быть, плачет.
     - Мне же... Через три дня... тридцать стукнет. А я что?.. Уродина
какая или недоумок?.. Все на месте... Только вот счастья нет...
     - Мариночка, дорогая, хорошая, тебе надо сильного мужа, настояще-
го... Чтобы и в огонь и в воду... Чтобы на руках носил...
     - Таких... таких не бывает, - она отстранилась, достала из сумоч-
ки скомканный платок,  зеркальце.  - А если и попадется один - на него
такой дикий конкурс...
     - Зачем тебе я?.. Обыкновенный жалкий вор...
     - Это же здорово, - Марина перебила его. - Жить будем роскошно, а
не дай бог,  тебя посадят - дождусь, за это не бойся... Главное, чтобы
я тебе хоть чуток понравилась...
     - Глаза у тебя красивые... Прямо как у леди Макбет...
     - И ты про глаза...  Надоели...  Нос подкачал,  рубильник,  а  не
нос... Я и фотографироваться терпеть не могу...
     - Не напрашивайся на комплимент. Вполне приличный, греческий, су-
губо индивидуальный...
     - Ты что, вправду вор? Честное слово? Не обманываешь?
     - Если сказал, значит, сказал... Вор!
     При этом слове мужчина в каракуле, проходивший мимо, прижал к жи-
воту обеими руками посылку - сургуч блеснул коровьим глазом.
     - Тогда нам лучше не расписываться.  В случае чего все спрячем  у
меня. Вернешься - заживем!..
     - Мариночка,  ты меня удивляешь. Ну нельзя же всему верить, нель-
зя! А вдруг я скажу,  что в космонавты готовлюсь или роман пишу... Так
можно и впросак попасть...
     - Значит, обманул...
     - Выслушай исповедь. Все гораздо сложней. Я же для чего пришел...
Мать моя  ничего  не знает и поэтому проявила нездоровую инициативу...
Надеюсь, она и теперь не узнает... Понимаешь, страшно запутанная исто-
рия. Женюсь  я,  а  у нее ребенок от другого.  Поэтому если мать будет
спрашивать, как у нас с тобой,  скажи,  что не сошлись  характерами...
Ради меня... Ты же такая добрая, отзывчивая...

     Прошло несколько  дней.  Вор  подменился  на работе на три смены.
Сидел дома сутками,  мучился бессонницей,  курил беспрестанно  трубку,
которую берег для исключительных случаев.
     Вот так же маялся он, когда задумал уйти из института...
     Но сейчас это было больнее и круче.
     До одури читал Есенина,  и хотелось плакать от бессмыслицы жизни,
но слез не было. То новые, грандиозные планы рождались в голове, чтобы
мелькнуть миражом, поманить, оставив горький дым, как на пожарище.
     Без конца слушал Вертинского,  казалось, давно забытого, все чаще
вспоминал случайную встречу на улице с Ленчиком и  открывал  форточки,
потому что по всей квартире пахло баней...
     Наконец решился.

     Он стоял перед знакомой дверью и чувствовал, как на щеке ноют по-
резы  от быстрого бритья,  и боялся только одного - что ее не окажется
здесь, что она уже переехала.

     ... Потом они до глубокой ночи сидели на кухне,  и  было  слышно,
как по  комнатам на цыпочках проскальзывают девчонки.  Они были все те
же, из биохимической лаборатории, и халат на Ленчике был такой же, как
в последний раз, когда он ушел, чтобы не возвращаться, и только в лице
ее появилась какая-то не сходящая усталость да глаза смотрели осторож-
но.
     Говорили мало.  Он вспоминал то плюшевого медвеля, которого пода-
рил ей, то первый неловкий поцелуй.
     Ленчик старалась улыбаться.
     Она принесла  альбом и стала показывать ему своего сына,  неловко
переворачивая свадебные фотографии, где так же фальшиво улыбалась. По-
чему она их не выкинула, подумал он, и вдруг заговорил быстро, лихора-
дочно:
     - Дай мне полгода,  еще полгода,  всего полгода. Так надо, пойми.
Конечно, я знаю, что мне никогда не вернуться к себе прежнему, да и ты
стала другая,  и неизвестно, какими мы будем через полгода. Может, мне
не следовало приходить сейчас и вселять надежду,  но  боязнь  потерять
тебя снова - заставила.  Да-да, я боюсь тебя потерять. С того нелепого
дня я не искал встреч с тобой,  но почему-то  наша  случайная  встреча
состоялась так  поздно  -  или как раз не поздно,  а вовремя,  неделей
раньше я бы просто тебя не заметил,  мне было не до тебя...  Три  года
вычеркнуты, и хотя обидно, есть маленькое утешение, что потерянные дни
были испытанием на волю, на способность выжить. Бросился с крутого бе-
рега и поплыл не оглядываясь,  наслаждаясь новыми впечатлениями,  рис-
ком, поплыл с верой, что достанет сил одолеть любую стремнину, а потом
сидеть на  обетованном берегу и плевать в мутную воду...  Плыл,  плыл,
выматывая нервы,  и вдруг приподнял голову,  посмотрел в сторону и по-
нял, что движения не было, так, сплошная иллюзия. Все те же две березы
над обрывом, кособокая скамейка и девушка, похожая на ту, которая умо-
ляла вернуться...  Полгода,  всего  полгода...  И чтобы эти полгода не
растянулись на десятилетие, прошу тебя, будь рядом... Ты спросишь, по-
чему мне  так  нужны  полгода?  Да потому что,  хотя мои теоретические
построения рассыпались, я кое-чему научился, и грех не воспользоваться
этим трамплином. Гусенице, чтобы превратиться в бабочку, нужен срок, и
пусть ей тошно и тесно в коконе,  но она терпеливо ждет, чтобы познать
опьянение полетом... Я вырвусь из собственноручно состряпанного кокона
через полгода... Только верь мне, верь в меня, прошу тебя, верь...

