точные гирлянды все еще тыкались в берег рядом с  бывшим  пристанищем
покойной Констанции Реттиген, а в трех милях к югу  улыбалось  в  моем  доме
пианино Кэла и старенькая пишущая машинка ждала,  когда  я  вернусь  спасать
Землю от нашествия марсиан на одной странице и Марс от землян - на другой.
   Среди ночи я проснулся. Рядом со  мной  было  пусто,  но  песок  все  еще
сохранял тепло там, где, свернувшись калачиком под боком у бедного писателя,
спала Констанция. Я встал и услышал, как она, словно тюлень, вспенивает воду
далеко в море. Когда она выбежала из воды, мы прикончили шампанское и  спали
до полудня.
   День выдался такой, когда и в голову не приходит  задумываться  о  смысле
жизни, лежи себе  наслаждайся  погодой,  и  пусть  жизненные  соки  текут  и
переливаются. Но все-таки мне надо было поговорить с Констанцией.
   - Я не хотел портить вчерашний вечер. Господи, так счастлив был,  что  ты
жива! Но, по правде говоря, все  как  в  бейсболе  -  одного  убрали,  вышел
второй. Мистер Дьявол-во-Плоти,  который  болтался  на  берегу  у  тебя  под
окнами, удрал: он испугался, что решат, будто ты утонула по его  милости.  А
он  только  и  хотел  тряхнуть  стариной,  как  в  двадцать  восьмом   году,
порезвиться среди ночи,  поплавать  голышом.  И  вместо  этого  ты,  как  он
вообразил, утонула на его глазах... Вот он и сбежал, но  тот,  кто  направил
его к тебе, все еще здесь.
   -  Господи,  -  прошептала  Констанция.  Веки,  закрывавшие   ее   глаза,
вздрагивали, как два паука. Она устало вздохнула. - Выходит, это все-таки не
кончилось?
   Я сжал ее испачканную песком руку. Констанция долго лежала молча,  потом,
не раскрывая глаз, спросила:
   - А холодильник Фанни при чем? Ведь я так и не вернулась туда -  сто  лет
назад - заглянуть в него. А ты как раз заглядывал и ничего не увидел.
   - Потому-то я и хочу посмотреть  снова.  Все  горе  в  том,  что  комната
опечатана.
   - Хочешь, чтобы я взломала замок?
   - Констанция!
   - Я проберусь в дом, выгоню из коридоров  привидения,  ты  отколотишь  их
дубинкой, потом мы сорвем печать с дверей, утащим Фаннины банки с  майонезом
и на дне третьей банки обнаружим ответ на все загадки, если только  его  уже
не похитил кто-то другой или не испортил.
   Вдруг муха, жужжа, коснулась моего лба. В  голове  шевельнулось  какое-то
забытое соображение.
   - Кстати, я вспомнил один рассказ, я давным-давно читал  его  в  каком-то
журнале. Девушка на леднике  упала  и  замерзла.  Через  двести  лет  ледник
растаял, а девушка осталась такая же молодая и красивая,  как  в  тот  день,
когда упала.
   - У Фанни в холодильнике ты красивых девушек не найдешь, не жди!
   - Да, там будет какая-нибудь жуть.
   - А когда ты найдешь -  если  найдешь  -  эту  жуть,  ты  ее  вытащишь  и
уничтожишь?
   - Да, и не один раз, а девять! Точно! Девяти, пожалуй, хватит!
   - Как звучит та несчастная первая ария из "Тоски"? - спросила Констанция.
Ее лицо под загаром побледнело.

***

   В сумерках я вышел из машины Констанции у дома Фанни. В  вестибюле  вечер
казался еще темнее, чем на улице. Я долго вглядывался в темноту.  Мои  руки,
державшие дверцу машины, дрожали.
   - Хочешь, чтобы мамочка пошла с тобой? - спросила Констанция.
   - Слушай, побойся Бога!
