госпитале,  если не ка-
саться состояния души,  которой нет,  и не столь уж беззащитными  были
страждущие:  почти  каждый второй имел под матрацем что-либо на случай
крайней необходимости. Я, например, имел, так было спокойнее. И ни ра-
зу никем из больных это оружие не было применено, если не считать того
идиота,  который начал палить в потолок,- стрельба случалась только на
улицах и преимущественно между людьми. То было время массового бегства
из города, в уличных пробках стонали перегруженные легковушки и ревели
исполинские трейлеры,  битком набитые людьми,  а те, кому не досталось
места...  ну, это отдельный разговор. Между прочим, Сашка мог бы зайти
посмотреть,  как себя чувствует его агент,  это было бы педагогично...
Хотя - может, и лучше, что не зашел.

Желал бы я знать:  поверил он мне насчет Бойля или нет?  Я бы не пове-
рил.

- Иди, иди...

Просыпаюсь и вновь засыпаю. Теперь мне снится письмо - то самое письмо
от мамы.  Оно ждало меня,  когда я вышел из госпиталя. Лист был стран-
ный,  шероховатый  на ощупь - настоящий бумажный лист,- видно,  где-то
бумагу опять начали делать из древесины,  решив не ждать,  когда  снег
окончательно завалит мертвые леса. Я боялся читать это письмо. Весь Юг
сейчас - кошмар кромешный,  место,  где десятки миллионов  людей  рвут
друг друга за еду, за жилье с хотя бы нулевой температурой воздуха, за
место под негреющим солнцем.  Армия почти вся там.  С адаптантами тоже
дерутся,  но чья берет,  неясно:  телевидение сдохло еще раньше почты.
Правительства вроде бы уже нет,  по некоторым слухам - утоплено в про-
руби,  в море,  в полном составе,  по другим слухам - не в полном.  Не
знаю, чему верить, а вот этому поверил сразу: "Сынок, Сереженька, жить
здесь невозможно,  люди хуже зверей,  так мы с отцом думаем вернуться,
ты как, Сережа, считаешь?.."

Куда они вернутся?! Сюда?

Тогда я бросил все.  Сашку.  Квартиру. Работу в институте - уже чистую
синекуру.  Дарью.  Я рванул на Юг. Уже в то время я понимал, какой не-
возможной мальчишеской глупостью это было, но не сделать этой глупости
не мог.  Мне еще повезло:  я вернулся живым. Последние пятьдесят кило-
метров обратного пути я проделал пешком, бросив разбитую машину, и ка-
ким-то чудом добрел, не замерз...

Я не добрался даже до Курска.

Потом я ждал,  когда придет очередь Дарьи. Просто ждал. Она не кричала
и не отбивалась,  как другие, когда ее забирали. Последние дни она во-
обще  была очень тихая,  будто что-то чувствовала заранее.  Она только
подошла ко мне и спросила: "Что, правда так нужно?"

Лучше бы она выцарапала мне глаза. По крайней мере, я не стал бы тогда
утешать ее лживыми словесами о том, что все это, конечно же, временно,
что надо просто подождать,  пока что-то там не изменится и  не  станет
лучше,  и мы опять будем вместе, ты и я, мы даже как-нибудь летом схо-
дим на лыжах к той самой сосне, ты ее помнишь?

Потом ее увели.  Навсегда.  Через Сашку мне удалось  определить  ее  в
Степной резерват - были слухи,  что там можно выжить и не возбраняется
выкапывать мерзлых сусликов. Мне опять повезло, я успел вовремя: спус-
тя  несколько  дней,  когда первые отряды повстанцев начали разоружать
полицию, любой, кому я предложил бы отправить в резерват формирующего-
ся адаптанта, просто-напросто рассмеялся бы мне в лицо.

В моем белом сне, конечно, наоборот: Дарья остается со мной, а те, кто
за ней пришли,- те уходят, причем на цыпочках...

- Стой!

Проснулся. Вот она,  главная зараза,- площадь под эстакадой  надземки.
Крохотная, метров сто всего бежать по открытому, а противная, простре-
ливается вся насквозь с любой крыши - после вчерашнего  дела,  правда,
не  с самой близкой крыши,  и то удача.  Амелин и Бугаец накрылись вон
там, под самыми опорами эстакады, да и некий Самойло успел здесь отве-
дать  ртутной  пули  в мягкое место - синяк еще не сошел и садиться на
твердое не тянет.  Бронепрокладка, само собой, спасет от ртутной пули,
и "пила" в ней застрянет,  зато вульгарная игольчатая дрянь с прицель-
ной дистанции прошьет ее как тряпку и не ощутит сопротивления...

