- Мистер Гоуд? Чем же он занимается?
   - Механическим производством веселья и грусти. Он фабрикант  граммофонных
пластинок.
   И  девушка  рассказала  Спольдингу  историю  своих  деловых  отношений  с
мистером Гоудом.
   Лючия  Бульвер  окончила  консерваторию  по  классу  композиции.  Уже  на
последних курсах консерватории она занялась теоретической  работой,  которая
ее чрезвычайно увлекла. Она  хотела  постичь  в  музыке  тайну  прекрасного.
Почему одна последовательность звуков  оставляет  нас  равнодушными,  другая
раздражает, третья пленяет? На эти  вопросы  не  было  ответа  ни  в  теории
гармонии и контрапункта, ни в сочинениях по  эстетике  и  психологии.  Тогда
Бульвер взялась за теоретические работы по акустике и физиологии.
   - И какую же практическую цель вы преследовали? - спросил Спольдинг.
   - В начале этой работы я не думала ни о какой практической цели.  Открыть
тайну прекрасного! Изучая узоры нотописи и звукозаписей, я пыталась  в  этих
узорах найти закономерности. И кое-что мне уже  удалось.  Потом  попробовала
сама составлять узоры и переводить их в звуки, и, представьте, у меня начали
получаться довольно неожиданные, оригинальные мелодии.
   Однажды я принесла мистеру Гоуду сочиненную мной песенку. Случайно вместе
с  нотами  выпал  из  портфеля   один   из   таких   узоров.   Мистер   Гоуд
заинтересовался, спросил меня, что это за кабалистика. Я  объяснила.  Мистер
Гоуд сказал: "Интересно. Пожалуй, из этого может выйти толк.  Вы  знаете,  я
скупаю у композиторов новые песни и романсы.... Монопольно. Только для  моих
пластинок. В нотном издательстве они не появляются. Но с  композиторами,  не
обижайтесь, трудно ладить. Как только композитору удается написать  одну-две
популярные песенки, он начинает зазнаваться и заламывает  несуразно  высокую
цену. Этак и разориться недолго.  И  вот,  если  бы  вам  удалось  изобрести
аппарат, при помощи которого можно было бы механически фабриковать  мелодии,
ну хотя бы так, как получается итоговая цифра на арифмометре, - это было  бы
замечательно. Я больше не нуждался бы в композиторах, освободился бы  от  их
капризов и чрезмерных претензий. Чудесно! Посадить за аппарат  рабочего  или
машинистку - и пожалуйста! Одна хорошенькая мелодия за другой падают  вам  в
руки. Только верти ручку, и деньги сами посыплются.  И  мир  будет  наводнен
новыми песнями. Сможете это сделать, мисс?"
   Я ответила, что у меня не было  мысли  о  полной  замене  художественного
творчества машиной и едва ли это возможно.
   "Математические исчисления  не  менее  сложны,  чем  ваши  композиционные
измышления, а тем не менее счетные машины прекрасно заменяют работу мозга.
   Попробуйте. Я могу субсидировать ваши опыты. Если же вы добьетесь  удачи,
ваше будущее вполне обеспечено".
   Я приняла это предложение.
   - И каковы же ваши успехи? - спросил Спольдинг.
   -  Мне  удалось  уже  овладеть  кое-какими  эстетическими  формулами  для
математического построения мелодий. И если эта  работа  пойдет  с  таким  же
успехом и дальше...
   По веранде прошла миссис Адаме. Был поздний час, веранда почти  опустела.
Бульвер пожелала Спольдингу покойной ночи и ушла.

ЭВРИКА!

   После того как Спольдинг узнал, чем занимается Бульвер, он потерял к  ней
всякий интерес, как к "сфинксу без тайны".
   Месяц спустя после разговора с  Бульвер  Спольдинг  однажды,  возвращаясь
домой в вагоне подземной  железной  дороги,  прочитал  в  газете:  "Концерну
Бэкфорда угрожает крах".
   Спольдинга интересовало все, что касалось возвышения и падения людей - от
судьбы  Наполеона  до  истории  миллионов  Ротшильда  и  Рокфеллера.  И   он
внимательно прочитал газетную заметку. Оказалось, что Бэкфорд был  одним  из
"гегманов" - профессионалов-шутников, нечто вроде  французских  конферансье.