   - Ну прости, малыш. - Она похлопала  меня  по  щеке,  влепила  мне  такой
поцелуй, что мои веки взлетели над глазами, как шторы над окнами, и  всунула
мне в руки листок бумаги. - Здесь телефон моего бунгало, он  зарегистрирован
на имя Трикси-Фриганза. Помнишь, была такая девица  -  море  по  колено?  Не
помнишь? Дурачок! Если тебя скинут с  лестницы,  вопи  во  все  горло!  Если
найдешь гада, подкрадись, встань сзади вплотную, как в конге, и  сбрось  его
со второго этажа! Мне подождать тебя?
   - Констанция!  -  взмолился  я.  Спускаясь  с  холма,  она  не  преминула
проскочить под красный свет.

***

   Я поднялся в верхний холл, навеки погруженный во тьму. Лампочки  из  него
украли давным-давно. И вдруг услышал, как кто-то бросился бежать. Шаги  были
легкие, словно бежал ребенок. Замерев, я вслушивался.
   Шаги затихали, бегущий спустился с лестницы и выскочил в заднюю дверь.
   В холле потянуло ветром, и он принес  с  собой  запах.  Как  раз  тот,  о
котором говорил слепой Генри. Пахло одеждой, годами висевшей на чердаке  без
проветривания, и  рубашками,  которые  месяцами  не  сменялись.  Было  такое
чувство, будто я оказался в полночь  в  глухом  переулке,  куда  наведалась,
чтобы задрать ноги, целая свора собак с бессмысленными улыбками на мордах.
   Запах подстегнул меня, и я помчался во всю прыть. Добежав до двери Фанни,
я затормозил; Сердце в груди колотилось  как  бешеное,  а  пахло  здесь  так
сильно, что я начал хватать ртом воздух. Он стоял  здесь  только  что!  Надо
было сразу бежать за ним, но мое внимание привлекла дверь. Я вытянул руку.
   Дверь на несмазанных петлях тихо качнулась внутрь.
   Кто-то сломал замок на двери Фанни.
   Кому-то здесь что-то понадобилось.
   Кто-то приходил сюда что-то искать.
   Теперь настала моя очередь.
   Я вступил в темноту, хранящую воспоминания о вкусной еде.
   Здесь пахло точно в магазине  деликатесов,  в  этом  теплом  гнезде,  где
двадцать лет пасся, лакомился и пел большой, милый, добрый слон.
   "Интересно, - мелькнуло у меня в мозгу, -  сколько  еще  будет  держаться
здесь аромат укропа, закусок и майонеза? Скоро ли он выветрится и  развеется
по Длинным лестницам? Но приступим..."
   В комнате царил ужасающий беспорядок.
   Тот, кто побывал здесь, вывернул содержимое полок, ящиков  бюро,  шкафов.
Все было выброшено  на  пол,  на  линолеум.  Партитуры  любимых  опер  Фанни
перемешались с разбитыми патефонными  пластинками,  которые,  видно,  кто-то
расшвыривал ногами или в горячке поисков разбивал о стенку.
   - Господи, Фанни, - прошептал я, - какое счастье, что  тебе  не  довелось
этого увидеть!
   Все, что можно было перевернуть и сломать, было сломано. Даже  громадное,
похожее на трон кресло, в котором лет  пятнадцать  царствовала  Фанни,  было
опрокинуто, как опрокинули и его хозяйку.
   Но в единственное место этот мерзавец не заглянул, и туда-то  должен  был
заглянуть я. Спотыкаясь об обломки на полу,  я  схватился  за  ручку  дверцы
холодильника и дернул ее на себя.
   В лицо мне пахнуло прохладным воздухом. Я пристально всматривался внутрь,
как всматривался несколько ночей назад, до  боли  напрягая  глаза,  стараясь
увидеть то, что должно было лежать у меня перед носом. То, что  искал  здесь
тот, кто прятался в холле, - незнакомец  из  ночного  трамвая.  Искал  и  не
нашел, оставил мне.
   Все в холодильнике выглядело точно  так  же,  как  всегда.  Джемы,  желе,
приправы для салатов, привядшая зелень  -  передо  мной  переливалась  всеми
красками холодная святыня, которой поклонялась Фанни.
   И вдруг я резко втянул в себя воздух.
