ры,  завершившие  эволюцию,
насколько мы знаем, свертываются в  точки...  Так  он  стирал  наш  "коридор
зеркал"...
   - Откуда ты все это знаешь? - слабым голосом спросил я.
   Он улыбнулся слабой морщинистой улыбкой, уголки его усохших губ при  этом
съехали вниз.
   - Просто увидел. За ту секунду, что мы стояли на ветру. Увидел...  Как  я
не подумал о факторе времени раньше?
   - А наша Вселенная? Она тоже...
   Он понял меня сразу.
   - Нет. Она в плане. С ней бы ничего  не  случилось.  Воздействие  оказано
только на поляну и на нас. Мы оказались  в  узловой  точке...  Как  думаешь,
насколько мы состарились?
   Я повернулся к нему и вгляделся в лицо семидесятилетнего старика.
   - Лет на двадцать.
   - Еще по-божески...
   Он с кряхтеньем поднялся на ноги и подал мне руку. Я встал, и мы медленно
побрели к нашему жилищу.
   Ты можешь себе вообразить, как потрясла  нас  происшедшая  катастрофа.  В
полной мере мы осознали чудовищность того, что  нам  довелось  пережить,  не
сразу. А через несколько часов, когда оправились от шока, пришли в отчаяние.
   Мы потеряли драгоценные годы жизни, силы - так  необходимые  нам  годы  и
силы. Теперь мы должны  были  ожидать  снижения  работоспособности,  остроты
мышления, возрастных недомоганий. Мы с Рочерсом  никогда  не  жаловались  на
здоровье. Но после эксперимента с "коридором зеркал" уже не могли  думать  о
своем самочувствии с прежней беспечностью.
   Судьба подвела нас  к  роковому  рубежу.  За  ним  начинались  испытания,
которых мы не ждали, не учитывали  в  своих  планах,  -  слабость,  болезни,
наступающая старость.
   Не скажу, что лишние два десятка  лет,  прибавленные  к  моему  возрасту,
слишком отяготили меня. Я чувствовал себя почти по-прежнему, если не брать в
расчет постоянно одолевающую слабость. Но вот с твоим отцом, Дэн,  все  было
иначе.
   Ты знаешь, что он на пять лет  старше  меня.  Видимо,  в  том  возрастном
периоде, в котором мы находились, пять лет решали многое. Рочерс ощущал себя
дряхлым стариком. Он стал плохо есть, мало спать. При ходьбе шаркал  ногами,
что раньше ему было вовсе несвойственно.
   И еще, Дэн. Он в конце концов заболел. И болезнь эта была странной..."
   Дядя Уокер вдруг встал, исчез с экрана, а когда появился вновь, держал  в
руках фотографию. Он поднес ее к видеокамере, и я  увидел  на  снимке  отца.
Такого,  каким  я  его   знал   в   детстве.   На   меня   смотрел   крепкий
тридцатипятилетний мужчина. Прямой  разворот  плеч,  густые  черные  волосы,
гордая и спокойная осанка...
   Общее впечатление здоровья и силы нарушал только лихорадочный румянец  на
щеках и напряженное выражение глаз.
   "Этот снимок я сделал в  то  самое  время  -  время  нашей  старости.  Ты
удивлен?
   Таким он становился периодически. Приблизительно раз в месяц.  Мгновенное
омолаживание, возврат в прошлое. На двадцать-двадцать пять  лет  назад.  Эти
катаклизмы сопровождались огромным выплеском энергии.  Обмен  веществ  бурно
ускорялся. Он не  мог  усидеть  на  месте,  становился  моторным,  дерганым.
Начинал громко говорить, мысли путались, мешались, он махал руками  и  ходил
из угла в угол.
   В такие моменты я отправлялся с ним в лес. Он не терял  трезвости  оценки
ситуации, понимал, что дело неладно. И начинал сбрасывать с себя  навязанную
энергетику. Он бегал вокруг поляны - круг за кругом, круг за кругом,  часами
- и ругался.  Боже,  как  он  ругался,  Дэн!  И  успокаивался  только  через
пять-шесть  часов  -  тогда,  когда  силы  покидали  его,  лицо  покрывалось
морщинами, а волосы стремительно седели вновь.
   Это было ужасно. Но ужаснее картины приступов было то, что после  каждого
из них он катастрофически увядал. Болезнь - если это можно назвать болезнью,
- изматывала его. Он пропускал через себя временные потоки.  Именно  так  он
определял причину всплесков внутренней энергии и мгновенного омолаживания. И
эти потоки изматывали его.