Это Спольдинг  знал.  Но  дальше  для  него  были  новости.  Оказалось,  что
"торговля смехом" поставлена в Америке на широкую ногу. Выдумывание острот -
такой же "бизнес",  как  и  изготовление  шляп  или  запонок.  И  крупнейшим
"концерном" такого рода являлось предприятие  мистера  Бэкфорда  -  "первого
гегмана  в  Америке".  Он  придумывал  и  продавал  остроты,  писал  скетчи,
юмористические номера  для  музыкальной  комедии,  для  работников  эстрады,
клоунов и комиков театра.  Нажив  на  этом  небольшое  состояние,  он  начал
покупать  и  перепродавать  чужие  остроты,  собирать  и   систематизировать
"мировые  запасы  смехотворения"  -   юмористические   книги,   исторические
анекдоты, граммофонные пластинки с  юмористическими  записями.  Его  каталог
содержал  более  сорока  тысяч  острот,  шуток,  анекдотов.  Весь   материал
систематизировался  по  темам,  пронумеровывался,  каталогизировался.  Любую
шутку можно было найти в течение двадцати секунд.
   Каждый год каталог пополнялся  на  три  тысячи  номеров.  Чтобы  отобрать
первые сорок тысяч, Бэкфорду пришлось просмотреть более трех миллионов шуток
и острот. Заказчик требовал, чтобы  в  программах,  составленных  Бэкфордом,
слушатель смеялся не менее восьмидесяти раз в час. Бэкфорд перевыполнил  это
требование: слушатели смеялись от девяноста до ста раз,  а  в  самых  лучших
программах даже - рекордная цифра - сто двадцать раз в течение получаса.  По
теории Бэкфорда, зрители и слушатели не гонятся за новыми шутками, которые к
тому же трудно изобретать.
   Все, что требуется от профессионала, - умело подобрать старые остроты.
   Теория  эта  как  будто  оправдывалась  жизнью,  по  крайней  мере   дела
"концерна" шли успешно.
   Бэкфорд оброс "дочерними" предприятиями: кино, мюзик-холлами и прочими  -
и даже обзавелся банком. И вдруг  все  это  солидное  здание  начало  давать
трещину за трещиной. По необъяснимой причине слушатели  и  зрители  смеялись
все реже и реже: семьдесят, шестьдесят, сорок, двадцать  раз  в  продолжение
часа вместо восьмидесяти, девяноста, ста "обязательных". Сбыт сокращался...
   Почему? Спольдинг задумался. Быть может,  Бэкфорд  не  учел  изменившихся
обстоятельств.
   Кризис. Общее тревожное настроение  в  стране  и  во  всем  старом  мире.
Чувство неустойчивости, неуверенности. Бэкфорд был  грубый  практик.  Он  не
пытался  ответить  на  вопрос  теоретически.  Заглянуть,   вскрыть   природу
смешного. Изучить  психологию  современного  зрителя,  слушателя,  читателя.
Меняются люди, меняется их отношение и к смешному. То,  что  смешило  вчера,
вызывает сегодня недоумение. Понятие смешного подвижно  и  разнообразно.  Но
какие-то общие принципы смеха должны существовать. Быть может, они  сводятся
к пяти-шести  основным  "формулам".  И  если  их  найти  и  умело  применять
сообразно людям и обстоятельствам, люди начнут смеяться безотказно. А почему
же нет? Надеется же Бульвер найти принципы прекрасного?  И  если  да,  то..,
ведь это же золотые россыпи! Бэкфорд был и остался мелким  кустарем.  Он  не
понял, что смех не только валюта, но и могущественная  сила.  Как  заманчиво
обладать  секретом  смеха,  заставлять  хохотать  всяких  людей  при  всяких
обстоятельствах!
   У Спольдинга даже руки похолодели. Что же надо делать? Во что  бы  то  ни
стало вырвать у смеха его тайну. Изучать вопрос теоретически и  практически.
И затем действовать. Нет основного капитала!  Для  начала  можно  предложить
свои услуги этому гегману и банкиру Бэкфорду, а потом...
   Спольдинг так увлекся, что хлопнул ладонью по  газете  и  неожиданно  для
себя крикнул на весь вагон:
   - Эврика!
   Соседка испуганно посторонилась, а  Спольдинг,  взглянув  в  окно,  вновь
вскрикнул, но уже от досады на себя: задумавшись,  он  проехал  пять  лишних
остановок.
   Под смех пассажиров он кинулся к выходу.
   С того дня Спольдинг засел за работу...

ПУТЬ К СЛАВЕ

   Спольдинг сделал пометку на полях толстой тетради,  походил  по  комнате,
достал с книжной полки  том  Марка  Твена,  раскрыл  заложенную  страницу  и
прочитал подчеркнутые карандашом строки:
   "Есть ли у вас брат? - Да, мы  звали  его  Билль.  Бедный  Билль!  -  Он,
значит, умер? - Этого мы никогда не могли узнать. Глубокая тайна витает  над
этим делом. Мы были - покойный и я - близнецы, и когда нам было  две  недели
от роду, нас купали в одной лохани. Один из  нас  утонул  в  ней,  но  никак
нельзя было узнать который. Одни думают, что Билль, другие, что я..."
