завыли,   залаяли,   зафыркали,   закашляли,   заохали,
захохотали на разные голоса, но никто не пришел на помощь.  Быть  может,  им
самим нужна была немощь. Эта мысль помогла  Бэкфорду  окончательно  овладеть
собой - ведь он был могущественным главой фирмы, владельцем  небоскреба,  он
был могущественным господином для всех этих подневольных безденежных людей.
   Бэкфорд постарался восстановить в памяти происшедшее, но это нелегко было
сделать, когда по  сто  первому  этажу  билдинга  Бэкфорда  пронесся  тайфун
безумия и все перевернул вверх дном. Был знаменитый "мертвый час" Бэкфорда -
от восьми до девяти утра, когда  он  в  полном  одиночестве  составлял  план
дневной кампании - кого пускать на дно, с кем заключить временный союз, кому
нанести сокрушительный удар. Если бы одновременно провалились  нью-йоркская,
парижская и лондонская биржи вместе с государственными банками, если бы Луна
упала на Землю, никто не мог, не  смел,  не  имел  права  вторгаться  в  его
кабинет и нарушать час священнодействия.
   И вот сегодня... Бэкфорд уже ориентировался в "дислокации"  международных
финансовых сил и принялся  набрасывать  краткие,  но  точные  приказы  своим
директорам, агентам, биржевым маклерам, подкупленным чиновникам министерства
финансов, редакторам газет, как вдруг -  он  не  поверил  своим  ушам!  -  в
соседней комнате личного секретаря послышался непристойный шум, который  мог
нарушить стройное течение его мыслей, тем самым причинив  Бэкфорду  огромные
убытки Вслед за шумом раздался уже совершенно  неприличный  смех.  Это  было
равносильно  бунту,  мятежу.  Глава  фирмы  уже  протянул  руку  к  "сигналу
тревоги", как вдруг дверь резко открылась, волны безумного  смеха  заполнили
огромный кабинет В дверях стоял этот негодяй Спольдинг  в  серок  костюме  и
соломенной шляпе. Бэкфорд  немного  откинул  назад  свою  круглую  голову  и
взглянул на незванного гостя тем испытанным ледяным, пронизывающим взглядом,
от которого приходили в смущение  самые  закаленные  пройдохи  и  прожженные
дипломаты.
   Спольдинг выдержал  этот  взгляд  и  вдруг  сделал  какую-то  легкую,  но
невероятно смешную гримасу,  какой-то  легкий  жест,  придавший  неотразимый
комизм всей фигуре, и сказал всего одну фразу. Сейчас Бэкфорд  не  мог  даже
вспомнить ее - нечто совершенно неожиданное, абсолютно неподходящее к  месту
и времени, но, быть может, именно потому  до  такой  степени  забавное,  что
Бэкфорд вдруг расхохотался  таким  непосредственным,  заразительным  смехом,
каким не смеялся со времени своей далекой молодости.  Спольдинг,  не  снимая
шляпы, быстро прошел по ковру расстояние  от  двери  до  письменного  стола,
встал возле  стола,  оперся  рукой  на  стеклянную  поверхность  и  в  паузе
бэкфордовского смеха сказал:
   - Не угодно ли, хозяин, закончить наши расчеты. Потрудитесь  подписать  и
выдать мне чек на десять миллионов долларов!
   Бэкфорд на секунду перестал смеяться и с испугом посмотрел на  Спольдинга
- не сошел ли тот с ума смешить первого гегмана столь же нелепо, как угощать
конфетами фабриканта конфет!
   Спольдинг улыбнулся и сказал:
   - Надеюсь, вы будете достаточно благоразумны.  Нет?  -  Снова  мимическая
игра и какая-то новая фраза, вызвавшая у Бэкфорда неудержимый смех.
