Сэмюэль Р. Дилени 
   Нова 
 
   Перевод С. Монахова
   Глава первая
   (Созвездие Дракона. Тритон. Геенна-3. 3172 год)
   - Эй,  Мышонок!  Сыграй-ка  что-нибудь,  -  крикнул  от  стойки  один  из
механиков.
   - Так и не взяли ни на один корабль? -  поинтересовался  другой.  -  Твой
спинной контакт того и гляди заржавеет. Идти, выдай номер!
   Мышонок перестал барабанить пальцами по краешку стакана. Он уже собирался
сказать "нет",  но  его  губы  неожиданно  произнесли  "да",  и  он  тут  же
нахмурился. Взгляды механиков тоже стали недовольными.
   Это был старик.
   Это был крепкий человек.
   Руки Мышонка схватились за край стола, и  человек  качнулся  вперед.  Его
бедро шаркнуло по стойке, носок ноги зацепил ножку стула, и  тот  отлетел  в
сторону.
   Старый, крепкий и, как еще заметил Мышонок, слепой.
   Он покачивался перед столом Мышонка. Его рука поднялась, и  желтые  ногти
коснулись щеки парня.
   - Эй, парень!
   Мышонок вглядывался в его глаза за тяжелыми, мигающими веками.
   - Эй, парень! Ты знаешь, как это выглядело?
   Должен быть слепым, -  подумал  Мышонок,  -  ходит,  как  слепой:  голова
вытянута вперед. А его глаза...
   Человек уронил руку, нащупал стул и пододвинул его к себе.
   Стул скрипнул.
   - Ты знаешь, как это выглядело, как это ощущалось, как это пахло, а?
   Мышонок покачал головой, и пальцы опять коснулись его щеки.
   - Мы возвращались, парень, имея слева три сотни солнц Плеяд,  сверкающих,
как россыпь драгоценных камней, и абсолютную черноту - справа.  Корабль  был
мной, а я - кораблем. Вот  этими  разъемами,  -  он  коснулся  контактов  на
запястьях, - я был связан с управляющим устройством паруса. Потом, -  щетина
на его подбородке поднималась и опускалась в такт словам, - из тьмы -  свет!
Он был всюду, он слепил наши глаза, мы словно находились внутри аннигилятора
и не могли пошевельнуться. Это выглядело так, будто вся Вселенная взорвалась
в неистовом порыве! Но я же не мог отключить свои чувства!  Я  не  мог  даже
отвернуться! Все цвета, которые только  можно  представить,  переливались  и
искрились вокруг. Прогнав мрак. И  еще  -  стены  пели!  Магнитная  индукция
заставляла их вибрировать, и корабль был полон скрежета и стона...  А  потом
стало ухе поздно: я ослеп, - он  откинулся  на  спинку  стула.  -  Я  ослеп,
парень! Но это забавная слепота: я могу видеть  тебя.  Я  глух,  но  понимаю
большую часть того, что  мне  говорят.  Обонятельные  центры  в  моем  мозгу
мертвы, и я не ощущаю вкуса пищи, - его ладонь легла на щеку Мышонка. - Я не
могу понять, какая у тебя  кожа  -  большинство  осязательных  центров  тоже
мертво. Моя ладонь не ощущает, чего она касается: гладкой кожи или щетины, -
он засмеялся, и стали видны его желтые зубы и ярко-красные десны. -  Что  их
говори, а Дэн ослеп забавным  образом!  -  его  рука  скользнула  по  куртке
Мышонка и уцепилась за шнурок за ней. - Да,  забавным  образом!  Большинство
людей слепнет в темноте, а у меня перед глазами огонь. Там,  в  черепе  -  -
съежившееся солнце. Свет хлещет мою сетчатку, вспыхивает радугой и заполняет
каждый уголок мозга. Вот что у меня теперь перед  глазами.  А  тебя  я  вижу
частями. Ты - солнечная тень на фоне всего этого ада. Кто ты таков?