   Засунув руку внутрь, я отодвинул  к  задней  стенке  баночки,  бутылки  и
коробки с сыром. Все они стояли на тонком, сложенном пополам  листе  бумаги,
который я сперва принял за подстилку, впитывающую капли.
   Я вытянул бумагу и в слабом свете холодильника прочел "Янус. Еженедельник
Зеленая зависть"".
   Не закрыв дверцу, я, шатаясь, пробрался к  креслу  Фанни,  поднял  его  и
рухнул   дожидаться,   когда   мое   сердце   угомонится   Я   переворачивал
бледно-зеленые газетные страницы На последней были  напечатаны  некрологи  и
частные объявления. Я  пробежал  их  глазами.  Ничего  важного  не  заметил,
просмотрел еще раз и увидел...
   Маленькое обращение, отмеченное красными чернилами.
   Вот, значит, что он искал, чтобы унести с собой и уничтожить следы Почему
я решил, что именно это объявление? Вот что в нем говорилось:
   "ГДЕ ТЫ СКРЫВАЕШЬСЯ ВСЕ ЭТИ ГОДЫ? МОЕ СЕРДЦЕ ИЗБОЛЕЛОСЬ, А  ТВОЕ?  ПОЧЕМУ
НЕТ НИ ПИСЕМ, НИ ЗВОНКОВ? КАКОЕ  СЧАСТЬЕ  ДЛЯ  МЕНЯ,  ДАЖЕ  ЕСЛИ  ТЫ  ПРОСТО
ПОМНИШЬ ОБО МНЕ, ТАК ЖЕ КАК Я О ТЕБЕ. СКОЛЬКО ВСЕГО У НАС  БЫЛО,  И  МЫ  ВСЕ
ПОТЕРЯЛИ! ПОКА ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО ВСПОМНИТЬ, ВЕРНИСЬ, НАЙДИ ДОРОГУ ОБРАТНО.
   ПОЗВОНИ".
   И подпись "КТО-ТО, КТО ЛЮБИЛ ТЕБЯ ДАВНЫМ-ДАВНО".
   А на полях кто-то нацарапал:
   "КТО-ТО, КТО ЛЮБИЛ ТЕБЯ ВСЕМ СЕРДЦЕМ ДАВНЫМ-ДАВНО".
   Господи помилуй! Пресвятая Богородица!
   Не веря своим глазам, я перечитал объявление раз шесть подряд.
   Выпустив газету  из  рук,  я  наступил  на  нее  и  подошел  к  открытому
холодильнику немного остыть.
   Потом снова вернулся и перечитал проклятое объявление в седьмой раз.
   Ну и дьявольская  же  штука!  Ну  и  ловко  сработано!  Какова  приманка!
Гарантированная, безотказная ловушка!
   Прямо-таки  Роршаховский  тест!  Торжество   хиромантии!   До   чего   же
завлекательная жульническая лотерея, тут же ставишь, тут же выигрываешь! Эй,
женщины, мужчины, старые,  молодые,  брюнеты,  блондины,  худые  и  толстые!
Смотрите! Слушайте! Это ВАМ!
   На такое объявление может отозваться кто угодно -  всякий,  кто  когда-то
кого-то любил и лишился своей любви, и,  говоря  "всякий",  я  имею  в  виду
любого одинокого человека в нашем городе, в нашем штате, в целом мире!
   Кто бы, прочитав это, не соблазнился  поднять  трубку,  набрать  номер  и
темным вечером наконец-то прошептать:
   - Я здесь. Приходи, прошу тебя!
   Стоя посреди комнаты, я пытался представить себе, что  пережила  Фанни  в
тот вечер - палуба ее корабля скрипела, когда она  под  звуки  скорбящей  на
патефонном диске "Тоски" всем своим грузным телом кидалась то в одну,  то  в
другую сторону, а  холодильник  с  его  драгоценным  содержимым  был  широко
раскрыт, и глаза Фанни бегали, а сердце металось  в  груди,  как  колибри  в
огромном вольере.
   Боже! Боже! Редактором такой газетенки мог  быть  только  "Пятый  всадник
Апокалипсиса"!
