закричал я.
   - Кто-то нашел его в львиной клетке, потопленной в канале. Мертвым.
   - Кто-то... - повторил я, но не добавил, что я.
   - Наверно, старик никогда не пил шампанского или  давно  не  пил,  вот  и
перебрал. И свалился.
   "Кэл, - сказал он мне тогда, - давай на всю катушку". Ты вот насчет  чего
пошевели мозгами: ведь и я, и ты свободно могли оказаться в  том  канале,  а
теперь, разрази меня гром и пропади все пропадом,  там  он  один,  навсегда.
Поневоле задумаешься, правда? Слушай-ка, сынок, что-то вид у тебя  неважный.
Я слишком разболтался, да?
   - А он не сказал, кто его подвезет, куда, когда и почему? - спросил я.
   - Ничего такого не сказал, насколько я помню. Кто-то,  наверно,  подъехал
на трамвае, забрал его и довез прямо до дверей  Майроновского  танцзала.  Ты
когда-нибудь проезжал там на трамвае в субботу вечером? Старые дамы и старые
джентльмены так и вываливаются оттуда в своих мехах,  побитых  молью,  да  в
зеленых смокингах. Пахнет от них одеколоном "Бен Гур"  и  тонкими  сигарами.
Небось радуются, что не переломали ноги во время танцев, лысины  блестят  от
пота, тушь течет с ресниц и в чернобурках им уже  невмоготу.  Я  там  как-то
был, в этом танцзале. Посмотрел, посмотрел и ушел. Думаю, этому  трамваю  по
дороге к морю следовало бы делать остановку возле кладбища "Лужайка  Роз"  и
почти всех высаживать. Нет, спасибо. Что-то я  совсем  разболтался,  правда?
Скажи, если так... - Что ни  говори,  -  продолжал  он  тут  же,  вернувшись
наконец к старику, - а он умер, и самое плохое, что теперь он будет лежать в
могиле и еще тысячу лет вспоминать того гада, что так  безобразно  обкромсал
его напоследок. А ведь гад этот - я...И так  по  одному  в  неделю.  Люди  с
плохой стрижкой исчезают, и, глянь, их уже вытаскивают -  они,  оказывается,
утонули, а до меня наконец начинает доходить, что мои руки  ни  к  черту  не
годятся, и...
   - Ты не знаешь, кто хотел его забрать и отвезти на эти танцы?
   - Откуда мне знать? Да и какая разница? Старик сказал - кто-то,  не  знаю
кто, назначил ему встречу возле Венецианского кинотеатра в семь:  они,  мол,
посмотрят часть шоу, поужинают у Модести - это  последнее  еще  не  закрытое
кафе на пирсе. А потом - наше вам с кисточкой -  он  проводит  его  в  центр
города, в танцзал. На быстрый вальс с какой-нибудь столетней Королевой  Роз.
Ну чем не праздник, а? А потом домой, в постельку, навеки. Только зачем тебе
все это, сынок? Ты...
   Зазвонил телефон.
   Кэл смотрел на него и бледнел на глазах.
   Прозвучало три звонка.
   - Ты не ответишь, Кэл? - удивился я. Кэл смотрел на  телефон  точно  так,
как я смотрел на мой телефон на заправочной станции,  когда  кто-то  за  две
тысячи миль от меня молчал и только натужно дышал. Кэл покачал головой.
   - С какой стати я буду  снимать  трубку,  если,  кроме  плохих  новостей,
ничего не услышишь? - ответил он.
   - Да, в иные дни так и думаешь. Я медленно стащил с шеи простыню и встал.
Кэл машинально протянул руку ладонью вверх за наличными.  А  когда  сам  это
заметил, чертыхнулся, убрал руку и застучал по кнопкам кассового аппарата.
   Выскользнул чек с надписью "БЕСПЛАТНО". Я взглянул на себя  в  зеркало  и
чуть не фыркнул, как тюлень, от того, что там увидел.
