а и на самом деле  пришла довольно скоро и расцеловалась с Бирутой  и
даже со мной и долго, с откровенным изумлением разглядывала нас.
     -- Мы такие страшные? -- спросила Бирута.
     -- Нет,  что ты! -- Ольга смутилась. -- Обычные! Ну, похудели, конечно.
Просто я впервые вижу проснувшихся. -- Но ты же сама... Доллинги...
     -- Ах, это не  в счет! Доллингов я вначале и не видала -- мы проснулись
позже. А на себе разве что заметишь?
     -- Ну и что ты заметила на нас? -- немедленно поинтересовалась Бирута.
     -- Вы как-то посвежели. Видно, что стали моложе.
     -- А как Монтелло? -- спросил я. -- Ты их еще не видела?
     -- Нет! Их будят Доллинги. Ночью, наверно, проснутся. Или к утру.
     -- Вы различаете день и ночь? -- удивился я.
     -- Так удобнее. -- Ольга  пожала плечами. --  Это уже  стало традицией.
Нам передали -- мы вам передадим.
     -- А  знаешь,  и  ты ведь помолодела,  -- сказала  Бирута,  внимательно
разглядывая Ольгу.
     Я  тоже пригляделся  к  ней,  но ничего  не  заметил.  Такая же  русая,
крутобедрая и  гибкая, какая была в  "Малахите". Только  щеки бледные. А там
были   румяные.  Да  разве  разберешь,  помолодела  ли   на   год   курносая
девятнадцатилетняя девчонка? Зря они болтают все эти женские глупости!
     --  Не  знаю,  ребята,  не знаю... --  задумчиво  произнесла  Ольга. --
Телу-то легко. Но, может, это  гравитация? Все-таки наш корабль -- не Земля.
Вот как будет на Рите?.. Мы уже и так с Маратом проводим в спортзале по  два
часа  вместо  положенного часа.  Боимся стать хлюпиками. Времени-то хватает.
Больше четырех  часов все  равно не  проспишь. А эспандеры мы даже  в  рубку
притащили.
     -- А Доллинги? -- спросил я.
     --  Доллинги торчат  в спортзале больше нас! Майкл говорит, что на Рите
ему понадобится прежде всего  сила.  И  вообще --  у всех  все расписано  по
минутам.  Такую мощную программу соорудили себе на эти сто дней! Будто не на
Риту летят, а домой, в Англию. Они даже фильм о космосе сняли!
     -- Зачем? -- удивилась Бирута.
     -- Поинтересуйся! Майкл говорил что-то о наших будущих детях...
     --  Лель...  --  спросила  Бирута. --  А  скажи -- трудно? Вот эти  сто
дней...
     --  Нет, ребята! --  Ольга  покачала  головой.  --  Все  предусмотрено!
Абсолютно все! Даже встреча  с  чужим  космическим  кораблем. Только нажимай
кнопки! На Земле ведь знали, что дежурить  будут  не пилоты... И потом -- мы
не ведем исследований. У нас всего лишь транспортный рейс.
     -- А если навстречу что-то неожиданное?
     Это, конечно, спросила Бирута. Истинно женский вопрос!
     -- На это у тебя меньше шансов, чем быть сбитой в чистом поле биолетом!
Но если даже и метеор -- автомат сожжет его, прежде чем ты успеешь понять, в
чем дело! Я же говорю -- все предусмотрено!
     Я  слушал  Ольгу,  и  становилось  грустно.  Хотя,  казалось  бы,  надо
радоваться.
     И мне почудилось,  что  Ольга тоже говорит все это грустно.  Почему бы?
Неужели мы еще недостаточно взрослые, чтобы радоваться безопасности?
     4. Рубка
     Вечером мы были уже в рубке, и Марат объяснял:
     --  ...Крайние серые щиты  приборов смотрятся  только  в случае аварии.
