хороший был мужик.  Кремация,  кажется,
послезавтра. Ты пойдешь?

- Н-не знаю...  Да,  наверное.  Я это...  Я э-э...  вот что хотел ска-
зать...  Раз уж его убили...  - Слова из Вацека шли туннельным перехо-
дом,  пробиваясь сквозь потенциальный барьер. Он страшно мучился и вид
имел такой раскаянный,  будто сам и убил.  - Тут э-э...  вот какое де-
ло...

- Ржавченко читал лекции в "два-Б",- опять встряла Алла  Хамзеевна,  и
Вацек кинул на нее взгляд,  отчаянный и благодарный одновременно.  - И
еще вел семинары в трех группах.

До меня начало доходить.

- Угу,- произнес я с пакостным предчувствием.  -  И  кому  теперь  все
это... добро?

- Вам,  конечно,- с энтузиазмом сказала Алла Хамзеевна. - Вы у нас мо-
лодой и способный, даже чересчур, вам и палку в руки...

Я исхитрился сдержаться, чтобы ее не убить.

- Вам только лекции, Сергей Евгенич,- поспешил вставить Вацек. - Семи-
нары будут у Конюхова, он как раз сейчас там...

Там - это,  конечно,  у Сельсина. Я прислушался. В кабинете декана уже
не кричали.  Сельсина слышно не было,  а второй голос - теперь я и сам
узнал Конюхова - упрашивал,  настаивал, умолял... Тоже напрасное заня-
тие.  Если Сельсин позволит слезам и соплям влиять на свои решения, на
его место пришлют кого-нибудь другого.

- Ясно,- сказал я, стараясь не выражать эмоций. - Меня, надо полагать,
тоже обчистили. Не знаешь случайно, что отбирают?

- Кажется,  знаю,- сказал Вацек, глядя себе под ноги. - Лабораторные в
первом потоке. Но это, по-моему, еще не наверняка...

Секретарь потерял интерес к разговору, зевнул и жизнерадостно потянул-
ся.  Потом поискал под столом,  поймал жужелицу и принялся обрывать ей
ноги.

- Так... И кому отдают?

- Мне. - На Вацека было жалко смотреть.

Я медленно сосчитал до десяти.  Потом эта дура Хамзеевна,  не удержав-
шись,  хихикнула,  и я продолжил счет.  Ай,  спасибо! Спасибо Вацеку и
спасибо  Алле Хамзеевне.  Очень вовремя вы здесь оказались,  вот что я
вам скажу.  Не будь вас,  я бы сейчас прямиком рванул к Сельсину драть
глотку и терять от обиды лицо.  Как вот сейчас Конюхов. Хотя, конечно,
всучить дубоцефалов,  да еще с потока "два-Б",  взамен нормальных сту-
дентов - это подлость,  которую я Сельсину не прощу. А еще это необхо-
димость,  и поэтому никуда ты,  голубчик,  не денешься и  некуда  тебе
деться.  Ну,  выразись покрепче,  если невмоготу.  Ну,  стукни кулаком
где-нибудь подальше от Аллы Хамзеевны.  Скрути в бублик того,  кто  от
тебя зависит. В конце концов, напиши крупными буквами на бумажке: "Это
твой долг!" - и утрись ею. Может, полегчает.

Алла Хамзеевна сияла. Специально для нее я пожал Вацеку руку:

- Поздравляю. Рад за тебя. Если будут какие-нибудь проблемы, можешь на
меня рассчитывать, идет?

Он кивнул.

- Напрасно вы так сидите,  Алла Хамзеевна,- сочувственно сказал я, по-
кидая деканат. - Вот именно так геморрой и зарабатывают...

Ай-яй-яй... Зря это я.  Глупо. На четвертом десятке уже поздновато го-
няться  за дешевыми удовольствиями,  разумнее озаботиться сохранностью
центральной нервной.  Первая заповедь дяди Коли: если уж бьешь, то бей
так, чтобы оппонент не встал. В противном случае лучше улыбайся.

