т, а то  доходит  до
нее, как до жирафа.
   - Так это вы меня... туда хотите направить?
   - Сугубо добровольно, -  сразу  оградился  инспектор  и  даже  мясистую
короткопалую ладонь перед собой выставил.
   - А какие же у меня такие способности? Я же не  историческая  личность.
Хотела киноактрисой стать, да ведь это дурь одна, правда?
   - У кого как, - примирительно сказал инспектор. - У  вас  -  завышенная
самооценка, детское  тщеславие.  Но  если  хотите  знать,  почему  вы  нас
интересуете, пожалуйста: вы - одна из самых красивых и здоровых девушек на
Земле. Вы уникальны в смысле  здоровья.  А  что  касается  способностей...
Помимо способности основать род с великолепной  наследственностью,  у  вас
есть иные таланты, которые на Земле, пожалуй, не раскроются. Я бы мог даже
сказать, кем вы станете, но у вас, людей, нет еще такой специальности.
   - А вы что, там жить не можете без этой специальности?
   Профессиональное терпение гостя было безграничным. Неизменным  журчащим
голосом он разъяснил:
   - Не мы, а вы. Вы не сможете быть  по-настоящему  счастливой,  если  не
реализуетесь как творческая личность. Я знаю, о чем вы сейчас думаете,  но
имейте в виду: удачный брак, забота о детях - все это никогда не  заполнит
пустоты. Вы будете мучиться, не понимая отчего, и мучить других.
   Инспектор и Таня за столиком, неподвижно  подвешенные  над  вращающейся
планетой, видели теперь, как великая река, выкатившись  в  горные  ворота,
разветвляется пышной дельтой. Сеть  рукавов  и  протоков  сверкала  медью,
острова вздымались шапками белокурого цветущего леса. Наискось промчалась,
вспугнув колонию розовых птиц, гигантская радужная бабочка.
   После альтруистического разъяснения гостя пришло  Тане  в  голову,  что
дело нечисто. Наверняка инспектором - или пославшими его - движут какие-то
соображения личной  выгоды.  Одна  эта  Танина  мысль  совсем  очеловечила
инспектора, которого девушка так и не научилась воспринимать  отдельно  от
шутовской оболочки. Она осмелела и спросила с издевкой:
   - Значит, из чистого сочувствия нас  переселяете?  Жалко,  чтобы  такие
красивые да талантливые - да вдруг мучились?
   - Да, мы вам сочувствуем. Но Служба евгеники, конечно, преследует  свои
цели. Вы имеете право знать о них.
   "Так я и думала!"
   - Странно. Почему вы не говорите, что я не пойму этих целей?
   - Извольте быть серьезней. Решается вся ваша жизнь.
   - Разве я приглашала вас решать ее?
   Он засмеялся. В глазенках гостя означились веселое  удивление  и  некая
гордость. Так смеялся и смотрел отец, когда Танюша восьми лет от  роду  по
собственной воле выучила  и  отбарабанила,  стоя  на  стуле,  чуть  ли  не
половину "Шильонского узника". И тогда, и теперь особенно стало обидно.
   - Видите ли, мы считаем, что знаем лучше вас самих, _что_ вам нужно для
счастья. А наш интерес вот в в чем. Индивид, выросший морально и физически
здоровым в трудных условиях несовершенной культуры...  с  ее  замусоренной
природой,  нервозным  ритмом  жизни,  низким  еще  процентом   творческого
труда...  такой  индивид  дает  более  ценные  и  стойкие   наследственные
качества,  чем  селекционированный,  искусственно  избавленный   от   всех
недостатков. Например, отборные земляне, попав в оптимальный режим,  дадут
через десяток поколений расу, не  менее  талантливую  и  совершенную,  чем
старые мыслящие виды, развивавшиеся миллионы лет без евгенического отбора.
Я   думаю,   что   в   Галактике   найдется   достойное    место    новому
суперчеловечеству...
   Таня поняла разве что треть сказанного, но чутьем  уловила  главное  и,
решив обижаться по всем правилам, тихо, угрожающе спросила:
   - Значит, на племя выкармливаете? Рабочую скотинку для своей Галактики,
да еще скороспелую?
   - Зачем же огрублять? В _чисто_ практических целях мы создаем популяции
биороботов с любыми заданными свойствами...
   - Да, заданными! А мы, может, еще и сюрпризом каким-нибудь порадуем?