   - Понтико, - представился Мышонок, в голос его заскрипел, словно рот  был
набит шерстью и песком. - Понтико Провечи.
   Дэн поморщился.
   - Твое имя... Как ты сказал? С головой у меня тоже не все в порядке.  Там
у меня как будто хор голосов, орущих мне в уши двадцать шесть часов в сутки.
Это все нервы. С тех пор, как взорвалась эта звезда,  они  посылают  в  мозг
сплошной грохот. Вот почему я слышу тебя, как если  бы  ты  кричал  в  сотне
ярдов от меня, - Дэн закашлялся и откинулся на спинку стула. - Откуда ты?  -
спросил он, вытерев губы.
   - Отсюда, из созвездия Дракона, - ответил Мышонок. - С Земли.
   - С Земли? Не из Америки? Ты жил в маленьком беленьком домике на тенистой
улочке, а в гараже у тебя стоял велосипед?
   Да, подумал Мышонок, и слепой и глухой.
   Речь у Мышонка была правильной, но акцент он скрыть и не пытался.
   - Я... Я из Австралии. Из белого домика. Я жил под Мельбурном. Деревья. И
велосипед у меня, был. Но все это было давно.
   - Давным-давно, не так ли, парень? Ты знаешь Австралию? Это на Земле.
   - Бывал проездом, - Мышонок  ерзал  на  стуле,  прикидывая,  как  бы  ему
смыться.
   - Да, так все и было. Но ты не знаешь, парень, и не можешь знать - каково
это: коротать век с Новой в мозгах, вспоминая Мельбурн, вспоминая велосипед.
Как ты сказал, тебя зовут?
   Мышонок покосился налево, на окно, потом направо, на дверь.
   - Я не могу вспомнить -  это  солнце  все  вышибло  из  головы.  Механик,
слышавший весь разговор, отвернулся к стойке.
   - Ничего не могу больше вспомнить.
   За  соседним  столиком  темноволосая  женщина  и  ее  спутник,   блондин,
тщательно изучали меню.
   - Меня послали к докторам! Они сказали, что если перерезать зрительные  я
слуховые нервы, отключить  их  от  мозга,  то  грохот  и  сияние  в  мозгах,
возможно, прекратятся. Возможно! - он поднес руки к лицу. -  А  эти  силуэты
людей, которые я пока еще вижу - они тоже исчезнут? Имя! Скажи мне свое имя!
   Мышонок давно уже держал наготове фразу:
   - Извиняюсь, но мне уже пора.
   Дэн закашлялся, закрывая уши руками.
   - А, это был  свинячий  полет,  собачий  полет,  полет  для  авантюриста.
Корабль назывался "РУХ", а я был киборгом капитана Лока фон  Рея.  Он  повел
нас, - Дэн перегнулся через стол, - чуть ли, - его  большой  палец  коснулся
указательного, - чуть ли не в  самый  ад!  И  привел  обратно...  Он  сделал
достаточно для того, чтобы любой мог проклясть его и этот  чертов  иллирион!
Любой, кто бы он ни был... - Дэн закашлялся, голова  его  затряслась.  Руки,
лежащие на столе, подергивались.
   Бармен оглядел зал. Кое-кто из посетителей знаком требовал выпивки.  Губы
бармена недовольно поджались, но сразу же расслабились, и он только  покачал
головой.
   - Боль, - Дэн поднял голову. - После того, как поживешь вот так некоторое
время,  боль  исчезает,  но  появляется  что-то  другое...  Лок  фон  Рей  -
сумасшедший. Он подвел нас так близко к грани между жизнью  и  смертью,  как
только мог. Теперь он бросил меня, мертвеца на восемьдесят процентов, здесь,
на краю Солнечной системы. А куда, - Дэн  тяжело  вздохнул,  -  куда  теперь
денется слепой Дэн? - он с силой ухватился закрай стола. -  Куда  он  теперь
денется? - стакан Мышонка упал на пол и разбился.  -  Отвечай!  -  он  снова
качнул столик.