Р-раз и два уроду в спину:

- Бегом, гад!

Плохонько, но спринтует адаптант по вчерашнему снежку, взрывает бразды
пушистые, и склеенный колтун на голове мотается по своей воле куда хо-
чет.  Тяжеленький, видать, колтунчик. Что он в нем скрыл от моих паль-
цев:  гирьку на тросике,  что ли?  Полкило вшей?  Быстрее же, сволочь!
Долбануть бы тебя промеж лопаток,  да сейчас нельзя, свалишься ведь на
бегу,  поднимай тебя пинками в оптическом перекрестье...  Дзень! Нача-
лось. Звонко - об опору эстакады! Летит крошка. Что я говорил: враг не
дремлет.  "Кукушка", "кукушка", гадина, сколько мне жить осталось... В
ближайшем доме с медленным звоном осыпается стекло.  Беги, урод. Поло-
жить бы тебя на месте и утечь,  но я уж тебя доставлю куда надо, это я
тебе говорю.  Ясно,  что имел в виду Сашка,  когда не дал Вацека: если
пленный не добежит, то кругом виноватым буду я...

- Стой! Шагом.

Проскочили. Позволено отдышаться и мысленно показать снайперу укромные
телесные подробности.  (Жаль,  что только мысленно, но ведь отстрелит.
Во-он там он, кажется, засел, далековато - надо будет сказать Наташе.)
Дальше прямо по улочке, да по правой стороне, а не по левой, да корот-
кий бросок под арку через двадцать шагов после поворота,  затем напря-
мик через сгоревшее здание,  а там по другой улочке, и вот оно Сашкино
"куда надо" - городской штаб очистки, здесь же подчиненный ему штаб по
борьбе со снегом,  здесь же же мобилизационный пункт,  здесь же бывшая
воинская часть таинственного рода войск и историческая городская гауп-
твахта с мемориальными досками под каждой третьей решеткой. Экспертный
совет тоже здесь сидит.  Все это хозяйство за одним забором,  и тут уж
как положено:  КПП,  караульная рота забытых в Москве  профессионалов,
колючий вал трех метров ростом - при желании можно металл добывать.  И
ржавая на нем колючка,  и новенький "самохват",  и  прочие  культурные
слои для исследователей. А на подходе, сейчас я его увижу, стоит, упо-
ловинив проезжую часть, раздетый "ведьмак", уж не упомню, с каких пор.
Покойник,  но заслуженный. Видно, что при жизни он любил ходить сквозь
стены кратчайшим путем из переулка А в закоулок Б,  а горел по меньшей
мере  дважды.  Интересно бы знать:  на его аппаратуру тоже влияли аст-
ральным способом?  Я в переселение душ не верю,  а Гарька мог бы найти
время поинтересоваться, как делались комплектующие в святая святых си-
ликоновых долин и чего можно ждать,  когда при попадании  в  гермозону
одного-единственного и даже старательного дубоцефала зимой в сверхчис-
тые расплавы непонятным образом начинает залетать снег,  а летом - му-
хи...

Шучу, шучу. Какие сейчас мухи.

Часового нет,  и  правильно,  чего ему торчать на морозе.  Я прислоняю
адаптанта лицом к стене и принимаюсь колотить в дверь, пока на стук не
выходят - впрочем, выходят лишь для того, чтобы преградить мне дорогу.
Вид у профессионала типично дубоцефальный. В лицо меня здесь пока пло-
хо знают,  но в лицо и не смотрят,  а смотрят на то место, где у поря-
дочных людей должен быть лацкан, а у уполномоченных Экспертного Совета
- значок-пропуск. Значок у меня на месте, так в чем дело? Оказывается,
в пленном. С собаками и адаптантами вход воспрещен.

- Вызови начальство, дурак.