   Спольдинг засмеялся, тотчас нахмурился, задумался. Бросил на  стол  томик
Марка Твена и снова зашагал по комнате.
   "В чем тут секрет смешного?"
   Спольдинг открыл книгу Анри Бергсона "Смех". "Смешной  является  косность
машины там, где должны быть подвижность, внимание, живая гибкость  человека.
Человек, действующий как мертвый автомат. Вот  один  из  секретов  смешного.
Человек бежит по  улице,  спотыкается,  падает.  Прохожие  смеются.  Человек
занимается своими повседневными делами с  математической  правильностью.  Но
вот  какой-то  злой  шутник  перепортил  окружающие  его  предметы.  Человек
погружает перо в чернильницу и вытаскивает оттуда грязь, думает, что садится
на крепкий стул, и растягивается на полу..."
   "А ведь это верно! - удивляется Спольдинг. - Ведь это  же  стандарт  всех
комических трюков  наших  американских  кинокартин!  Однако  мне  необходимо
испытать действенность  этого  на  отдельных  людях.  Кстати,  вот  стул  со
сломанной ножкой, вот..."
   Миссис Адаме подошла к  двери  и  с  любопытством  заглянула  в  замочную
скважину. Спольдинг стоял перед зеркалом и делал страшные  гримасы.  Стук  в
дверь отвлек его внимание.
   Кто бы это мог быть? Ну конечно, это миссис  Адаме  идет  справиться,  не
нужно ли мне чего. Испытаем на ней.
   - Войдите!
   Миссис Адаме открывает дверь. Спольдинг  делает  навстречу  ей  несколько
шагов. На полпути  ноги  у  него  заплетаются,  и  он  глупо  во  весь  рост
растягивается  на  полу.  Но  миссис  Адаме  не  смеется.  Она   истерически
вскрикивает и бросается к Спольдингу.
   - Вы ушиблись? Что с вами? Боже, я так испугалась!..  -  Ничего,  ничего,
легкое головокружение,  миссис.  Садитесь,  прошу  вас,  в  кресло.  Я  тоже
присяду. Голова еще кружится.
   Спольдинг садится на стул  со  сломанной  ножкой  и,  идиотски  вытаращив
глаза, с грохотом падает на пол. Адаме окончательно  испугалась.  Растерянно
заметалась.
   - Вы больны, мистер, это совершенно очевидно. И лицо ваше изменилось, оно
страшно искажено, неподвижно. Такое лицо бывает у.., очень больных!
   Увы, смешная, как казалось Спольдингу, гримаса, вызвала не смех, а испуг.
   Когда наконец хозяйка ушла, Спольдинг бросился  к  своим  книгам.  В  чем
причины неудачи?
   Ему  казалось,  что   он   нашел   объяснение:   для   смеха   необходима
нечувствительность к объекту  смеха.  Но  в  том-то  и  дело,  что  к  нему,
Спольдингу, миссис Адаме неравнодушна. А можно ли  рассмешить  влюбленную  в
тебя женщину? Конечно, можно. Надо только найти секрет...
   Понемногу он одолевал тайну смешного.
   Скоро Спольдинг стал "душой общества", собиравшегося на веранде (он вновь
начал появляться там). Возле него неизменно раздавался смех.
   - Мы не знали, что вы такой веселый, - говорили пансионеры.
   Веселых любят, и Спольдинг чувствовал растущие к нему симпатии.
   Постепенно он ставил себе  все  более  трудные  задачи:  смешил  угрюмых,
больных, чем-либо огорченных и расстроенных людей. У него еще были  неудачи,
ошибки, но он все легче исправлял  их,  зато  были  и  настоящие  победы.  В
пансионе Адаме появился новый жилец, отставной  офицер  Баллонтайн,  человек
необычайно мрачного характера и исключительных  жизненных  неудач.  Говорят,
только за последний год он потерял половину своего состояния, левую  ногу  и
жену, покинувшую его из-за невыносимого характера. Притом он болел печенью и
отличался необычайной раздражительностью.  Никто  не  видел  его  не  только
смеющимся,  но  и  улыбающимся.  И  вот  такого  человека  Спольдинг   решил
рассмешить. Об этом знали все, кроме самого Баллонтайна, заключались крупные
пари. Спольдинг уже вступал на арену смехотворца-профессионала.