Возле  каждого прибора -- толковая надпись. Вполне по нашему интеллекту. При
неисправности в приборе или на линии красная лампочка все скажет. Серые щиты
контролируются двумя голубыми. А голубые -- одним желтым. Принцип -- тот же.
Поэтому достаточно следить за желтым. Если  на нем вспыхнет красная лампочка
-- то она вспыхнет и на  голубом,  и на сером. Так сказать, уточнит -- где и
что.  А здесь -- главное.  Малейшая неисправность реакторов, или автопилота,
или электронного мозга -- на красном щите. При  любом ЧП он сам все объяснит
-- вслух,  понятно. И в чем причина, и что  делать.  Нельзя  только уходить,
слышите? Ни на минуту рубка не должна оставаться пустой. Объяснения могут не
повториться. Поэтому  дежурят по двое. И  едят --  по одному.  Кто-то всегда
должен быть возле красного щита.
     -- Мы  смутно помним это, -- сказала Бирута и улыбнулась.  -- Мы забыли
еще не все, чему нас учили до сна.
     -- Я обязан напомнить! -- Марат был предельно серьезен. Даже уголки его
губ не дрогнули. -- А вы обязаны напомнить это своим сменщикам.
     -- Вот если только корабль... -- произнесла Бирута.
     -- На красном щите внизу кнопки, видишь? -- Марат протянул руку. -- Тут
надписи -- "Встречный корабль", "Параллельный корабль". Нажми  нужную -- и к
кораблю  уйдут радиосигналы  и  ракета с  информацией.  Повторный  нажим  --
повторные радиосигналы.  В ракете --  все интересное. А  мы задерживаться не
можем.
     -- Значит, мы не узнаем, откуда они?
     -- Почему? Их сигналы запишет наша аппаратура. И  расшифрует.  И подаст
тебе на экране.
     -- А если они терпят бедствие? Если нужна помощь!
     -- Тогда  отогревайте  и  будите  Эрвина.  Или  Красного.  И  тормозите
корабль.  Тут  же, на  красном щите,  видите --  "Срочное  торможение". Пока
корабль  сбросит скорость -- они  проснутся. А самим программировать  маневр
запрещено. Можно улететь к черту на кулички. И электронный мозг не  поможет.
Но это ведь все чистая фантастика, ребята! Встречных кораблей не будет!
     -- Почему ты так уверен?
     --  Надо же быть реалистом! В этом  рукаве Галактики вообще  нет жизни.
Только Земля и Рита. Откуда взяться кораблю?
     --  Ну,  какой-нибудь  заблудший,  --  Бирута  не  выдержала  и  слегка
улыбнулась.
     Но Марат не заметил этого.
     -- Заблудший -- значит, мертвый, -- очень серьезно уточнил он.
     -- Но ведь это тоже интересно! Маратик, неужели ты не понимаешь?
     --  Я все отлично понимаю, ребята! Но надо же учитывать нашу специфику!
У нас не исследовательский корабль. Мы не пилоты. Все рассчитано и настроено
только на то,  чтобы  перебросить нас  через космос. И  если мы разрушим эту
программу и начнем маневрировать  -- мы можем никогда и никуда не прилететь.
И наши сведения все равно пропадут вместе с нами.
     Вместо одного мертвого корабля будут два -- только и всего! И вообще --
я  уже  боюсь  оставлять  на  вас   корабль...  Есть  же,  в  конце  концов,
обязательные инструкции, правила! А вы  -- как дети! Из всего хотите сделать
игру.
     Коренастый, черноволосый Марат разгорячился. И без  того  темные  глаза
его стали почти черными.
     -- А  она тебя все-таки завела! -- сказал я. -- Ты же говорил -- чистая
фантастика! Чего  тогда волноваться? Мы не такие уж дети,  Марат!  Не бойся!
Нам вовсе неохота хладными трупами носиться по Вселенной. Все будет в лучшем
виде! Где у тебя инструкции?
