с грустной лисой...
     Троллейбус разом сомкнул двери, задребезжал кронштейнами по обле-
денелым проводам и выбрался на трассу.
     - Я бы ее охмурил в течение одного пролета,  но  видишь  ли,  она
весьма похожа на печально известную тебе особу, которая имела глупость
выскочить замуж за плюгавенького лейтенанта...
     - Да, твоя Верка в прошлом году такую же лису таскала. А что, все
забыть не можешь первую любовь?
     - Смеешься...  Погляжу  на  тебя,  когда  ты наконец-то втюришься
по-настоящему и получишь отставку...
     - Сие  мероприятие  запланировано  у меня на двадцать пять лет...
Самый цветущий возраст...
     - Значит,  встречаемся, как обычно, у памятника... А после сеанса
двинем к тебе.  Последний диск - это вещь!  Мне "Блюз ржавых крыш" всю
ночь мерещился, представляешь, - не сон, а сплошная музыка...
     - Надо было храпеть поменьше...

     Через час студент уже сидел в читальном зале,  на своем излюблен-
ном месте  возле фикуса,  рядом прогнувшимися под тяжестью Брокгауза и
Эфрона полками.  Когда надоедала обязательная литература,  он  брал  с
полки наугад любой том словаря,  открывал и смотрел иллюстрации - осо-
бенно ему нравились солидные,  в полный лист, спрятанные под полупроз-
рачной бумагой.
     Страсть к разглядыванию картинок жила в нем с  детства.  Однажды,
играя в  прятки,  он забрался в полупустой бабкин сундук и там,  среди
рваных шалей и клубков ниток,  уперся коленом  во  что-то  шершавое  и
твердое. Подняв тяжелую крышку сундука головой,  вытащил на белый свет
огромную книгу,  которая оказалась подшивкой "Огонька" за послевоенные
годы: улыбающиеся пионеры в нелепых панамках,  сизоватые осетры,  обс-
тавленные банками с икрой, серьезные люди в кителях с планками наград,
яростные карикатуры на разжиревших империалистов, добрые, сильные нег-
ры, разрывающие бесконечные цепи...
     Студент в который раз придвинул к себе роман, долго изучал черную
с алым обложку.
     Какой-то аляповатый цветок - то ли роза,  то ли гвоздика...  Нет,
дальше тянуть не имеет смысла:  проработал, выписал, что надо, - и вон
из головы...  Обращать внимание только на глаголы... А название - чего
стоит одно название! Явно содрано у Фолкнера...
     Студент открыл вторую часть - какая разница,  откуда начинать,  -
положил сбоку тетрадь и ручку.  Бегло прочитал один абзац, второй, де-
лая пометки в тетради, перевернул очередную страницу - и вдруг вернул-
ся назад.
     Как же сразу не заметил?
     Осторожно, боясь ошибиться, читал каждую строчку.
     Сползающие на кончик носа очки... Жест безымянного пальца - нама-
никюренный ноготь похож на шелуху от семечек...  Прямая челка и глаза,
всегда смотрящие чуть в сторону,  черные, без дна, почти не отражающие
свет...
     Студент еще несколько раз прочитал эту страницу.
     Значит, получается,  что у нее черные глаза... А может, и не чер-
ные... Ведь у него написано: поправляет очки безымянным пальцем, когда
точно запомнилось - указательным...
     Потом еще в нескольких местах отыскал знакомые детали.
     Роман-то сделан крепко - передача настроения,  оттенки  в  манере
импрессионизма, хотя  в каждой фразе энергичное начало и вялый,  ском-
канный, обрубленный конец - оттого ли, что фраза чересчур длинна и ав-
тор путается в ней,  или у его таланта короткое дыхание, и вместо нес-
кольких простых,  но сильных предложений он  вымучивает  недоношенного
гиганта, оставаясь  рабом своей манеры,  ошибочно выбранной когда-то в
начале пути...
     Студент сдал книгу, вышел в коридор, прочитал зачем-то все замет-
ки на стенде и,  убедившись,  что трезвость - норма жизни, спустился в
раздевалку.
     Это будет полезно для дипломной -  сверить  прототип  с  персона-
жем... Гляну украдкой - она и не заметит...  Наверное, учится курсе на
втором или третьем,  а может,  и на первом, если сразу не поступила...
Ерунда, такие  девочки поступают с первого захода...  Андрюха узнает -
возгордится: все идет по его плану...