   - Потрясающая стрижка, Кэл, - сказал я.
   - Убирайся вон!
   Идя к выходу, я поднял руку и коснулся  того  места,  где  обычно  висела
фотография Скотта Джоплина, исполняющего веселую музыку  пальцами,  похожими
на две грозди крупных черных бананов. Если Кэл и заметил мой жест,  он  виду
не подал. Выходя, я поскользнулся на старых волосах.

***

   Я шел и шел, пока не оказался в сиянии солнца у спрятавшегося  в  высокой
траве бунгало Крамли.
   Остановился у входа.
   Видно, Крамли почувствовал, что я пришел. Он распахнул дверь и сказал:
   - Опять вы за свое?
   - Да я сюда и не приближался! Я не из тех, кто пугает людей  в  три  часа
ночи, - ответил я.
   Крамли поглядел на свою левую руку и, вытянув ее, показал мне.
   На ладони  лежал  маленький  комочек  маслянистых  зеленых  водорослей  с
вмятинами от его пальцев.
   Я протянул свою руку и разжал кулак - с таким видом  открывают  козырного
туза.
   На моей ладони лежал точно такой же комочек, только подсохший и ломкий.
   Крамли перевел взгляд с наших  рук  на  мое  лицо,  осмотрел  лоб,  щеки,
подбородок, поглядел в глаза и глубоко вздохнул.
   - Ну и личико у вас! Абрикосовый пирог, хэллоуинские  тыквы,  помидоры  в
огороде, последние летние персики - все вспомнишь, когда на  вас  поглядишь!
Истинный сын санта-клаусовской Калифорнии. Могу ли я, глядя на  такое  лицо,
объявить вас виновным?
   Он опустил руку и отступил в сторону.
   - Вы любите пиво?
   - Не очень, - признался я.
   - Предпочитаете, чтобы я приготовил вам шоколадный напиток?
   - А можете?
   - Нет, черт возьми. Будете пить пиво и извольте его полюбить. Входите!  -
Крамли, качая головой, пошел в дом.
   Я последовал за ним, закрыл дверь, чувствуя себя как студент,  приехавший
навестить школьного учителя.
   Крамли стоял в гостиной у окна и щурился на сухую  грязную  тропинку,  по
которой я только что шел.
   - Подумать только! В три часа ночи, - пробормотал он. - В три! Прямо там.
Под окном. Я услышал, что кто-то всхлипывает. Как вам это понравится? Кто-то
плачет! Меня прямо пот прошиб. Словно привидение  рыдает.  Черт  знает  что!
Дайте-ка я еще раз взгляну на ваше лицо.
   Я подставил ему свою физиономию.
   - Боже, - удивился он, - вы всегда так легко краснеете?
   - Ничего не могу поделать.
   - Господи, да если бы вы вырезали чуть ли не целую индийскую деревню, все
равно смотрелись бы этаким невинным Кроликом Питером. Чем вы питаетесь?
   - Плитками шоколада. А в холодильнике, когда могу себе  позволить,  держу
шесть сортов мороженого.
   - Наверняка покупаете все это вместо хлеба.  Я  хотел  возразить,  но  он
поймал бы меня на лжи.
   - Ну, в ногах правды нету. Какое пиво вы ненавидите больше всего? У  меня
есть "Будвайзер" - вполне отвратительный. Есть другой "Будвайзер"  -  просто
ужасный. И есть "Буд" - хуже некуда. Выбирайте! Впрочем, нет. Позвольте мне.
- Крамли не торопясь отправился на кухню и вернулся с двумя банками.  -  Еще
можно захватить немного солнца. Пошли отсюда. И повел меня в сад за домом.

***

   Оказавшись в саду, я не мог поверить своим глазам.