     --  Здесь!  --  Марат  слегка выдвинул  из пульта возле  красного  щита
ящичек. --  И прочтите  их,  пожалуйста, завтра. Пока мы  еще,  так сказать,
живы...
     -- Прочтем, Марат! Ты сможешь спать спокойно.
     -- Все шутите!..
     -- Ты забываешь, Марат...  -- грустно сказала  Ольга и повернула  к нам
голову  от  красного  щита,  на  который  смотрела.  --  Когда  мы  с  тобой
проснулись, мы тоже все время шутили. А сейчас просто не хочется засыпать.
     -- Верно! --  признался Марат и растерянно, вымученно улыбнулся.  -- Не
хочется!..
     "Наверно, просто страшно!  --  подумал я. -- Но ведь и к  нам с Бирутой
это еще придет...".
     В  коридоре  послышались далекие, звонкие шаги.  Это  могли быть только
Доллинги. Других "ходячих" на корабле не было. А Доллингам --  через полчаса
начинать дежурство.
     -- Хелло, ребята!  -- сказала Энн, войдя в рубку. -- Хелло! -- повторил
вошедший за нею Майкл.
     Они совсем не изменились -- улыбающиеся, стройные, спортивно-подтянутые
Доллинги.   Ими   можно  было   любоваться.   Их  можно   было  снимать   на
поздравительные открытки --  кудрявую,  большеглазую  Энн  и  черноволосого,
белозубого  красавца  Майкла,  будто  сошедшего  со  старинных  американских
реклам.
     Мы шумно обнялись, и хлопали друг друга по плечу, и Бирута целовалась с
Энн, и все, в общем, было так, как обычно, когда встречаются на Земле старые
друзья.
     А в "Малахите" мы не были близкими  друзьями.  Просто знали друг друга.
Как все -- всех.
     Марату, видимо, было очень тяжело сдавать свое предпоследнее дежурство,
тяжело  было  сознавать, что  через сутки  он  снова должен уйти  в холодное
небытие  на  двадцать  лет.  Он старался  скрыть это, он улыбался и  пытался
балагурить. Но сознание неизбежности сна, кажется, давило на него непрерывно
и неумолимо.
     Мы с Бирутой все видели. И ничем  не могли ему помочь.  И мне даже было
жалко его.
     Может, он просто не верил, что проснется через двадцать лет?
     Зато Доллинги были, как всегда, -- неизменно легкие, сдержанно веселые,
словно только что из  Парижа. Из того древнего и любимого всем миром Парижа,
который ничем не удивишь и ничем не испугаешь, который все умеет принимать с
улыбкой.
     Короче, Доллинги держались  так, будто просто  не  думают о предстоящем
двадцатилетнем сне.
     Мне  это нравилось.  Меня это восхищало. Я хотел бы  держаться так  же,
когда кончатся мои сто дней.
     -- Завтра здесь будет шумно, -- заметила Энн. -- Утром выйдут Монтелло.
Кстати, Леля, как у них с температурой?
     -- Весь день шло нормально. По полградуса в час. Автомат...
     -- Завтра можно будет повеселиться... -- подумала Энн вслух. -- Устроим
прощальный ужин?
     -- По традиции! -- поддержала Ольга. -- Зачем же еще в кухонных отсеках
создали винную кладовую?
     -- Там уже, наверно, пусто? -- предположил я. -- Двадцать лет!..
     -- Ха! -- Майкл усмехнулся. -- Попробуй-ка заказать вино два раза! Этот
упрямый кибер  с  винного склада спрашивает имя! И на каждое  имя  выполняет
всего один заказ.
     -- Подумаешь! -- Бирута пожала плечами. -- Имен можно назвать много!
     --  Нет!  --  Майкл  покачал   головой.  --  У  него  запрограммировано
расписание наших дежурств. Его не  обманешь.  Будьте спокойны --  мы надежно
гарантированы от алкоголизма!
