, теперь вы нам, конечно,  не  дадите  жить  по-своему.  Вон
какой суровый подход: "ценой, человеческих жертв!"
   Со стариком приходилось  особенно  трудно.  В  отличие  от  большинства
аркадцев, не жаловавших теории, он точно знал, что за нити сращивают людей
с лесом. Знал, но таил, а прощупать его мысли незаметно  Виола  не  могла.
Сократ сразу чуял зонд.
   - Чем же все-таки  непохожи?  -  вкрадчиво,  прилично  месту  действия,
спросила Виола. - Раз уж я здесь, зачем скрывать?
   Он ответил не сразу. Из-под снежных дедморозовских бровей  всматривался
в надписи на обтесанных валунах: "дорогая мамочка... спи с миром...  здесь
покоится... любящие сестры,  жена,  сын".  Под  большинством  камней,  под
ухоженными холмиками в цветах никто не лежал. Условные  памятники,  пустые
гробницы  -  кенотафы   хранили   только   имена   испепеленных   плазмой,
рассыпавшихся в атомную пыль.
   - Вам знакома такая фамилия - Саянов? Жан-Этьен Саянов?
   Виола на губах поймала слова  откровенного  признания.  Саянов  родился
позже, чем она,  но  не  принял  бессмертия,  серии  обновлений.  Это  был
странный, мужественный философ, оригинальный мыслитель, вышедший  в  конце
двадцать  третьего  века  из  движения  "естественников".  Виола   слышала
выступления Саянова, даже участвовала  в  диспутах  по  поводу  его  идей,
отстаивая  противоположную  точку.  Позже  Жан-Этьен  исчез,  вероятно,  в
большом космосе. Сейчас ему было бы... Но  Сократу,  старику  в  девяносто
два, незачем знать возраст Виолы.
   - Саянов? Слышала. Что-то связанное с энергетикой растений?
   -  Шире,  гораздо  глубже  и  шире.  Энергия  резонанса.   Динамическая
первооснова  всего,  что  растет  и  развивается.  Деревьев,  рудных  жил,
вулканических котлов,  рек,  пробивающих  русла.  Саянов  учил,  что  есть
резонанс расширяющейся Вселенной с каждым локальным процессом развития...
   Они забрели в самую  старую  часть  кладбища,  ютившуюся  под  отвесным
утесом, среди чешуйчатых свисающих корней горного леса.  Узловатые  слепые
змеи сползались  по  обрыву  на  поклон  к  тяжелым  плитам  с  вделанными
бронзовыми  кольцами,  настоящим  надгробиям,   скрывавшим   прах   первых
переселенцев и самого чудаковатого основателя аркадской колонии.
   - ...Он  считал,  что  победа  над  индивидуальной  смертью  -  фальшь,
самообман, да. Живое вечно  живо  и  без  ваших  обновлений.  Вы  нарушили
резонанс, искусственно зафиксировав себя на  месте.  Саянов  говорил,  что
нестареющий организм подобен голограмме. Развитие на Земле окончено, скоро
перестанут  рождаться  дети  и  новые  мысли...  Ваши  приборы  перестанут
отмечать созидание, да...
   Виола улыбнулась, ощутив, как что-то щемящее подкатывает к  горлу.  Дух
диспутов, провалившихся в  головокружительную  пропасть  веков.  Пыл  юных
собеседников за столиками.  Ей  было  тогда  уже  под  пятьдесят,  но  она
горячилась  не  меньше,  чем  эти  парни  и  девушки,  радостно  спешившие
зачеркнуть неторопливый, выстраданный опыт отцов. О  эти  хлесткие  фразы,
лихие афоризмы, ракетами взлетавшие над сумятицей московского  кафе-клуба!
А дети рождаются до сих пор, дети  бессмертного  человечества,  ничуть  не
менее горластые и непримиримые, чем те,  за  столиками  с  сухим  вином  и
кофейным мороженым...
   - Поверьте, мы мало похожи на голограммы, - почти нежно сказала она.
   Старик присел на каменную лавку  у  растрескавшейся  стены  с  древними
стихами. Отдышался и спросил тихо, почти торжественно:
   - Кстати, вы не знаете, отчего Саянов покинул Землю?
   - Не знаю, - честно призналась Виола.
   - Как же так? У вас ведь есть Восстановитель Событий!
   ...Забавный старик. Кто такой Саянов для Земли, для Кругов Обитания? Мы
просто не интересовались. У нас сотни звездных колоний, и у каждой -  свой
основатель. Разведчик, ученый, беглец, художник, мечтатель, раб навязчивой
идеи.
   - Я всегда слишком занята и мало бываю на Земле, - сказала Виола.  -  А
Саянова можно понять в выборе  места  для  колонии.  У  вас  действительно
прекрасная планета, я мало видела таких...