   - Да что тут такого? - Крамли вывел меня через заднюю дверь в  сверкающее
зеленое благоухание тысяч растений - плющей, папирусов, кактусов.  Над  ними
порхали райские птицы. Крамли сиял.  -  Здесь  у  меня  шесть  дюжин  разных
эпифиллюмов, у забора - кукуруза из Айовы, там - слива, это - абрикос, а вон
апельсиновое дерево. Хотите знать, для чего мне это?
   - Каждому надо иметь два или три занятия, - не задумываясь ответил  я.  -
Одного дела так же мало, как одной жизни. Я бы хотел дюжину жизней и  дюжину
работ.
   - Бьете точно в цель! Врач должен копать канавы. Землекоп  раз  в  неделю
дежурить в детском саду. Философы дважды в десять дней мыть грязную и жирную
посуду. Математики  пусть  руководят  занятиями  в  школьных  гимнастических
залах.  Поэты  для  разнообразия  пусть  водят  грузовики.   А   полицейские
детективы...
   - ..должны разводить собственные райские сады, - тихо закончил я.
   - Господи, - засмеялся Крамли,  потряс  головой  и  поглядел  на  комочек
зеленых водорослей, который все еще держал в руке. - Несносный вы всезнайка!
Думаете, озадачили меня? А вот сюрприз! - Он нагнулся  и  повернул  какой-то
кран. - Внимайте, как говорили когда-то. Тс-с!
   Фонтанчики воды, словно мягкий дождик, забили среди ярких цветов, и  весь
Рай зашелестел, зашептал: "Тише. Успокойся. Оставь заботы. Остановись.  Живи
вечно".
   Мне  показалось,  что  у  меня  расслабились  мышцы,  как   будто   кости
уменьшились в размерах. Со спины словно черная шкура свалилась.
   Крамли склонил голову набок, всматриваясь мне в лицо.
   - Ну как?
   Я пожал плечами:
   - Вы видите столько гадости изо дня в день, вам без этого нельзя.
   - Беда в том, что парни из участка ни  к  чему  такому  и  стремиться  не
станут. Печально, правда? Всю жизнь трубить просто копом, и  ничего  больше?
Да, ей-богу, я бы удавился! Знаете, жаль, что нельзя собрать  всю  грязь,  с
которой приходится возиться каждую неделю, притащить ее сюда и  использовать
как удобрение. Я бы такие розы развел!
   - Или венерины мухоловки. Крамли подумал и кивнул:
   - Заслужили пиво.
   Он двинулся в кухню, а я стоял, любовался джунглями, впитывающими дождик,
и глубоко вдыхал прохладный воздух, но из-за насморка запахов не чувствовал.
   - Надо же, сколько лет проходил мимо, - сказал я, - и все гадал,  кто  же
это живет в таком огромном рукотворном лесу. А теперь,  когда  встретился  с
вами, понял, что жить здесь должны именно вы.
   Крамли пришлось сдержать себя, он не упал на пол от такого комплимента  и
не стал корчиться от радости. Взяв себя в руки, он открыл две банки и впрямь
ужасного пива, и одну из них я заставил себя пригубить.
   - Ну не делайте такую физиономию, - взмолился Крамли. - Вы что, на  самом
деле предпочитаете шоколадный напиток?
   - Ну да. - Я отхлебнул большой глоток пива и, набравшись храбрости, задал
вопрос:
   - Хочу  узнать,  зачем  я  тут?  Вы  пригласили  меня  зайти  из-за  этих
водорослей, которые нашли перед домом? Ну я зашел, осматриваю ваши  джунгли,
пью ваше плохое пиво. Так что, подозрения с меня сняты?
   - Да бросьте вы, ради Бога. - Крамли потягивал свое  пиво  и  щурился  на
меня. - Если бы я считал, что вы этакий спятивший укротитель львов,  маньяк,
доверху набивающий клетки трупами, вы бы  уже  два  дня  сидели  у  меня  на
параше. Неужели вы не понимаете, что я знаю вас как облупленного?
   - Да что уж такого можно про меня узнать? - заметил я сконфуженно.
