тудировал  детективы,  а  под утро дремал на широком
столе, отодвинув в сторону разбитые арифмометры.
     Сегодня, в среду,  досыта отоспавшись после очередного дежурства,
он поехал в центральную баню.  Пробив талон компостером,  уставился  в
окно трамвая. От утреннего снега не осталось и следа, только кое-где у
заборов да под старыми тополями белели робкие полоски.  Солнце  успело
высушить крыши.
     Когда трамвай с визгом завернул и стал приближаться к  институту,
вор закрыл  глаза.  Ему  не хотелось видеть эти бледные стены,  где он
проторчал после окончания биофака целых пять лет.
     На остановке  "Центральный рынок" он сошел,  купил стакан орехов,
проверил в кармане отмычку.
     Через пятнадцать минут вор уже разделся в дальней кабинке и, дер-
жа в одной руке таз,  а в другой - мешочек с мочалкой и шампунем, отп-
равился в моечную. Возле отпотевших дверей стояла банщица и размашисто
водила шваброй по мокрому полу. Это была тетя Зина.
     - Да откроете вы мне двенадцатую или нет?  - крикнул кто-то визг-
ливо. - Полчаса жду!
     - Сейчас,  -  тетя  Зина прислонила швабру к стене и,  выловив из
кармана драного халата крючок, прошлепала мимо.
     Вор посмотрел ей вслед, улыбнулся, перехватил таз в другую руку и
дернул дверь на себя.
     В моечной  было  просторно,  гулко и безлюдно.  На ближней скамье
толстый старик мылил голову. Двое стояли возле кранов. Пацан махал ру-
ками под душем.
     Скоро начнут подходить...  Вначале потянутся заводские... Сегодня
у них зарплата...
     Вор забрался в парной на самый верх, открыл вентиль на полную. Он
любил париться, и, наверное, с этого все и началось...
     Однажды... Как это было давно...  Грустно вспомнить...  В  общем,
пришел, как обычно,  в баню, сунул портфель в кабинку, расстегнул плащ
- и тут на вешалке заметил часы.  Позолоченные, на массивном браслете.
Нет, он не сцапал их, подумал, вдруг хозяин спохватится. Когда вернул-
ся - часы продолжали висеть... Не оставлять же их...
     Вор завернул вентиль.  По ступенькам поднялся мужик в вязаной ша-
почке, махнул ядреным веником,  но тут же пригнулся и ворча  спустился
вниз.
     С потолка срывались горячие увесистые капли.
     Мужик потоптался у дверей,  потряхивая веником, и снова залез на-
верх. Темные березовые листья щелкали и трещали, охаживая спину.
     Прогревшись, вор ополоснул лицо холодной водой прямо из-под крана
и пошел отдыхать к своей кабинке.
     - Мать, открой, пожалуйста, - сказал он, когда тетя Зина протащи-
ла рядом с его резиновым ковриком швабру - тряпка оставляла на  кафеле
широкий след. - Курить хочется - умираю...
     Тетя Зина сильно,  с нажимом,  раз-другой  безуспешно  провернула
крючком в скважине, но вот, наконец, язычок, лязгнув, освободил дверцу.
     - Угости сигареткой...
     Вор тщательно вытер пальцы о полотенце, достал пачку сигарет, га-
зовую зажигалку.
     Когда тетя Зина зашлепала к очередному клиенту, вор большим паль-
цем вдавил язычок замка вовнутрь и заклинил  его  там.  Теперь  дверца
открывалась без усилий и тихо.
     Здесь, в углу, почти все номера были свободны - тазы лежали свер-
ху цинковыми касками. Оставалось ждать...
     После второго захода в парную он заметил,  что две кабинки  слева
от него заняты. Из-под одной торчали грязные "кирзухи". Это, наверное,
тот пьяненький,  который пытался отобрать веник у мужика в шапочке. По
виду работяга. Наверное, поддали во время обеда и рванули через забор.
     Вор огляделся, прислушался, достал отмычку, шагнул к нужной двер-
це, натренированным движением рук проверил карманы и, спрятав засален-
ный бумажник к себе в куртку,  вернулся в моечную. Навстречу ему попа-
лись трое  парней с полной сеткой пива.  Они устроились в том же углу,
основательно и надолго.
     Успел...
     Вор намылил голову,  окатился водой, не торопясь, вразвалку пошел
одеваться.
     Тетя Зина открыла ему кабинку.
     Парни травили анекдоты...