     -- Неужели только этим мы гарантированы? -- заметил Марат.
     -- Ты  просто  ужас какой серьезный! -- Энн  всплеснула  руками. -- Как
воспитатель в нашем колледже. Майкл, помнишь этого длинного Стивена Хауэра?
     -- Еще бы! -- Майкл вытянул лицо, слегка перекосил рот и обвел пальцами
вокруг глаз, что  должно  было  обозначить  очки  воспитателя. -- Де-ети! --
нараспев  произнес он. -- Шутки  не добавляют вам зна-аний!..  Шутить  можно
лишь в перерывах между заня-атиями...
     -- Как прошло дежурство, Маратики? -- спросила Энн.
     -- Обычно, -- ответила Ольга. -- Без приключений.
     -- Записи успел сделать? -- тихо, по-деловому спросил Марата Майкл.
     -- Успел.
     -- Идите отдыхать.
     -- Мы еще проведем Тарасовых по кораблю.
     -- Думаешь, они забыли, где что?
     -- Нет. Просто нам это приятно.
     -- Мы не прощаемся, -- сказала Бирута  Доллингам. --  Мы еще вернемся к
вам. Нам что-то не хочется спать. -- Я думаю! -- сдержанно заметил Майкл.
     5. Голос космоса
     Они собрались в кают-компании и  великодушно включили видеофон, чтобы я
не очень скучал в рубке.
     Марат   предлагал  накрыть  стол  прямо   между  щитами  --  места  тут
достаточно. Но я запротестовал. Если они будут  в рубке --  я не  выдержу  и
хоть бокал,  да выпью. А пить нельзя  --  я остаюсь единственным дежурным на
корабле.
     Они  заказали  много  разных  вин  --  не  ради  количества,  а  просто
попробовать. Были в кладовой  корабля такие вина, которых  никто  из нас  ни
разу не пил. Мы слишком молоды, чтобы хорошо разбираться в винах.
     Среди небольших прозрачных  пакетиков  с вином  была на столе у ребят и
одна бутылка -- темная, старинная, еще стеклянная бутылка старинного вина. С
двадцатого века  хранилось  оно в  каких-то французских  погребах. Это  было
редкое,  коллекционное вино,  но  мы  еще  на Земле  знали,  что  на  каждое
дежурство есть в кладовой корабля по одной такой бутылке.
     Собственно,  из-за этой-то  соблазнительной  древней  бутылки  я  и  не
позволил  им накрывать стол в рубке. Я ведь никогда не пробовал такого вина.
И на Рите не придется. Только разве здесь, на корабле, через сто дней, когда
буду сдавать дежурство.
     Почему-то вспомнилось,  что сдавать  его придется Женьке  Верхову.  Так
выпал жребий. А на Земле думалось, что хоть тут-то не увижу Женьку.
     Ребята  шумят  в  кают-компании,  и  поют, и включают  записи последних
земных мелодий, и даже, несмотря на тесноту, умудряются танцевать.
     Знакомая песня доносится до меня:
     Я вернусь
     Через тысячу
     Лет.
     Так хоть в чем-то
     Оставь мне
     Свой след.
     Я  гляжу  на большой  экран  и вижу черную,  холодную  Бесконечность, и
немигающие глаза ее -- звезды, и вспоминаю весенний "Малахит", и юную зелень
парка, и наш с Бирутой первый поцелуй.
     Никогда больше не увидеть мне "Малахит" и мохнатые мои Уральские  горы,
и родные улицы, и мраморных великих людей в высоких, древнерусских шапках из
снега. Ни-ког-да!
     Зачем только люди придумали это беспросветное слово?
     Я слушаю космос -- легкое,  быстро  ставшее  привычным  потрескивание в
динамике. Случайные радиоволны далеких  радиозвезд. И еще слышу тихие голоса
ребят и их смех, и мелодии, которые они включают.