   - Верю,  -  ответил  Сократ,  оторвав  взгляд  от  ромашек,  затопивших
подножие стел, и вдруг жестко, неприязненно уставившись на гостью. - Верю,
что Аркадия получше Химеры или той планеты,  где  вы  чуть  не  погибли  и
которую потом назвали вашим именем.
   - Ого, какие сведения!
   - Мы не такие  уж  отшельники,  как  вам  кажется.  Тем  более,  кто  в
Галактике не знает Виолу  Мгеладзе!  -  Голос  старика  стал  ядовитым:  -
Завоевываете наше доверие... Зачем? Доверяйте нам сами, Виола Вахтанговна.
Нет  у  нас  комплексов  неполноценности,  поняли?  Нет!  Никто  здесь  не
позавидует вашей гладкой коже, и буйным кудрям, и белым зубам в триста лет
от роду! Так что давайте будем откровенными...
   - Давайте, - сказала Виола,  сразу  почувствовав  огромное  облегчение.
Щадить каждым словом - изнурительный труд. - Для начала покажите  мне  ваш
дуб, дорогой Сократ. Вы как раз очень нежно подумали о нем.


   ...Перед вылетом  пилот  единственного  на  Аркадии  судна,  маленького
десантного бота образца прошлого  века,  надежно  спрятанного  под  толщей
скал, объяснился Виоле в любви.
   Это был пахнущий молоком, черноволосый, румяный, широкоплечий  молодец,
один из тех  юношей,  что  встречали  Координатора  вместе  с  ястребом  и
долговязым. Брови у него  срослись  летящей  ласточкой.  Молодец  имел  на
редкость чистое  национальное  происхождение  и  носил  имя  Хорхе  Эредиа
Муньос. Уверения Сократа в том,  что  "никто  не  позавидует",  и  его  же
призывы к откровенности пропали втуне. Поразмыслив, возраст и  возможности
Виолы от аркадцев все же скрыли. И Хорхе трепетал, полагая, что прекрасной
гостье не меньше двадцати  пяти  и  видывала  она  не  таких  мужчин,  как
восемнадцатилетний  аркадский  пастушок.  Ибо   пилот   Муньос,   лишенный
возможности летать, воистину пас овец, стриг  руно  и  в  свободное  время
высекал из камня. Вырубив бюст Виолы, он не успокоился. Частенько  плакал,
обнимая _свое_ дерево, ровесницу-акацию, и акация успокаивала Хорхе  гулом
ветра в шатре  кроны,  неслышным  звоном  растущих  побегов,  таинственной
работой корней и листьев.  Проспав  ночь  перед  ответственным  вылетом  в
обнимку с зеленым, цветущим двойником, он поднялся на рассвете с  пылающей
головой, переполненной токами древесного поля, и сумел преодолеть робость.
   Поджав длинные ноги - предмет черной зависти женщин поселка,  -  гостья
сидела на рыхлом поваленном стволе великана-ясеня, своего ровесника, давно
рухнувшего от старости и теперь дававшего приют губчатым грибам,  муравьям
и змеям. А Хорхе все говорил, сидя  у  ног  Виолы.  Хорхе  прикрывал,  как
птица, тонкие смуглые веки, и смущенный басок его  ломался,  мечась  между
криком и шепотом:
   - У нас,  когда  двое  полюбят  друг  друга...  они  выбирают  деревья,
растущие рядом, и деревья знают, что их выбрали  влюбленные...  сплетаются
ветвями, срастаются навеки!  Возле  моей  акации  стоит  чудесная  молодая
сосна, она темная и стройная, как ты. Я подарю ее тебе, ты увидишь...  Это
такое счастье - обнимать свои деревья и смотреть при  этом  друг  другу  в
глаза! Нет, не читаешь мысли  другого  -  просто  двое  становятся  единым
существом, у двоих возникает одна мысль, одно чувство...
   Она слушала,  улыбаясь  задумчиво  и  немного  лукаво,  так,  чтобы  не
подавать и не гасить  надежды.  Слушала,  всерьез  жалея,  что  не  сможет
пробыть даже сутки рядом с этим страстным и чистым мальчиком.  Потому  что
предчувствие не обещало мальчику и нескольких часов жизни.
   Виола не отвела  взгляд  от  Хорхе,  не  изменила  выражения  лица,  но
обратилась к внутреннему отсчету секунд и поняла, что надо спешить. Орбита
крейсера склонялась к нужной точке.
   "Гуманность - это когда один погибает, чтобы жили многие", -  вспомнила
она фразу, так поразившую ее в детстве. И положила руку на плечо Муньоса.
   - Ты такой счастливый. Ты пилот, и скульптор, и  поэт,  -  тебе  многое
дано, а я всю жизнь только летала, летала... Видишь, прилетела. К тебе...