     Через полчаса вор был дома.  Он сидел в мягком кресле и потягивал
через соломинку мандариновый сок.  Бумажник лежал на столе.  Но вор не
торопился - как приятно щекотать нервы,  почти как в лотерее... Бумаж-
ник казался ему то значительным и пухлым,  то,  наоборот,  чрезвычайно
гадким и тощим...
     В дверь позвонили. Вор аккуратно накрыл бумажник газетой.
     - Одолжите мне ваши хрустальные рюмочки, - затарахтела соседка. -
Представляете, у  моего благоверного юбилей...  А мне ваши рюмочки без
ума понравились еще с того раза, помните, когда вы затащили нас...
     - Какой разговор, Елизавета Михайловна!
     - Да вы не беспокойтесь... Все будут целехоньки...
     - А я, Елизавета Михайловна, опять в Спортлото четыре номера уга-
дал.
     - Ох, и везунчик! С вас причитается...
     Вор составил рюмки на маленький расписной поднос и вручил соседке.
     - Дура, - сказал он, захлопнув дверь. - Хоть бы на юбилей пригла-
сила.
     Скомкал газету,  швырнул на пол и, вывернув бумажник, стал трясти
его на столом.
     Сотенная... Червонец... Трояк... Профсоюзная книжка... Еще черво-
нец... Фотография губастой бабы...
     Он порвал книжку и фотографию,  упаковал клочки вместе с бумажни-
ком в газету,  заклеил сверток изолентой и отнес на кухню в ведро. За-
тем достал  из  ящика  стола  папку и на схеме городских бань поставил
красным карандашом плюс.  В толстую тетрадь вписал сегодняшний приход.
Полсотни на облигацию, а остальное можно прокутить...
     Вор допил сок и, встав на стул, полез на шкаф за пластинками. Хо-
телось чего-нибудь серьезного.  Наугад выдернул пакет из середины. Шо-
пен. Вальсы и экспромты.
     Поставив свой любимый вальс, завалился на тахту - и вдруг под на-
растающий всплеск фортепиано отчетливо вспомнил свою  первую  попытку.
Чужая кабинка упорно не открывалась, и было ужасно неудобно голому ша-
рить по карманам...

     Вечером вор приоделся,  купил бутылку  самого  дорогого  коньяка,
поймал такси и поехал к другу на окраину.
     Дверь открыл сам Серега.  Его солидный живот выпирал  из  линялой
майки, в  руке он держал вилку с надкусанной сосиской и что-то пытался
сказать маслянистыми губами.
     - Давненько я к тебе не заглядывал, - вор шутливо ткнул пальцем в
живот друга. - Наращиваем капитал?..
     - Проходи, - Серега откусил сосиску и попятился в комнату.
     Вор запнулся о детский велосипед,  перешагнул облезлые  шлепанцы,
сорвал с бутылки хрустящую бумагу.
     - На, держи, - он отдал другу коньяк и бумажный комок, похожий на
мятый снег. - Ты что, один?
     - Армянский,  пять звездочек, позвольте... Жену вытурил с пацаном
к теще...  Не дают работать,  хоть сдохни... Завал... Хотел ночь поси-
деть...
     - Соскучился  я по тебе,  честное слово.  Хотя мы в последний раз
крепко повздорили.  Сам виноват, каюсь. Не надо было тебе говорить про
бани...
     - Раздевайся,  ужинать будем... А ловко ты меня разыграл тогда. Я
же, дурак, тебе на слово поверил, вот и психанул малость... Забыл, что
ты у нас еще тот сочинитель...

     В комнате,  куда они через полчаса перешли из кухни,  были сплошь
книги. Число их заметно возросло.  Теперь они лежали стопками на полу,
возле продавленной раскладушки,  возле ветхого письменного  стола,  на
подоконнике.
     Серега поставил бутылку на стол, торопливо раздвинул пухлые папки.
     - Когда,  интересно,  ты успеешь все прочитать? - вор приткнул на
крй стола блюдце с нарезанным лимоном.
     - Да,  времени не хватает...  Но ничего, уйду на пенсию - отыгра-
юсь. Если,  конечно,  раньше не загнусь... Хотя, дружище, книги дома -
великая и незаменимая вещь... На днях мне такой втык дали в управлении
- еле отдышался,  а приполз в конуру,  открыл наугад Сенеку,  прочитал
строчку-другую - и душа возрадовалась...
     - Не нравится мне эта мода на древних - подумаешь,  мудрецы были,
- вор сел на единственный стул и разлил коньяк по щербатым бокалам.  -
Вот я в основом детективы читаю...  Во-первых, увлекательно и полезно,
во-вторых, толкнуть можно по приличной цене, впрочем, и мне они доста-
ются недешево.