     Выйдя из  библиотеки,  студент  пешком потащился к старому зданию
биофака. Остальные факультеты уже давно перебрались на ту сторону  ре-
ки, и  лишь  для биофака никак не находилось места.  На биофаке за все
время учебы в университете он побывал лишь однажды.  Там был  какой-то
всеобщий митинг, посвященный защите природы. Их группу пригнали туда в
полном составе во главе со взволнованной Людочкой Бякиной - неизменным
комсоргом - и она,  замерев под огромной лосиной головой, - на эти об-
ширные рога так и подмывало что-нибудь повесить - проверяла наличие  и
отсутствие,  ставя  жирные галочки в мятом листке...  Из этого бурного
события запомнился лишь полный зал - даже в дверях толпились - и высо-
кие шкафы вдоль стен, с банками и цилиндрами, в которых заспиртованные
кверху хвостами рыбы внимательно слушали ораторов. Над президиумом на-
висали пыльные мудрые пальмы,  убегающие к потолку из крашеных широких
кадок.

     Студент вышел к биофаку со стороны набережной. Двухэтажное здание
с облупленными  до грязных кирпичей стенами торчало чуть позади высот-
ной гостиницы.  Между ними была лишь узкая дорога,  закрытая  с  обеих
сторон железными  барьерами,  да  стеклянный павильон под единственным
тополем. Раньше в павильоне каждое лето  продавали  эклеры,  фруктовое
мороженое и дорогие соки - то манго, то апельсиновый, то агава... Зна-
комое место... Когда шли оравой купаться, всегда заглядывали в сводча-
тые окна, за которыми, по самым верным слухам, дни и ночи без перерыва
резали собак и кошек.  Но встав на цыпочки, ободрав локти сухой акаци-
ей, видели только горшки с кактусами,  аквариумы с позеленевшими стен-
ками да мелькание белых, как в больнице, халатов...
     Не доходя до закрытого деревянными щитами павильона,  студент ос-
тановился возле телефонной будки. Отсюда хорошо просматривалось низкое
каменное крыльцо с чугунной решеткой.  Кое-где фрагменты черных узоров
были выломаны, и в бреши пестрел снег, утоптанный и почти исчезающий у
самых дверей.
     Бледная тень гостиницы лежала на крыльце и на большей части фаса-
да, и когда открывалась под козырьком дверь, в вестибюле биофака вспы-
хивали из-за голов входящих и выходящих лампы дневного света.
     Студент зашел в телефонную будку, постоял, вышел.
     От гостиницы важно отвалил новенький автобус "Интуриста".
     Сколько раз,  возвращаясь с реки, забредали в павильон. Собрав по
карманам мелочь,  пили горький мандариновый сок,  пуская  единственный
стакан по кругу, делили пару рассыпающихся эклеров, а потом облизывали
пальцы, измазанные липучим кремом...
     В очередной  раз  открылась дверь биофака - отсвет бледно упал на
снег, чуть задев чугун решетки.  Студент отступил за  угол  павильона.
Опять вереница  роскошных пальто,  соболиных и песцовых шапок,  пухлых
шуб, подпоясанных широкими ремнями,  и, как назло, у каждой очки - оп-
робуй разгляди,  узнай ту, которую видел так недолго и почти успел за-
быть.
     А вдруг она уже прошла мимо?..
     Студент вышел из-за павильона, остановился возле ржавого барьера,
повернулся к гостинице.  Через служебные оцинкованные двери разгружали
узкий рефрижератор.  Мужики в синих халатах бросали на тележки мороже-
ные бараньи туши.
     Когда-то на этом месте была казарма с выбитыми окнами и фигурными
водосточными трубами  -  в них всегда подмывало швырнуть обломком зап-
лесневелого кирпича. Потом стены долго рушили щербатым стальным шаром.
Издалека были  слышны  звуки  тупых  размашистых ударов,  и рыжая пыль
вздымалась разрывами из-за наспех сколоченного забора.  Чуть позже вы-
рыли глубокий котлован - там, в дальнем углу, белела куча речного пес-
ка, и в нее прыгала ребятня, взобравшись на штабель бетонных свай...
     Тележку, загруженную  фиолетовыми тушами,  закатили в распахнутые
двери, а к рефрижератору сейчас же подставили другую.
     Женщина в телогрейке и с мохеровым шарфом на голове что-то писала
в блокнот. Шофер курил, изредка заглядывая под машину. Когда двери для
очередной заполненной  тележки широко распахивались,  из них выкатыва-
лись клубы пара - казалось, гостиница дышит всеми пластиковыми легкими
- и на мгновение исчезали шофер, женщина с блокнотом и синие халаты.