Все как всегда.  Начальство не торопится. Потом оно выйдет - сонное до
потери брезгливости, нелюбопытно пробежит взглядом сначала по мне, за-
тем по адаптанту,  лениво покачается с пятки на носок, буркнет: "Опять
нам, что ли? Сами не могли за угол отвести?" - и после короткого спора
все же пропустит и меня,  и пленного.  Все так и будет. Все произойдет
очень обыденно - вот что самое страшное.  Обыденность трагедии. Норма.
От которой хочется зажмуриться.  Как объяснить это  детям,  которые  у
нас,  возможно,  еще будут? Как и почему мы такое допустили? Дети ведь
спросят.  Небритый дядя в арктическом снаряжении, отобранном у муници-
пального десантника,  конвоирует пленного. Пленного истратят на экспе-
рименты,  тот же Мишка Морозов в изолированном боксе опробует  на  нем
нововыведенный  штамм какой-нибудь дряни.  Пленный умрет или не умрет.
Если умрет,  той же дрянью заразят добровольца и попытаются  вылечить.
Доброволец умрет или не умрет. Тут все ясно. Но давайте попробуем, да-
вайте поднатужимся и честно ответим на простой вопрос: как получилось,
что мы,  такое устойчивое, напористое, умелое, такое уверенное в своих
неиссякаемых возможностях и вместе с тем вроде бы достаточно  осторож-
ное,  вперед-назад-и-по-сторонам-смотрящее человечество, как мы довели
себя до состояния, при котором лютая борьба за выживание о б ы д е н н
а,  а проигрыш начальной фазы борьбы о ч е в и д е н? Как же вы не за-
метили,  спросят дети.  У нас спросят. И с нас спросят. Отвести глаза?
Ну,  нет. Разумеется, мы начнем выкручиваться и врать, что сделали все
от нас зависящее,  а если бы сверху на нас не давили страшной каменной
тяжестью  несколько твердолобых или корыстных дураков (которых мы сами
же и взгромоздили себе на шею,  но об этом мы распространяться не  бу-
дем), то сделали бы гораздо больше, и, обидившись, заявим, что нехоро-
шо так разговаривать с отцами,  прожившими несладкую жизнь  -  сам  бы
попробовал,  сопляк!  -  по  вине тех,  кто жил прежде нас и не принял
мер,- ведь старт ползучему обесчеловечению, превратившемуся ныне в об-
вальное, был дан не при нас, а зн

ачительно раньше, так что ваши отцы не повинны ни в чем и ни перед кем
- уяснил,  щенок? Марш к амбразуре! Проверь пулемет и гляди в оба! Кто
же виноват?  - спросят с громадным детским недоумением, готовые верить
любому ответу.  И мы,  конечно, придумаем канонические ответы на любые
детские вопросы, потому что ничего другого нам не останется... Ох, как
мы придумаем!

Держитесь, дети.

И верьте.



3

Если человек в здравом уме носит на плечах китель с чужого плеча и  со
знаками различия,  нанесенными прямо на ткань через трафарет,  это еще
не обязательно выдает в нем размороженного участника Ледового  похода.
Гораздо вероятнее то,  что этот человек намеревался прожить свою жизнь
как-то иначе. И если у него нет руки и половины скальпа, а фальцет ро-
вен и начисто лишен интонаций, сразу же наводя на мысль об искусствен-
ных голосовых связках,  можно сколько угодно думать,  что  командующий
имел несчастье родиться с хромосомными дефектами.  Но куда ближе к ис-
тине будет гипотеза о сугубом преобладании внешних факторов.

- ...Кроме того,  дубоцефалы,- сказал командующий. - Я имею в виду не-
отмобилизованных  - да-да,  прежде всего я намерен поднять именно этот
вопрос,  и чем скорее мы его решим,  тем лучше.  Что с ними делать? Их
сейчас в городе тысяч двести. То, что тянуть с ними дальше нельзя, яс-
но даже идиоту. От ответа на вопрос прошу не уходить. Мне нужно, чтобы
Экспертный Совет дал наконец хоть какие-то рекомендации, и самое глав-
ное: продолжать их все-таки кормить или нет?

- Не знаю,- сказал я.

- То есть, как так не знаете? Кто же еще должен знать? Вопрос, по-мое-
му,  поставлен предельно ясно: либо мы продолжаем ежедневные раздачи и
через три недели остаемся без крошки  продовольствия  -  наши  ресурсы
вовсе  не безграничны,- либо надо объявлять о том,  что дубоцефалов мы
кормить не будем. Так?

- Не обязательно,- заметил Сашка.

- Что не обязательно?

- Не обязательно объявлять.

- Ну да...- Командующий встал и с ожесточением  поскреб  в  бороде.  -
Верно,  не обязательно. Да сидите вы - повскакали!.. Допустим, мы кор-
мим только тех,  кого используем... м-м... на какое время хватит наших
ресурсов при этом условии? Надеюсь, хотя бы это у вас просчитано?