     - Сам же, было время, с Гомером носился... Илиада! Илиада! Спаси-
бо, что меня заставил ее одолеть...
     - Давай лучше выпьем за высшую мудрость жизни,  которую никто еще
не постиг.
     - Собирался поработать... - Серега обхватил бокал пятерней.
     Вор заметил в глубине рта почерневшие пломбы,  отвернулся и  взял
двумя пальцами прозрачный ломтик с блюдца.
     - Ты бы хоть объяснил толком,  зачем прошлый раз вора из себя ра-
зыгрывал? В образ,  наверно, вживался... Говорил же Флобер: "Мадам Бо-
вари - это я"...
     - Хочешь начистоту? Тогда не перебивай, наберись терпения, и, по-
жалуйста, без благородного гнева...
     - Валяй!
     - Ты думаешь,  я так сразу и полез на рожон?  Нет...  Полгода все
городские бани  изучал,  присматривался,  соображал, и такую систему
разработал - до сих пор приятно...  Главное в этом деле - не  примель-
каться... Теперь  представь:  на  данный  момент  имеется у нас десять
бань; если я буду проворачивать дельце раз в десять дней,  то в каждой
из бань побываю не чаще,  чем раз в три месяца,  а если учесть,  что в
одной и той же бане я стараюсь не повторять методы хотя  бы  в  течение
полугода, то ясно,  что даже у самого проницательного человека не воз-
никнет мысль, что это действует кто-то один...
     - Целая наука!
     - Хотя бы и так...  Но одной теории мало... Вначале рисковал нап-
ропалую, но потом чуть разок не попался...  Смейся... Сейчас еще смеш-
нее будет...  Везло мне в первое время страшно,  и вместо того,  чтобы
пользоваться проверенными  способами,  я  стал  рисковые штуки выкиды-
вать... И вот пошел я как-то делать "маскарад"...  Пристроился к типу,
который сложением под меня,  и сопровождаю.  Тип этот - в парилку, а я
ему подсовываю свой таз и жду,  когда он вернется и голову мылить нач-
нет... В этот момент времени достаточно,  чтобы махнуть ручкой и оста-
вить пижону свои десятирублевые штаны и драную куртку...  Все  шло  по
плану, и только мне банщица открыла его кабинку,  как вылетает он сам,
весь в мыле и размахивает моим тазом...  Благо напялить ничего не  ус-
пел, ждал,  когда банщица отвалит...  Говорю, извините, тазики перепу-
тал, упарился...
     - Я всегда верил в твой талант,  - Серега перестал ходить по ком-
нате и сотрясать стеклины полок.  - Помнишь,  твой рассказ в универси-
тетской газете тиснули,  и вся группа носилась с ним, как стая растре-
воженных обезьян...  А сейчас ты похлеще насочинял... Ничего, не стес-
няйся, дуй дальше,  проверяй на мне сцены своего романа! Я и сам дога-
дывался, что ты над чем-то грандиозным работаешь... А недавно встретил
девицу из вашего института,  курносенькая такая, ты за ней еще малость
ухлестывал, - так она сказала, что ни для кого не тайна, что ты в сто-
рожа пошел,  чтобы толстенный роман выдать...  Она, кстати, развестись
успела...
     - Оптимист неисправимый!  Надеюсь,  всплакнешь,  когда меня разъ-
яренные граждане тазами забьют... А теперь бывай... Не буду мешать...

     Прошло десять дней.  По расписанию вору надо было сделать заход в
Ивановскую баню, но вместо этого он стал бесцельно метаться по улицам.
Шел быстрым шагом, глядя прямо перед собой и никого не замечая. Он те-
перь часто ходил так. Его раздражали наплывающие лица людей.
     У каменной арки свернул во двор,  остановился  у  гаража  и  стал
смотреть, задрав голову,  на перекрестье проводов,  за которыми парила
шиферная крыша с высокой кирпичной трубой.  Бывало раньше, еще студен-
том, он  мог до бесконечности шляться по городу и,  наткнувшись на фо-
нарь в сплетении веток,  похожий на погружающегося водолаза, или заме-
тив ржавый  остаток  водосточной трубы,  украшенный затейливым узором,
торчать перед ними, пока не закоченеют руки и не замерзнут ноги...
     А теперь за минуту все надоело,  и непонятно,  для чего здесь эта
нелепая труба с вонючим дымом и ее обвалившиеся кирпичи.