   - Чек пишите на  предъявителя  Бэкфорд  засмеялся,  забился,  как  птица,
попавшая в силки. Протянул руку к  звонку,  но  припадок  судорожного  смеха
парализовал движение. Все мышцы совершенно ослабели. Тело словно обмякло.  С
тоской глянул в открытую дверь  -  оттуда  помощи  ожидать  не  приходилось:
машинистки и секретари корчились в пароксизмах смеха, словно в  предсмертных
судорогах страшной эпидемической болезни... А  Спольдинг,  этот  злой  гений
смеха, продолжал терзать  тело  и  нервы  мистера  Бэкфорда.  Астматического
телосложения босс начал задыхаться и прохрипел:
   - Миллион!
   - Десять и один! - ответил Спольдинг.
   - Два!
   - Десять и два! - набавил Спольдинг.
   Бэкфорд превращался в кисель. Он так  смеялся,  что  глаза  закатывались,
губы синели, в боках кололо и не хватало дыхания. Упрямство могло  кончиться
плохо. Бэкфорд попросил пощады. Он готов подписать чек на десять  миллионов,
но не может сделать этого: у него дрожат руки. Спольдинг  перестал  смешить,
Бэкфорд отдышался и подписал чек. В конце  концов  это  и  не  так  страшно.
Бэкфорд  успеет  сообщить  в  банк,  чтобы  деньги  не  выдавали.  Спольдинг
небрежным жестом положил чек в карман, приподнял соломенную шляпу и отпустил
на прощанье такую шутку, которая сделала Бэкфорда неспособным  к  каким-либо
действиям на время, необходимое Спольдингу, чтобы спокойно уйти.
   ...Глубоко вздохнув, как  человек,  проснувшийся  после  кошмарного  сна,
Бэкфорд посмотрел на циферблат больших часов, стоявших в  углу  кабинета.  К
удивлению банкира, оказалось, что визит Спольдинга продолжался всего  восемь
минут и со времени его ухода прошло не больше минуты. Спольдинг  должен  был
находиться еще в лифте. Бэкфорд схватил телефонную трубку, позвонил в  банк,
помещавшийся двумя десятками этажей ниже, и приказал  немедленно  арестовать
предъявителя чека на десять миллионов долларов.
   - Денег не выдавать! Чек подложный! Ха-ха-ха! О, дьявол! Вы не  обращайте
внимания, что я смеюсь. Это нервное.., ха-ха!
   Затем на тот случай, если Спольдинг не явится в банк за получением  денег
лично, Бэкфорд позвонил к начальнику охраны, помещавшейся в первом этаже:
   - Немедленно  поставить  стражу  у  всех  дверей!  Ха-ха-ха-хо!  -  снова
расхохотался Бэкфорд, вспомнив Спольдинга. - За.., за..,  ха-ха-хо!  "Тысячу
чертей! Так он успеет убежать!.."  Наконец  ему  удалось  выговорить  вторую
фразу:
   - Арестуйте молодого человека в  сером  костюме  и  в  соломенной  шляпе.
Спольдинга!  Знаете?!  Фу,  теперь  можно  посмеяться.   Хо-хо-хо-хо!   Так.
Довольно. Хо-хо-хо! Довольно!
   Бэкфорд  позвонил  личному  секретарю.  В  кабинет  вошел  высокий  худой
человек, согнувшийся, как полураскрытый перочинный нож. Он  смеялся  мелким,
заливчатым смехом, и тело его  так  дергалось,  будто  чья-то  сильная  рука
трясла его, как игрушечного паяца. На полпути до стола секретарь  совершенно
скис от смеха и обессиленный уселся на ковер. Глядя  на  секретаря,  Бэкфорд
хмурился все больше и вдруг захохотал сам.
   Секретарь поднялся. Шатаясь, как пьяный, добрался до столика  с  графином
воды. Попытался налить воду в стакан, но руки дрожали.
