день,  на два, - сказала Ленчик робко и уставилась на клетку
с попугайчиками.
     - Не пойдет, - женщина швыркнула носом, приподнялась за чайником.
- Не выгодно,  поймите сами,  мои хорошие...  Одной стирки завал, сами
видите... Вот если бы дней на пять,  а еще лучше на недельку...  Зачем
торопиться, у нас тут магазинов только на год хватит...
     - Можно  и на недельку,  - торопливо подтвердила Ленчик.  - Я про
день-то с испугу сказал, думала, надолго неудобно.
     - Все-таки, может, чайку отведаете? Да не трепещите вы, пожалуйс-
та, у меня такса божеская,  два пятьдесят с  человека  в  сутки,  зато
тридцать три удовольствия...  Комната отдельная,  две койки... Ключи я
вам выделю - когда захотите, придете, когда захотите, уйдете... И пос-
леднее, так сказать, для проформы, - разрешите одним глазом на паспор-
та ваши глянуть... Сами понимаете...
     - Мы еще не расписались...
     - Дело молодое. Да и не за этим я спрашиваю. Мне только ваши лич-
ности удостоверить.
     - Возьмите, пожалуйста, - вор протянул хозяйке паспорта и деньги.
     - Теперь можно и на комнату глянуть, - женщина вернула паспорта и
небрежно сунула деньги в карман.
     Они гуськом вышли из кухни и мимо развешенного пододеяльника, ми-
мо старинного шифоньера - прямо в отворенную комнату.  Там, кроме двух
одинаковых кроватей и тумбочки посередине,  ничего не было. С высокого
потолка свисала на длинном шнуре лампочка, и походила она на заблудив-
шегося в  пустыне.  Потолок отливал бледной желтизной,  обои по стенам
были желты, и даже солдатские одеяла на кроватях рябили песком.
     - Окно-то мы заколотили,  оно, проклятое, на лестницу выходило, а
сами знаете, какая ныне ребятня баловная, все норовят какую-нибудь па-
кость сотворить... Да вы располагайтесь... Сейчас я ваш чемодан прине-
су и ключи... Сейчас...
     Вор сел на кровать.
     Над дверью - фрамуга, открытая наполовину, подпертая палкой.
     - Ну что, теперь осталось закусить, и можно покорять столицу.
     - Мне страшно...
     - Ерунда...  Не мы первые, не мы последние... Сейчас спросим, где
здесь поблизости самый шикарный ресторан...  Осетрина,  шашлыки, грибы
под соусом,  марочное вино...  А завтра с утра - в музей. Давно мечтаю
посмотреть на Матисса в подлинниках.  А Ван Гог, а Ренуар, а Пикассо...
Даже не верится,  что они где-то здесь, рядышком, и только ждут, когда
мы предстанем перед ними, тихие и восторженные...
     - Я дальше Репина не понимаю...
     - Зачем понимать? Надо смотреть - это как музыка...

     Вернулись они к одинннадцати вечера.
     На кухне хозяйка гладила белье.  В соседней комнате по телевизору
передавали хоккей. В приотворенную дверь был виден неподвижный мужчина
на стуле - свет экрана нимбом охватывал его лысую голову.
     - Неплохо провели вечер,  - вор скинул пальто на кровать. - Как в
Эдеме.
     - Салат больно дорогой.
     - Зато какое название - Европейский!
     Неожиданно в дверь постучали.
     Вор выпрямился и застыл.
     - Да, - Ленчик запахнула пальто.
     - Милые мои,  - хозяйка просунула голову. - Совсем забыла предуп-
редить, что разуваться надо у порога и верхнюю одежду оставлять на ве-
шалке... Зачем через всю квартиру тащить грязь?..
     - Учтем,  - вор снял ботинки,  взял их в руки за края и осторожно
отнес под вешалку.
      - Я вам все свежее постелила,  - сказала хозяйка,  когда он вер-
нулся за пальто.  - Если желаете чайку, то прошу на кухню в любое вре-
мя... Стакан десять копеек... Цейлонский...
     Они легли каждый на свою кровать. Ленчик сразу отвернулась к сте-
не. Вор попробовал читать газету,  купленную еще в аэропорту, но затем
встал, потушил свет и,  ступая ногами по холодным половицам,  вернулся
на кровать.  Укрывшись одеялом,  стал прислушиваться к  телевизионному
гулу в  соседней  комнате  -  и вдруг сквозь бормотание комментатора и
вздохи трибун различил плач.
     - Иди  ко мне,  - сказал вор и придвинулся к стене,  задев локтем
шершавые обои. - Как-нибудь поместимся.
     Ленчик, глотая  слезы,  перебежала с кровати на кровать,  юркнула
под одеяло, несколько раз шумно всхлипнула и заснула.
     - Намаялась,  - прошептал вор,  почувствовав, как она дышит ему в
шею, и,  чуть повернувшись, стал смотреть через фрамугу на потолок ко-
ридора.
     За стеной наши забросили шайбу.  Хозяин то ли уронил  от  радости
стул, то ли упал сам.
     Ленчик вздохнула и повернулась на другой бок.  Он поправил одеяло
- и вдруг вспомнил тоннель,  скрежет дверцы о кирпичи, бег, пустой ко-
ридор и спасительную улицу.

