ь какую-то банку из нашего склада,  находившегося  в  соседней
палатке. "Что вы узнали?" - спросил я. "Узнал, что у Ринга рана в черепе
имеет неровные края, а на волосах я нашел кусочек  ила,  на  теле  много
ссадин и кровоподтеков. По всей вероятности. Ринг был застигнут потоками
ливня в каком-нибудь каньоне, подхвачен и унесен этим потоком. Его  тело
билось о камни и стены утеса. Каким-то образом ему удалось выбраться  из
потока, и он добрался до нас. Удивительно сильный  организм.  Он  должен
был пройти немало километров с этакой раной в голове".  -  "А  профессор
Турнер?" - "Об этом я знаю столько же,  сколько  и  вы.  Но  Ринг  успел
сказать, что Турнер жив и, по-видимому, ожидает помощи от нас. Мы должны
немедленно отправиться к Тигре на поиски Турнера". - "Это  бессмысленно,
- возразил я. - Тигре  -  огромная  область  старой  Абиссинии,  имеющая
тысячи амб, тысячи каньонов. Где мы будем искать Турнера?"
   Ведь я был прав, не правда ли? - спросил Решер, обращаясь ко  мне.  -
Ваш профессор Вагнер, - продолжал он, - бывает грубоват. Он резко сказал
мне, что если я не желаю, то могу оставаться в Аддис-Абебе. Я,  конечно,
ответил, что отправлюсь с  ним.  И  в  тот  же  день,  вернее  -  вечер,
похоронив Ринга, мы выступили в путь. Мы оставили всех обезьян  и  багаж
умершего лорда в Аддис-Абебе, а сами отправились налегке.  Впрочем,  это
относительно говоря.  Профессор  Вагнер  не  может  обойтись  без  своей
лаборатории. Он взял с собою довольно большую палатку - вы видели ее.  А
я захватил вот эту для себя.
   - Ну и как ваши поиски?
   - Разумеется, безрезультатны,  -  ответил  Решер  как  будто  даже  с
некоторым злорадством.
   Мне показалось, что он не очень дружелюбно относится к Вагнеру.
   - Меня ждет дома невеста, -  признался  Решер,  -  а  тут  приходится
бесцельно бродить по горам. Бедный Ринг! У него тоже была невеста.

Глава 3

ГОВОРЯЩИЙ МОЗГ

   В это время пола брезента, прикрывавшая  дверь,  приоткрылась,  и  на
пороге показался профессор Вагнер.
   - Здравствуйте, - сказал он  мне  приветливо.  -  Чего  же  вы  здесь
сидите? Пройдемте ко мне. - И, обняв меня, повел в свою  палатку.  Решер
не последовал за нами.
   Я с любопытством оглядел походную палатку-лабораторию Вагнера.  Здесь
были аппараты и приборы, говорившие о том, что Вагнер работает  в  самых
различных областях науки.  Радиоаппаратура  стояла  рядом  с  химической
стеклянной и  фарфоровой  посудой,  микроскопы  -  со  спектроскопами  и
электроскопами. Назначение многих аппаратов было мне неизвестно.
   - Садитесь, - сказал  Вагнер.  Сам  он  уселся  на  походный  стул  у
маленького  стола,  вдвинутого  между  большими   столами,   заваленными
приборами, и начал писать. В то  же  время,  поглядывая  на  меня  одним
глазом, он разговаривал со мной. К моему удивлению, оказалось,  что  обо
мне он знает гораздо больше, чем я о  нем.  Он  перечислил  мои  научные
труды и даже сделал несколько замечаний, удививших меня своей  меткостью
и глубиной, тем более что Вагнер  был  по  специальности  биолог,  а  не
метеоролог.
   - Скажите, вы не могли бы помочь мне в одном деле? Мне кажется, что с
вами мы скорее сварили бы кашу.
   "Чем с кем?" - хотел спросить я, но удержался.
   - Видите ли, - продолжал Вагнер. -  Генрих  Решер  очень  симпатичный
молодой человек. Пороха он не выдумает, но будет  честным  систематиком.
Он один из тех, кто в науке собирает,  накапливает  сырой  материал  для
будущих гениев, которые сразу освещают  одной  идеей  тысячу  непонятных
доселе вещей, соединяют воедино частности, дают всему систему.  Решер  -
чернорабочий от науки. Но дело не в этом. Всякому свое. Он продукт своей
среды. Аккуратненький сынок аккуратненьких бюргерских родителей со всеми
их предрассудками. По воскресеньям утром он поет  потихоньку  псалмы,  а
после обеда пьет кофе, приготовленный по способу его почтенной мамаши, и
курит традиционную сигару.