   Позвонил телефон. Бэкфорд снял трубку. Первое, что он услышал, был смех -
буйный, неудержимый, с верещаньем.  Бэкфорд  побледнел.  Этот  серый  дьявол
Спольдинг, очевидно, успел заразить эпидемией смеха и первый этаж.
   Басовый смех заменился  теноровым  -  пискливым,  ребячьим  или  женским.
Видимо, разные люди пытались говорить,  но  смех  мешал  им.  Бэкфорд  грубо
выругался и бросил телефонную трубку.
   Лишь через три часа ему удалось узнать подробности происшедших событий, о
которых, впрочем, он уже догадывался. И в банке и в вестибюле  пытались,  но
неудачно, задержать Спольдинга. В банке к нему подошли  три  полисмена,  но,
словно сраженные пулей, через секунду они уже корчились на полу в  судорогах
смеха. Спольдинг принудил смехом кассира выдать деньги, смехом проложил себе
путь в вестибюле среди многочисленных полицейских  и  благополучно  ушел  из
билдинга, унося в боковом кармане серого костюма десять миллионов долларов.
   - Нет, это не человек, это сатана! - прошептал Бэкфорд.
   Глава фирмы был огорчен потерей крупной суммы  денег,  возмущен  дурацкой
ролью, которую ему пришлось играть, и  все  же  он  не  мог  не  чувствовать
чего-то  похожего  на  уважение  к  Спольдингу.  Уже  то,  что  мистер  Смех
потребовал не тысячу, не миллион, а  десять  миллионов,  поднимало  его  над
толпой мелкотравчатых авантюристов.
   Но оставить этого нельзя. Подарить ни с того ни с сего десять миллионов -
не таков мистер Бэкфорд.
   И Бэкфорд начал звонить в полицию, в прокуратуру, своим агентам.

КОРОЛЬ СМЕХА

   В несколько часов  Спольдинг  -  "мистер  Смех",  как  уже  прозвали  его
журналисты, - получил мировую известность. Вернее, мировую огласку  получило
необычайное происшествие в небоскребе Бэкфорда. Но о самом мистере Смехе,  о
его прошлом, о его личной жизни знали очень мало. Корреспонденты вспоминали,
что под именем мистер Ризус (мистер  Смех)  подвизался  на  лучших  эстрадах
мюзик-холла некий юморист, чрезвычайно быстро делавший  карьеру.  При  одном
его выходе весь зрительный зал заливался  гомерическим  хохотом,  и  мистера
Ризуса уже тогда называли Королем смеха. Однако он, пролетев ярким метеором,
исчез с эстрады так же внезапно, как и появился. О  нем  забыли,  дальнейшей
судьбой его не интересовались.
   И вот теперь мистер Ризус, Король смеха, так внезапно напомнил о себе.
   Армия юрких корреспондентов и стая полицейских ищеек бросились по  городу
разыскивать следы  Спольдинга.  К  удивлению  самих  следопытов,  эти  следы
разыскались очень просто. Оказалось, Спольдинг  снимает  прекрасный  особняк
почти в центре города. Дом стоит посреди сада, окруженного красивой железной
оградой, через которую хорошо видны дом и все дорожки английского сада. Сюда
и устремились толпы журналистов, фотографов, кинооператоров.
   Железные ворота и  калитка  оказались  на  запоре.  На  звонки  никто  не
выходил.
   Не прошло и пяти минут, как юркие  люди  с  ловкостью  обезьян  перелезли
через железную ограду и ринулись к дому. Но тут случилось необычайное. Стены
дома превратились в экран дневного кино, а на экране появился Король  смеха.
В то же время заговорили репродукторы. И "нападающие", роняя "вечные" перья,
блокноты и фотоаппараты, уже катались по земле в судорогах смеха. Некоторые,
закрыв глаза и уши, смогли подойти к дверям дома, но двери были закрыты.  Да
и невозможно же интервьюировать с закрытыми глазами и ушами!