     ... Он обрадовался потоку людей, и сразу смешался с ним, и, дойдя
до первой остановки,  вскочил в автобус и стал смотреть в заднее окно,
как удаляется  тот дом.  А если бы улца внезапно вымерла и он бы заме-
тался по ней,  привлекая внимание,  не зная, куда кинуться? Страх явно
остался где-то там,  в коридоре, теперь надо перевести дыхание, прийти
в себя и улыбнуться...  Кто-то неловко толкнул его в бок.  Он привычно
развернулся, чтобы огрызнуться, - и вдруг прямо перед собой увидел ми-
лиционера. Сначала кокарду, строгое лицо, блестящие пуговицы и ремень,
немного съехавший в сторону.
     - Извините, - сказал милиционер и отвернулся...

     Наши забросили еще одну шайбу.  На этот раз на пол ничего не упа-
ло, и лишь глухое сопение и возня за стеной,  как будто обнимали теле-
визор.
     Ленчик что-то прошептала во сне,  причмокнула губами. Он погладил
ее по щеке.

     ... Он  выскочил из автобуса через остановку после милиционера и,
сделав озабоченное лицо,  быстро зашагал по улице - и вдруг спохватил-
ся, что возвращается туда, откуда только что приехал. Повернув, сбавил
темп, потому что казалось,  все на него оглядываются, и зачем-то зашел
в мебельный  магазин,  потолкался там среди кресел и шкафов,  вышел из
других дверей.  Он знал, что надо как можно скорей попасть домой, зак-
рыться и не выходить на улицу месяц,  полгода, год. Пока не перестанут
его искать...

     Матч благополучно кончился.  Хозяин сходил в туалет, погасил свет
в коридоре.  На кухне шебуршились попугайчики.  Казалось,  они пробуют
клювами стальные прутья на прочность.

     ... Из мебельного он зашел в гастроном.  После гастронома  сел  в
автобус, потом пересел на трамвай. Если пустят собаку по следу, то она
наверняка собъется.  Для страховки он раскрошил в кармане две сигареты
и незаметно посыпал тротуар табаком. Теперь он думал о женщине с бидо-
ном, которую  вдернул  в ту проклятую квартиру.  А вдруг она ударилась
виском об угол, или ее хватил сердечный приступ, или... Он остановился
и начал озираться,  куда бы броситься, - на него надвигалась та женщи-
на,  в том же зеленом пальто, с тем же голубым бидоном. Но через мгно-
вение он понял,  что это другая, похожая... Но ведь можно случайно на-
пороться действительно на ту, и если она узнает, закричит, а еще хуже,
проследит его до дома и позвонит...  Наверное,  лучше, если она удари-
лась об угол...
     Ленчик разметалась,  прижав его к стене. Он лежал, вдыхая плесен-
ный запах обоев, и даже не старался уснуть, зная, что до утра пролежит
с открытыми глазами, чутко вслушиваясь в каждый шорох.