И тут дядя Коля безусловно прав.



2

С девяти до одиннадцати - семинар в шестой группе потока "два-А".  Это
я люблю.  На семинарах куда безопаснее, чем на лекциях или в лаборато-
рии,  к тому же сегодня как раз зачет.  Очень люблю.  Можно не слишком
дрожать за свою шкуру: на зачете ты с потенциальным противником всегда
один на один.

Сидят, пялятся на вопросы, напрягают скудные мозги. Сложной техники им
не дают,  и правильно делают, а видеодоску и световое перо легко заме-
нить,  если что. Впрочем, дубоцефалы народ, как правило, мирный, а для
защиты от скрытых адаптантов придумана  преподавательская  кабинка  на
две персоны, стойкая к воздействию извне, и не только она одна.

Сижу в  своей цитадели,  слежу по экранчику,  что там у них на досках.
Н-да...  Как обычно.  Вот один пишет и стирает, пишет и стирает, решая
непосильную задачу на обобщенный закон Ома. Другой, высунув от усердия
язык,  бездарно рисует порнографическую картинку. Варвар, да разве ж в
этой позиции что получится?  Ладно.  Я им займусь с пристрастием, и не
только потому, что не люблю, когда перевирают анатомические пропорции.
Мне эта рожа давно не нравится.

У остальных - пока ничего. Когда от твоей работы нет отдачи, это заде-
вает. И очень хо-рошо, что дубоцефалы учатся не четыре с половиной го-
да,  а два с хвостиком,  по усеченной программе.  По-моему,  для того,
чтобы обслуживать рубильник,  и этого много.  Вот,  скажем,  поток Э -
элита - учится семь лет,  да так,  что только пар идет. Впрочем, какой
это поток - струйка тощая,  не на что смотреть.  Ручеечек.  И с каждым
годом он все больше хиреет,  а хотелось бы наоборот. Защитным энергос-
танциям нужны специалисты,  а не обслуживатели рубильников, нужно было
спохватиться  еще лет двадцать назад,  когда только-только сформирова-
лись и пришли в движение первые ледники.  Но тогда даже  адаптанты  не
признавались  проблемой номер один и уж подавно никто не хотел верить,
что наше межледниковье кончилось столь внезапно.  А что,  не нравится?
Нет, только честно: вы в самом деле не ждали? Смешно мне с вами, ребя-
та,  а было бы еще смешнее,  если бы вы ждали и готовились:  что бы вы
тогда сделали?  На холод,  ребята, на холод! Валяйте, выдумывайте свою
Глобальную Энергетическую Программу,  фабрикуйте для нее специалистов,
спешите.  И извольте принять тот факт, что семьдесят процентов населе-
ния теперь составляют такие вот дубоцефалы.

Эти, с потока "два-А",  в сущности,  не вполне еще дебилы, и на уровне
спинного мозга с ними можно иметь дело.  Что же касается "два-Б", то я
не понимаю,  зачем их вообще учат.  Похоже,  только  для  того,  чтобы
чем-нибудь  занять.  И скрытых адаптантов среди них гораздо больше:  у
каждого студента генокод не проверишь,  спасибо,  что сделали это  для
преподавателей.  Вот я - человек,  и мой генокод в порядке. Могу пока-
зать свидетельство, если кто-нибудь пристанет.

- Чермных, ко мне!

Идет. Хорошо идет.  Грудь у нее большая и классическая. Сколько чего у
одного места отнимется, столько к другому непременно и присовокупится.
Воистину так, Михаил Васильевич. Ну, что там у нее? Гм... да. Мерзость
запустения. Лесотундра. А эта дура еще что-то лопочет.

- Не так,- говорю. - Глупости. Запомните. Первый закон Кирхгофа: сумма
токов в узле равна нулю.  Второй закон:  сумма напряжений  по  контуру
равна  опять-таки нулю.  Это ясно?  - Она кивает головой и грудями.  -
Повторите. - Сбивчиво повторяет. - Достаточно. Зачет. Марш отсюда.