     Выйдя на улицу,  прорезав толпу,  вор на развилке замялся, как бы
не зная, в какую сторону податься, - тут чьи-то руки легли ему на пле-
чи. Он замер, боясь шелохнуться, и медленно оглянулся.
     - Ленчик! Сколько лет, сколько зим! А я слыхал, ты обратно в Там-
бов умотала!
     - Да сына отвезла - Толика.  На время, конечно. Вот найду кварти-
ру... - Она поправила съехавшую на лоб шапку. - Ах, какой ты стал важ-
ный, серьезный, одет с иголочки. Чем хоть занимаешься?
     - Ворую помаленьку...
     - Значит, увлекся плагиатом?.. Хорошее дело... Вон Шекспира возь-
ми или Стендаля...
     - Развелась, говорят, со своим-то?
     - Еще в прошлом году. Надоел хуже горькой редьки...
     - Ясно... А чего мы с тобой торчим посреди улицы?.. Может, зайдем
куда?
     - Сто лет в кафе не была.  Пломбир с вишневым вареньем,  коктейль
"Айсберг"... Помнишь?..
     - Я, Ленчик, ничего не забыл...
     - Хотя в кафе неудобно.  На мне такое замурзанное платье, а рядом
с таким джентльменом, как ты, буду выглядеть как мокрая курица...
     - Тогда,  может,  ко мне? Шикарная отдельная квартира... Бабка-то
моя преставилась,  как раз когда я из института ушел... А так бы квар-
тиры не дождался,  вон ты сколько лет на очереди - а толку... Посидим,
музыку послушаем, у меня центр высшего класса, пласты мощные...
     - Знаешь,  сегодня не могу. Совсем забыла. Через полчаса мне надо
быть в бухгалтерии. Что-то с пособием задержка...
     - Проводить?
     - Если тебе... - она не докончила, взяла его под руку, и они мол-
ча завернули за угол.  В конце улицы мелькнул трамвай, но до него было
еще два квартала. Там, за линией, рядом со старой каланчой, - институт.
     - Дальше не надо,  - они остановились у булочной, напротив инсти-
тута. - Наши могут заметить, разговоры пойдут... Счастливо...
     Он махнул рукой,  сдернув перчатку,  и стоял до тех пор, пока она
не скрылась за стеклянными дверями, так ни разу и не обернувшись...

     Дома вор достал из холодильника бутылку пива,  но тут же сунул ее
обратно и уставился в окно.
     Потемнело. Снег нехотя,  вяло сыпал с неба на  грязные  тротуары,
проходя сквозь черные кроны тополей, как через сито.
     Вор оглянулся.  Ему вдруг почудилось,  что вот сейчас  непременно
высунется бабка,  которую  он  терпеть не мог за скупость и постоянное
нытье, и,  тряся взъерошенной сединой, начнет вопрошать, как он посмел
выкинуть плюшевый диван, хромую тумбочку и ее любимый круглый стол.
     Включил свет.  За окном перестал мелькать  снег,  и  только  огни
трамваев да машин проплывали неясными пятнами.
     Прижавшись лбом к холодной стеклине,  он думал,  что мать его все
больше становится  похожей на бабку,  и хотя постоянно красит волосы и
делает модные прически, взъерошенность так и прет из нее, а за копейку
придушит кого угодно... Несладко с ней астроному, ой, несладко...
     В комнате вор включил розовый торшер возле тахты, верхнюю матовую
люстру и яркую настольную лампу. Достал из-за шкафа портативную машин-
ку, которую купил еще с первой премии в институте,  сходил в ванную за
тряпкой, обтер с футляра пыль.
     Зарядив лист,  долго сидел,  откинувшись на стуле,  а потом реши-
тельно начал молотить одним пальцем по клавишам:
     "Серега, ты дурак.  Не видишь дальше своего носа.  Тянешь  смирно
лямку и делаешь вид,  что счастлив. Дурак! Скотина! Олух! Все вы дура-
ки, все до одного!!!!!!"
     На душе полегчало.  Выдернув бумагу, безжалостно скомкал ее, зах-
лопнул футляр и отнес машинку на место, до будущих времен.
     Разложил на столе пачку облигаций с переписанными на картонку но-
мерами, толстую тетрадь, сберкнижку. Поставил с правой стороны карман-
ный калькулятор и стал смотреть,  как выскакивают на табло шустрые зе-
леноватые цифры,  собираясь в длинные приятные ряды.  Это занятие  его
всегда успокаивало...