   Разве я не замечал, как косился он на меня  за  то,  что  я  произвел
вскрытие трупа Ринга. - Вагнер вдруг засмеялся. - Если  бы  Решер  знал,
что я сделал! Я не только вскрыл черепную коробку  Ринга,  я  вынул  его
мозг  и  решил  анатомировать  его.  Я  никогда   не   пропускаю   такой
возможности. Вынув мозг Ринга, я забинтовал его голову, и мы  с  Решером
похоронили этот безмозглый труп. Решер прошептал  на  могиле  молитвы  и
ушел с чопорным видом. А я занялся мозгом Ринга.
   В Аддис-Абебе не найти льда, чтобы в нем  хранить  мозг.  Можно  было
заспиртовать его, но для моих опытов мне  нужно  было  иметь  совершенно
свежий мозг. И тогда я решил: почему бы мне не поддержать мозг  в  живом
состоянии,  питая  его  изобретенным  мною  физиологическим   раствором,
который вполне заменяет кровь? Таким образом я мог сохранить живой  мозг
неопределенно долгое время. Я предполагал срезать сверху тонкие пласты и
подвергать их микроскопическим и иным исследованиям. Самое трудное  было
придумать  для  мозга  такую   "черепную   крышку",   которая   идеально
предохраняла бы его от инфекции.  Вы  увидите,  что  мне  удалось  очень
удачно разрешить эту задачу. Я поместил мозг  в  особый  сосуд  и  начал
питать его. Поврежденную часть мозга я хорошо продезинфицировал и  начал
лечить. Судя по тому, как рубцевалась  мозговая  ткань,  мозг  продолжал
жить,  так  же  как  живет,  например,  палец,  отрезанный  от  тела,  в
искусственных условиях.
   Работая над мозгом, я ни на минуту  не  переставал  думать  о  судьбе
моего друга профессора Турнера.  Я  отправился  искать  его  живого  или
мертвого, захватив и мозг Ринга вместе с моей походной  лабораторией.  Я
надеялся, что удастся найти следы Турнера. Он путешествовал  в  довольно
людных местах. Должен был покупать продукты в деревнях, расположенных на
его пути, и о нем, таким образом, можно было узнать у местных жителей. Я
быстро продвигался вперед вместе с Решером и через  несколько  дней  уже
был на высотах Тигре.
   Однажды вечером я решил сделать первый срез мозга Ринга.  И  когда  я
уже  подошел  со  скальпелем  в  руке,   одна   мысль   заставила   меня
остановиться. Ведь если мозг живет, то он может и  испытывать  боль.  Не
слишком ли жестока моя операция? Не обрекаю ли я мозг  Ринга  на  судьбу
несчастной коровы, которую медленно режут и пожирают местные  жители  на
своих пиршествах, как вы это видели вчера вечером? Я начал колебаться. В
конце концов научный интерес, наверно, восторжествовал бы  над  чувством
жалости. Ведь в моих руках был не живой человек, а только кусок  "мяса".
Гуманисты возражают против  вивисекции.  Но  разве  десяток  "умученных"
учеными кроликов не спасает тысячи человеческих жизней?  А  наши  мясные
блюда? Да что толковать! Одним словом, я  опять  приблизил  скальпель  к
мозгу и опять остановился. Какая-то  еще  не  оформившаяся  новая  мысль
заставила меня насторожиться и ожидать, пока она  поднимется  из  темных
бездн подсознательного на поверхность сознания. И вот какую мысль  через
несколько  секунд  регистрировало  мое  сознание:   "Если   мозг   Ринга
продолжает жить, то он способен не только ощущать боль. Мысль - одна  из
функций мозга. Что, если мозг Ринга продолжает думать? И о чем он  может
думать? Нельзя ли попытаться узнать об этом, установить с мозгом  связь?
Ведь Ринг так и не успел сказать нам, где находится Турнер и что с  ним.
Не удастся ли мне вырвать эту  тайну  у  мозга  Ринга?  Если  этот  опыт
удастся, я убью двух зайцев одним  ударом:  разрешу  интересную  научную
задачу и, быть может, спасу моего друга"
   - Амба? - улыбаясь подсказал я. Вагнер секунду подумал,  улыбнулся  и
ответил:
   - Да, амба, только не абиссинская, а игроковская. Два выигрыша сразу.