   - Ах, какая вы недоверчивая, - сказал инспектор, но  в  лице  его  и  в
голосе словно что-то погасло. - В конце концов вы-то  будете  счастливы  в
новом мире, вечно молоды, возможно - бессмертны!
   Не только гость угасал: знакомым пасмурным сиянием подернулись  за  его
спиной легкие фиолетовые, подобные тонконогим бокалам и вставшим  на  дыбы
кузнечикам, немыслимой высоты  здания  между  дельтой  и  ярким  бронзовым
морем. Здания, окутанные роями мерцающих машин-бабочек.
   Закадычная подруга Юля говорила, что когда Межуева  срывается  с  цепи,
остальным лучше сразу прятаться под стол.  Нынче  охватила  Татьяну  такая
отчаянная, бессильная, детская злость - ну разодрала бы в клочья рожу  эту
склеротическую, плохо выбритую, с закисшими уголками глаз!
   - Отборные земляне, значит? Породистые? А мать моя, все  силы  на  меня
вымотавшая, на отца, десять лет к  постели  прикованного,  -  она  уже  не
отборная, да? Вы же туда не возьмете  рухлядь  старую,  пускай  себе  одна
остается, без меня, с ума сходит, подыхает, все равно  бесперспективная...
А Валерочка тоже - ну вы же все знаете, вы и про него знаете, - и  у  него
две сестры младших, он их не бросит, даже если вы его захотите взять, а вы
не захотите, потому что он некрасивый и наследственность плохая!
   - Привязанности отбывающих и остающихся можно стереть, - быстро сообщил
инспектор, темнея лицом. Чужой пестрый мир исчез, белесое ничто обняло  со
всех сторон. Гость не сделал ни одного движения,  но  Таня,  боровшаяся  с
первыми слезами,  могла  бы  поклясться,  что  он  невообразимым  способом
посмотрел на некие свои часы. Возможно, внутренние.
   - Я понимаю, стереть - это вам раз плюнуть. Чтобы мы были беспечные, ни
о чем не помнили. А то разнервничаемся, и опять же  гены  испортятся,  или
что там у нас...
   Вытекли-таки слезы, размыли краску, и жгло нестерпимо левый  глаз.  Она
хотела еще много и гневно сказать. Что  вся  Земля  будет  себе  страдать,
проходить жестокую  биографию  самостоятельно,  без  благодетелей,  и  это
просто  бессовестно  со  стороны  "отборных"  беглецов  -  бросать  родную
планету, когда она еще такая  молодая  и  неблагоустроенная.  А  если  мы,
"отборные", действительно можем так много хорошего, то тем более преступно
отнимать у Земли лучших, обессиливать человечество. Тут  уже  сама  Служба
евгеники  неблаговидно  выглядит  -  грабительски.  И  еще:  они  там,   в
Галактике, очень переоценивают мрачность земной жизни,  и  совершенно  зря
напялил инспектор тело забулдыги  как  типичный  человеческий  облик.  Ей,
Тане, только девятнадцать лет, и  хороших  людей  вокруг  ой  как  немало.
Обойдется Межуева без добрых дядей с тридевятой звезды.
   Все это хотела высказать Танюша, но сформулировать не смогла,  и  слезы
остановить было затруднительно: так почему-то стало жаль маму, и  недотепу
Валерочку, и всю Землю, которую  эти  снобы  так  презирают.  Одно  смогла
выдавить, прижав к глазам платок:
   - Извините, мне умыться надо... И в зале, наверное, уже беспокоятся. Мы
столько сидим тут с вами...
   Был грустный, далекий ответ:
   - Нет, не беспокоятся. Время для нас остановлено. Вы вернетесь  обратно
в тот момент времени, когда впервые увидели меня.
   - И опять увижу?
   - Нет, все забудете.
   - Спасибо, я так и хочу.
   - Мы предлагаем  только  один  раз,  Татьяна  Сергеевна.  Больше  я  не
вернусь. Счастье, бессмертие, вечная молодость.
   - Ой, как глаз болит! Я хотела... хотела только посмотреть, какой вы на
самом деле, как у себя дома, но не могу открыть.

   ...Дя-адя Ваня, веселый наш чудак!
   Без дяди Вани мы ни на шаг...

   Один из парней, в форме института  гражданской  авиации,  потащил  свою
девушку танцевать,  та  шутливо  отбивалась.  Их  третий  товарищ,  чем-то
похожий на Валерочку, еще  раньше  отправился  искать  себе  партнершу  за
чужими столами.