     Через неделю, в среду, вор решил дерзнуть.
     Если удастся задуманное,  то полгода можно сократить,  а там нач-
нется новая жизнь. Он чувствовал, что готов к ней.
     День с утра был тихий, печальный, хмурый.
     Вор сделал зарядку,  долго и тщательно чистил зубы,  хлюпался во-
дой. Потом разогрел вчерашний борщ, сваренный Ленчиком. вымыв тарелку,
перешел с чашкой кофе в кресло.
     Оставалось еще два часа.
     В дипломате рядом с обычными банными принадлежностями и  отмычкой
лежали с вечера завернутые в полиэтилен отвертка,  стамеска, маленький
молоток и тонкие перчатки.
     Сначала он  хотел поехать в Захаровскую баню на трамвае,  с пере-
садкой у вокзала, но передумал и пошел через весь город пешком.
     Вор миновал сквер с заколоченным на зиму фонтаном, пересек затих-
шую площадь,  немного постоял возле недавно отреставрированной церкви,
задрав голову на золотой могучий купол,  готовый сорваться,  чтобы ис-
чезнуть в мутной хляби.
     Захаровская баня  приткнулась  на  самом берегу реки.  От широкой
стремительной воды ее отделяли только асфальтированная дорога  да  бе-
тонная дамба.  Рядом дымил трубой дрожжевой заводик, и от него распол-
зался хмельной дух. Еще дальше темнели корпуса фабрики.
     Вор вышел на берег правее заводика,  там, где в угловом доме хло-
пали двери магазина "водников".  Отсюда хорошо просматривалась река  и
далекий мост с медленными трамваями на хребте.
     Захаровская баня славилась на весь город  сухим  паром.  Любители
съезжались отовсюду.  В  субботу  и воскресенье было не протолкнуться.
Часами сидели в душном полутемном коридоре, чтобы потом степенно взой-
ти в парилку, обшитую свежими досками...
     Вор перешел дорогу и стал наблюдать за  площадкой  перед  входом,
где обычно частники оставляли свои машины. Пока там торчал один "Запо-
рожец" старого выпуска да мотоцикл с замком на колесе.
     С реки  вдруг  ударило ветром.  На голом тополе забился последний
скукоженный лист, но все же удержался на ветке.
     Из-за угла выехал новенький "Москвич".
     Вор сжал ручку дипломата, нетерпеливо шагнул.
     Но машина проехала мимо, к магазину.
     Опять ветер попытался сорвать раздражавший его лист,  и опять тот
не сорвался, не полетел, кувыркаясь, под берег.
     И вот появились "Жигули",  встали рядом  с  "Запорожцем".  Хозяин
обошел вокруг  машины,  любуясь,  - и в баню,  зажав веник под мышкой,
размахивая авоськой.