   Раз от разу, из месяца в месяц - он изнемогал...
   - Меня не отпускает временной ветер, Джеймс,  -  обессиленно  говорил  он
после каждого приступа. - Он хочет доконать меня. Сколько мне еще  осталось?
Год, два? Нам надо спешить.
   Вот что стало лейтмотивом его деятельности после катастрофы -  "нам  надо
спешить".  Вот  что  стало  причиной  инциндента  при  открытии  планеты   с
протоплазмой.
   И причиной моего ухода.
   "Надо спешить..." Рочерс теперь каждый божий день работал так, как  будто
этот день был последним в его жизни.
   Ты все понял из объяснения работы "Ланцелотта"  в  режиме  "Ловушка"?  Из
него ясно, что твой отец научился делать  так  называемые  "пространственные
коридоры", ходы в другие регионы Вселенной. В нашем трехмерном  пространстве
эти коридоры-ходы выглядели так, что их уместнее было бы  назвать  "дырами".
Мы задавали "Ланцелотту" координаты региона,  куда  хотели  бы  попасть,  он
тратил секунду на  то,  чтобы  соотнести  их  с  координатной  сеткой  карты
звездного неба и...
   Вместо стены леса перед нами возникало овальное окно от земли до неба.  В
этом окне чернел безмолвный звездный Космос.  Никакого  физического  барьера
между миром Земли и  Космосом  не  существовало.  Поэтому  поднимался  дикий
ветер. Воздух засасывался в  пустоту  "дыры",  нас  вместе  с  оборудованием
толкало  в  свистящую  и  гудящую   пропасть...   Мы   мгновенно   выключали
генератор...
   Естественно, в условиях Земли мы ставили подобные опыты  всего  несколько
раз и лишь для того, чтобы  убедиться  в  точности  теоретических  расчетов.
Более длительные и серьезные эксперименты мы проводили в  Космосе,  находясь
на борту нашего звездолета.
   Ты уже понял, что все, связанное с нашей работой, было чертовски  опасно.
И для нас, и для Земли. Ведь если, например, "Ланцелотту" задать  координаты
центра какой-нибудь белой, желтой или красной звезды  и  развернуть  окно  в
пределах Солнечной системы...
   Появится еще одно солнце в нашей планетарной системе. Все сгорит, Дэн!  И
не только это - нарушится физическое равновесие системы, планеты  притянутся
к новой звезде... Да что говорить, это даже не катастрофа - конец всему!"
   Уокер вдруг прервался, остро посмотрел  на  меня  и  произнес  бесцветным
голосом:
   "Это  функция  "Окно",  Дэн.  Четвертый  сенсор  справа.   Как   задавать
координаты цели-региона, ты узнаешь немного позже. - Значительно помолчал  и
продолжил. - Но я отвлекся...
   Итак,  Рочерс  мог   делать   пространственные   коридоры.   Существенным
ограничением возможностей "Ланцелотта" являлось то, что радиус его  действия
не превышал тысячи световых лет. Находясь на Земле или даже на  значительном
удалении от нее, мы не могли вышагнуть за пределы Млечного пути. А твой отец
хотел выходить из  Солнечной  системы  в  другие  галактики,  переплюнуть  в
дальности проникновения в просторы Вселенной разведчиков  Дальнего  Космоса,
делая всего один шаг.
   И достигнуть края, если он есть. Или того рубежа, за  которым  скрываются
великие тайны мироздания.
   Он почему-то верил в то, что во Вселенной есть подобный рубеж, Дэн!
   И он изо всех сил  добивался  расширения  возможностей  "Ланцелотта".  Он
проводил  тысячи  опытов,  и   все   они   были   связаны   с   организацией
пространственных "коридоров" в разных регионах  Галактики.  Он  считал,  что
свойства пространства в центре Млечного пути и на  его  периферии  различны.
Использование этого различия для достижения успеха было стержнем его идеи. И
это определяло всю трудность и длительность нашей работы.
   Мы носились на звездолете по  всей  Галактике  -  и  в  режиме  линейного
перемещения, и в гиперпространстве - и везде дырявили и дырявили  несчастную
Вселенную. Это не глупость и не сумасшествие. Такова была специфика  решения
поставленной задачи: сотни, тысячи "дыр".
   Тот самый случай, когда количество должно было перерасти в качество.