   Как  будто  не  обращая  внимания  на  старого  брюзгу,  Спольдинг  начал
демонстрировать свои испытанные номера. Баллонтайн  сидел  на  низкой  софе,
обняв скрещенными пальцами колено здоровой ноги,  и  смотрел  на  Спольдинга
черными сердитыми глазами. Кругом все покатывались со смеху,  у  Баллонтайна
хоть бы мускул дрогнул  на  лице.  Ставившие  на  Спольдинга  начали  уже  с
беспокойством перешептываться: быть может, Баллонтайн глух, как  никогда  не
смеявшийся дядюшка в рассказе Марка Твена?
   Но тут неожиданно Баллонтайн взорвался. И взрыв его смеха  был  похож  на
пушечный выстрел, причем по законам отдачи его  корпус  откинулся  назад,  а
затылком он так больно ударился о стену,  что  на  несколько  минут  потерял
сознание: ему прикладывали холодные компрессы и давали нюхать спирт.
   Торжество Спольдинга было полное.
   Веранда становилась тесна для его экспериментов. И  он  решил  поработать
гегманом в мюзик-холле. У него уже была солидная  теоретическая  подготовка,
какой не имеют артисты, и у  него  был  собран  большой  материал  острот  и
анекдотов всех времен и народов. Не мудрено, что успех пришел к нему  сразу,
а за успехом и довольно крупные заработки.  Спольдинг  щедро  расплатился  с
миссис! Адаме и, к ее величайшему огорчению, переехал на  новую  квартиру  в
центре города.
   Получив солидную теоретическую и практическую подготовку, Спольдинг решил
предложить свои услуги Бэкфорду. Спольдинг уже имел некоторую известность, и
ему без особого труда удалось проникнуть к Бэкфорду,  поговорить  и  убедить
взять его к себе в качестве "научного консультанта".
   Спольдинг рьяно принялся за работу.  Ознакомился  с  каталогом  "шедевров
мировых острот  и  шуток",  с  граммофонными  пластинками,  кинотекой.  Дело
Бэкфорда было рассчитано на  массовый  сбыт,  и  потому  Спольдинг  принялся
изучать среднего американца - его вкусы, его натуру.  Нужно  было  выяснить,
почему рекордные программы Бэкфорда не вызывают прежнего смеха и  чем  можно
вновь вызвать этот смех. От изучения толпы,  массового  среднего  американца
Спольдинг  перешел  к  изучению  отдельных  людей,  типичных  представителей
отдельных классов и  групп  населения.  Рассмешить  безработного,  рабочего,
служащего, находящегося под страхом увольнения;  домовладельца,  оставшегося
без жильцов, лавочника  без  покупателей;  антрепренера  пустующего  театра.
Рассмешить голодного калеку, арестанта,  меланхолика.  Рассмешить  человека,
придавленного заботой, охваченного беспокойством, тревогой. Рассмешить  всех
их - значит рассмешить среднего американца, от природы здорового,  склонного
к оптимизму и юмору.
   После упорного труда Спольдингу удалось разрешить задачу.
   - Вы даже мертвого заставите рассмеяться, Спольдинг! - говорил  довольный
своим консультантом Бэкфорд.
   Можно было заняться расширением производства. И здесь  Спольдинг  проявил
большую изобретательность.
   Он расширил круг  клиентов,  заказчиков,  обновил  "ассортимент  товара",
изобрел новые сорта и виды  продукции.  Рекламные  проспекты  с  приложением
"образцов товара" рассылались актерам театра и кино, драматургам, писателям,
журналистам, адвокатам, конферансье, цирковым клоунам,  врачам,  тюремщикам,
педагогам, профессорам, парикмахерам,  даже  настоятелям  церквей  различных
вероисповеданий.
   "Смех как метод лечения!" - при этом приводились примеры  и  авторитетные
заключения ученых. "Веселый  парикмахер  привлекает  клиентуру!"  -  история
мистера Гопкинса,  парикмахера,  разбогатевшего  после  того,  как  он  стал
пользоваться услугами концерна Бэкфорда. "Клиент  м-ра  Бэкфорда  мистер  Г,
очаровал своими веселыми шутками мисс Н.,  богатую  и  красивую  девушку,  и
женился на ней"; "Театр, где не перестает звучать  смех,  никогда  не  имеет
пустых мест - убедительные примеры".
   Рекламы  производили  свое  действие,  спрос  увеличился.  К   некоторому
удивлению самого Спольдинга, он завербовал  довольно  много  клиентов  среди
церковных проповедников, которые как-то умудрились соединить земной  грешный
смех с небесной елейностью.