     Если обогнуть гостиницу и через проходной двор аркой выйти в  пе-
реулок, миновать  сквер,  пересечь центральную улицу напротив театра и
свернуть к фонтану,  то будет почти рукой подать до  того  места,  где
прожил без малого восемнадцать лет...
     Крутая лестница на второй этаж бывшей богадельни... Ступени с вы-
щербленными краями,  стертые подошвами шляпки гвоздей... А под лестни-
цей - темная сырая кладовка,  где зимой обычно стояла бочка с квашеной
капустой, а летом валялись санки, пылились рамы... Между ступеньками -
узкие черные щели,  и если прикрыть одну из них ладонью,  то  по  руке
скользнет вкрадчивый сквозняк...
     Студент вернулся к телефонной будке, снял перчатки, растер пальца-
ми щеки.
     Теперь там,  захватив пол-улицы, стоит Дом быта... Канул в небы-
тие особняк  с узкими комнатами - еще после революции залы перегороди-
ли, создавая новый уют, - как раз над кроватью сквозь наслоения извес-
ти проглядывал рельефный круг;  часть его, с массивным крюком от люст-
ры, отсекала стена,  и меньшая доля оставалась у соседей  -  бездетных
евреев... В той квартире всегда была тишина - ни радио, ни телевизора,
ни просто разговоров,  и только ночью кто-то натужно кашлял и всхлипы-
вал... Их похоронили с интервалом в месяц, а в комнату въехала молодая
парочка и начала регулярно, с воплями и скандалами, разводиться и схо-
диться...  Бабка  Анна  принимала самое активное участие в баталиях...
Когда супруга переходила на истошный крик,  бабка Анна вытаскивала  из
сундука  ненадеванную  галошу  и  шлепала блестящей рубчатой резиной о
стену - только штукатурка летела в разные стороны - и грозилась  стро-
гим  голосом вызвать милицию.  Потом уже,  стряхивая верблюжье одеяло,
подметая веником,  затянутым в дырявый чулок,  шаткий пол,  бабка Анна
удовлетворенно прислушивалась к соседскому миру и не догадывалась, что
они успокоились не из-за грозной милиции,  а из-за галоши - ведь  надо
было убирать осыпавшуюся штукатурку...
     Хлопнула дверь биофака.  С крыльца, задев тростью чугунную решет-
ку, сошел бородач в каркулевой шапке и каракулевом воротнике.  Постоял
у стены,  разглядывая что-то между окнами. Затем ткнул витой тростью в
сугроб и посмотрел, задрав клочкастую бороду, на небо.
     Студент тоже посмотрел вверх. Мутное белесое небо начиналось сра-
зу же за неподвижной дырявой кроной мускулистого тополя. Казалось, что
если тополь вдруг надломится и рухнет,  обрывая закуржевелые  провода,
сминая телефонную будку, то и небо, разбухшее от снега, повалится сле-
дом и лопнет от удара, как прохудившаяся перина.
     Подожду еще минут пятнадцать... Интересно, возьмет Андрюха билеты
на Бергмана?..  Вот наберусь наглости и приглашу ее в кино - Андрюха с
радостью пожертвует свой билет...
     Шапка у студента свалилась, и он, отряхивая ее, увидел, как мель-
кнул за угол каракулевый воротник.
     Что же он там разглядывал между окнами?.. Представительный мужчи-
на - доцент или профессор... Сначала посмотрел на стену, а затем уста-
вилс в небо... Вот бы спросить его о ней...
     Студент подошел к зданию,  увидел термометр в проржавелом футляре
и, не задерживаясь ни у телефонной будки,  ни у заколоченного  павиль-
она, вернулся в библиотеку.
     Вечером у памятника Андрюха сказал,  что Бергмана отменили, а би-
леты он взял на венгерский детектив, где убийца - шеф-повар и где каж-
дые пять минут пьют оранжад. Студент молчал, подставив ладонь под ред-
кие снежинки,  которые  все-таки прорвались к земле,  чтобы замереть у
гранитного постамента на чистом квадрате газона...

     Назавтра студент просидел в читальном зале лишь полчаса  и  опять
пошел к биофаку.  Наблюдая за дверью, он теперь уже не прятался за па-
вильон, не таился в телефонной будке. Когда же с крыльца сошел профес-
сор в  каракуле,  стукнул тростью о чугун,  как и вчера,  посмотрел на
термометр, а затем на небо, студент чуть было с ним не поздоровался.