- Конечно,-  я пожал плечами.  - В предположении о неизменной динамике
потерь и о том, что мы не дадим разграбить контролируемые нами склады,
- месяца на два.  Точнее сказать трудно.  При удачном стечении обстоя-
тельств, может быть, на десять недель.

- Это предел?

- Да.

- Насколько я понимаю,- командующий прошелся по  комнате,-  упомянутое
удачное  стечение  обстоятельств  -  не что иное,  как просто-напросто
большие потери?

Я покосился на Сашку.  Тот сидел молча,  положив перед собою  на  стол
свой шлем, и тихонько барабанил по нему пальцами.

- Да.

- Подвоз?

- Капля в море,- сказал я. - А скоро и ее не будет.

Командующий подошел к окну.  Мне не было видно,  но я знал,  на что он
смотрит сквозь три слоя оконного стекла:  утренняя очередь к коптящему
по  ту сторону колючего вала гигантскому крытому грузовику,  из кузова
которого в тянущиеся руки сбрасывали тощие пакеты,  двигалась уже чет-
вертый час и все никак не могла иссякнуть. Без арктического снаряжения
люди,  напялившие на себя все, что только возможно, были похожи на ог-
ромные тряпичные комья, медленно и неуклюже переступающие толстыми но-
гами. Ветер трепал выдыхаемый пар и гнал его вдоль улицы. Хвост очере-
ди сворачивал за угол.

- Вот,- сказал командующий. - Полюбуйтесь! Две трети нашего продоволь-
ствия уходит на прокорм общественных иждивенцев без всякой пользы  для
дела.  Семьдесят тонн ежедневно. Давать меньше в такие холода все рав-
но,  что не давать совсем.  Причем среди них уже имеются секты опасной
направленности,  даже пацифистские,  существует какой-то Хидырь-Спасе-
ние,  которого мы никак не можем поймать... Я уже не говорю о вульгар-
ной преступности. Ладно, допустим. Еду они получают. Нашу еду. Вывезти
их некуда.  Может ли кто-нибудь дать дельный совет,  как их  использо-
вать?

- Нет,- сказал Сашка.

Командующий повернулся ко мне.

- Вы как думаете?

- Небольшое  количество  использовать  можно,- возразил я.  - Отбирать
здоровых и тех, кто потолковее, обучать и держать пока в резерве. Сей-
час  пополнять  дубоцефалами  отряды нет смысла:  некоторые из них уже
состоят из дубоцефалов на шестьдесят-семьдесят  процентов.  Экспертный
Совет держится мнения, что при превышении этой величины они перестанут
быть управляемыми.  Кроме того,  дубоцефалы более или  менее  пригодны
только  для оборонительных боев - штурмовые группы из них не скомплек-
туешь. Но так как потери среди них больше, чем среди нормальных людей,
резерв в четыре-пять тысяч дубоцефалов будет полезен.

- Четыре-пять тысяч,- раздумчиво сказал командующий. - Это уже хорошо.
Остальных куда? Может быть, на снег? В санитары, наконец? В другие ка-
кие-нибудь службы? Что у нас есть еще?

- Подразделения  по борьбе со снегом в пополнении не нуждаются,- отве-
тил я.  - Санитаров нам на сегодняшний день хватает. В остальных служ-
бах либо комплект,  либо бардак. Кое-где численность надо сокращать, а
не увеличивать.

- Где, например?

- Например, при штабе.

Наглый ответ был пропущен мимо ушей.  Командующий сел в кресло и пощи-
пал себя за бороду.

- Допустим, с завтрашнего дня мы прекращаем раздачу иждивенческих пай-
ков дубоцефалам,- сказал он. - Конкретно: чем это нам грозит? Вопрос о
нравственных муках прошу не поднимать.

- У  нас это просчитано,- объяснил я.  - Собственно,  Экспертный Совет
просчитал только вероятные сроки событий,  а качественно картина и без
того предельно ясна. Не позднее чем через пять дней можно ожидать пер-
вых серьезных волнений,  на которые нам  придется  обратить  внимание.
Мелкие  неприятности начнутся уже на второй день - они начались бы еще
раньше, но холод будет держать людей преимущественно по домам...