В научном отношении опыт сулил мне чрезвычайно много интересного, и я  с
жаром принялся за дело. А дела предстояло немало.  Надо  было  изобрести
способ войти в сношения с мозгом, который, конечно, не мог ни видеть, ни
слышать, разве что ощущать. Это было, пожалуй, не  легче,  чем  войти  в
сношение с марсианами или селенитами,  не  зная  их  языка.  Должен  вам
сказать еще по секрету, что Ринг, когда  он  был  "во  всей  форме",  не
отличался умом.  Однажды  Турнер  сказал  мне,  что  Ринг  был  захвачен
людоедами и вернулся из плена живехоньким, тогда как  два  его  спутника
были съедены. "Это потому, - шутливо объяснил  Турнер,  -  что  людоеды,
убедившись в глупости Ринга, побоялись его съесть, чтобы  не  заразиться
его глупостью. Ведь людоедство возникло не от голода, а от  веры  в  то,
что, скушав врага, можно приобрести его доблести".
   Таким образом, - продолжал Вагнер, -  мне  приходилось  работать  над
очень трудным материалом. Но трудности никогда не останавливают меня.  В
своих изысканиях я рассуждал так. При работе  мозга  происходят  сложные
электрохимические   процессы,   сопровождаемые    излучением    коротких
электроволн. Я уже года два  назад  сконструировал  прибор,  при  помощи
которого мог воспринимать электроволны, излучаемые  мыслящим  мозгом.  Я
изобрел даже аппарат, автоматически записывающий кривую этих  колебаний.
Но как перевести эту кривую на человеческий язык? Тут были  чрезвычайные
трудности. Я убедился, что одна и та же  мысль  передавалась  графически
различно в зависимости  от  настроения  человека.  Очевидно,  надо  было
научиться читать не целые мысли и даже не отдельные слова  -  надо  было
идти другим путем:  договориться  с  мозгом  о  буквах,  создать  особый
алфавит, если только каждая буква, о которой  будет  думать  мозг,  даст
четкую, не похожую на другие электроволну, отраженную видимой чертой  на
моем приборе. Словом, я находился в положении заключенного  в  одиночную
камеру, который, не зная тюремной азбуки,  захотел  установить  связь  с
заключенными в соседней камере путем перестукивания.
   Но все это было еще  впереди.  Прежде  всего  надо  было  установить,
излучает ли мозг Ринга какие-либо электроволны, иначе  говоря,  работает
ли  он  "умственно",  или  вся  его  жизнь  заключается   в   физическом
существовании клеток. Теоретически мозг должен был мыслить. Я  смастерил
очень точный приемный аппарат и соединил его с мозгом. Дело в  том,  что
мозг излучает очень слабую электроволну. И для того чтобы она еще больше
не ослабела, рассеявшись в пространстве, я решил собрать по  возможности
всю излучаемую электроэнергию. Для этого я накинул на мозг Ринга  тонкую
металлическую сетку, от которой шел провод к моему  аппарату.  Ящик,  на
котором стоял мозг, был изолирован от  земли.  Электроволны,  попадая  в
аппарат, должны были передаваться чувствительному самопишущему  прибору.
Тонкая игла писала на двигавшейся  кинопленке,  покрытой  особым  лаком.
Кинопленку я брал просто как подходящий материал для записи.
   О, если бы Решер  увидел  меня  за  этой  работой!  Он  взвыл  бы  от
негодования, видя такое кощунство.
   Вагнер замолчал, а я  смотрел  на  него  с  нетерпением,  не  решаясь
вопросом нарушить ход его мыслей.
   - Да, - продолжал Вагнер, - аппарат  отметил  излучения  электроволн;
игла  зачертила  на  пленке  неведомые  письмена,  подобно  сейсмографу,
отмечающему колебания почвы. Мозг Ринга думал. Но о чем  он  думал,  для
меня еще оставалось тайной за семью  печатями.  Все,  что  проходило  на
ленте, запечатлевалось в моем мозгу. И левую - лучшую -  половину  моего
мозга я отдал исключительно работе расшифрования этой неведомой грамоты.