   - Предостаточно, черт побери! Вот слушайте. - Крамли сделал  еще  глоток,
закрыл глаза, прочел что-то на внутренней стороне век. - В квартале от вашей
квартиры есть  винная  лавка,  там  же  кафе-мороженое,  а  рядом  китайская
бакалея. И все в них считают, что вы не в себе. Они так вас и зовут -  Псих.
А иногда просто Дурак. Вы слишком много и громко болтаете. Они  это  слышат.
Стоит вам продать рассказец в "Потусторонние  истории",  и  вы  распахиваете
окно и орете на весь пирс. На черта это вам? Но главное, малыш, в итоге  все
они вас любят. Будущего у вас, ясное дело, нет, с  этим  они  все  согласны,
ведь какому идиоту взбредет в голову отправиться на Луну и осесть там? Да  и
когда? В наше время на Марс всем плевать!  До  двухтысячного  года  никто  и
думать не будет, что там и как. Кого это интересует? Только героев  комиксов
да вас, межпланетный вы наш скиталец Флэш Гордон! Только  чокнутых,  дорогой
мой Бак Роджерс!
   Я залился краской, вспыхнул до корней волос  и  опустил  голову,  меня  и
рассердили, и смутили слова  Крамли,  но  при  этом  подобное  внимание  мне
льстило. Меня  часто  называли  именами  героев  межпланетных  комиксов,  но
почему-то в устах Крамли это прозвучало нисколько не обидно.
   Крамли открыл глаза, увидел, как я покраснел, и сказал:
   - Ну хватит пылать!
   - Почему вы все это разузнавали обо мне еще до того, как старика...  -  Я
осекся и договорил:
   - До того, как он умер?
   - Я человек любознательный.
   - А про большинство людей такого не  скажешь.  Я  с  этим  в  первый  раз
столкнулся, когда мне было четырнадцать. В этом возрасте все отказываются от
игрушек. Я заявил своим: никакого Рождества, никаких больше игрушек. Но  мне
все равно дарили игрушки каждый год. Другие  мальчишки  получали  рубашки  и
галстуки. А я пристрастился к астрономии. В колледже нас было четыре  тысячи
студентов. Так из них только пятнадцать мальчишек  и  четырнадцать  девчонок
вместе со мной наблюдали звезды. Остальные бегали по дорожкам и наблюдали за
собственными ногами. Из чего следует...
   Я инстинктивно обернулся, так как что-то меня словно толкнуло,  и  поймал
себя на том, что уже иду по кухне.
   - Меня вдруг осенило, - объяснил я. - Можно мне...
   - Что? - спросил Крамли.
   - У вас есть кабинет?
   - Разумеется. А что? - Крамли сдвинул брови и слегка встревожился.
   Это еще больше заинтриговало меня и заставило проявить настойчивость.
   - Не возражаете, если я в него загляну?
   - Ну...
   Я пошел туда, куда Крамли  бросил  взгляд.  Кабинет  находился  сразу  за
кухней. Когда-то эта комната служила  спальней,  а  теперь  в  ней  не  было
ничего, кроме письменного стола, стула и пишущей машинки.
   - Так я и знал! - воскликнул я.
   Я остановился за стулом и посмотрел на машинку. Мой старый, видавший виды
"Ундервуд" ей и в подметки не годился. Это была почти новенькая "Корона"  со
свежей лентой, а рядом дожидалась своей очереди стопка желтой бумаги.
   - Господи! Так вот почему вы так испытующе на меня смотрите, - сказал  я.
-  Все  склоняете  голову  то  в  одну  сторону,  то  в  другую,  хмуритесь,
прищуриваетесь.
   - Стараюсь просветить вашу башку рентгеном, узнать, есть ли в ней  мозги,
как они работают и что получается. - Крамли склонял голову  то  направо,  то
налево.
   - Никому не известно, как работают мозги, писатели этого тоже  не  знают,
никто не знает. Я делаю только одно: утром набрасываю, днем вычищаю.