   Бармен прошел мимо них.
   Дэн поднялся, отшвырнул стул и костяшками пальцев протер глаза. Он сделал
два неуверенных шага через пятно солнечного света на полу. Еще два... За ним
оставались большие коричневые следы.
   Темноволосая женщина замерла, ее спутник закрыл меню. Один  из  механиков
поднялся было, во другой удержал его за руку. Дэн ударил по  двери  кулаком,
потом вышел.
   Мышонок огляделся. Осколки все так же лежали на гашу, но как будто  стало
светлее. Бармен подключил провод к своему запястью, и из динамиков  полилась
мрачная музыка.
   - Выпьешь что-нибудь?
   - Нет, - голосовые связки повиновались Мышонку с трудом.  -  Хватит.  Кто
это?
   - Был киборгом на "РУХЕ".  С  неделю  назад  начались  неприятности.  Его
вышвыривают отовсюду, едва он переступает порог... Думаешь, просто  наняться
на корабль в настоящее время?
   - Я никогда не летал к звездам,  -  голос  все  еще  не  совсем  слушался
Мышонка. - Всего два года, как я получил аттестат. До сих пор меня  нанимали
только  мелкие  фрахтовые  компании  для  полетов  по  треугольнику   внутри
Солнечной системы.
   - Я могу дать тебе совет, - бармен выдернул провод из своего запястья,  -
но воздержусь. Аштон Кларк с тобой, - он усмехнулся и вернулся на свое место
за стойкой.
   Мышонок почувствовал себя очень неуютно. Сунув большой палец под  ремень,
перекинутый через плечо, он поднялся и направился к выходу.
   - Эй, Мышонок! Сыграй нам... Дверь за ним захлопнулась.
   Заходящее солнце золотило вершины тор.  Нависший  над  горизонтом  Нептун
бросал на  раввину  зыбкий  свет.  Примерно  в  полумиле  виднелись  корпуса
космических кораблей, стоящих в ремонтных доках.
   Мышонок шел мимо баров, дешевых отелей и забегаловок, которые  попадались
на каждом шаху. Потеряв работу и всякую надежду, он часто стал бывать в этих
заведениях, играя там на  сиринксе,  чтобы  прокормиться,  и  ночуя  в  углу
чьей-нибудь комнаты, когда ему приходилось всю ночь развлекать  какую-нибудь
компанию. В аттестате почему-то ни  слова  не  говорилось  о  том,  что  ему
придется заниматься подобными вещами. Все это ему страшно не  нравилось.  Он
обогнул стену, огораживающую Геенну-3.
   Для того, чтобы сделать поверхность спутника Нептуна пригодной для жизни,
Комиссия   созвездия   Дракона   решила   установить   здесь    иллирионовые
обогреватели, поддерживающие необходимую температуру  ядра.  При  теперешней
температуре  поверхности  около   пятнадцати   градусов   Цельсия,   осенней
температуре, горы становились источником атмосферы. Искусственная  ионосфера
удерживала воздух. Однако вследствие разогрева ядра появились  вулканические
разломы коры, названные Гееннами, и имеющие порядковые номера от  одного  до
пятидесяти двух. Геенна-3 имела в ширину почти сто ярдов,  глубину  почти  в
два раза большую и длинну около семя  миль.  Каньон  мерцал  и  дымился  под
тусклым небом.
   Мышонок шел рядом с пропастью, и горячей воздух касался его щек. Он думал
о слепом Дэне, о тьме за пределами орбиты Плутона,  за  пределами  созвездия
Дракона, я ему было страшно. Он сдвинул кожаный футляр на бок.
   (Созвездие Дракона. Земля. Стамбул. 3164 год)
   Мышонку было десять лет,  когда  у  него  появился  этот  футляр.  В  нем
находилось то, что он любил больше всего на свете.