   Я просмотрел все остальные объявления. Под каждым значился один и тот  же
телефонный номер.  Только  по  нему  вы  получали  сведения  обо  всем,  что
говорилось в объявлениях. И это был  номер  телефона  проклятущих  издателей
газеты "Янус. Еженедельник Зеленая зависть"", чтоб им на том  свете  в  огне
гореть!
   Фанни в жизни не купила бы такой газеты. Значит, кто-то ей дал ее  или...
Я замер и взглянул на дверь.
   Нет!
   Кто-то подсунул газету в ее комнату, обведя красными чернилами именно это
объявление, чтобы она наверняка его увидела.
   "КТО-ТО, КТО ЛЮБИЛ ТЕБЯ ВСЕМ СЕРДЦЕМ ДАВНЫМ-ДАВНО".
   - Ах, Фанни! - в отчаянии  вскрикнул  я.  -  Несчастная  дуреха!  Как  ты
могла?
   Распихивая ногами осколки "Богемы" и "Баттерфляй", я двинулся  к  дверям,
потом опомнился, вернулся к холодильнику и захлопнул дверцу.

***

   На третьем этаже дела обстояли не лучше.
   Дверь в комнату Генри была широко распахнута. Прежде я никогда  не  видел
ее открытой. Генри любил, чтобы двери всегда  были  закрыты.  Он  не  хотел,
чтобы кто-то из зрячих имел перед ним преимущество. Но сейчас...
   - Генри?
   Я сделал шаг внутрь. Маленькая квартирка  была  аккуратно  прибрана.  Она
поражала чистотой и порядком: каждая вещь на своем месте, все начищено. Но в
комнате никого не было.
   - Генри?
   На  полу  лежала  его  трость,  рядом  темный  шнур  -  черный  шпагат  с
завязанными на нем узелками.
   Шнур и трость казались брошенными как попало,  будто  Генри  обронил  эти
вещи в драке или забыл их, когда убегал...
   Но куда?
   - Генри?
   Я поднял шнур и  стал  разглядывать  узелки.  Сперва  два  подряд,  потом
пропуск, еще три узелка, опять пропуск, потом узелки шли группами по три, по
шесть, по четыре и по девять.
   - Генри! - крикнул я громко.
   И побежал стучаться к миссис Гутиеррес. Она открыла дверь, увидела меня и
разрыдалась. Глядела на мое лицо, а  слезы  так  и  катились  по  ее  щекам.
Протянув пахнущую маисовыми лепешками руку, она погладила меня по лицу.
   - О бедный, бедный! Входи, ox, ox! Бедный! Садись, садись.  Есть  хочешь?
Сейчас принесу. Нет, садись, садись. А кофе хочешь? Да? - Она  принесла  мне
кофе и вытерла глаза.
   - Бедный Фанни! Бедный Чокнутый! Что? Я развернул газету и,  держа  перед
ее глазами, показал объявление.
   - Не читаю inglese , - попятилась она.
   - И не надо! - сказал я. - Не помните? Фанни не приходила к вам звонить с
этой газетой?
   - Нет, нет! - И тут же краска залила ее лицо - она вспомнила! -  Estupido
! Si! Приходила! А куда звонила, не знаю!
   - Она долго говорила, много?
   - Долго. - Миссис Гутиеррес  приходилось  переводить  в  уме  каждое  мое
слово, но вот она энергично затрясла головой. - Si!  Долго.  Долго  смеялся.
Она так смеялся и говорил, говорил и смеялся!
   "Смеялась, приглашая к себе Ночь, Бесконечность и Вечность", - подумал я.
   - И держала в руках эту газету? Миссис Гутиеррес повертела газету, словно
это была китайская головоломка.
   - Может, si, может, по. Эту ли, другую ли? Не  знаю.  А  Фанни  теперь  у
Бога.
   Чувствуя, что потяжелел втрое, я повернулся и,  держа  в  руке  сложенную
газету, прислонился к двери.
   - Хотел бы и я там оказаться, - сказал я. - Можно от вас позвонить?
   По наитию я  не  стал  набирать  номер  "Зеленой  зависти",  указанный  в
объявлении. Я  подсчитал  узелки,  завязанные  Генри  на  шнурке,  и  набрал
получившийся номер.