     Вор увидел Серегу возле почтового ящика. Серега пытался просунуть
палец в щель между дверцей и нижним краем. Внутри что-то белело.
     - Ага, попался на месте преступления!
     Серега покачнулся на согнутых ногах и чуть не сел на площадку, но
удержался и повернулся на знакомый голос.
     - Попался!
     - Ты же,  дружочек, вроде в Москву намылился со своей вновь обре-
тенной?
     - Спохватился. Вчера изволили вернуться, нагруженные, как верблю-
ды...
     - Усы-то какие нарастил - позавидуешь.  Что,  лавры Тараса Бульбы
покоя не дают?
     - Для солидности.
     - А чего мы с тобой на лестнице торчим? Может, зайдешь?
     - Значит, в тебе потухло желание узнать, что же в твоем собствен-
ном ящике так трогательно белеет.  Вдруг послание давно брошенной  лю-
бовницы или, чего хуже, повестка в суд?
     - Ключ вчера посеял,  а супруга, как назло, к теще перебралась на
неделю и говорит - не вернусь, хоть режь, пока всех клопов и тараканов
до единого не кончишь, - а попробуй их, злыдней, вытрави, они от сосе-
дей когортами прут, без ордера...
     - Дай-ка попробую, - вор поставил раздутый портфель под батарею и
резко дернул  на  себя;  язычок выскочил из паза,  и на пол шлепнулась
открытка.
     - "Верните, пожалуйста, книги, четыре штуки", - прочитал Серега и
сунул открытку в карман.  - Надоели...  Я,  может, их еще не прочитал.
Они все  равно  у  них  без пользы на полках пылятся - кому такая муть
нужна?
     Вор ловко вдавил дверцу обратно и выправил двумя ударами кулака.
     Серега потрогал ногой портфель.
     - Тяжелый!
     - Для вашей светлости старались...  Пара бутылок  чешского  пива,
финский сыр, конфеты ассорти и прочая мелочь...
     - Вот это друг - я понимаю!  Не поленился такую уйму припереть аж
из самой Москвы... Если бы еще на честно заработанные деньги...
     - Не из Москвы, а из Ленинграда... И не бери меня за жабры...
     - Ничего не пойму - или это влияние жены, или...
     - Расскажу - поймешь...  А рассказывать,  наверное, придется дол-
го...

     На кухне вор торопливо разгрузил портфель.
     - Жратва, конечно, вещь прекрасная, но вот тебе подарок на память
обо мне, - вор протянул Сереге калькулятор.
     - Это из Москвы или Ленинграда?
     - Не  гадай...  Машинка что надо.  Я ею достаточно попользовался.
Дивиденды, знаешь,  подсчитывал вечерами, душу рублями ублажал. Теперь
подсчитывать нечего. Все спустили до копейки. Все! И на банях крест!
     - А чего это ты вдруг в столицу махнул? Проветриться? Звонил тво-
ей мамаше,  а она ядовито так сообщает, мол, в предсвадебное путешест-
вие укатил, и добавляет с легким прононсом, что эта особа, то есть бу-
дущая законная жена, из тебя все соки по капельке высосет.
     - Сдрейфил я,  потому и удрал...  Запаниковал,  задергался... Усы
вот эти, думаешь, от хорошей жизни?.. Одежду, и ту всю сменил, чтобы в
прежней на улице не показываться. Прошелся, значит, я по самому что ни
на есть  краешку,  глянул  обоими глазами на самое донышко - и так мне
тошнехонько стало...  А с ерунды все началось, с мелочовки... Спрыгнул
с первого  этажа - понравилось,  спрыгнул со второго - малость ушибся,
но зато гордость приобрел,  самоуважение,  - и тут же, не задумываясь,
сигаешь с третьего,  для полного самоутверждения,  и если, не дай бог,
повезло, - карабкаешься выше, чтобы прекрасно шмякнуться лягушкой без-
мозглой, и только лапки дрыг-дрыг...
     - Я тебе всегда говорил,  что банное дело не для тебя,  -  Серега
разлил пиво по стаканам. - Хочешь - иди ко мне работать. С начальством
поговорю. Пусть себе пенсионеры сторожат.
     - Нет,  из сторожей я уйти не имею права.  Ленчику дал клятвенное
обещание за три месяца повесть накатать...  Представляешь, говорю ей в
Москве, мол, найду себе после возвращения приличную работу, мол, Толи-
ка к себе возьмем,  и прочее в том же духе - а она мне заявляет: брось
дурить,  я уже давно все решила, Толик пока поживет у мамы, я пойду на
работу, хватит, насиделась, - а ты, друг любезный, будь добр, все сво-
бодное время пиши.
     - Верит, значит, - Серега долил себе пива. - Дело-то нешуточное -
повесть... Это тебе не рассказ, не новеллы... Здесь одного таланта ма-
ло.
     - С завтрашнего дня сажусь.  Мыслишка есть интересная.  Тема, ко-
нечно, старовата,  даже затасканная малость,  но какой лихой поворот в
сюжете - пальчики оближешь...  Пока трепаться не буду, но что-то сред-
нее между Кортасаром и  Стивенсоном.  Подростково-интеллектуальное.  С
такой вещью легче вылезти, сейчас же страшный дефицит на юношескую ли-
тературу... Романтика без флера,  любовь без секса,  философия без зу-
бов...
     - Попишешь недельку да бросишь. Дыхалки не хватит.
     - Чокнусь,  но сделаю... Все ахнут!.. И пусть только попробуют не
напечатать! Лбом прошибу.
     - Давненько  я тебя таким горячим не видел - есть еще порох в по-
роховнице, - Серега откупорил вторую бутылку, и пробка, дребезжа, мет-
нулась по столу.  - Значит, с банным делом окончательно и бесповоротно
завязал? Или все-таки чуть-чуть тянет к прежнему, хотя бы во сне?
     - Сложно. Вроде правильно все делал, когда решил, но вот принялся
деньги скопленные фуговать направо и налево - а что-то во мне нашепты-
вает: не жалей, надо будет - снова раздобудешь, в десять раз больше...
Въелась в меня банная надежда...  Но сам посуди:  если я пропихну свою
повестушку, то какой смысл мне будет браться за старое? Надеюсь, гоно-
рара хватит.
     - Осталось сесть и написать.
     - Будь спокоен...