   - Враки! - мягко сказал Крамли.
   - Истинная правда.
   Я оглядел стол, с каждой стороны было по три  ящика,  под  столом  стояла
плетеная корзина.
   Я протянул руку к нижнему ящику слева.
   Крамли покачал головой.
   Я потянулся к нижнему ящику справа.
   Крамли кивнул.
   Я медленно выдвинул ящик.
   Крамли вздохнул.
   В ящике, в открытой коробке, лежала рукопись. На глаз в ней было  страниц
сто пятьдесят - двести. Начиналась она с первой страницы,  титульного  листа
не было.
   - И сколько же она лежит в ящике? - спросил я. - Простите меня, конечно.
   - Да ладно, - ответил Крамли. - Пять лет.
   - А теперь вы ее закончите, - сказал я.
   - Черта с два! С чего вдруг?
   - Потому что я так сказал. Я знаю.
   - Закройте ящик, - сказал Крамли.
   - Не сейчас. - Я выдвинул  стул,  сел,  вставил  в  машинку  лист  желтой
бумаги.
   Напечатал три слова в одну строчку, сделал интервал и напечатал еще три.
   Крамли, косясь из-за моего плеча, тихо прочитал:
   - "Смерть - дело одинокое". - Он перевел дыхание и дочитал:
   - "Автор - Элмо Крамли". - Ему пришлось прочитать еще раз:
   - "Автор Элмо Крамли". Господи помилуй!
   - Ну вот. - Я положил свой титульный лист на  его  ждущую,  когда  о  ней
вспомнят, рукопись и задвинул ящик. - Это вам подарок.  Для  своей  книги  я
найду другое название. Теперь уж вам придется завершить роман.
   Я вставил в машинку еще один лист и спросил:
   - На какой странице закончилась ваша рукопись?
   - На сто шестьдесят второй, - ответил  Крамли.  Напечатав  цифру  163,  я
оставил лист в машинке.
   - Вот и все, - проговорил я. -  Страница  ждет,  завтра  утром  встанете,
подойдете к машинке, никаких звонков по телефону, никаких газет, не  пойдете
даже в ванную, а сядете и начнете печатать. И  Элмо  Крамли  обеспечит  себе
бессмертие.
   - Наглец, - проговорил Крамли, но вполне спокойно.
   - Бог вам поможет. Но и самому постараться придется.
   Я поднялся, и мы с Крамли постояли, глядя на "Корону" так, будто это  был
его единственный ребенок и других больше не будет.
   - Отдаете мне распоряжения, малыш? - спросил Крамли.
   - Нет, это ваш мозг распоряжается, вы только прислушайтесь.
   Крамли попятился и  вышел  в  кухню  взять  еще  пива.  Я  остался  возле
письменного стола и ждал, но вдруг услышал, как хлопнула задняя дверь.
   Я нашел Крамли в саду: он подставил лицо под разбрызгиватель, и  оно  все
покрылось освежающими каплями. К этому времени потеплело, солнце  здесь,  на
границе с державой туманов, сияло в полную силу.
   - Сколько же вы за это время продали рассказов? Сорок?
   - Да, сорок, по тридцать баксов за штуку. Так что автор я богатый.
   - Вы и впрямь богаты. Вчера я постоял возле стойки с журналами  в  винном
магазине Абе и прочел один ваш рассказ. Про человека, который обнаружил, что
у него внутри скелет, и это его страшно перепугало. Здорово написано, ничего
не скажешь. Где, черт побери, вы берете такие идеи?
   - Просто у меня внутри тоже скелет, - ответил я.
   - Большинство этого  даже  не  замечает.  -  Крамли  вручил  мне  пиво  и
наблюдал, какую гримасу я сделаю на этот раз. - Этот старик...
   - Уильям Смит?
   - Ну да, Уильям Смит. Утром пришло заключение о вскрытии. В  легких  воды
не оказалось.