     За профессором  вышли двое - высокий парень в дубленке и девица в
длинной шубе, с раздутым импортным пакетом в руке. Парень метнулся об-
ратно к дверям. Она же повернулась к студенту, поправила свободной ру-
кой очки.
     - Я тебя еще вчера из окна видела...  Думала,  дождешься.  Выхожу
после практикума - а тебя и след простыл...
     - Мне тут один товарищ обещал...
     - Врать нехорошо,  - она протянула студенту пакет. - По-моему, мы
расстались друзьями?
     - Конечно, -  студент выронил пакет - к ногам скользнула тетрадь  и
свернутый белый халат.
     - Растяпа! - она подобрала тетрадь и халат. - Только, пожалуйста,
на отца не обижайся,  у него позиция такая...  Он вообще с людьми схо-
дится очень трудно...
     - Дочь явно не в отца,  - студент поднял тяжелый от книг пакет. -
Угадал?
     - Нет, а ты что - хотел, чтобы я прошла мимо, когда ты здесь вто-
рой день мерзнешь?..
     Из дверей вышел парень в дубленке.
     - Марина, ты ручку забыла...
     - Спасибо,  -  она ткнула ручку в пакет,  который студент все еще
держал перед собой. - Так мы, Валера, пойдем...
     - Но ведь...
     - Завтра... Можешь подождать до завтра?
     - Тебе видней,  - Валера сунул руки в карманы и вразвалочку заша-
гал к гостинице.
     - Надоел, - Марина взяла студента под руку. - Думаешь, я ему нуж-
на?.. Папины гонорары, папина машина, папина дача...
     - Но ведь в душу человека не влезешь...  Может, он цинизмом прик-
рывается из-за робости?
     - Я всегда даю точную оценку...  Не веришь? Вот у тебя глаза поэ-
та...
     - Мимо... Да, стихи люблю, наизусть порядком знаю, но чтобы само-
му... Это какую наглость надо иметь: Пушкин, Блок, Есенин - и вдруг ты
со свиным рылом...
     - Верно, сейчас стихи писать не умеют... Рифмовать могут, метафо-
ры нагромождать - пожалуйста, а чувствовать и мыслить - это увольте...
Проза - совершенно другое дело...

     Они ходили по набережной,  то спускаясь к реке,  то взбираясь  по
голому бетону к парапету,  то снова возвращаясь к перевернутым лодкам,
на лед - между замерзших лунок оставались следы,  и  при  каждом  шаге
спрессованный резким ветром снег пружинил,  а потом, взвизгнув, прова-
ливался.
     За парапетом торчала рябина, густо облепленная свиристелями. Рас-
кормленные птицы,  вскинув хохолки, изредка перелетали с ветки на вет-
ку.  Они  бросали в неуклюжих птиц льдинками,  которые свисали с перил
мрачного дебаркадера,  но те разбивались о гранит парапета и  скатыва-
лись, звеня по бетонному обводу.
     Потом болтали об эскимосах,  Северном полюсе, лайках, потом долго
молчали.
     Пройдя набережную до конца,  свернули у  глухой  стены  завода  к
церкви, пересекли  магистраль у светофора,  поднялись к музею по дере-
вянной узкой лестнице с обновленными перилами. Вошли в пустынный двор,
примыкающий к узорной ограде музея,  и остановились возле тихого дома.
Решили погреться в ближнем подъезде.
     - Хочешь,  я  открою тайну?  - студент поставил на батарею пакет,
надвинул шапку себе на самые брови. - Потрясающую тайну...
     - Зачем торопиться?  - Марина сняла очки,  зажмурилась,  отверну-
лась. - И почему вы всегда торопитесь?
     - Но я знаю, как можно установить автора "Слова о полку Игореве"!
     - Смешной... Кому это интересно, кроме вас, филологов... Подменя-
ете жизнь прочитанными страницами...
     - А если это мировая сенсация?..  К тому же мой способ  наверняка
применим к любой безымянной поэме прошлого...
     - Быть знаменитым некрасиво, - Марина протерла очки платком, шаг-
нула к студенту, тронула пальцем его щеку. - Совсем замерз...
     Студент прижался к стене,  зажмурился. Он вдруг вспомнил новогод-
нюю ночь, темный коридор общежития, шалую Тамарку, которая вдруг выта-
щила его из комнаты и впилась поцелуем - умело и зло...