     Вор разделся в соседней кабинке. У хозяина вишневых "Жигулей" бы-
ла широкая угреватая спина и волосатые ноги.
     Кабинки стояли тесно, кучно, в несколько рядов. До дверей в моеч-
ную было  далеко.  Там стояли лавки для отдыха,  а столик с наколотыми
билетами прятался в закутке.
     Сегодня дежурил высокий худой банщик, прозванный мужиками "глиста
в корсете".  Он никогда не обижался,  если его кто-нибудь называл так,
только улыбался  прокуренными зубами,  натужно кашлял и собирал пустые
бутылки из-под пива. Открывал он кабинки, не ступая на коврик, вытянув
руки, нагнувшись, и тотчас же уходил в свой закуток пить из банки гус-
той чай.
     В этой  бане кроме пара все было наперекосяк:  и стены с разбитым
кафелем, и неровный пол,  и неработающие краны,  и тазы с  отломанными
ручками. Но пар...
     Вор попросил у мужика, развалившегося на скамье возле дверей, ве-
ник, обдал  его кипятком,  потом холодной водой и с первого захода так
напарился, чтобы второй раз не потянуло.
     Когда он спускался по скользким ступеням,  держась за горячие пе-
рила, а навстречу ему лез тот,  из "Жигулей", сердце готово было выло-
миться из багровой груди.
     Отдав веник мужику, вор сел рядом, глубоко, размеренно задышал.
     - Я всегда пораньше выбираюсь,  - сказал мужик глухо. - А то сей-
час народ попрет... В этом отношении сменная работа незаменима.
     На соседнюю скамью,  шумно дыша,  кто-то сел и зашлепал ногами по
мокрому коврику.
     Вор открыл  глаза и увидел широкую спину - россыпь угрей налилась
кровью. Пригнувшись,  вернулся в моечную,  нашарил на  ближней  скамье
свой таз без ручки, обдал себя холодной водой и, загнанно дыша, пошел,
осторожно ступая по выщербленному кафелю.
     "Глиста в корсете" заученно ткнул острием крючка в темную скважи-
ну.
     Вор наскоро вытерся комком полотенца.
     Хлопнула дверь, и кто-то гулко уронил мыльницу на пол.
     Натянув брюки  и  прилипающую  к спине рубаху,  вор посидел минут
пять, успокаиваясь для работы, и когда бесшумно открыл соседнюю кабин-
ку, пальцы его обрели прежнюю ловкость и упругость. Он сразу наткнулся
на паспорт и бросил его в дипломат.  Остались только ключи. Но вот уже
проверены и боковые карманы,  и нагрудный,  и карманы брюк,  и карманы
пальто, а ключей как не бывало...
     Вор услышал  приближающиеся  шаги  - мерное хлюпанье по резиновым
коврикам - и прикрыл кабинку.  Шаги протопали в соседнем ряду.  Чья-то
багровая рука поставила таз наверх.
     Вор обшарил все карманы и прощупал на  всякий  случай  подкладку,
но, кроме пачки сигарет,  спичек и горсти мелочи, ничего не было. Тог-
да, отчаявшись, сунул руку в меховой ботинок, и пальцы обрадованно по-
чувствовали гладкую поверхность брелка.
     Гад...
     На улице вор хватанул хмельной воздух,  настоянный на дрожзаводе,
сел в "Жигули",  прогрел мотор и завернул за угол. Там достал паспорт,
узнал адрес - почти в центре.
     Только бы никого не было в квартире...
     Вор вел машину осторожно,  на средней скорости, соблюдая все зна-
ки, и вспоминал, как маялся с ним астроном. Они подымались в пять утра
и, на ходу перекусив,  шли в гараж, а потом катили мимо пустых тротуа-
ров, молчаливых сонных домов,  сворачивая в боковые улочки...  "Мягче,
мягче!" -  кричал астроном и шлепал его по затылку чугунной ладонью...
Если бы не мать,  астроном давно бы подарил ему старую  машину...  Все
равно меняет их каждые три года...
     Нужный дом он отыскал легко,  прикинул,  на какую сторону  должны
выходить окна  квартиры,  и поставил машину с противоположной стороны.
Вошел в подъезд и на третьем этаже позвонил в обшитую черным  дермати-
ном дверь.
     Тихо. Позвонил еще раз.
     Звонок, прострочив, угас в глубине.
     Ни звука, ни шороха.
     Вор сбежал  по лестнице,  подогнал машину к подъезду и снова вер-
нулся к двери.  С первого раза отгадал ключ, вошел в темную прихожую и
нашарил выключатель.  На вешалке висело женское пальто с чернобуркой и
новенькая дубленка. Он сгреб их, завернул в середину соболиную шапку и
отнес все в машину.
     Когда он  спускался и подымался,  ему не попался ни один человек.
Подъезд словно вымер.  Только за одной дверью на втором этаже  крутили
одну и ту же мелодию.
     Вор вошел в квартиру,  повесил куртку на вешалку, поставил дипло-
мат на пол,  натянул перчатки,  приготовил инструмент, не зная, приго-
дится ли ему он,  обвел взглядом стенку,  заставленную тяжелым хруста-
лем, и решил начать с дальней комнаты. Из детективов он твердо усвоил,
что ценности всегда прячут поближе к интиму...
     Но не успел он сделать и шага,  как дверь, к которой он направил-
ся, медленно открылась,  и из спальни вышел малыш.  Вор почему-то стал
соображать, кто это - мальчик или девочка.
     - Дядя, я хочу пи-пи, - сказал малыш серьезно. - Хочу пи-пи!
     Вор отыскал под креслом горшок,  стянул штаны с малыша, посадил,
а сам закрыл дипломат.
     Взявшись за дверь,  он подумал,  не вернуться ли, но потом все же
решил не рисковать - и,  щелкнув замком, вдруг увидел на площадке жен-
щину с голубым бидоном. Она даже вскрикнуть не успела, только зачем-то
закрыла глаза  и  свободной рукой потянулась к нему.  Вор дернул ее за
руку, отступил в сторону, и, когда она повалилась вперед, грохоча бид-
ном, захлопнул дверь.
     Машина резко взяла с места,  на повороте едва вписалась  в  дугу,
вильнула и понеслась, обгоняя ползущие автобусы и осторожные легковуш-
ки. Дорога подтаяла, но кое-где еще чернели полосы льда.
     Вор, пригнувшись к рулю, заметил на перекрестке мигающий светофор
и решил проскочить. Но тут из-за угла вывернул трамвай...