Убегает, счастливая.

- Филенков, ко мне!

Идет. Ухмылка такая - гланды видно.  Это тот, с порнографией. Художни-
ком ему не бывать. Техником на энергостанции, очевидно, тоже. Сейчас я
его расколю, ошибку природы, только нельзя выпускать это мурло из поля
зрения.  Ни в коем случае... Под столом кнопка... ГДЕ?.. Ага, вот тут,
под ногой, вот она, голубушка.

- Садитесь.

Странно, задача у него решена.  И картинку он стер,  а  подсказал  ему
стереть,  не иначе,  тот,  кто решил задачу.  Ну, ясно. Вопрос дебилу.
Молчит и щерится.  Ответа и не жду.  Еще вопрос. Щерится и молчит. Ну,
теперь пора.

- Дурак,- говорю без выражения. - Толстолобик. И без зачета хорош. Вы-
матывайся. Придешь на следующей...

До каждого скрытого адаптанта рано или поздно доходит,  что преподава-
тель тоже уязвим.  И тогда в его глазах внезапно вспыхивает бешенство,
такое,  что нормального человека просто отшатывает в сторону. Важно не
прозевать этот момент.  Жуткое бешенство,  нечеловеческое. В сущности,
адаптант и есть не человек,  только он этого не знает.  Любопытная это
штука - глаза адаптанта. Такой же видовой признак, как шерсть у мамон-
та,  и подделать невозможно:  адаптанты нутром чуют чужого. Если бы мы
могли внедрять своих людей в уличные стаи,  в городе,  пожалуй,  можно
было бы жить.  Давлю ногой на кнопку.  Спецкоманда обязана прибыть  по
вызову не позднее, чем через сорок пять секунд.

Олух царя небесного,  ну кто же кидается на преподавателя с голыми ру-
ками!  Да еще через стол. Этот стол специальный: выродок не может дос-
тать меня в броске и,  теряя секунды, вынужден лезть поверх, вроде чу-
до-богатыря, форсирующего Альпы. Не спеша подсекаю ему ногу и слежу за
тем,  чтобы  черепная крышка пришла в соприкосновение с крышкой стола.
Большего не требуется:  письменный стол вполне надежен  как  подручное
средство.  Глухой стук - и,  собственно,  все. Оползень расслабленного
тела со стола на пол крайне неэстетичен.  Адаптант жив,  но сотрясение
мозга,  или что у него там,  уже имеет. Дядя Коля учит дозировать силу
воздействия.

Оправляю рукав и смотрю на время - прошло,  должно быть, секунд шесть.
Нормально. Остальные тридцать девять я отдыхаю в ожидании спецкоманды.
А они врываются с хрипом и топотом,  едва не высадив дверь и гремя на-
ручниками.  Я  величаво  указываю  перстом,  и спецкоманда,  стреножив
смутьяна, выволакивает его вон - надо полагать, на экспресс-проверку и
далее  по  этапу  в резерват.  Ноги волочатся по полу.  Мне суют мятый
бланк,  и я расписываюсь.  Сдал-принял.  Почему-то именно эта  бумажка
производит на дубоцефалов сильнейшее впечатление.  Сидят, раззявя рты.
Предметного урока им хватит,  пожалуй,  до начала следующего семестра,
вряд ли дольше. Потом опять держи ухо востро.

Интересно, кто  свой  среди  чужих в этой группе и почему он проморгал
явного адаптанта?  Этот? Нет, пожалуй, вон тот. Или нет? Ладно, это не
мой уровень, спрашивать работу с дятлов низкого полета не входит в мои
служебные обязанности, и слава богу. И знать их в лицо мне тоже не по-
лагается. Но все-таки интересно.