   Боясь, что его догонят, он стрелой вылетел из  музыкального  магазинчика,
расположенного между лавками торговцев замшей. Прижимая футляр к животу,  он
перепрыгнул через подвернувшуюся под ноги  коробку,  из  которой  посыпались
пеньковые трубки, споткнулся о точильный камень, нырнул в ближайший проход и
через двадцать шагов врезался в толпу прогуливающихся по Золотой Аллее,  где
бархатистые экраны дисплеев были полны света и золота.
   Он отпрянул от наступившего ему на ногу  мальчишки,  несшего  большой,  с
тремя ручками, поднос, полный стаканов чая и чашек  кофе.  Поднос  качнулся,
чай и кофе заплескались, но ничего не пролилось. Мышонок устремился  дальше.
За следующим поворотом  он  наткнулся  на  целую  гору  расшитых  туфель.  В
следующую минуту  грязь  из  выбоины  забрызгала  его  парусиновые  ботинки.
Мышонок, задыхаясь, остановился и огляделся.
   Он стоял на людной улице.  Накрапывал  мелкий  дождик.  Мышонок  покрепче
прижал к себе футляр, вытер мокрое лицо тыльной стороной ладони и направился
вверх по извилистой улочке.
   Обгоревшая Башня Константина, ветхая, ребристая и черная, возвышалась над
парком.  Он  вышел  на  главную  улицу.  Люди  торопливо   проходили   мимо,
разбрызгивая  воду  из   многочисленных   лужиц,   Только   сейчас   Мышонок
почувствовал, что ему жарко.
   Ему следовало бы бежать проулками, сокращая путь, но он продолжая идти по
главной  улице.  Эстакада  монорельса  была  хоть  каким-то   укрытием.   Он
прокладывал  себе  путь  среди  бизнесменов,  студентов  и  носильщиков.  По
булыжникам прогромыхал автобус. Мышонок воспользовался случаем и вскочил  на
желтую подножку. Водитель усмехнулся и не стал его сгонять.
   Через десять минут - сердце его  все  еще  бешено  колотилось  -  Мышонок
соскочил с подножки и нырнул  во  двор  Новой  Москвы.  Стоя  под  моросящим
дождем, несколько мужчин мыли ноги в водостоке у стены. Две  женщины,  вышли
из двери на крыльцо, подали им ботинки и торопливо убежали  с  блестящих  от
дождя ступенек.
   Однажды Мышонок спросил Лео,  когда  появилась  Новая  Москва.  Рыбак  из
Федерации Плеяд, который всегда ходил босиком, почесал свою  густую  светлую
шевелюру, посмотрел на закопченные стены, поддерживающие  своды  зданий,  на
остроконечные минареты.
   - Что-то около тысячи лет тому назад. Но это только лишь предположение.
   Теперь Мышонку нужен был именно Лео.
   Он  вышел  из  двора  и  пошел  по  мосту,  увертываясь  от   грузовиков,
автомобилей и троллейбусов, заполнивших проезжую часть. На  перекрестке  под
фонарем он свернул, прошел в железные ворота  и  сбежал  вниз  по  лестнице.
Маленькие рыбацкие суденышки ударялись бортами друг о друга в грязной воде.
   Горчичного цвета вода Золотого Рога вздымалась и опускалась  за  лодками,
плескалась между сваями и доками, где стояли суда на подводных  крыльях.  На
выходе из  Золотого  Рога,  над  Босфором,  расходились,  образуя  просветы,
облака.
   Вода искрилась под солнечными лучами, и след  парома,  направляющегося  к
другой  части  света,  казался  огненной  полосой.  Мышонок  задержался   на
ступенях, глядя на сверкающий залив.  Разрывов  и  облаков  становилось  все
больше и больше.
   Блестящие окна домов на другом берегу пролива, в туманной Азии, бросались
в глаза на фоне желтоватых стен. Именно вследствие этого эффекта  греки  две
тысячи лет назад назвали  азиатскую  часть  города  Хрисополисом  -  Золотым
Городом. Теперь этот район назывался Ускудар.