   Вздохнув, она внезапно наклонилась, обвила рукой  шею  Хорхе  и  крепко
прижалась губами к его губам. Ошарашенный, он не сразу ответил на поцелуй.
   - Пора, - сказала она, вставая и ласково увлекая его за собой.


   План был элементарен, как древние  военные  хитрости.  План  родился  у
Виолы внезапно, когда они с Сократом покидали кладбище.
   Застигнутый врасплох предложением показать дуб, старик поначалу насупил
брови, а затем, как всегда после  приступа  дурного  настроения,  беспечно
махнул рукой:
   - Ну ничего от вас не скроешь!.. Пойдем, пойдем к моему братцу.  Только
не сейчас, а то солнце садится и крейсер будет скоро пролетать над  нашими
местами. Учует нас на поверхности и выстрелит.
   - Значит, он стреляет только по живому? - быстро спросила Виола.
   - Да, по людям или по лесу. Как будто знает, что мы связаны...  Видите,
кладбище целехонькое, тут ему делать нечего, да...


   Обогнув планету, бот пролетел над терминатором - размытой границей  дня
и  ночи.  В  ночной  половине  мерцало  багровое  расползающееся  пятно  -
колоссальный лесной пожар. Там проплывал крейсер, стремясь к  неизбежному,
рассчитанному Виолой сближению.
   Крошечное суденышко, исправно ведомое Муньосом, тоже шло с  выключенным
двигателем по орбите вокруг Аркадии. Бог  притворялся  пустым  и  терпящим
аварию. Виола полностью блокировала психополе вокруг себя и Хорхе, а судну
приказала подавать автоматический сигнал бедствия.
   Любой нормальный звездолет с нормальным экипажем давно  откликнулся  бы
на зов о помощи - опустил бы собственный бот или захватил аварийное  судно
силовым каналом. Но крейсер, невидимый, с  погашенными  огнями,  с  каждой
секундой становился  ближе  на  пятнадцать  километров  -  и  молчал.  Еще
немного, и корабли разминутся на перекрестке орбит.
   Вот он, точно выбранный миг! Успокоив дрогнувшее  сердце,  Виола  левой
рукой подала нетерпеливый знак Хорхе. Ожил бот, забил радужным сполохом на
корме, как рыба хвостом, и двинулся навстречу темному дракону.
   Теперь надо было нанести удар. Парализовать  всех  на  борту  крейсера,
пока они не спохватились, что бот внезапно "ожил" и обзавелся экипажем. Но
сначала - настроиться на биоизлучение чужой жизни.
   Виола, как положено, замедлила  собственное  время  и  сосредоточилась.
Палец Хорхе  медленно,  как  усик  вьюнка,  полз  по  зеленому  квадратику
биопанели, на самом деле пилот  лихорадочно  разыгрывал  мелодию  сложного
маневра.
   Спустя десятую долю секунды она поймала частоту.
   И впервые с тех пор, как более ста лет тому назад  техника  перестроила
ее восприятие, не поверила себе.
   Нежное,  как  у  новорожденных,  чуть  теплящееся  психополе.   Слабая,
временами замирающая рябь  неосмысленных  импульсов.  Ни  огненной  пляски
порывов и настроений, ни строгих повторяющихся волн рассудка. Под рябью  -
спокойно мерцающий фон. Лениво, сонно шевелятся  дряблые,  плохо  развитые
органы. Сокращаются сосуды, принимая извне порцию питательных веществ. Два
центра  дремлющей  полужизни.   Двое   упакованных   в   силовые   коконы,
искусственно питаемых крейсером. Болезнь? Летаргия?
   Раздумывать было некогда.
   Пиратский  крейсер  -  биомашина  высшей  сложности,  живая,  мыслящая,
способная к любой форме ухода за экипажем - наверняка одного возраста с ее
погибшим катером. Стало быть, крейсер подчинен единому психокоду Звездного
Флота.
   Виола отчетливо произнесла формулу, состоявшую из цифр, слов и образных
представлений, и крейсер ответил по уставу.
   Ровный бесцветный голос проговорил в  ее  уме,  как  те  странные,  без
внешнего звука голоса, что  иногда  окликают  нас  по  имени  или  бросают
короткую фразу; пращуры считали такой зов недобрым предвестием...
   Тогда Виола отдала приказ. Поскольку тот, кто знал психокод флота,  мог
приказывать кораблю _без хозяина_. Произвести  торможение,  открыть  трюм,
впустить бот.
   ...Вряд ли Хорхе Эредиа Муньос владел аутотренингом, не говоря  уже  об
управлении субъективным временем. Не далекая ли акация помогла ему увидеть
ближайшее будущее и мгновенно изменить ход событий?..


   Тогда,    возле    дуба,    кряжистого,    узловатого,    как     бедро
натурщика-каменотеса; возле дуба, смягченного в своей  гранитной  косности
лишь салатовым  поздневес