   Но добиться нового качества  нам  так  и  не  удалось.  Месяцы  и  месяцы
экспериментов, ночи без сна, сутки без  отдыха,  наплевательство  на  режим,
болезнь и усталость, изощреннейшие схемы построения экспериментов - ничто не
помогало.
   Я начал приходить в отчаяние и все чаще  со  страхом  смотрел  на  твоего
отца.  Он  находился   в   состоянии   той   крайней   сосредоточенности   и
устремленности к одной цели, которое очень часто наводит на мысль о душевном
нездоровье.  Мне  казалось,  что   все   возможности   уже   исчерпаны,   мы
действительно сделали, что могли. Я говорил ему об этом  -  он  не  хотел  и
слушать.
   И изнемогал - от приступов своей странной болезни, от неподъемной тяжести
возложенной на себя работы.
   Завершение истории было неожиданным.  В  одном  из  экспериментов  мы  не
смогли закрыть "дыру" в пространстве...
   В тот день после недельного путешествия мы вышли из гиперпространства  на
краю Галактики, в  одном  посещаемом,  но  почти  неосвоенном  секторе.  Как
обычно, нам предстояло провести серию  "экспериментов",  которая  начиналась
образованием "дыры".
   Не знаю почему, но Рочерс вдруг изменил своему обычному правилу  задавать
такие координаты дальнего конца пространственного "коридора",  чтобы  "дыра"
находилась  вдали  от  звезд.  Он  составил  график  эксперимента  так,  что
"коридор" должен был протянуться к какому-то совершенно незнакомому  желтому
светилу и буквально уткнуться в его планетарную систему.
   Зачем ему это было нужно - не знаю. Наверно, для разнообразия.  Мы  ничем
не рисковали. Нам вряд ли что-нибудь угрожало: мы были  мобильны,  сидели  в
звездолете. В худшем случае нас ожидали две вещи: узреть  либо  неприглядный
ландшафт какой-нибудь мертвой планеты, либо - ее внутренности.
   После  подготовки  "Ланцелотта"  к  работе  и  включения  функции  "Окно"
недалеко от нас в космосе развернулась пространственная "дыра".
   Мы взглянули в нее и обмерли.
   "Дыра" выходила на "живую" планету.
   Здесь я должен кое-что пояснить, Дэн. Я  и  твой  отец  никогда  не  были
звездными путешественниками, всю жизнь проторчали  на  Земле.  Другие  миры,
населенные живыми существами, мы никогда не видели  в  реалии  -  только  на
экранах  телевизоров.  Тем  более  никогда  не  примеряли   на   себя   роли
первооткрывателей подобных миров. И вдруг...
   На этой планете никто из землян еще не был. В каталоге освоенных звездных
систем желтое светило, к которому мы протянули наш "коридор", не  значилось.
И именно поэтому мы  с  восторгом  пионеров  Космоса  смотрели  на  то,  что
открылось нашим взорам.
   Планета была покрыта обширными водными пространствами  и  густой  зеленой
растительностью. Это уже, как ты понимаешь, было необычно  и  включало  нашу
находку в число редких открытий. Но главное - на обращенном к нам  полушарии
мы обнаружили странное красно-коричневое пятно. Оно было похоже на  огромное
озеро или маленькое море, если бы не его странный, какой-то пугающий цвет.
   Мы включили видеотелескопы и  хорошенько  рассмотрели  пятно  в  упор  на
экране внешнего обзора. Оно оказалось не озером или морем, а огромным  живым
организмом. Скопищем бурлящей протоплазмы терракотового цвета..."
   Какая-то зыбкая тень пронеслась в моем мозгу при этих словах. Я остановил
воспроизведение  записи,  тряхнул  головой  и,   вопреки   удовлетворенности
наступающим отрезвлением, отхлебнул из бутылки.
   Терракотовая протоплазма...
   Из глубин моего полупьяного существа  появился  Дэнни-дурак  и  серьезным
тоном подсказал:
   - Это прототип энергетической биоплазмы на Горо-2. Даже  не  прототип,  а
отец родной. Все пошло оттуда. С планеты, которую открыли Уокер и твой отец.
   - О, черт! - выпучил я глаза и снова включил видеозапись.
   "Скажу честно, Дэн, - продолжал Уокер. - После того, как первые  восторги
и удивление оставили нас, это море протоплазмы нам не понравилось.  От  него
исходили какие-то зловещие волны...
   Может быть, ты знаешь подобное ощущение: когда  знакомишься  с  человеком
определенного типа,  тебе  становится  не  по  себе,  ты  маешься  невнятным
ощущением опасности, тревоги, тебе хочется уйти, прервать контакт.