     - Тебе лучше отогреться здесь, а я пойду, - Марина сдернула с ба-
тареи пакет. - У меня поблизости дела сугубо личные...
     Где-то наверху громко хлопнула дверь.
     Он молчал.
     - Если завтра надумаешь прийти, я сорвусь с лекции...
     Он, так и не шелохнувшись,  смотрел ей в спину,  и она больше  не
оглядывалась.
     Пусть уходит, скорее уходит... Все блажь... Не надо позволять из-
деваться... Замерз... Дела сугубо личные... Или думает, что брошусь за
ней?.. А если бы вдруг поцеловала, как Тамарка... Нет, такая первая не
поцелует...
     По лестнице спустилась женщина с авоськой, набитой пустыми молоч-
ными бутылками, замерла на последней ступеньке.
     Выйдя из подъезда,  студент остановился  посередине  двора  возле
сугроба с воткнутой метлой.
     А может,  у нее действительно срочное дело?  Или вывел ее из себя
хвастовством... Дурак, нашел время о "Слове" трепаться... Впрочем, хо-
рошо, что обошлось без поцелуев,  а то бы потерял голову, стал бы пол-
зать перед  ней на коленях и клясться в любви...  Тамарке же клялся...
Хорошо еще, что ее перехватил верзила-журналист...
     Студент миновал ограду музея. Улица в оба конца была пуста.

     Студент вылез  из  автобуса  последним.  За декоративной стеной -
гранитные тяжелые глыбы,  припорошенные снегом, - торчал угол Андрюхи-
ного дома.  Самый  край  жилого массива.  Там крутой бугор,  пустырь и
кладбище. А между скученными зданиями и березами кладбища  карабкались
от реки высоковольтные опоры. Берег отсюда не был виден, а в просветах
девятиэтажек лишь тянулись провисшие тяжелые провода.
     Когда студент  вышел  к  площадке у подъезда,  он увидел знакомый
трансформаторный узел, прозванный Андрюхой пауком, отступающие деревья
и четкие  штрихи  кладбищенской ограды.  Березы сливались с наметенным
снегом, и кроны их терялись на фоне мутного неба, и лишь ограда рассе-
кала сугробы вереницей примкнутых штыков.

     Мимо студента  дворник  пронес на плече обитое жестью пихло - при
каждом шаге оно вздрагивало уставшим крылом,  заслоняя гудящие  нудные
трансформаторы, притихшее кладбище и беспокойное воронье.
     Андрюха открыл дверь только после третьего  настойчивого  звонка.
Он держал в одной руке циркуль, в другой - остро заточенный карандаш.
     - Дочку нашего уважаемого классика, оказывается, зовут Мариной, -
студент, не  обращая  внимания на циркуль с угрожающе оттопыренной иг-
лой, протиснулся вдоль  стены,  расстегнул  пальто,  сдернул  шарф.  -
Ма-ри-на, звучит?
     - Плевать,  - Андрюха сомкнул циркуль.  - Хоть Нина, Таня, Люда -
плевать... Я седьмой лист почти испортил...
     - Переделаешь,  не барин,  - студент расшнуровал ботинки. - А я с
твоей легкой руки успел с этой Мариной познакомиться...
     - Чтобы такой инфантил и рохля осмелился... Позвольте усомниться...
     - Зато ты у нас герой-любовник!  - студент вошел в комнату следом
за Андрюхой, переступил через лист ватмана, остановился у окна.
     - К твоему сведению,  у меня кроме Верки баб навалом было... Я же
их не идеализирую и не боюсь, как некоторые...
     - Сейчас бы чаю, да погорячее...
     - Потерпи малость, - Андрюха присел у ватмана, отложил карандаш в
сторону, встал  на  колени  и  ткнул циркулем куда-то в самую середину
листа. - Сейчас одну фиговину концу...
     - Валяй, - студент повернулся к окну.
     Воронье по-прежнему металось от кладбища к домам и обратно. Клад-
бище это,  давно не действующее,  решили чуть-чуть расширить и превра-
тить в место упокоения выдающихся людей города.  Но то  ли  выдающиеся
люди перестали умирать,  то ли город оказался весьма беден на них,  но
пока не было зарегистрировано ни одного торжественного погребения, ес-
ли, конечно, верить областной газете и заверениям Андрюхи, который ле-
том пропадал на кладбище целыми днями, составляя каталог эпитафий...
     Студент посмотрел,  как Андрюха,  скорчившись над листом,  что-то
срезает бритвой, и снова отвернулся к окну.
     З