   "Шамполион знал не больше меня, приступая к расшифрованию  египетских
иероглифов, и, однако же, ему удалось прочитать их.  Почему  же  мне  не
расшифровать иероглифы мозга Ринга?" - думал я. Но они долго не давались
мне. Еще не умея читать эти иероглифы, я, однако,  уже  мог  установить,
что  некоторые  знаки  повторяются  несколько  раз.  И  особенно   часто
повторялся такой знак:



   Что он означает, я еще не знал. Но  повторяемость  одинаковых  знаков
уже давала некоторые опорные пункты для дальнейшей работы. Я смотрел  на
зигзагообразные линии на ленте и думал о том, что они означают. Ни  одно
впечатление внешнего мира не доходило до мозга Ринга. Он был погружен  в
вечную тьму и тишину, как глухонемой и слепой человек. Но  он  мог  жить
воспоминаниями. Быть может, этот зигзаг на ленте - воспоминание мозга  о
любимой девушке... Допустим, мне удастся расшифровать эти иероглифы. Для
меня откроется внутренний мир мозга - последнего пристанища "души".  Это
очень интересно в научном отношении. Но ведь  я  преследовал  теперь  не
только научную, но и практическую цель: мне нужно было спросить у  мозга
Ринга, где Турнер и что с ним. Значит, прежде всего нужно было  добиться
того, чтобы мозг Ринга научился понимать меня, но  как  это  сделать?  Я
решил, что самый простой путь - это механическое  раздражение  мозга.  Я
вскрыл "черепную коробку" и начал надавливать пальцем в  стерилизованной
резиновой оболочке на поверхность  мозга  сначала  коротким  нажимом,  а
потом более продолжительным. Это должно  было  соответствовать  точке  и
тире, иначе говоря букве "а" телеграфного алфавита Морзе. Алфавита этого
целиком Ринг мог и не знать. Но "точка-тире" - это, вероятно,  ему  было
известно. Я проделал эту манипуляцию несколько  раз  с  промежутками,  а
затем перешел к следующей  букве  немецкого  алфавита.  На  первый  урок
довольно было запомнить мозгу четыре буквы: а, b, с, d.
   В то же время я наблюдал за  лентой.  Во  время  этого  своеобразного
урока на ленте появились какие-то новые  штрихи  и  линии  с  амплитудой
колебания гораздо более нормальной. Я решил,  что  до  мозга  Ринга,  во
всяком случае, дошли мои сигналы. Быть может, он был  испуган  нажимами,
быть может, воспринимал их болезненно. Так или иначе - мозг  реагировал.
Теперь оставалось только повторять эти уроки, пока мозг не осознает, что
это не случайные раздражения. Если бы только  он  понял,  чего  от  него
хотят! К сожалению, мой необычайный  ученик  оказался  большим  тупицей.
Турнер был прав. Мне хотелось добиться одного, чтобы  на  мой  сигнал  -
надавливание "точки-тире" -  мозг  ответил  электроволной  -  знаком  на
ленте, соответствующим данному осязательному впечатлению. В  дальнейшем,
представляя ту или иную букву или воспроизводя соответствующее  ощущение
при  надавливании  мною  этой  буквы,  мозг   получал   бы   возможность
самопроизвольно сигнализировать мне букву  за  буквой  и  таким  образом
вступить со мною в разговор.
   Не буду перечислять все этапы  этой  трудной  и  кропотливой  работы.
Скажу лишь, что мои упорство и изобретательность  подвергались  огромным
испытаниям. Но терпение и труд все перетрут. Мозг Ринга в  конце  концов
заговорил. Через несколько дней Ринг начал повторять за мной  буквы,  то
есть,  думая  о  них,  он  излучал  определенную  электроволну,  которая
отражалась на ленте особым знаком. Я начал "диктовать" буквы  вразбивку,
мозг верно воспроизводил их. Дело было  сделано.  Но  понимает  ли  мозг
значение нажимов, связал ли он их с буквенным значением? Я "продиктовал"
слово "Ринг" и ждал, что мозг повторит это слово буква за буквой. Но,  к
моему удивлению, на ленте оказалось  написанным:  "Я".  Ринг,  очевидно,
ответил: "Да, Ринг - это я". Этот ответ так обрадовал  меня,  что  в  ту
минуту я готов был допустить мысль, что людоеды  прогадали,  отказавшись
от мозга Ринга. Он оказался сообразительней, чем я  предполагал.  Дальше
пошло легче. Еще несколько испытаний,  и  я  мог  приступить  к  беседе.
Больше я не завидовал лаврам Шамполиона, хотя о моих  успехах  никто  не
знал. Мне одновременно хотелось скорее узнать, где  находится  Турнер  и
что думает, чувствует мозг Ринга.  Однако  интересы  живой  человеческой
личности должны стоять на  первом  плане.  И  я  задал  мозгу  вопрос  о
Турнере. Игла на ленте задвигалась. Мозг слал  мне  телеграмму:  "Турнер
жив. Мы были  застигнуты  в  долине  тропическим  ливнем".  -  "Где?"  -
телеграфировал я мозгу, надавливая пальцем точки и тире.