     Уже  полтора  часа   сижу   я   один  в   рубке.  Два   раза  прибегала
раскрасневшаяся от вина Бирута -- соскучилась. Но, посидев со мной несколько
минут, снова убегала в кают-компанию. Там было веселее.
     Я знаю,  что ничего не  случится и  что я  тоже мог  бы уйти  туда. Уже
двадцать лет ничего не случается в этой рубке. Корабль идет  точно, автоматы
работают надежно, и дежурные  сидят здесь просто  так, для мебели. И еще для
того, чтобы будить других дежурных.
     Но таков уж закон нашего корабля -- ни на секунду не оставлять рубку. А
мы уважаем свои законы.
     И поэтому я терпеливо слушаю космос и периодически пробегаю взглядом по
красному и желтому щитам -- нет ли загоревшихся лампочек?
     И  вдруг  слышу  голос.  Громкий,  отчетливый, нечеловечески  спокойный
голос, который пробивается через легкое потрескивание космоса.
     Этот голос  произносит непонятные слова медленно, раздельно, с какой-то
железной скрипучестью.
     "Красный щит!  -- вспоминаю я слова Марата.  --  Он сам все скажет, все
объяснит!"
     Я обегаю глазами красный щит, его приборы.
     Но тут все спокойно. Ни одной загоревшейся лампочки. Ни одной мечущейся
стрелки.
     Я перевожу взгляд на желтый щит, на два голубых. Тоже  ни одной красной
лампочки. Все нормально. Все спокойно.
     И тут только  я  соображаю,  что голос не сказал  ни  одного  понятного
слова.
     Может, это был голос не нашего корабля?
     Я  опять  смотрю на экран, перевожу  взгляд с одной светящейся точки на
другую. Может, хоть одна вспыхивает? Может, хоть одна увеличивается?
     Нет! Ни одна не вспыхивает. Ни одна не увеличивается.
     И вдруг  я слышу этот голос  снова. Он снова  произносит те же слова --
так же раздельно, четко, скрипуче-железно.
     Он  идет из динамика, этот голос.  Это радиоволны,  это  голос космоса,
голос Бесконечности.
     -- Ребята! -- кричу я в микрофон. -- Космос заговорил!
     Они срываются из кают-компании и громко топают по коридору.
     А  в  рубку  падают и  падают  из динамика  непонятные, нечеловеческие,
механические какие-то слова.
     Может, это встречный корабль? Но тогда почему его нет на экране? Почему
молчит локатор?
     Механический голос замолкает как раз тогда, когда ребята один за другим
влетают в рубку. Какой-то последний  густой звук доносится до них. И,  когда
они затихают, прислушиваясь, -- в динамике опять одно тихое потрескивание.
     -- Кто говорил? -- почти кричит Марат.
     -- Космос, -- отвечаю я. -- Какие-то  непонятные железные слова. Сейчас
включим  анализатор  --  там  должно  быть  записано.   Я  нажимаю   рычажок
анализатора.
     -- Он должен сказать что-то еще! -- убеждает себя Марат. -- Эх, если бы
можно было пользоваться приемниками мыслей!
     У нас есть  легкие  каркасы приемников  мыслей. Четыре клеммы  у такого
каркаса  -- две к вискам, две за ушами. И все, что говорит или хочет сказать
на любом языке другой человек, -- сразу понятно. И если на его голову надеть
такой же приемник, -- поймет все, что скажем мы.
     Но это -- только  для личного общения. Потому  что  приемники  ловят  и
усиливают биотоки собеседника лишь на  расстоянии нескольких метров. А через
космос да еще через обшивку корабля биотоков не поймаешь!
     Мы ждем, а космос молчит. Лишь привычное легкое потрескивание доносится
до нас из динамика.
     -- Странно, -- говорит Марат. -- На кораблях первое обращение повторяют
три раза.