   - Эй, Мышонок! - позвал его Лео с красной вымытой  палубы.  Лео  построил
навес на своей лодке, расставил  деревянные  столики  и  вокруг  них  вместо
стульев поставил бочонки.  Черное  масло  кипело  в  котле,  подключенном  к
дряхлому генератору, заляпанному  засохшей  смазкой.  В  стороне,  на  куске
желтоватой пленки, лежала груда рыбы. Жабры ее  были  растопырены  так,  что
каждая рыбья голова торчала как бы из темно-красного цветка. - Эй,  Мышонок,
что это у тебя?
   Когда погода была получше,  рыбаки,  докеры  и  грузчики  приходили  сюда
обедать. Мышонок перебрался через леер. Лео бросил в котел еще  две  рыбины.
Масло покрылось желтой пеной.
   - Это... Ну, то, о чем ты рассказывал. Я  взял...  Я  хочу  сказать,  мне
кажется, что это та самая штука, о которой ты говорил...
   Лео, которому имя, волосы и грузная фигура достались от предков немецкого
происхождения и чья речь сохранила память о детстве, проведенном в  рыбачьем
поселке на побережье, в мире, где звезд ночью было раз в десять больше,  чем
их  можно  увидеть  на  Земле,  выглядел   смущенным.   Смущение   сменилось
удивлением,	когда Мышонок достал кожаный футляр.
   Лео взял его в свои веснушчатые руки.
   - Ты уверен? Ты где...
   Двое рабочих поднимались на палубу. Лео заметил  тревогу,  мелькнувшую  в
глазах Мышонка, и перешел с турецкого на греческий.
   - Ты где нашел это?
   Фразы он строил одинаково, независимо от языка, на котором говорил.
   - Спер! - даже  когда  слова  сплошным  потоком  вырываются  из  охрипшей
глотки,  десятилетний   цыганенок   разговаривает   на   полудюжине   языков
Средиземноморья гораздо лучше, людей, которые, подобно  Лео,  изучают  языки
под гипнозом.
   Строители, мрачные после  работы,  сели  за  стол,  массируя  запястья  и
потирая контакты на поясницах, где мощные машины подключались  к  их  телам.
Они заказали рыбу.
   Лео наклонился и взмахнул рукой. Серебро мелькнуло в воздухе, и  масло  в
котле затрещало. Он прислонился к поручню и открыл футляр.
   - Да, - он говорил неторопливо. - Нигде на Земле, а тут  -  особенно,  не
ожидал. Это ты откуда взял?
   - На базаре, - ответил Мышонок. - Если где и можно что найти, так это  на
Большом Базаре, - он процитировал изречение, приносящее миллионы и  миллионы
Королеве Городов.
   - Понятно, - сказал Лео, затем добавил на турецком. - Вот,  господа,  ваш
обед, вот {акцент Окраинных Колоний}.
   Мышонок  взял  лопатку  и  положил  рыбу  на  пластиковые   тарелки.   Из
серебристой рыба стала золотой. Строители достали ломти хлеба из корзины под
столом и принялись есть прямо руками.
   Мышонок, подцепил из масла еще две рыбины и отнес их Лео,  который  сидел
на поручне и, улыбаясь, разглядывал вещь, находящуюся в футляре.
   - Изящный образ этой штукой создать, получится  ли?  Как  знать.  С  того
времени, как я рыбачил на метановых озерах Окраинных Колоний, в руках у меня
такой вещи не было. А тогда я мог неплохо играть, -  футляр  захлопнулся,  и
Лео со свистом втянул воздух сквозь зубы. - Это хорошая вещь!
   Предмет в футляре из мягкой кожи мог быть арфой, мог быть и  компьютером.