   Танюша собирала остатки салатов мясных и заливного языка, поглядывая на
пустой четвертый стул и гадая, кого еще бог пошлет до конца  смены.  Плана
не было и в помине, новенькие туфли натерли ноги, и вообще  она  почему-то
чувствовала себя подавленной, как будто  ее  только  что  оскорбили.  Даже
сердце щемило.



   Андрей Дмитрук.
   Скользящий по морю жизни

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Ночь молодого месяца". М., "Молодая гвардия", 1983
   ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Перед рассветом 14 мая 19... года "ночные люди"  из  магической  общины
Пра Бхата, уже потрясшей страну невиданными злодеяниями, захватили одну из
важнейших стратегических ракетных баз. Одетые в черные шелковые  халаты  и
маски лемуров, смертники вороньем обрушились на ограду.
   Повторяю, база была одной из важнейших. "Аякс",  в  просторечии  "спейс
фортресс", космическая крепость, - вы слышали об  этом  драконе  последних
лет перед разоружением?  В  его  брюхе  притаился,  сжавшись  до  размеров
железнодорожной цистерны, радиоактивный пустырь чуть поменьше Бельгии.
   Дерзкий  захват  представлял  особую  опасность  по  причине  автономии
пускового устройства. Несколько таких "самостоятельных" шахт построили  на
случай гибели центрального пульта в министерстве обороны...
   Пра Бхат, потомок выходцев из Южной Азии, называвший себя  "воплощением
Шивы", держал членов секты под настоящим гипнозом. Хором скандируя  тексты
мантр, они бегом пересекли границу электронного контроля. Трелями  зашлись
пулеметы, но и падая с гордой улыбкой на устах,  будущие  святые  успевали
включать под халатами кумулятивные петарды...
   Ворвавшись  через  свежие  проломы  ограды,   "ночные   люди"   сменили
супертермит на кривые ритуальные ножи с резными рукоятями слоновой  кости.
Жизнь сохранили только персоналу командного пункта. "Ночные люди"  согнали
солдат и офицеров к главной панели управления и держали их там,  покалывая
для острастки. Ракшас, то есть начальник отряда, связался по радио  с  Пра
Бхатом,  а  тот  из  своего  логова  в  заброшенном  тоннеле  метро  -   с
президентским дворцом.
   Под угрозой  атомного  удара  по  столице  президенту  было  предложено
освободить из тюрем всех осужденных членов  секты  и  самому  явиться  для
переговоров  к  "воплощению  Шивы".  Президент  попросил  шесть  часов  на
размышление. Пра Бхат дал ему один час.
   Мгновенно было созвано селекторное совещание.
   Командующий военно-воздушными силами  заявил,  что  хранители  "Аякса",
видимо, не успели вскрыть конверт "ноль" - а может  быть,  успели,  но  не
смогли выполнить инструкцию. Оборудование шахты пока в целости. Президенту
подобает крайняя оперативность; нужно небольшое время,  чтобы  подготовить
ракету к пуску, и это  время  уже  идет.  Лично  он,  генерал,  предлагает
накрыть базу с воздуха.
   Министр юстиции побеспокоился о персонале.
   Генерал ответил, что фанатики вряд ли оставили кого-нибудь в живых.
   Министр  высказал  сомнение.  Самостоятельно  сектанты  не   осуществят
запуск: кто-нибудь им поможет, хотя бы и под пыткой.
   Генерал напомнил, что малая кровь предпочтительнее гибели столицы.
   Госсекретарь опасался обстрела базы. "Аякс", даже взорвавшись в  шахте,
может выбросить радиоактивную тучу, губительную для ближайших городов.
   Кабинет президента огласился бурным спором.  Выиграл  командующий  ВВС,
доказавший, что обстрел уничтожит только  электронику  и  коммуникации,  а
больше ничего и не надо.
   Президент,  очень  не  хотевший  военных  действий,  заикнулся  было  о
переговорах. Тут уже на главу государства разом набросились все телефонные
голоса:  его-де  возьмут  заложником,  а  шантаж  с  помощью  "Аякса"   не
прекратится, и  страна  станет  вотчиной  "воплощения  Шивы",  начинавшего
карьеру вышибалой в курильне опиума.
   На двадцать четвертой минуте совещание закрылось. Командующий  авиацией
выслушал краткое распоряжение своего верховного начальника.
   ...Надо полагать, Пра Бхат предвидел возможность такого  ответа.  Когда
над  ближайшим  к  базе  военным  аэродромом  встала  дымная  пятерня   со
стремительно удлиняющимися пальцами, "спейс фортресс" уже  была  готова  к
старту.