   Появились в продаже новые пластинки фирмы Бэкфорд с  записью  неотразимых
выступлений Спольдинга, пластинки - открытые письма с анекдотами и  смешными
песнями,  коробки  с  вызывающими  смех  сюрпризами,  фокусные  смехотворные
сигары, папиросы, конфеты, бинокли, стереоскопы, игрушки, зеркала,  карлики,
зверюшки, делающие неожиданно забавные  движения  или  производящие  смешные
звуки. В ловких руках Спольдинга смех, подобно мифическому  старику  Протею,
принимавшему разнообразные облики,  становился  то  словом,  то  звуком,  то
красками, то формами, то тем и другим вместе. Неожиданный  успех  -  большой
доход - принесло последнее изобретение Спольдинга - уличные "киоски  смеха",
где прохожие за дешевую плату могли в  пять  минут  насмеяться  досыта.  Они
выходили оттуда со слезящимися от смеха глазами  и  веселыми  восклицаниями.
Это было лучшей рекламой, и возле киосков всегда толпились очереди.
   Дела Бэкфорда поправились и быстро пошли в гору. Он  был  вполне  доволен
Спольдингом, но Спольдинг не был доволен своим хозяином.
   В свое время между  ними  был  заключен  такой  договор:  Бэкфорд  платит
Спольдингу  ежемесячную  твердую  плату.  Сверх  этого,  как  только  доходы
Бэкфорда начнут расти, Спольдинг получает два процента -  всего  только  два
процента! - с суммы новых, добавочных доходов. Но чем больше  росли  доходы,
тем меньше желания проявлял Бэкфорд  соблюдать  договор.  Бэкфорд  не  хотел
платить два процента.
   Между  Спольдингом  и   Бэкфордом   уже   произошло   несколько   крупных
столкновений.  Бэкфорд  даже  сам  провоцировал  их:  скорее   можно   будет
отказаться от Спольдинга, который, по мнению Бэкфорда, был уже не нужен.
   - Ну, так не будьте в претензии на меня, мистер  Бэкфорд!  -  однажды  во
время такого спора воскликнул Спольдинг. - Я спас вас от разорения. На  моем
смехе вы  нажили  новые  капиталы  и,  несмотря  на  свои  обещания,  теперь
отказываетесь выдать мою часть. Так знайте же, что я сумею смехом отобрать у
вас свою долю смеха, превращенную в деньги!
   -  Поистине  это  самая  неудачная  шутка  из  моего  пятидесятитысячного
каталога шуток и острот, - презрительно улыбаясь, ответил Бэкфорд.
   -  Посмотрим,  для  кого  она  будет  неудачной!  -  угрожающе   возразил
Спольдинг.
   После этого Спольдинг надолго уединился" производя какие-то новые опыты.
   И вот...

ВВЕРХ ДНОМ

   Грузное тело мистера Бэкфорда, судорожно сотрясаясь,  перевалилось  через
подлокотник кресла. Лицо искажено гримасой истерического смеха. Шея  покрыта
крупными каплями пота. Пухлая рука с массивным перстнем на безымянном пальце
беспомощно свесилась,  касаясь  персидского  ковра.  Бэкфорд  пытался  сесть
прямо, но припадок мучительного смеха снова свалил его на сторону.
   Чрезвычайным усилием воли мистеру Бэкфорду наконец удалось приподняться и
сесть прямо, откинувшись на спинку кресла.
   Раскаты смеха слышались все реже, как удаляющаяся гроза.  Мистер  Бэкфорд
начал приходить в себя, но еще не смог толком сообразить,  что,  собственно,
произошло. Через полуоткрытую  дверь  из  соседней  комнаты,  где  помещался
секретариат, доносились странные, нелепые, приглушенные звуки не  то  смеха,
не то рыданий, всхлипывания, тяжелые вздохи, стоны, отрывочные фразы и снова
смех.
   Наваждение какое-то!
   Бэкфорд  машинально  посмотрел  на  письменный  стол,  покрытый   толстым
зеркальным стеклом. На нем лежала чековая книжка с торчащим белым  корешком.
Бэкфорд  собственной  рукой  вписал  в  чек  "десять  миллионов   долларов",
расписался, оторвал чек от корешка и  отдал  Спольдингу.  Бледно-синее  лицо
Бэкфорда становится сизым, щеки лиловыми. Новый взрыв  лающего  смеха  вдруг
переходит в неистовый рев взбесившегося осла. В ответ на этот рев в соседней
комнате  застонали,