     -- На наших кораблях, -- уточняет Майкл Доллинг.
     -- Да корабля не видно! -- возражаю я. -- Локатор ничего не обнаружил.
     -- А может, это просто  розыгрыш? -- тихо произносит Бруно и улыбается.
-- Человек один, ему скучно...
     Я  даже  не  успеваю  ответить  --  вспыхивает   длинный,  узкий  экран
анализатора. Черные четкие слова ползут на него сбоку:
     "Вижу третью  оболочку разумных существ, -- читаем  мы. --  Откуда куда
идете?"
     Слова бегут  по  экрану, уходят  влево, и снова вползают на экран те же
самые слова. Это анализатор выдает вторую запись.
     -- С кем мы говорим? -- спрашивает Бруно. -- Не могу понять!
     -- Это же розыгрыш... -- ехидно напоминаю ему я.
     -- Давайте спросим! -- предлагает Бирута. -- Пошлем позывные -- кто вы?
где вы?
     Она  садится  к  передатчику  возле  красного щита и кладет  пальцы  на
зеленые клавиши первых позывных.
     -- Возражений нет, ребята?
     -- Нет, -- говорю я. -- Давай.
     Она нажимает первую клавишу, и  в это время из динамики снова доносится
скрипучий,  размеренный,  механический голос, который произносит уже  другие
непонятные слова.
     Пальцы Бируты замирают.
     Теперь  голос  космоса звучит долго. И,  когда  он умолкает,  я включаю
анализатор, не дожидаясь повторения.
     -- Это, по-моему, не человек говорил, -- произносит Бруно.
     -- Не только по-твоему, -- замечает Майкл.
     На экран  анализатора  выползают  первые слова. И почти одновременно  с
этим  железный  голос  космоса  в динамике медленно  повторяет  свое  второе
сообщение.
     -- Через полкруга, -- читаем мы, -- ко мне придут  ваши  вопросы -- кто
вы? где вы?  Отвечать будет поздно -- вы  не услышите меня. Поэтому  отвечаю
сейчас. Я стою на пятом шаре красной жизни 849. Я глаз и ухо  моего хозяина.
Мой хозяин -- в центре  роя жизней. Мои новости доходят до него через другие
глаза и уши. Две такие же Оболочки, как ваша, прошли, не успев ответить мне.
Они только спрашивали. Вы -- отвечайте.
     -- Это  радиомаяк! --  вдруг кричит  Изольда Монтелло. -- Отвечайте ему
быстрее! Иначе мы тоже пролетим -- и он не услышит нас.
     --  Подвинься! --  говорит Бируте Марат. -- Тут есть клавиши с  набором
информации о Земле  и Рите. Вот, видишь? Нажмем эти две! К нему  уйдет целая
радиопередача. И через две минуты нажмешь снова, ладно?
     -- Ему  надо  сказать,  что через  шесть  лет  пойдет  еще корабль,  --
предлагает Энн.
     -- Зачем? -- удивляется Марат. -- Мы не знаем, что это за разум! Добрый
он или злой? Мы можем приготовить тут такую встречу нашему кораблю!..
     -- Верно! -- поддерживает Бруно. -- Это уже чересчур. Достаточно  того,
что мы послали.
     -- А  где он находится?  -- спрашивает Бирута. -- Надо ведь понять, где
он находится!
     --  Видимо,  здесь!  --  Майкл подходит к  экрану и уверенно показывает
красную, тусклую  звездочку.  -- Это  сейчас ближайшая к нам. Б-сто тридцать
два.  Мы проходим  от нее  на расстоянии светового года. Видимо,  у нее пять
планет.  И на  пятой  --  радиомаяк.  Маяки  выгоднее  ставить  на последней
планете.
     -- А  почему  не упоминает о  нем Тушин? -- спрашивает Ольга. -- Ведь в
материалах "Урала" -- ни слова об этом. А Тушин здесь пролетал.
     -- Я се