   Громовые молоты ударили по приморской степи  севернее  базы,  затем  по
бетонным дворам. Белыми фонтанчиками зарябил  окрашенный  восходом  залив.
Пять ракетоносцев, обескураженно ревя, как по невидимой горке скатились  к
горизонту и стали там разворачиваться для нового захода.
   Говорят, один из программистов умер, искромсанный ножами, но так  и  не
согласился  выстроить  траекторию,  называвшуюся  "овермун",  от  базы  до
столицы. Другой все-таки  произвел  стартовые  расчеты.  Навеки  останется
неизвестным: то ли мысли офицера спутались от боли, то ли нарочно  передал
он машинам такую программу...
   Будем считать, что нарочно. Давайте думать о человеке хорошо.


   Смена у Алексея Гурьева получалась на диво  спокойная.  Ни  звонков  из
Главной диспетчерской, ни срочных грузов,  ни  вздорных  дальнорейсовиков,
свихнувшихся  от  многодневного   одиночества   в   кабине   и   требующих
"немедленной, вы слышите, - немедленной" техпомощи и отправки на Землю.
   Алексей даже  позволил  себе  минут  сорок  поболтать  с  Вероникой  по
служебному коду -  а  более  напряженное  время  такая  забава  стоила  бы
выговора. Как всегда, говоря со станции, он искренне тешился тем,  что  на
каждую его фразу Ника отвечает не тотчас, а  запаздывая  на  пару  секунд.
Радиосигналу нужно ощутимое время, чтобы пройти  сотни  тысяч  километров.
Вопреки  пылкому,  порывистому  характеру  подруги   казалось,   что   она
обдумывает свои слова.
   Когда наконец было переговорено  обо  всем  на  свете,  когда  Ника  до
мельчайших подробностей описала погоду в Томске, поведение кота Митрича  и
туалет,  в  котором  она  отправится  на   встречу   выпускников   родного
экологического учцентра, Алексей почмокал в микрофон, высказал ревность  к
Никиным коллегам-экологам и, дождавшись ответного чмоканья, отключился.
   Сделав несколько приседаний, он вышел через шлюз  на  обзорную  палубу.
Картина  привычно  завораживала  простором,  сиянием   и   неподвижностью.
Серебряный  купол  ныне  пустующего  профилактория  под   ногами,   далеко
вынесенный в пропасть  елочный  шарик  топливного  резервуара,  затененный
изгиб кольца ремонтных причалов. А кругом россыпи бездны, алмазная  крупа,
напоминающая  о  средневековых  космогониях:  тысячекратно  продырявленный
бархатный шар, впускающий снаружи  лучи  рая.  Совсем  рядом  -  выеденный
ломоть Луны, ржавым цветом похожий на ветхие фотографии. Он, Алексей, один
на  спутнике,  начиненном  автоматами;  и  он  в  центре  шара,  в  центре
вселенной.
   Обернувшись, долго созерцал над  собой  бирюзовую  вспененную  Землю  -
словно океан по законам невесомости свернулся в чудовищную каплю.  Хорошо.
Из других положений станции можно видеть только скупой серп или лоснящийся
бок, а то и вовсе упереться в черноту "новоземлия".
   Спину царапнул зуммер. Пришлось  вернуться  в  кресло,  подвижное,  как
розовый язык, оно изменяло  форму  при  любом  движении  сидящего,  всегда
облегая тело.
   Сигналила, проходя Внутренний Пояс со стороны Луны, флотилия транзитных
грузовозов.  На  сводном   табло   бежали   золотом   по   черному   знаки
автоматического рапорта: количество судов  -  шесть,  тип  -  термоядерный
сухогруз СТ-088, строй кильватерный, режим торможения. Интервал,  скорость
- все в пределах нормы. Груз - метано-аммиачный лед,  самородные  металлы,
почта с Плутона и Юпитера. Заправка, естественно,  не  требуется,  ремонта
тоже не просят. Вполне обычное прохождение флотилии грузовиков из колоний.