   Атака была отбита. Армия журналистов с позором ретировалась.
   Столь же печальна была судьба и полицейской атаки. Все полисмены падали в
саду, сраженные смехом.
   Старый работник полиции, предводительствовавший  отрядом,  выкинул  белый
флаг - платок. К его удивлению, экраны погасли и рупоры замолчали. Наступило
нечто  вроде  перемирия.  Начальник  направился  к  дому.  Двери  перед  ним
открылись.
   Вернулся он минут через десять, взволнованный, задумчивый,  с  загадочной
улыбкой на лице. Карман  его  френча  сильно  оттопырился.  Он  отдал  своей
разбитой армии приказ об отступлении. В тот же день он доложил по начальству
и сообщил об  этом  журналистам,  что  мистер  Смех  непобедим.  Единственно
возможная  воина  с  ним  -  воздушная.  Но  не  бросать  же   с   аэроплана
стокилограммовые бомбы в центре города.
   ...Город  взволнован.  А  виновник  всего  переполоха  спокойно  сидел  в
глубоком кожаном кресле, курил сигару, вспоминая пройденный путь, и подводил
итоги.
   Спольдинг наконец богат. У него прекрасный  отель  в  городе  и  вилла  в
горах. Яхта, аэроплан, автомобили... Чего не хватает ему?  Жены!  Ему  нужна
блестящая жена. Вот если бы миссис Файт!  Красавица  двадцати  четырех  лет,
вдова. Владелица миллионов, фабрик и заводов. Богатейшая невеста  мира.  Так
пишут газеты. Почему бы не завоевать смехом ее сердце и ее  состояние?  Это,
конечно, может быть квалифицировано как принуждение, даже  насилие,  разбой,
вымогательство. Но не все ли равно?
   И Спольдинг начал разрабатывать свой новый план. Справиться  с  Бэкфордом
было легче: Спольдинг хорошо знал Бэкфорда. О миссис Файт он знал только  по
газетам. Приходилось собирать дополнительные сведения через частных агентов.
Файт была крупной ставкой, и надо было сделать все, чтоб не  проиграть  этой
ставки.
   Через несколько дней все было готово. Спольдингу  удалось  проникнуть  во
дворец Файт. Удалось обезоружить, повергнуть в прах и личную стражу: лакеев,
камеристок. Разыскать в  бесконечной  анфиладе  комнат  миссис  Файт.  Когда
Спольдинг вошел,  Файт  курила  египетскую  сигару,  вставленную  в  золотой
мундштук с сапфировым наконечником. На  ней  было  газовое  платье,  розовые
туфли из обезьяньей кожи с бриллиантовыми пряжками.
   - Не согласитесь ли вы, миссис Файт,  выйти  за  меня  замуж?  -  спросил
Спольдинг  и  снабдил  это  предложение   легкой   остротой.   Файт   звонко
рассмеялась, но тут же быстро ответила:
   - Перестаньте смешить меня, Спольдинг! Вы хотите, чтобы я  вышла  за  вас
замуж? Так в чем же дело? Какая женщина откажется стать женой Короля  смеха?
Я согласна. Я не привыкла откладывать своих решений.
   Спольдинг был так ошеломлен этим неожиданно быстрым согласием, что  забыл
о продолжении своей "атаки смехом". Он стоял неподвижно с полуоткрытым  ртом
и, быть может, в первый раз был смешон, не желая этого.  Энергичная  женщина
быстро взяла инициативу в свои руки. Она позвонила. На  звонок  вошла  седая
старушка, похожая на придворную статс-даму.
   - Мадам Анжело, - сказала Файт  по-французски,  -  прошу  вас  немедленно
вызвать   сюда   пастора   Гоббса.   Распорядитесь,   чтобы   подали   авто.
Протелефонируйте  Джонсу.  Через  час  мы  вылетаем  в  Сан-Франциско.   Три
пассажира. Вес.., ваш вес?