   - Издательство "Янус", - ответил гнусавый голос. - "Зеленая зависть".  Не
вешайте трубку.
   Аппарат уронили на  пол.  Я  услышал,  как  тяжелые  шаги  прошаркали  по
сугробам скомканных бумаг.
   - Сработало! - заорал  я,  испугав  бедную  миссис  Гутиеррес,  она  даже
отшатнулась от  меня.  -  Номер  совпал!  -  прокричал  я  выпуску  "Зеленой
зависти", который держал в руке.
   Для чего-то Генри узелками  обозначил  на  своем  памятном  шнурке  номер
издательства "Янус".
   - Алло, алло! - звал я трубку.
   Но слышно было только, что в  далекой  редакции  "Зеленой  зависти"  дико
визжит  какой-то  маньяк,  прикованный   рехнувшимися,   бешено   бренчащими
гитаристами  к  электрическому  стулу.  А  два  гиппопотама   с   носорогом,
отплясывая в сортире фанданго, пытаются заглушить их музыку. В этом  бедламе
кто-то упорно стучал на машинке. А кто-то наигрывал на гармошке под барабан.
   Подождав минуты четыре, я грохнул трубку на рычаг и в неистовстве ринулся
к дверям.
   - Мистер, - закричала миссис Гутиеррес, - почему так волнуешься?
   - Почему, почему! Заволнуешься тут! -  надрывался  я.  -  Кто-то  бросает
трубку и больше не подходит к телефону, а у меня нет денег, чтобы  добраться
до этой сволочной редакции, она где-то в  Голливуде,  и  звонить  снова  нет
смысла - трубка-то снята, а время поджимает, и еще Генри пропал! Неужели  он
умер, черт побери?
   "Не умер, - должна была сказать миссис Гутиеррес, - просто спит".
   Но она ничего не сказала, и я, мысленно поблагодарив ее за  это,  вынесся
вихрем в холл, не зная, куда бежать. Даже на то, чтобы доехать до  Голливуда
на несчастном красном трамвае, денег у меня не было. Я...
   - Генри! - крикнул я в лестничный пролет.
   - Да? - отозвался голос.
   Я повернулся, как ужаленный, и вскрикнул. Передо мной была темнота.
   - Генри! Это...
   - Я, - сказал Генри и выступил в едва заметное пятно  света.  -  Уж  если
Генри решил спрятаться, так он спрячется как следует, его никто  не  найдет.
Этот мистер Подмышки опять был здесь. Думаю, он знает, что мы знаем обо всей
этой каше. Я услышал, как он крадется по крыльцу под моим окном. Все  бросил
как попало и сбежал. Ты нашел, что я бросил?
   - Да. Трость и шнур с узелками,  -  догадался,  что  они  означают  номер
телефона.
   - Хочешь, расскажу про эти узелки и этот номер?
   - Хочу, конечно.
   - За день до того как Фанни ушла  от  нас  навсегда,  услышал  я,  как  в
коридоре кто-то плачет. Она стояла у моей двери. Я открыл  -  пусть,  думаю,
вся эта печаль ко мне войдет. Не часто я встречал  ее  наверху,  она  же  не
могла подниматься, для нее это смерть была! "Я не должна была этого  делать!
- плачет она. - Я сама во всем виновата", только и повторяет.  "Вот,  Генри,
возьми это барахло и побереги его, - говорит. - Какая же я дура". И сует мне
старые пластинки и какие-то газеты. "Это очень важно", -  говорит.  Ну  а  я
подумал: "Что за черт?" Но поблагодарил, все взял, а она так и пошла к  себе
вниз, плачет в голос и твердит: "Какая я дура". Эти  газеты  и  пластинки  я
сунул куда-то и думать о них забыл. А вот когда Фанни отпели, похоронили и в
землю зарыли, я раз утром наткнулся рукой на эти паршивые  бумаги  и  думаю:
"Что это еще такое?" Позвал миссис Гутиеррес и спрашиваю ее  по-английски  и
по-мексикански: "Что это?" Она эти газеты просмотрела и увидела, что в  пяти
разных номерах одни и те же слова обведены  чернилами.  И  номер  телефонный
всюду указан одинаковый. Ну я и начал гадать, с чего бы это Фанни так горько
плакала и что это за номер, вот и  завязал  узелки.  А  потом  позвонил.  Ты
звонил?