Некоторое время сижу неподвижно, тупо гляжу перед собой и давлю в себе
непрошенное чувство жалости.  Глупо и неуместно.  А к кому жалость - к
этой морде?  И почему жалость? - потому что выродок не виноват, выпол-
няя то,  что заложено в него природой? Бунтуют гены потомственного ин-
теллигента,  переполняются идиотским сочувствием... А ведь эта протоп-
лазма вполне могла меня убить.  Да.  И убила бы, если бы не дядя Коля.
Страшно  подумать  -  читать лекции в "два-Б".  Сто морд с лягушачьими
глазами, сто жвачных рыл... а я им про сигнальные графы Коутса. В гро-
бу они их видели. Буду выписывать формулы, а они на букве "омега" нач-
нут поощрительно ржать,  полагая, что я специально для их удовольствия
изобразил  задницу.  И  самое  главное - придется поворачиваться к ним
спиной,  а это хуже всего. Не дай бог, попадется необорудованная ауди-
тория.  Правда,  у меня полный зачет по самообороне,  не так уж и пло-
хо... Хм. У Ржавченко тоже был полный зачет.

- Рыбин, ко мне.

Субтильный вьюноша,  какой-то пришибленный. Лицо хорошее, а взгляд ту-
пее  некуда.  Но задачу адаптанту решил он,  или я ничего не понимаю в
своей профессии и гнать меня надо.  Не дятел он, это точно. И заведомо
не адаптант. По-моему, он даже не дубоцефал.

- Ну, выкладывайте.

Пришибленный начинает  объяснять,  водя  пальцем и мучительно подбирая
слова.  Экает и мекает. Там, где есть синонимы, он выбирает самый иди-
отский.

- Достаточно,- останавливаю. - Почему вы не учитесь в первом потоке?

Глупо моргает,  запускает в нос палец по вторую фалангу включительно и
хлопает ртом, как уловленный карп. Переигрывает.

- Ну хватит, хватит,- жестко говорю я. - Поиграли и будет. Мне все яс-
но.  Не хотите быть откровенным - не надо. Вы не дебил и занимаете чу-
жое место. Я буду вынужден сообщить о вас в сортировочную комиссию.

Я вовсе не шучу,  и до него это доходит. Сгоняет с лица дурацкое выра-
жение. Затюканность остается.

- Не надо. Пожалуйста, не надо...

Лжедебил косится через плечо,  на лице испуг. Настоящий испуг со сфаб-
рикованным я не спутаю.

- Можете говорить, здесь звукоизоляция.

Он сбивчиво объясняет свою ситуацию. Вышибить из меня слезу не пытает-
ся, и мне это нравится. Он не может отправить из города мать и сестру.
Нет, не обязательно на Юг. У них нет возможности уехать. Когда в прош-
лом году он принес документы,  то сразу спросил,  будет ли рассмотрена
просьба о сдаче экстерном.  Его спросили,  не считает ли он здесь себя
умнее всех.  Ему ответили,  что нет. Тогда он обманул сорткомиссию. Он
должен,  он обязательно должен окончить институт в два года, больше им
здесь не выдержать.  Когда он поедет по распределению, он сможет взять
с собой родных, он узнавал.

Задаю наводящие вопросы,  бью в цель. Мать? Да, больна. Нет, это с ней
недавно,  после  того как сестра попалась к адаптантам и двое суток ее
не могли найти,  а так она женщина крепкая...  Сестра?  Нет, сестренка
жива. Но... В общем, с ней...

Что с ней, я, к сожалению, очень хорошо понимаю.

- Ты вообще в своем уме?  - говорю я сначала спокойно-увещевающе,  как
старший,  который якобы дальше видит и лучше знает.  Потом не выдержи-
ваю, луплю кулаком по столу, ору и брызгаюсь: - Умник! Лопух развесис-
тый!  Обрадовался - два года!  Да с таким дипломом ты всю жизнь будешь
сдувать пыль с вольтметров на какой-нибудь энергостанции в Лабытнанги!
Всю жизнь, до тех пор, пока вы там со своей энергостанцией не вмерзне-
те в лед, это ты понимаешь?