   - Восемьдесят пять, - автоматически ответил Спольдинг.
   - У меня семьдесят, у пастора сто. Итого  двести  пятьдесят  пять.  Багаж
двадцать.  Всего  двести  семьдесят  пять.  Передайте  эти   цифры   Джонсу.
Предупредите, чтобы масла и бензина хватило на весь путь.
   Отпустив мадам Анжело и обратившись к Спольдингу, миссис Файт сказала:
   - Пастор Гоббс повенчает нас в небе. Не правда ли, это очень оригинально?
Вся Америка будет говорить об этом. А в Сан-Франциско мы пересядем  на  нашу
яхту и...
   Файт нажала вторую кнопку. Вошла камеристка.
   - Мадлен! Скорее пальто и шляпу! Для авто.
   Когда Спольдинг  немного  пришел  в  себя  от  неожиданности,  мысли  его
лихорадочно заработали. Почему Файт согласилась так скоро?  Не  хитрость  ли
это? А почему ей и не быть искренней? Разве Спольдинг не молод, не красив? И
разве он не герой дня? А миссис Файт - Спольдинг хорошо знал об этом -  была
в высшей степени тщеславной женщиной. Ее богатство  обеспечивало  выполнение
всех ее прихотей. И лучшим, самым любимым ее  удовольствием  было  читать  о
себе в газетах. Вся Америка должна была знать,  как  она  выглядит  в  новом
платье, что ей подавали на обед, какие духи она  заказала  в  Париже,  какие
кружева в Брюсселе, во сколько обошлась ей  новая  ванная  комната  розового
мрамора. Предложение Спольдинга могло очень подойти к ее тщеславным  планам.
Согласившись на брак, она может вскоре покинуть его, а потом  рассказать  об
этом интервьюерам, и вся Америка будет смеяться над ним, Королем смеха!  Как
ловко миссис Файт обманула его! Или она может выйти за него замуж,  а  потом
изобразить себя жертвой насилия. Тоже сенсация! И снова Спольдинг окажется в
смешной роли. Или - чем не сенсация! - Файт выходит замуж за Короля смеха  в
небесах. Неделю, месяц газеты будут  пережевывать  это  событие.  Потом  она
бросит его, разведется с ним,  хотя  бы  на  том  основании,  что  не  хочет
находиться под вечной угрозой быть засмеянной до смерти.
   Мысли Спольдинга начали путаться. Он готовился к страшной борьбе,  собрал
все свои "смехотворные возможности", все силы своих нервов. Он  находился  в
состоянии напряженной боевой готовности... И вдруг эта неожиданная разрядка.
Эта столь внезапная капитуляция врага превращала  его  победу  в  поражение.
Какое потрясение! Что делать, что делать! Нет, черт возьми, он не  согласен!
И надо просто бежать!
   Спольдинг сделал уже шаг по направлению к двери, но Файт следила за ним.
   - Куда же вы? - Она ловко ухватила его  за  рукав  и  посадила  в  низкое
кресло возле себя. Спольдинг занял  это  унизительное  положение  без  звука
протеста. Решительно с ним делались  что-то  неладное.  Во  всем  этом  есть
что-то.., смешное, ужасно смешное.
   - Ха-ха-ха-ха-ха! - вдруг закатился Спольдинг  таким  заливчатым  смехом,
каким мало кто смеялся из его жертв.
   - Что с вами? - спросила Файт, с удивлением глядя на Спольдинга.
   - Как это?.. - вдруг начал  он,  пойти  на  каждом  слове  прерывая  себя
смехом. - Как это говорил старик-бергсон? Остроумие  часто  состоит  в  том,
чтобы  продолжить  мысль  собеседника  до  той  точки,  где  она  становится
собственной противоположности, и собеседник сам  попадает,  так  сказать,  в
ловушку, поставленную его же собственными  словами.  Так  у  нас  с  вами  и
получилось! Вы понимаете?