С индукционной панелью,  как  у  терменокса,  с  ладами,  как  у  гитары,  с
короткими струнами, как у  ситара,  которые  расположены  на  одной  стороне
снизу. На другой стороне были длинные басовые струны, как у  гитарины.  Одни
детали были вырезаны из розового дерева, другие отлиты из нержавеющей стали.
Имелись и присоединительные  гнезда  из  черного  пластика,  а  сам  предмет
покоился на плюшевой подушечке.
   Лео дотронулся до него.
   Облака  разошлись  еще  шире.  Солнечные  лучи   засверкали   на   стали,
подчеркнули фактуру полированного дерева.
   Строители застучали монетами по столу, поглядывая на Лео. Тот кивнул  им,
они оставили деньги на засаленном столе и, удивленные, сошли на берег.
   Лео что-то сделал с кнопками  управления.  Раздался  удар  гонга,  воздух
завибрировал, сквозь  зловоние  мокрых  кнехтов  и  дегтя  прорезался  запах
орхидей.
   Давным-давно, когда ему было лет пять  или  шесть,  Мышонок  нюхал  дикие
орхидеи в поле у дороги. Там была высокая женщина в  ситцевой  юбке,  должно
быть мама, и трое босых усатых мужчин, одного из  которых  ему  было  ведено
называть папой, но это было в какой-то другой стране... Да, именно орхидеи.
   Рука Лео  подвинулась.  Дрожание  воздуха  сменилось  мерцанием,  которое
сгустилось в голубой ореол. Воздух уже пах розами.
   - Работает! - прохрипел Мышонок.
   Лео кивнул.
   - Лучше, чем то, что я имел когда-то у себя. Иллирионовые  батареи  здесь
совсем новые. Ту вещь, которую я играл тогда на лодке, еще  могу  исполнять.
Удивительно, - лицо его сморщилось. - Не думал, что без  практики  получится
так хорошо.
   Смущение придало лицу Лео выражение, какого Мышонок  никогда  у  него  не
видел. Лео тронул рукоятки инструмента.
   Она появилась из голубого свечения, наполнявшего воздух, стоя между  ними
вполоборота.
   Мышонок ослеп.
   Она была полупрозрачной, но чуть большее сгущение света там, где были  ее
подбородок, плечи, ноги, лицо, делало ее такой реальной! Она  повернулась  и
бросила в него удивительные цветы. Мышонок, засыпанный лепестками,  зажмурил
глаза. Он глубоко вдохнул воздух, но этот вдох не спешил переходить в выдох.
Он продолжал вдыхать эти запахи,  пока  его  легкие  не  уперлись  в  ребра.
Сильная боль в груди заставила его выдохнуть. Резко. Затем  он  снова  начал
осторожный, медленный вдох... и открыл глаза.
   Масло, желтая вода Рога, грязь. Воздух был пуст. Лео,  постукивая  обутой
ногой - другая была босой - о поручень, возился с какой-то рукояткой.
   Она ушла.
   - Но, - Мышонок шагнул, остановился, покачиваясь на  носках.  Произносить
слова было трудно. - Как?..
   Лео поднял голову.
   - Грубовато, да? А однажды я неплохо исполнял.  Только  это  было  совсем
давно. Один раз, один раз я исполнил эту вещь как нужно.
   - Лео... Не мог бы?.. Я хочу сказать, ты говорил, что ты... Я не  знал...
Я не думал...
   - Что?
   - Научи! Не мог бы ты научить... меня?
   Лео взглянул на потрясенного цыганенка, которому он так часто рассказывал
о своих скитаниях по океанам и портам дюжины миров, и поразился.
   - Покажи, Лео! - пальцы Мышонка  судорожно  подергивались.  -  Ты  должен
показать мне!
   Мысли Мышонка метнулись от александрийского языка к арабскому и, наконец,
остановились на итальянском:
   - Белиссимо, Лео, белиссимо!
   - Ну... - Лео вдруг подумал, что в Мышонке больше страха,  чем  жадности,
по крайней мере, того, что сам Лео понимал как с