Он уныло кивает.  И вдруг начинает с увлечением объяснять,  что все не
так страшно,  как мне кажется,  нужно только уехать отсюда и переждать
несколько лет, а там все непременно изменится, не может быть, чтобы не
изменилось, не бывает такого...

Подобные разговоры длятся пять минут,  а устаешь от них, как от трени-
ровки в подвале у дяди Коли. Парень по-своему прав. И я ничего не могу
для него сделать. Только лишь не трясти языком где попало, а ведь пар-
ню большего и не надо...  Иногда думаешь,  что тот,  кто придумал наше
общество, был ненормальным от рождения.

- Идите,- киваю обессиленно. - Зачет. И... удачи вам.

Благодарит. Уходя, оборачивается:

- Простите, Сергей Евгеньевич, а как вы узнали?

- В задаче у вас ошибка,- говорю,- такая дурацкая,  что даже талантли-
во.

- Спасибо,- говорит. - Большое вам спасибо. Я приму меры.

И примет.  Скорректирует  тактику,  начнет репетировать перед зеркалом
пускание слюны и больше не попадется. Я таких знаю.

- Довгонос, ко мне!

Очередной экспонат моей кунсткамеры боком выползает из-за стола и бре-
дет ко мне в кабинку. Этот вполне натурален: на лице неизгладимые сле-
ды интеллектуальной недостаточности,  с виду ближе к олигофрену, чем к
дебилу, и вонюч вдобавок. Что у него, недержание? Это он хорошо приду-
мал - пойти учиться.  Сидел бы лучше дома,  ходил бы,  если не лень, в
другую кабинку...

А в моей кабинке миазмам некуда деться, кроме как мне в нос.

- Зачет!  - кричу.  - Пшел!  Ф-ф... Вон отсюда! И дверь не закрывай!..
Следующий! Эй, следующий! Кто готов?

Люблю зачеты.



3

Что ценного осталось в институте еще с доледниковых  времен,  так  это
обеденный перерыв и преподавательская столовая.  Чисто, опрятно, несу-
етно,  салфеточные вигвамы на тарелках,  а главное,  можно быть  почти
уверенным,  что под видом голубцов или шницеля тебе не скормят пищевые
дрожжи четвертого сорта и такого же срока лежалости.  Здесь все  нату-
ральное, по крайней мере я так думаю. А та плесень, говорят, произрас-
тает на нефтяных фракциях,  и неплохо,  говорят,  произрастает.  Ну  и
пусть себе.  На чем ей придется произрастать, когда Глобальная Энерге-
тическая начнет пожирать без  остатка  все,  что  горит,  хотелось  бы
знать. На фекалиях?

Здравая застольная мысль.

Над соседним столиком Гарька Айвакян с кафедры автоматики терзал толс-
тый антрекот.  Жевал,  тщательно собирал на вилку зелень. Вообще-то он
Гагик, а не Гарик, о чем сам уже вряд ли помнит. Москвич в энном поко-
лении, в смысле родного языка не владеет даже акцентом, так называемой
этнической  родины в глаза не видел,  и во сне она ему,  наверное,  не
снится,  так он ее пытается уловить через кинзу и всякий прочий силос.
Тоже  способ.  При  моем  появлении Гарька отвлекся от этого занятия и
вонзился в меня взглядом.

- Ну,- спросил,- как?

- Изыди,- попробовал отбиться я. - Как обычно.

- А как обычно? - тут же прицепился он.

Я вздохнул.

- Гаденыша одного сегодня отловил. Ржавченко убили. Кретинов опять су-
ют - учи, говорят. Чего тебе еще? Все нормально. А у тебя?

- И у меня нормально,- сказал он и снова включился в борьбу с антреко-
том.