   Левой рукой  Гурьев  коснулся  биопанели,  чтобы  компьютер  подтвердил
командиру флотилии прием рапорта, правой -  через  другой  квадрат  панели
предупредил  Землю-Грузовую  о  подходе   судов.   Жест   был   привычным,
машинальным,  как  приглаживание  волос.  Глаза  диспетчера  блуждали   по
видеоблоку, а мысли - по устью речонки Ушайки, то  есть  именно  там,  где
всего каких-нибудь десять дней  назад  Ника  сразу  после  рывка  потеряла
водную лыжу, но ухитрилась не упасть, а пересечь в балетном  пируэте  чуть
ли не всю Томь. Быстро  заканчивается  отпуск,  но  еще  быстрее  тускнеют
воспоминания, как будто уже прошли годы.
   На экране локатора луч развертки рисовал ползущую световую  гусеницу  -
флагманское судно. Гравиприемник показал размытый  овал  с  алым  центром,
тускнеющий до темно-вишневого и черного. Видеокуб обладал наименее  острым
зрением - в нем билась, разгоняя  вязкую  темноту,  бабочка  термоядерного
"факела".
   Теперь  оставалось  лишь  проследить,   чтобы   все   шесть   "гусениц"
благополучно  миновали  Внутренний  Пояс  и  были   приняты   диспетчерами
дежурного космодрома Земли-Грузовой. Конечно, устав есть устав, но с этим,
право же, легко справилась бы любая из почти живых машин станции. Алексей,
имея натуру непоседливую,  часто  удивлялся:  зачем  на  станциях  Поясов,
хороводами кружащих вокруг Земли, сохраняют диспетчеров?  Да  еще  нередко
таких, как Гурьев, практикантов-преддипломников пилотских  школ.  Подумать
только: двадцати-двадцатидвухлетних парней и девушек, бредящих субсветовой
разведкой, заставляют провожать и  встречать  сухогрузы,  танкеры,  баржи,
вести  станционный  журнал,  клянчить  у  Главной   диспетчерской   лишнее
планетарное горючее  и  внушать  какому-нибудь  озверевшему,  разбивающему
кулак о пульт навигатору с Нептуна,  что  дезактивация  займет  всего  три
часа, а пока можно посмотреть мультфильмы.
   В такой практике больше  пустой  муштры,  чем  пользы.  Дескать,  учись
терпению,   аккуратности,   учись   дотошно   исполнять   самые    скучные
обязанности... Нечто патриархально-старообрядческое, из романов о дремучих
скитах чудилось Алексею в диспетчерской практике.
   Пусть привычные глаза следят за гусеницами, мерно прогрызающими ходы  в
листе локатора, - память может вернуться к  реке  Томи,  к  ломящему  зубы
холоду воды, струнному оркестру сосен; к  Нике,  тормошащей  среди  камней
лукавого увальня - щенка лайки.
   ...Он по-детски протер глаза кулаками. Шестой сухогруз не был  одиноким
на экране. Под углом к  его  непреклонному  курсу,  явно  отставая,  бежал
продолговатый светляк.
   На станциях  любят  пощекотать  себе  нервы  россказнями  о  локаторных
призраках, якобы  заставляющих  диспетчеров  гоняться  за  несуществующими
судами, а пилотов - подчас и гибнуть в погоне. Но светляк призраком не был
- либо врал весь видеоблок. Гравиприемник показывал нечто вроде  наклонной
восьмерки с двумя алыми центрами - нижний побольше.  Причем  восьмерка  на
глазах  сжималась  в  пузатую  гитару.  Блуждающий  камень,  что   ли,   -
здоровенный космолит, почему-то не расстрелянный на Внешнем Поясе?
   Ответ пришел прежде,  чем  пальцы  Алексея  успели  коснуться  квадрата
анализаторных устройств. Смоляной видеокуб, где тонула, мерцая все слабее,
увязшая бабочка шестого судна, озарился  новой  вспышкой.  Стреляя  синим,
вплыла оса чужого "факела".
   Вот уж этого просто не могло быть. Никак. Ни  одно  из  судов  Системы,
будь  то   аннигиляцнонный   великан   межзвездник,   рейсовый   грузовоз,
обслуживающий колонистов, пассажирский лайнер с оранжереей  и  танцпалубой
или парусная баржа, набитая приборами космофизиков, -  ни  одно  судно  не
прошло бы без рапорта мимо диспетчерской станции. Дисциплина командиров  и
экипажей здесь ни при чем: так запрограммированы все -  без  исключения  -
судовые машины.
   Корабль с погибшей командой и испорченной биоэлектроникой?  Но  кто  же
тогда управляет двигателем?
   Давно  миновал  сумбурный   двадцатый   век,   удивительно   сочетавший
практицизм    с    расцветом     религий     и     суеверий;     окончился
сентиментально-рассудочный двадцать первым - никто