   - Ничего не понимаю, - ответила Файт.
   Спольдинг  закатился  смехом  еще  более  буйным.  Затем  вдруг  перестал
смеяться, как будто В нем что-то оборвалось. Он замолчал и  стал  серьезным,
даже мрачным.
   - Я, увы, понял сразу слишком  много.  И  поистине  я  попал  в  ловушку,
которую сам поставил. Я до конца понял секрет смешного, и смешного больше не
существует для меня. Для меня нет больше юмора, шуток, острот.  Есть  только
категории, группы, формулы смешного.  Я  анализировал,  машинизировал  живой
смех. И тем самым я убил его. Вот сейчас я смеялся. Но мне  удалось  и  этот
смех анализировать, анатомировать, убить. И я, фабрикант смеха,  сам  Пельше
уже никогда в жизни не буду смеяться. А  что  такое  жизнь  без  шутки,  без
смеха? Без него - зачем мне  богатство,  власть,  семья?  Я  ограбил  самого
себя...
   - О чем вы болтаете, Спольдинг? Придите наконец в себя! Или вы пьяны? - с
раздражением воскликнула Файт.
   Но Спольдинг, опустив голову, сидел неподвижно,  как  статуя,  в  мрачной
задумчивости, не отвечая на вопросы, не обращая внимания на окружающих.  Его
пришлось отвезти в  больницу.  Главный  врач  нашел  у  Спольдинга  душевное
расстройство  на  почве  крайнего  истощения  нервной  системы.  "Величайшие
артисты-комики нередко кончают черной меланхолией", - говорил врач.  Но  его
молодой ассистент, оригинал и любитель парадоксов,  уверял,  что  Спольдинга
убил дух американской машинизации.



    Александр БЕЛЯЕВ
    ДЕРЖИ НА ЗАПАД!


   Великий Ум был слишком погружен в занятия, чтобы думать о смерти. Но зато
об этой приближающейся смерти думали все окружающие,  думала  страна,  думал
весь мир. Смерть Великого Ума была бы для человечества ужасной, быть  может,
невозвратимой потерей. Великий Ум был гордостью человечества и  его  великой
надеждой. Это был гений,  сверхгений,  к  рождению  которого  подготовлялось
несколько поколений. Сменявшиеся ряды ученых-евгенистов тщательно  подбирали
наследственные черты, гены, искусственным подбором создавали то, что до  сих
пор было неожиданным  даром  природы.  Это  был  первоклассный  ум,  который
когда-либо знала человеческая история.  За  свою  долгую  жизнь  он  подарил
человечеству столько  полезных  открытий  и  изобретений,  сколько  не  было
сделано за несколько веков.  Но  -  увы!  -  и  эта  чудесная  машина  мысли
подчинена общему закону изнашивания. И вот  теперь,  когда  Великий  Ум  был
занят своим самым важным изобретением, врачи принесли печальную весть: конец
приближается, и едва ли Великий Ум успеет окончить это изобретение,  которое
откроет новую эру в истории человечества.
   Не так давно Великий Ум сказал:
   - Человечество жаждет долголетия. Я могу разрешить эту задачу, но  раньше
надо разрешить другую: обеспечить людей энергией и пищей. Люди  размножаются
слишком быстро, и если они к этому еще  будут  жить  долго,  то  они  начнут
испытывать всевозможные затруднения. Поэтому я сначала обеспечу  их:  открою
способ добывания энергии в неограниченном количестве  и  способ  превращения
одного вида материи в другой.
   И это должно было исполниться, потому что все, о чем говорил Великий  Ум,
всегда исполнялось. Но он не думал об одном, что смерть может остановить его
работу. Врачи, лечившие и исследовавшие его,  не  должны  были  отнимать  ни
одной  минуты  его  работы.   Осторожные,   невидимые   щупальцы   радиоволн
освидет