Очевидно, мои новости Гарьку не заинтересовали.  Даже странно. Его зе-
ленью не корми, дай выяснить чужую позицию по основным вопросам мироз-
данья. О том, что теснота общения, как вообще всякая теснота, противна
человеческому духу, он думать не хочет и на инспирированную им же гру-
бость не реагирует.

А может, сегодня ему просто-напросто достался жесткий антрекот?

Я не спеша доел голубцы и сунул тарелки в дробилку.  Обеденный перерыв
кончался.  Я задумался. По идее, мне сейчас следовало поспешать на ка-
федру, и поспешать рысью, потому что мне платят деньги не за то, что я
в столовой думаю о фекалиях,  а за то, что я всегда там, где мне нужно
быть,  а быть мне сейчас нужно в лаборатории. С другой стороны - я за-
метил, что иду уже медленнее - сегодня мне туда идти как раз не обяза-
тельно,  Сельсин скорее всего уже утвердил вместо меня Вацека, так что
плюну-ка я лучше на все отравленной слюной и поеду к Дарье.  Тем более
что нынче дополнительное занятие и придут только изгнанные с  предыду-
щих  лабораторок  за неподготовленность разгильдяи да еще хворые с бу-
мажками о хворобах,- эти две категории  обучаемых  сильнейшим  образом
пересекаются.  Вацек справится.  Не забыть бы поговорить насчет него с
дядей Колей.

Наверное, я все-таки соскучился по нормальным людям - иначе не  объяс-
нить,  почему я свернул к лабораторному корпусу. Вацек так Вацек. Сей-
час я воспринял бы даже Хамзеевну.

Должно быть, прежде, в былые времена башня лабораторного корпуса смот-
релась неплохо,  умиляя прохожих конструктивистскими изысками прошлого
века,- но  теперь  здорово  напоминала  гигантский  заснеженный  пень.
Здесь,  сколько  я себя помню,  расчищали только дорожку перед входом:
во-первых,  снегоедам было негде развернуться, а во-вторых, на кафедре
после продолжительных дебатов возобладало мнение,  что в снегу теплее.
Снегу навалило по третий этаж,  и сквозь могучие завалы, вроде послед-
него привета от утопленников, просачивался слабый оконный свет. По ве-
черам это было даже красиво.  Сейчас вокруг корпуса крутился туман: на
Красноказенной со вчерашнего дня яро ломали асфальт и крушили экскава-
тором обогревательные трубы,  а зачем - поди пойми.  На тротуарах и не
думало  подтаивать,  лишь  стих ветер и все так же падал ленивый снег,
сеялся вертикально черт-те откуда. Он так способен сеяться неделями, я
его знаю, и торопиться ему глупо, у него впереди весь ледниковый пери-
од. Звуки куда-то пропали, было ватно. На вершине монументального суг-
роба мерз почем зря пегий голубь на одной лапе и косился на меня крас-
ным,  как у плотвы,  глазом.  Мало их теперь осталось, но еще живут и,
наверное,  размножаются.  Это правильно.  Тут такое дело, божьи твари:
кто быстрее приспособится, тот и выживет, ясна задача?

Адаптантам она ясна вполне.



4

Пока будет что охранять,  будет и охрана. А когда охранять будет нече-
го,  она все равно будет. Сначала я предъявил пропуск при входе, потом
у дверей кафедры - там тоже сидела тетка и тоже толстая, как цистерна.
Она  меня не знает.  Миллион раз мимо нее ходил,  а она меня не знает.
Пыхтит,  смотрит пропуск,  потеет... Интересно, зачем ей кобура с "та-
рантулом",  если она свой палец в предохранительную скобу ни за что не
просунет?  Увы, генотест подтверждает, что мы с ней (теткой, а не ско-
бой) принадлежим к одному биологическому виду. Жаль.

- Все в порядке, проходите.

Ну, спасибо тебе, родная. Ну, обрадовала.

В лаборатории