   Мозг довольно точно указал  мне  направление  маршрута,  и  по  этому
указанию мы добрались сюда, на эту стоянку. "Идите на север до Адуа,  не
доходя семи километров, сверните на восток..."  -  таково  было  главное
направление. Но дальше... Увы, если бы Ринг был жив, он, вероятно, сумел
бы провести нас на место. Но объяснить,  где  находится  Турнер,  он  не
сумел бы так же, как не  мог  объяснить  теперь.  Высокая  амба.  Крутые
обрывистые края. Глубокое ущелье... Тысячи амб и ущелий походили на  это
описание. Я сделал невозможное - заставил  говорить  мозг  Ринга  неделю
спустя после его смерти, - и тем не менее я не  мог  получить  от  мозга
нужные мне сведения. Я  бился  с  мозгом  целые  часы.  Мозг,  вероятно,
утомился, потому что некоторое время он не давал ответов на мои вопросы,
а затем задал мне сам вопрос, который смутил меня:
   "Где я сам и что со мною? Почему темно?.."
   Что мог я ему ответить?  Частица  тела  Ринга,  очевидно,  продолжала
считать себя целым. Сказать остаткам  Ринга,  что  он  давно  умер,  что
остался один мозг, я опасался. Может быть, этот ответ  поразит  сознание
Ринга, мозг Ринга не вместит этой мысли  и  сойдет  с  ума.  И  я  решил
схитрить - заменить ответ вопросом. "А что вы чувствуете?" - спросил я у
мозга, как врач. И мозг начал мне "говорить" о своих впечатлениях. Он не
видит, не слышит. Обоняние и вкус также отсутствуют у него. Он чувствует
перемену температуры. У него время  от  времени  "мерзнет"  голова.  (Вы
знаете, что ночи в Абиссинии  бывают  довольно  холодные,  и  разница  в
дневной и ночной температуре достигает тридцати и более градусов. Хотя я
предохранил мозг от внешних влияний температуры искусственным "черепом",
все  же  температурные  колебания  чувствовались  мозгом.)  И  еще  мозг
чувствовал, когда я надавливал ему на "темя". Он так и  сказал:  "Кто-то
нажимает мне на темя". - "И вам больно? - спросил я.  "Немного.  У  меня
как будто немеют ноги".
   Можете себе представить, как это интересно! Ведь как  раз  в  верхних
долях мозговой коры содержатся нервы, управляющие движениями и  ведающие
ощущениями нижней части тела вплоть до кончиков ног.  Таким  образом,  я
получил  возможность  проверить  все  участки  мозга  с   точки   зрения
локализации в них тех или иных ощущений.
   Вагнер взял книгу с полки, раскрыл ее и показал мне рисунок.
   - Вот видите, здесь изображены нервные центры. Я нажимал на различные
извилины и борозды и спрашивал мозг, что он  ощущает.  "Я  вижу  смутный
свет", - ответил мозг, когда я начал нажимать на  зрительный  центр.  "Я
слышу шум", - ответил на раздражение слухового нерва.  Ведь  вы  знаете,
что каждый нерв  отвечает  на  разнообразные  раздражения  только  одной
реакцией: зрительный нерв передаст мозгу ощущение света, чем  бы  вы  ни
возбуждали  нерв  -  светом,  давлением,  электрическим  током.  Так  же
действуют и другие нервы. Немудрено, что  мои  надавливания  вызывали  в
мозгу то представление света, то шума - в  зависимости  от  того,  какой
центр я раздражал. Для меня открывалось огромное поле для наблюдений.
   Однако о чем думал мозг все это время? Вот что занимало меня. Я задал
мозгу этот вопрос, и, к моему удовольствию, он довольно  охотно  ответил
мне. "Ринг" помнит все, что произошло с ним (мозг Ринга  все  время  был
убежден, что Ринг жив). Итак, он рассказал мне, как они - Турнер, Ринг и
проводник - отправились  в  Тигре,  как  решили  спуститься  в  глубокий
каньон, где были застигнуты неожиданным ливнем. Бушующие потоки несли их
по каньону. Несколько раз на крутых излучинах  они  сильно  ударялись  о
скалы и, наконец, были вынесены к огромной  запруде  в  широкой  долине.
Росший на дне камыш задержал приносимый потоком  мусор,  ветви  и  целые
деревья, образовав огромную плотину. Путники увязли в  этой  гуще.  Надо
было выбраться отсюда во что бы  то  ни  стало,  пока  вода  не  прорвет
плотину и не понесется дальше с еще  большим  бешенством.  Добраться  до
берега был