     Прошло три месяца,  п отом еще три,  но повесть  никак  не  могла
продвинуться дальше середины.
     За это время Ленчик ни разу не упрекнула его и,  возвращаясь, за-
мотанная, с работы,  терпеливо ладила ужин и только улыбалась ободряю-
ще, когда он садился за машинку, чтобы промучиться всю ночь, а под ут-
ро вышвырнуть сделанное.
     Заходил Серега, приносил чемоданы книг, бодро толкал речи в защи-
ту реализма,  призывал читать Бунина и Чехова, убеждал бросить конъюнк-
туру, а взяться по-настоящему за серьезную вещь.
     Вор и сам скоро убедился,  что его попытка смехотворна и бессмыс-
ленна. Много раз начинал по новой, а все лезла сплошная "манная каша".
     Ему теперь было все равно - напечатают его или нет. Осталось одно
желание - хоть что-нибудь написать,  хоть одну-единственную  страницу,
похожую на те, что лихорадочно перелистывал, отчаявшись, в поисках ско-
ровенного секрета мастерства.
     В конце концов он совсем перестал читать и стал без дела слонять-
ся по улицам.  Ему казалось, что стоит увидеть интересное, умное лицо,
и он найдет своего героя, найдет свое, такое нужное миру слово...

     Этот день,  как и два предыдущих, был обилен солнцем. Вор, сам не
зная зачем,  уехал на трамвае за реку. В тех местах он не бывал давно,
и когда увидел серое здание бани с облупленными колоннами,  заколочен-
ный пивной киоск и тополя с еще редкими листочками, то сразу вспомнил,
что все это время перебивался с копейки на копейку.
     А ведь было другое время. Тогда он не был прикован к машинке, как
галерник, а  смело и свободно распоряжался собой и брал сколько удава-
лось.
     Нашарил в  кармане  джинсов пятнадцаток - на билет хватит,  и еще
двадцаток на веник, а без полотенца можно обойтись.
     Он вдруг почувствовал, что к нему пришло вдохновение. Надо прове-
рить пару кабинок,  и не из-за денег, а для того, чтобы убедиться, что
он еще  кое-что  может,  что  не потерял былую ловкость.  Вор прошелся
вдоль стены кочегарки,  распинывая шлак, нашел длинный загнутый гвоздь.
Сойдет за отмычку.
     Когда он купил билет и веник,  а на последний трояк выпил  стакан
газировки, сердце его было спокойно.  Ведь он мог и в любую минуту пе-
редумать, вернуться домой и сесть за машинку.  Раньше он не мог позво-
лить себе такой роскоши...
     Возле кабинок народу почти не было. В дальнем углу одевался раск-
расневшийся курсант, а как раз напротив сидел полуголый парень и сосал
прямо из горлышка минеральную воду. Возле его ног стояла большая спор-
тивная сумка.
     Вор вспомнил про свой заветный портфель,  который пылился в  кла-
довке.
     Курсант подошел к зеркалу, причесался.
     Вор выбрал кабинку рядом с парнем и стал медленно, как бы нехотя,
раздеваться, поглядывая на банщицу. Это была та самая карга, у которой
он из-под носа в прошлом году увел барахла на триста рэ.
     Хорошо, что у него сейчас усы. Да и год прошел, целый год... Будь
благословен старческий склероз и прочие сопутствующие недуги.
     Он вдруг вспомнил свое последнее дело. Интересно, если бы тот уг-
ристый мужик с "Жигулями" или та особа с бидоном встретили его сейчас,
то узнали бы или нет? А все-таки он тогда чудом выкрутился.
     Войдя в моечную,  вор обдал скамью горячей водой из таза, оставил
веник запариваться и пошел прогреться.
     Райское местечко.
     Сидя в парной, он почему-то больше думал не о предстоящей работе,
а о брошенной повести.  И было жалко потерянного времени, и все же хо-
телось вернуться к ней,  проклятой,  и добить во что бы то  ни  стало.
Пусть сегодншняя  баня будет разрядкой.  На одном идеале далеко не уе-