- Дубоцефалов!  - раздраженно перебил командующий. Странно было видеть
раздражение  на  его  лице  и вздрагивающие ветвистые жилки под тонкой
пленкой,  затягивающей половину черепа, в то время как голос был ровен
и механичен. - Дубоцефалов, а не людей. Давайте, наконец, разберемся с
терминологией и отделим зерна от плевел. Людей мы в меру сил кормили и
будем кормить,  даже тех, кого не можем использовать, в первую очередь
детей и их матерей, также и стариков. Никто не собирается вырывать ку-
сок хлеба изо рта ребенка, в противном случае вся наша борьба лишается
смысла.  Наша задача спасти город,  а город - это люди.  Между прочим,
людей  у нас на иждивении сравнительно немного и речь сейчас не о них.
Дальше.

- На пятый день начнутся волнения,- монотонно, как заученное, повторил
я.  - Мы можем отсрочить нападение голодных толп на склады, разработав
соответствующие меры пропаганды - дубоцефалы очень внушаемы,  особенно
в толпе,- однако у нас нет ни времени этим заниматься, ни достаточного
количества подготовленных специалистов. Кроме того, никакая пропаганда
не  помешает  голодному дубоцефалу отнять паек у голодной матери с ре-
бенком,  и в масштабах города мы вряд ли сможем  этому  противостоять.
Как хорошо известно из истории, показательные казни мародеров в голод-
ные времена приносят очень мало пользы...

- Абсолютно никакой,- сказал Сашка.

Командующий неодобрительно покосился в его сторону:

- Помолчите. Дальше.

- Короче говоря,  через неделю нам придется снимать  с  позиций  целые
подразделения для защиты складов,- резюмировал я. - К сожалению, они у
нас сильно разбросаны,  и вы знаете,  что это за склады: от военных до
складов супермаркетов. Придется также создавать подразделения для раз-
гона толп, а это поставит под угрозу герметичность линии фронта. Нако-
нец,  начнется массовая миграция дубоцефалов на территорию противника,
что сразу усилит его как количественно, так и продовольственно - я ду-
маю,  излишне  объяснять,  чем нам грозит последнее.  Экспертный Совет
считает, что этого нельзя допустить ни в коем случае...

- В каком смысле - продовольственно? - спросил командующий.

- В прямом,- пояснил я.  - Их просто съедят. Со временем, конечно. По-
ка, по нашим данным, продовольствие в центре города еще имеется.

- Вывод. Вывод!

- Расстреливать,- сказал Сашка.  Словно большая змея упала с дерева и,
шипя,  переползла через хруснувшую ветку - расссс-тре-ливать.  - Зачем
себя  обманывать,  это уже каждому ясно:  или кормить и всем сдохнуть,
или уже сейчас избавиться от балласта единственно возможным  способом.
Третьего нет.

Я почувствовал, что в комнате очень душно. И еще я почувствовал облег-
чение:  слово было произнесено. Кажется, командующий тоже почувствовал
облегчение. Решение - я знал это точно - сегодня принято еще не будет.
Но оно будет принято обязательно -  завтра,  послезавтра...  Когда?  А
ведь  Бойль  был прав,  подумал я.  Может быть,  человечество выиграет
борьбу за выживание, но мы не знаем, какое это будет человечество...

- Экспертный Совет что думает?

- Мнения разделились,- сказал я.  - Этот вопрос такого рода,  что если
человек точно знает ответ на него,  то он либо дурак,  либо сволочь, в
зависимости от ответа.

Командующий вскочил и велел мне встать. Он бегал по комнате, и выпрос-
тавшийся  из-под  ремня  пустой  рукав  его кителя мотался сзади,  как
хвост.

- Мне их не жалко?  - пытался кричать он, но крика не получалось и го-
лос был все так же ровен,  только плясали на лице мышцы,  кривя рот. -
Они же не виноваты в том,  что мы не можем их использовать. Они такими
родились.  И они не меньше нашего хотят жить,  и у них тоже есть дети.
Знаю. Ответственность за принятие решения лежит на мне, я здесь коман-
дующий,  и в конце концов кидать камни будут в меня,  а от Экспертного
Совета требуется всего-навсего аргументированная рекомендация к приня-
тию решения.  Ах да, рекомендация ведь тоже ответственность. Не хотите
быть палачами?  А вы подумали о людях, которые умрут позже, если дубо-
цефалы  не  умрут теперь?  Как же себя чувствует после этого ваш гума-
низм?  Да сядьте вы наконец... Мы же подставляем дубоцефалов под огонь
вместо себя где только возможно,  и никто мне еще не говорил,  что это
неправильно.  Язык не повернется сказать такое, потому что каждый зна-
ет,  что  выжить должны в первую очередь люди и лишь при благоприятном
стечении - дубоцефалы.  Сейчас каждый в первую очередь должен для себя
решит