     Уже миновав перекресток,  вор вдруг отчетливо вспомнил блеск над-
вигающегося вагона,  отчаянное дребезжание проснувшегося звонка и  то,
как бросало "Жигули" на рельсах. И подумалось ему, что вляпаться в эту
махину было бы лучшим исходом,  а потом бы разрезали сплющенный кузов,
и он,  умирая,  смотрел бы в небо, и над ним бы склонили головы посто-
ронние люди и не понимали бы, почему он шепчет разбитыми губами: "Вор,
вор, вор..."

     Машина, не снижая скорости,  приближалась к следующему перекрест-
ку, и не успел он обрадоваться "зеленому", как в зеркале мелькнула на-
гоняющая его ярко-желтая "Волга" с включенной мигалкой.
     Когда он случайно проскочил трамвай, успев даже разглядеть свежую
царапину возле фары и облупленную звезду,  в нем  даже  не  колыхнулся
страх, но сейчас...
     Дистанция между ними сокращалась.
     Стоило ему представить,  как эти гаврики в белых ремнях наткнутся
на пальто с чернобуркой и дубленку, на небрежно брошенную соболью шап-
ку...
     Вор свернул в первую попавшуюся улицу,  прямо под "кирпич" и пог-
нал "Жигули" против шерсти. "ГАИ", врубив сирену, рьяно устремилась за
ним. Встречные машины жались к обочине.
     Когда впереди,  за  тополями,  вор разглядел большой красный дом,
колотун как рукой сняло, и он понял, что теперь уйдет. Загнув "Жигули"
в узкий  длинный  тоннель,  вор  открыл дверцу - та заскребла по серой
стене - вылез,  захлопнул дверцу и,  не оборачиваясь,  кинулся  вглубь
двора. Там должно быть крыльцо  и высокие створчатые двери, а за ними
- крутая темная лестница. Он помнил ее с мальчишеских времен - и толь-
ко увидев почерневшую фанеру вместо стекол,  испугался,  что здесь за-
перто...
     В подъезде,  как тогда,  было затхло и скользко, только стены еще
больше закоптились да на гнутых перилах выделялся свежий, еще не  пок-
рашенный кусок дерева.
     Вор, задев пустое ведро, протиснулся в коммунальный коридор, зас-
тавленный ящиками  и  велосипедами,  прошел его почти неслышным шагом,
спустился по другой лестнице и вышел на оживленную улицу.