     Назавтра вор  с большим портфелем прибыл в Ивановскую баню.  Баня
эта была самая старая в городе и толстыми стенами  напоминала  бастион
или  тюрьму.  Из  вдавленных  внутрь  матовых окон с узкими форточками
струился белый парок.  Через лужу,  покрытую тонким ледком,  до  самых
дверей лежал скрипучий деревянный настил.  При каждом шаге настил пру-
жинил, а черная вода через трещины расползалась по замерзшей луже.
     Миновав темный коридор с оглушительно хлопающими дверями, вор ку-
пил в кассе билет в общее отделение.  В душевых он предпочитал никогда
не появляться.  Там все моются торопливо и никогда не знаешь, кто сей-
час выскочит.
     С этой  баней  у  вора были связаны приятные воспоминания.  Самый
большой куш достался ему здесь в прошлом году - одни гражданин припер-
ся со  сберегательной книжкой на предъявителя,  и вся помывка обошлась
ему в девятьсот рубликов... Мелочь... Каждый бы раз так...
     Закурив сигарету,  вор сел на скамью посередине вестибюля рядом с
чахлой пальмой в кадушке.  Портфель стоял у ног, и хотя был почти пуст
- мочалка да полотенце,  - бока внушительно раздувались.  Вор уже нес-
колько раз применял его в других банях.
     Поочередно хлопнули двери.  Пыльный лист пальмы вздрогнул.  Вошла
молодая женщина в синтетической шубе с фирменным пластиковым пакетом в
руках.
     Жаль, нельзя работать в женском отделении. А там навару, само со-
бой, больше...
     Ткнув окурок в кадушку, вор подошел к кассе, заглянул в окошечко.
     - Не скажете,  который час?.. Спасибо... Что-то друг задерживает-
ся... Наверное,  жена не отпустила... Не дают бедному человеку даже во
время отпуска попариться... Думаете, придет? Тогда еще подожду...
     Он снова пристроился на ту же скамью, снова закурил.
     Сегодня почему-то в баню перли одни старики.  Тащили в допотопных
сумках веники, завернутые в газету, бренчали мелочью в немыслимых паль-
тишках. А навстречу им выползали такие же старики,  но только побагро-
вевшие, с открытыми ртами, с полотенцами на шее.
     Но вот, наконец, кое-что стоящее...
     Парень в не стиранных ни разу джинсах, кожаной куртке на молниях,
с новеньким дипломатом.
     Вор выждал, и когда вошел в отделение, парень уже в одних цветас-
тых трусах  стоял перед кабинкой и расстегивал браслет электронных ча-
сов. Видно,  он специально выбрал эту кабинку, как раз напротив столи-
ка, за которым поигрывала ключом старушка в аккуратном выглаженном ха-
лате, в чистеньком беленьком платочке.
     Вор разделся на три номера дальше.
     Пока он раздевался,  старушка - он видел ее в первый раз - нрави-
лась ему все больше и больше. Завидев клиента с тазом, она молниеносно
кидалась к его кабинке и так же молниеносно возвращалась на свой пост.
Иногда она  хваталась за швабру и,  морща носик,  проводила тряпкой по
мокрым следам, которые портили сияющий кафель.
     Вор забрался в парную,  открыл вентиль, но пор лишь слабо шипел и
выползал из-под большой плоской батареи скудными  белесыми  струйками.
Он облокотился на влажные перила и стал ждать. Вскоре появился тот па-
рень и сразу же потянулся к вентилю.
     - Без пользы,  студент...  Открыт на полную...  Лучше слетай  да
спроси у божьего одуванчика,  когда пар дадут...  Может,  зашевелятся,
черти...
     Парень вернулся минуты через две, поднялся наверх, встал рядом.
     - Котлы, говорят, чистят.
     - Подождем,  - вор поскреб шею,  грудь. - А то придешь по-челове-
чески попариться, а тебе - фига...
     - А у нас в стройотряде каждую субботу такую баньку закатывали...
Навкалываешься до потери пульса - и туда...
     - Обезьяна превратилась в человека не  для  того,  чтобы  человек
превращался в лошадь...
     - Точно...  Пойду хоть под душем ополоснусь...  Все равно раньше,
чем через полчаса, пар не дадут...
     Студент ушел,  а вор по-прежнему стоял у  перил  и  смотрел,  как
трудно и тяжело пробивается наружу неокрепший парок.
     Открыв дверь плечом,  ввалился толстый дядя. Добрый березовый ве-
ник он держал перед собой обеими руками.
     - Нет,  вы только посмотрите, какое безобразие! - крикнул вор, не
дав толст