   - Значит, он не утонул! Значит, его убили на берегу канала и уже мертвого
затолкали в клетку. А это доказывает...
   - Не бегите впереди паровоза, а то вас задавят. И не говорите, что я  вам
это сообщил, иначе пиво отберу.
   Я с радостью протянул ему банку. Но он оттолкнул мою руку.
   - А что вы думаете насчет стрижки?
   - Какой стрижки?
   - В день его  смерти,  незадолго  до  нее,  мистера  Смита  действительно
безобразно подстригли. Помните,  как  сокрушался  его  приятель,  выходя  из
морга? Я сразу понял, что сделать это  мог  только  один  никуда  не  годный
парикмахер.
   Я рассказал Крамли про Кэла, про премию, которую посулили Уильяму  Смиту,
про Майроновский танцзал, про кафе Модести и про большой красный трамвай.
   Крамли терпеливо меня выслушал и сказал:
   - Неубедительно.
   - Это  все,  что  нам  известно,  -  возразил  я.  -  Хотите,  я  проверю
Венецианский кинотеатр, - может, кто и вспомнит,  что  видел  старика  перед
входом в тот вечер, когда он исчез?
   - Нет, - отрезал Крамли.
   - Может, мне проверить кафе Модести, трамвай, Майроновский танцзал?
   - Нет, - повторил Крамли.
   - Что же тогда вы от меня хотите?
   - Чтобы вы держались от этого подальше.
   - Почему?
   - Потому, - сказал Крамли и замолчал. Он взглянул на заднюю дверь. - Если
с вами что-нибудь случится, мой дурацкий  роман  так  и  не  будет  дописан.
Кто-то должен прочитать это сочинение. А никого другого я не знаю.
   - Вы забываете, - возразил я, - ведь кто бы вчера ночью  ни  стоял  возле
вашего дома, сейчас он уже стоит возле моего. Я не могу ему этого позволить,
правда? Не желаю, чтобы этот тип продолжал за мной следить. Это он подсказал
мне название, которое я только что напечатал на вашей машинке. Согласны?
   Крамли смотрел мне в лицо, и я понимал, о чем он думает:  об  абрикосовом
пироге, о банановом пирожном и мороженом с клубникой.
   - Только  будьте  осторожны,  -  проговорил  он  наконец.  -  Старик  мог
поскользнуться, разбить голову и умереть до того, как попал в канал. Поэтому
в легких и нет воды.
   - А после этого он доплыл до клетки и залез туда. Ясное дело.
   Крамли покосился на меня, словно старался оценить, чего от меня ждать.
   Не сказав ни слова, он углубился в заросли. Его не было около  минуты.  Я
ждал.
   Потом откуда-то издалека до меня донесся трубный рев  слона.  Я  медленно
повернулся и, попав под садовый дождик, прислушался. Где-то уже поближе  лев
открыл огромную, как улей, пасть, издал мощный рык  и  словно  изрыгнул  рой
убийц. Стадо антилоп и газелей пронеслось мимо,  как  порыв  летнего  ветра;
поднимая пыль,  они  стучали  копытами  по  высохшей  земле,  и  мое  сердце
устремлялось вслед за ними.
   Внезапно на тропинке появился Крамли; он широко улыбался, как  мальчишка,
который то ли гордится, то ли смущен своей безумной выдумкой, до этой минуты
не известной никому. Он покряхтывал и двумя новыми  банками  пива  показывал
вверх на шесть звуковых систем в виде рожков  лилий,  подвешенных  в  кронах
деревьев, словно большие темные цветы. Оттуда-то антилопы,  газели  и  зебры
защищали нас от безымянных зверей, обитающих за забором бунгало. Слон громко
протрубил еще раз, и это меня доконало.
   - Африканские записи, - объяснил Крамли, а мог бы и не объяснять.
   - Потрясающе! - воскликнул я. - А это что?
   Мне почудились десять тысяч аф