     Вор упал на тахту, но сейчас же вскочил и, опрокинув розовый тор-
шер, просеменил на кухню и выглянул в окно.
     Внизу все спокойно.  Лишь напротив подъезда две бабы о чем-то су-
дачат.
     Неужели прошло два часа, как он бросил машину?
     Вернувшись на цыпочках,  поставил торшер на место,  поправил аба-
жур, сел, обхватив подушку руками. Скорей бы пришла Ленчик...
     Ему вдруг привиделось, как его заводят в узкую комнату с решеткой
и он начинает попеременке макать пальцы в черную вонючую краску, а по-
том следует к натянутой простыне - фотографироваться.
     - Читать детективы вредно, - сказал он подушке вполголоса и начал
ходить от стены к стене, как бы тренируясь.
     Где же Ленчик?.. Вчера пришла так рано...
     Наконец звонок.
     Вор сразу к дверям,  но остановился у вешалки и руку поднять не в
силах.
     А если приехали оттуда?.. Блажь... Им никогда не добраться...
     Кто-то терпеливо позвонил снова.
     Вор подкрался вплотную к двери,  затаил дыхание,  прислушался  и,
так ничего и не разобрав, щелкнул замком - больше не было сил ждать.
     Не успела Ленчик войти,  расстегнуть пальто, как он взял в ладони
ее холодные пальцы и быстро заговорил, не давая опомниться:
     - Завтра же идем в ЗАГС подавать заявление. Беру отпуск, и едем в
предсвадебное путешествие. В Москву, в Ленинград, к твоей матери, куда
хочешь. Деньги у меня есть.  Истратим все до копеечки,  до  последней.
Как думаешь,  успеем за три недели все истратить?  Нет, скажи, здорово
придумано - предсвадебное путешествие? Завтра же с утра...
     - Но ты же хотел через полгода?
     - Перестань вспоминать мои глупые  слова.  Чего  тянуть  кота  за
хвост? Ведь ты меня любишь? Любишь...
     - Может,  на эти деньги лучше стенку взять? Она так украсит квар-
тиру...
     - Со стенкой вседа успеем. Да ты только представь, что мы с тобой
разгуливаем по Москве! Но первым делом - в ЗАГС... И еще - я отращиваю
усы, здоровые такие усища... Ты как, не против?
     - Можешь даже бороду, как Лев Толстой.
     - С бородой пока обождем... Значит, завтра с утра...
     - Вернемся из Москвы,  и я сразу выйду на работу. Надоело сидеть,
да и без Толика скучно...
     - Вот  по  пути и его заберем...  В этой квартире места всем хва-
тит...В ЗАГС завтра же едем на такси,  и обратно тоже...  Шиковать так
шиковать...

     Через два  дня они улетели в столицу.  Под носом у вора пробилась
робкая полоска, и он стал походить на юнца. Ленчик поминутно улыбалась
без всякой причины.

     В стеклянной  гостинице  администраторша даже не улыбнулась в от-
вет, даже  не  подняла глаз от журнала,  и они,  отражаясь в зеркалах,
отошли в сторону, поставили чемодан и дипломат на полированную скамью,
приуныли.
     - Сними чемодан, - прошептала Ленчик, заметив надвигающегося муж-
чину с галунами и блестящими пуговицами.
     - Значит,  молодым людям негде приземлиться, - сказал швейцар ут-
вердительно и подмигнул.
     - Так точно, - вор опустил чемодан и глянул в зеркало - там выси-
лась отутюженная спина швейцара.
     - Могу посодействовать...
     - Правда?  - Ленчик уронила дипломат - хрупкое эхо  затерялось  в
молочных плафонах.
     Она зашли за инкрустированный столб, на котором торчал телефон.
     - Не обидите старика?
     - Сколько?  - вор полез в карман - теперь в зеркале отражался ос-
тавленный чемодан и прозрачные двери с плоскими надраенными ручками.
     - Червонец.  Оплата после услуги, - швейцар снял телефонную труб-
ку. - Погодите чуток, - набрал номер, важно сказал какие-то непонятные
слова.
     - Спасибо,  - сказал вор, когда швейцар, скромно улыбаясь, протя-
нул раскрытую потную ладонь.
     - Здесь близко, можно даже пешком. Дом этот сразу увидите, он там
один такой ветхий остался... Спросите тетю Валю... Человек доброй души
- отдельная комната и прочее...  Если не сговоритесь,  шуруйте обратно
до меня - новый адресок выдам...

     Они поднялись по стертой лестнице на второй этаж.  Высокая облез-
лая дверь моментально после звонка отворилась,  и пестрая женщина,  не
говоря ни слова,  отступила в коридор с выпирающей  вешалкой.  Так  же
молча женщина  поднырнула под висящую сырую простыню,  и они,  оставив
чемодан у порога,  тоже поднырнули и следом за ее колыхающимся халатом
очутились в кухне с щелкающими попугайчиками.
     - Так на сколько дней,  мои милые?  - спросила женщина,  присев к
столу. - А чайку не хотите? Свеженький, - она придвинула к себе чашку,
бросила туда два звонких кусочка сахара.
     - На