   То же самое происходило и с нами, когда мы смотрели на живое море  плоти.
Только было это ощущение раз в десять сильнее.  А  ведь  оно  находилось  не
менее чем в сотне тысяч километров от нас...
   Всего пять минут мы пялились в "окно", и этого нам хватило с лихвой.
   - Ты же не хочешь приземляться, Дэниел? - спросил я.
   - Нет, Джеймс,  -  ответил  он,  не  отрывая  встревоженного  взгляда  от
неведомого существа. - Нет. - Потом поднял на меня глаза. И я понял, что  он
не хочет показать мне охватившую его тревогу. - Давай закрывать "дыру". -  И
решительно подал "Ланцелотту" команду.
   "Ланцелотт" выполнил необходимые операции.
   А на экране внешнего обзора звездолета ничто не изменилось.
   "Дыра" в пространство  только  что  открытой  нами  планеты  не  исчезла.
Видеотелескопы    по-прежнему    воспроизводили    изображение     бурлящего
терракотового  моря  и  услужливо  подступающих  к  нему  зеленых   массивов
инопланетной сельвы.
   Я не буду рассказывать, Дэн, что мы предпринимали для того, чтобы закрыть
"дыру". Это была целая эпопея. Мы провели там сутки и  ничего  не  добились.
Ничего. Зато узнали кое-что новенькое.
   Мы точно определили, что образованный  пространственный  коридор  нам  не
дает свернуть сложное  и  мощное  силовое  поле,  образованное  терракотовой
биоплазмой. Природа этого поля неопределима. Ясно, что оно не электрическое,
не магнитное, оно не искажает  радиоволны.  Не  гравитационнное,  но  что-то
сродни этому...  Ведь  гравитация  и  пространственно-временные  метаморфозы
очень тесно связаны... Не могу ничего сказать точно.
   Во  всяком  случае  это  поле   способно   фиксировать   пространственные
изменения, это его свойство мы испытали, так сказать, на собственной  шкуре.
И еще мы поняли то, что оно не дает смещаться в пространстве  нашей  "дыре".
Планета с биоплазмой, как и любая другая, неслась по орбите вокруг светила и
вращалась вокруг  своей  оси.  Представляешь,  какую  сложную  траекторию  в
космическом пространстве описывал регион с протоплазменным морем?  Так  вот,
"дыра" в течение суток находилась точно  в  том  же  положении  относительно
моря, что и в момент ее образования.
   По-существу, получалось, что терракотовый организм притянул к себе  конец
нашего пространственного "коридора" и никому не собирался его отдавать. И не
позволял его закрыть.
   Обескураженные, мы нырнули в гиперпространство и завалились спать.  А  на
следующий день за завтраком Рочерс как ни в чем не бывало быстро заговорил о
проведении следующих запланированных экспериментов.  Я  уставился  на  него,
забыв проглотить расжеванный кусок бекона:
   - Подожди, Дэн... Я  что-то  не  понял.  Разве  мы  не  будем  заниматься
незакрытой "дырой"?
   Теперь он уставился на меня.  С  неподдельным  изумлением.  И  глаза  его
горели лихорадочным огнем фаната:  как  всегда  каждый  день  перед  началом
работы.
   - А зачем? Нам надо спешить. Вперед, Джеймс, и только вперед!
   Я вскипел:
   - Да ты что, Дэн! Ты разве не понял, на  что  мы  наткнулись?!  Ты  разве
ничего не почувствовал?
   Он сморгнул, и я понял, что он сейчас соврет:
   - Нет. Не почувствовал.
   - Эта протоплазма - агрессивная сволочь, Дэн! И  я  кожей  чувствую:  она
способна на многое. Я даже думать не хочу - на что. Достаточно уже того, что
она не дала нам свернуть  "коридор".  На  нее  можно  было  бы  не  обращать
внимания, если бы она не запустила свои поганые  лапы  в  сектор  Галактики,
который вскоре будет активно осваиваться. Благодаря нам она теперь имеет ход
в регион, который через пару лет будет  пронизан  сотнями  караванных  путей
пассажирских  "тихоходов"  и  транспортных  кораблей!  Разведчики   Дальнего
Космоса перед "длинным стартом" выныривают из гиперпространства именно в том
квадрате! А ты  знаешь,  как  они  любопытны.  Они  не  оставят  "окно"  без
внимания, если наткнутся на него. И вляпаются в  эту  дрянь,  которая  может
создавать суперполя и лезет во все дыры!