дешь...
     Исхлестав себя веником до одури,  вор вышел отдохнуть к своей ка-
бинке. Хотелось курить, а руки сами просились к отмычке.
     Тазы на  верху кабинок были пятнистые от солнца.  Чистый пол иск-
рился лучами.
     Даже в бане чувствовалась разыгравшаяся весна.
     Курсант уже ушел, и парень с большой сумкой тоже. НО зато две со-
седние кабинки оказались заняты.
     Вор окликнул каргу и, дождавшись, когда, открыв кабинку, она убе-
рется восвояси,  закурил и незаметно, привычным движением пальцев зак-
линил язычок замка.
     Будет смеху, если Серега, притащив в очередной раз чтиво, прозна-
ет о сегодняшнем рецидивном визите... А может, пока не поздно, рвануть
отсюда во все лопатки?..  Зачем зря рисковать,  да и гвоздь в качестве
отмычки пожет подвести...
     Он, прикрыв дверцу, вернулся в парную и там тщательно пытался вы-
бить из себя дурь.
     - Трусоват стал, трусоват. Не будешь угонять "Жигули" и шарить по
квартирам, - убеждал вор себя шепотом,  охаживая  крепким  веником  то
грудь, то спину. - Браться надо за то, что по силенкам... Грабитель из
тебя никудышный, да и писатель тоже...
     После парной вор встал под ледяной душ.
     Среди тяжелых скамеек белели тела людей - сквозь струйки воды они
походили на  ленивых  рыб.  По силуэтам вор насчитал человек пять,  не
больше, и, оставив таз на ближней скамье, вышел на сияющий кафель, про-
шелся вдоль кабинок - и вдруг обнаружил, что он совершенно один. Карга
куда-то испарилась.
     Он заглянул в моечную - никто не собирался выходить, было слышно,
как гудят под кранами тазы да шумит незанятый душ.  Вернулся к  кабин-
кам, еще раз огляделся.  Только сквозняк шевелил тяжелую гардину перед
входом.
     Вор быстро  достал отмычку,  без суеты открыл ближнюю дверцу - и,
начав прощупывать карманы, услышал шаги.
     - Попался, ворюга! - выкрикнула карга, приступая со шваброй напе-
ревес. - Думал,  я тебя,  ирода,  не узнаю,  думал, забыла, как ты ку-
рил-курил, а потом - раз  - и обчистил того дядечку!..
     Рядом с нею наступали,  покачиваясь,  слесарь с черным  разводным
ключом и толстый кочегар в порванной закопченной майке.
     - Ишь,  усы отрастил,  изверг!  - не унималась карга. - Сейчас за
тобой приедут, уже вызвали!..
     Вор попятился, бухнулся на сиденье, сдернул чужую рубаху и, прик-
рываясь ею, понял, что теперь не убежать.

     И вдруг вся прошедшая жизнь, как в перевернутом бинокле, отпряну-
ла вдаль, стала маленькой и никому не нужной, и ничего нельзя было по-
делать, только сожалеть о потерянном и догадываться,  что ему так и не
написать - ни романа, ни повести, на даже крошечного рассказа...



МИХАИЛ БАШКИРОВ

                           ОТКРЫТЫМ ТЕКСТОМ

     Наталья Петровна открыла дверь на балкон, принесла из кухни табу-
ретку и,  посадив на колени трехлетнего внука, жадно вдохнула июньский
воздух - и вдруг почувствовала,  как заломило виски, отдало в затылок,
а потом нехотя отпустило.
     - Баб! Глянь, собака!
     Наталья Петровна,  жмурясь, смотрела на крышу соседнего дома - та
наполовину была захвачена солнцем, провода поблескивали, телевизионные
антенны отбрасывали на шифер длинные тени.
     - Гав! Гав! Собачка, не уходи, собачка!
     Хлопнула входная дверь - оконное стекло, дрогнув, заныло. На кух-
не лязгнул холодильник.
     - Баб, а баб, почему собачка убежала?
     На балкон выглянул зять.
     - Молоко взял обезжиренное,  сметану еще не завезли,  а в овощном
выкинули бананы.
     - Хочу ба-наны! Хочу ба-на-ны! - внук замолотил ногами, гулко за-
девая сандалями решетку балкона. - Хочу-у-у!
     Зять ушел