   - Да, Генри, - подтвердил я. - Я  нашел  одну  такую  газету  у  Фанни  в
квартире. Что же ты мне раньше про них не говорил?
   - А зачем? Я думал, это глупость какая-то. Дамские штучки. А ты-то прочел
газету? Мне миссис Гутиеррес прочитала, плохо, но  прочла  вслух.  Я  только
смеялся. "Боже, - думал я, - ну и  чушь  собачья!"  Только  теперь  я  думаю
по-другому. Кто-то прочел этот бред и клюнул?
   - Фанни клюнула, - с трудом выговорил я.
   - Ну а скажи мне, когда ты набрал этот чертов номер, какой-то  сукин  сын
снял трубку, ответил, собрался кого-то позвать и больше не вернулся?
   - Все точно так, тот же сукин сын, - сказал я. Генри  начал  подталкивать
меня к открытой  двери  своей  комнаты,  будто  я  тоже  был  слепой.  Я  не
протестовал.
   - Как же у них дела идут в этой газете? - подивился он.
   Мы уже приблизились к его двери.
   - Думаю, когда тебе на все наплевать, - сказал я, - деньги  к  тебе  сами
плывут.
   - Точно! Со мной всегда была одна беда - мне до всего есть дело.  Вот  ко
мне деньги и не плыли. Ну и не надо! У меня и так наличных денег полно...
   Он замолчал, услышав, как я втянул в себя воздух.
   - Вот, вот, так дышит тот, кому хочется одолжить мои накопленные денежки!
- улыбнулся он, спокойно кивнув.
   - Только  если  ты  поедешь  со  мной,  Генри.  Поможешь  найти  негодяя,
издевавшегося над Фанни.
   - Подмышки?
   - Подмышки!
   - Мой нос к твоим услугам. Пошли.
   - Нам нужны деньги на такси, Генри. Надо сэкономить время.
   - В жизни не ездил на такси, зачем оно мне теперь?
   - Нам нужно успеть в эту редакцию, пока она не закрылась. Чем  скорее  мы
все выясним, тем спокойнее можно будет действовать. Я не  желаю  больше  всю
ночь тревожиться, как ты тут, и трястись за самого себя в своей лачуге.
   - У Подмышек острые зубки, да?
   - Да уж, в этом лучше не сомневаться.
   - Пошли! - Генри, улыбаясь, обошел свою комнату. - Поищем-ка, где  слепой
прячет денежки. А по всей комнате! Дать восемьдесят баксов?
   - Нет, что ты!
   - Шестьдесят? Сорок?
   - Двадцать - тридцать хватит за глаза!
   - Ладно. - Генри остановился, захрюкал, засмеялся и вытащил  из  бокового
кармана брюк толстую пачку денег. И стал отсчитывать бумажки.
   - Вот сорок баксов!
   - Скоро отдать не смогу, учти.
   - Ну, если мы отыщем этого гада, который насмерть напугал Фанни,  ты  мне
ни цента не будешь должен. Держи деньги! Захвати мою трость. Запри дверь - и
вперед! Поехали, найдем идиота, который  снимает  трубку  и  отправляется  в
отпуск.
   В такси Генри улыбался всем запахам и ароматам, хотя откуда они  исходят,
не видел.
   - Шикарно! Ни разу не нюхал такси! А это наше новенькое и едет быстро.
   Я не смог удержаться и спросил:
   - Генри, как ты умудрился скопить столько денег?
   - Понимаешь, я играю на скачках, хотя лошадей не вижу, не трогаю  и  даже
не могу их понюхать. У меня там друзья завелись. Они прислушиваются и делают
ставки. Знаешь, я больше ставлю и меньше проигрываю, чем зрячее дурачье. Так
денежки и копятся. Когда набирается слишком много, я хожу к  кому-нибудь  из
этих противных леди в бу