   - Замолчи, Джеймс, - прервал меня Рочерс ледяным тоном. - Ты  -  фантаст.
Тебя испугала какая-то жалкая лужа бессознательной протоплазмы,  всего  лишь
начальной, примитивной формы инопланетной жизни. Я не почувствовал, что  она
разумна. Я не почувствовал, что она  агрессивна  и  что  у  нее  есть  некая
осознанная сверхзадача. Ее мощная энергия - защита. И то,  что  поле  нашего
генератора интерферировало с ее полем и зафиксировало "дыру" открытой - меня
нисколько не пугает. Пускай разведчики откроют новый мир, они ради  этого  и
летают черт-те куда. А здесь получат  находку  поднесенной  на  блюдечке.  И
ничего ужасного ни с кем не случится. Твои  страхи  -  глупости.  Ты  просто
устал.
   Твой отец был прав. Я  действительно  устал.  Потому  что  у  меня  вдруг
потемнело в глазах от бешенства. Рочерс никогда так холодно, безаппеляционно
и презрительно со мной не разговаривал. Я изо всех  сил  вдарил  кулаком  по
столу и закричал:
   - Я не устал, Рочерс! А ты - болван!
   Этого нельзя было говорить. Нельзя было оскорблять  твоего  отца,  потому
что он устал тоже. Давно. И намного больше меня.
   Я понял это сразу, испуганно слушая, как он выкрикивает какие-то страшные
и унизительные слова, и глядя, как слюна брызжет  у  него  изо  рта,  и  как
сжимаются и расжимаются его все еще крепкие кулаки.
   Он дал мне достаточно времени, чтобы прийти в себя. Достаточно,  ибо  его
страстный монолог длился несколько долгих минут, а я в это время отстранился
ото всего и понял..."
   Дядя Уокер потянулся за новой сигарой, и руки его при этом  дрожали  пуще
прежнего. Он взял сигару и заговорил снова, так и не прикурив.
   "Ты знаешь, что я понял, Дэн? Что мы оба - очень старые и  очень  больные
люди - стали немного сумасшедшими. И он, и я. И все для  нас  кончится  рано
или  поздно  очень  плохо,  если  мы  не  прекратим  работу  под   названием
"Сотрудничество Рочерса и Уокера".
   Наше время вышло. Нам не повезло: мы не завершили работы, но не могли уже
идти дальше вместе. И знаком именно такого положения дел  было  непримиримое
противостояние наших мнений относительно терракотовой биомассы.
   Ведь если бы мы были в силе, и наши отношения не выбрали  самое  себя  до
дна, разве не смогли бы два друга и соратника прийти к разумному консенсусу?
Смогли бы. И очень легко. Но я слушал себя в те роковые минуты и  удивлялся.
Я не мог уступить Рочерсу, потому что был уверен: мы совершили преступление,
не закрыв "дыру".
   В этом противоречие и тайна. Я видел, что можно найти решение без ссоры и
разрыва с Рочерсом и также осознавал, что я - полусумасшедший я! -  не  могу
этого сделать.
   Тем более не мог этого сделать Рочерс. Ему "надо было спешить".
   И тогда я отпустил себя, и меня повлекло в одном  направлении.  Я  понял,
что разрыв с Рочерсом неминуем. И то, что все оставшиеся мне дни  я  посвящу
поиску и разработке "антиоружия". Так назвал я тогда  вещь,  которая  должна
была нейтрализовать грозную силу открытий Дэниела Кристофера Рочерса".
   Джеймс Уокер смял сигару в кулаке и глубоко задумался. Потом сказал:
   "Ты устал, мой мальчик? Потерпи, эта печальная история подходит к концу".
   Я согласно кивнул, поставил видеозапись "на  паузу"  -  Уокер  на  экране
застыл с поникшей головой и смятой сигарой в руке - и приготовил себе  кофе.
В  моей  голове  складывалась  довольно  ясная  картина  событий,  и  я  уже
предвидел, о чем дальше  будет  рассказывать  друг  моего  отца.  И  чем  он
закончит. А раз так, то мне предстояло после просмотра  видеозаписи  принять
очень серьезное решение. И быть в форме.
   Я сел в кресле прямо, сосредоточенно уставился на экран, отхлебнул кофе и
снова включил воспроизведение записи.
   "Рочерс и я расстались спокойно. Так, как будто это  не  мы  долгие  годы
провели вместе, бок о бок. Как будто не  мы  горели  одной  страстью,  одной
идеей и шли