анузел и так далее, а также немедленно начал
там переговоры. Мое предложение было услышано: утром 8 сентября мой  славный
врач выехал в путь на машине. Я тут же  начал  беспокоиться.  Сможет  ли  он
вернуться, увижу ли я его снова живым и невредимым?
   На следующий день мой "шпион поневоле" возвращается,  очень  расстроенный
от мысли, что из-за итальянской капитуляции его прекрасный  план,  вероятно,
окончится ничем. Не жалея подробностей, он рассказывает  мне,  как,  проехав
Акилу, попал в долину, где находится станция подъемника. Но все  его  усилия
проникнуть дальше были  напрасны.  Дорога  к  подъемнику  была  перегорожена
шлагбаумом и к тому же охранялась  несколькими  постами  карабинеров.  После
длительных переговоров с этими последними  он  все-таки  получил  разрешение
позвонить в отель. Однако  ответил  ему  не  управляющий:  на  другом  конце
провода какой-то офицер уведомил его, что Кампо-Императоре объявлен  военным
полигоном и, следовательно, всякое иное использование плато и зданий на  нем
воспрещается. По наблюдениям этого врача  речь  идет  о  достаточно  крупных
маневрах; в долине он  заметил  радиофицированный  автомобиль,  а  подъемник
постоянно в действии.
   В последней деревушке жители рассказали ему невероятные истории:  похоже,
что отель занят совсем недавно, сразу же из  него  выслан  весь  гражданский
персонал, а номера переоборудованы, чтобы  разместить  в  них  примерно  200
солдат. Несколько раз в долину вроде бы приезжали старшие офицеры; некоторые
люди -  "хорошо  осведомленные"  -  предполагали  даже,  что  там,  наверху,
заключен Муссолини. Но  это,  замечает  военврач,  просто,  наверное,  слух,
которому не стоит слишком доверять.
   Я, конечно, не стремлюсь его в этом разубедить.

ПОСЛЕДНИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ

   На следующий день, то есть 10  сентября  1943  года,  наши  войска  вновь
прочно удерживают Рим  и  его  окрестности.  Я  могу  наконец-то  перейти  к
исполнению своего задания или, точнее, к последним приготовлениям, а  именно
к выработке подробного плана.
   Прежде всего я изучаю вместе с Радлем различные возможности,  из  которых
нам надо  какую-то  выбрать  (предполагая,  что  и  сама  операция  окажется
возможна). В одном нет сомнений: мы не можем терять ни минуты. Каждый  день,
возможно, даже каждый час место заключения  дуче  может  быть  изменено,  не
говоря уже о другом событии, которого мы  опасаемся  более  всего:  передаче
пленника союзникам, которые его, несомненно, уже затребовали. Немного  позже
мы  узнаем,  что  генерал  Эйзенхауэр  включил  это  требование  в   условия
перемирия.
   Наземная операция нам кажется неизбежно обреченной на  провал.  Нападение
через крутые склоны, ведущие к плато, приведет к  огромным  потерям,  и,  во
всяком случае, карабинеры  окажутся  предупреждены  достаточно  рано,  чтобы
вполне успеть либо спрятать дуче, либо увезти  его  в  другое  место.  Чтобы
помешать им ускользнуть вместе со своим пленником, нам пришлось бы  окружить
весь горный массив поисковой цепью, а на это  потребовалась  бы  по  меньшей
мере дивизия. Поэтому наземную операцию надо считать неосуществимой.
   Нашим главным козырем должна стать полная внезапность, ибо, не говоря уже
о стратегических соображениях, мы опасаемся, как бы у  карабинеров  не  было
приказа  убить  своего  заключенного  в   случае   опасности   побега.   Это
предположение впоследствии подтвердится. Только наше молниеносное  вторжение
спасло дуче от неминуемой смерти.
   Итак, мы видим только два способа: высадка парашютистов  или  приземление
транспортных планеров рядом с отелем. После  долгого  анализа  всех  "за"  и
"против" этих двух решений мы выбираем второе. В  разреженной  атмосфере  на
этой высоте нам бы потребовались, чтобы предотвратить слишком быстрый спуск,
особые парашюты, а мы такими не располагаем. К тому же я предвижу, что из-за
пересеченной местности десантники приземлятся со слишком большим рассеянием,
так что быстрая атака плотным строем окажется невозможной.  Остается  только
приземление нескольких планеров. Но есть ли в окрестностях отеля участок, на
котором они могли бы сесть?
   Когда  пополудни  8  сентября  я  решил  проявить  наши   аэрофотоснимки,
выяснилось, что огромная лаборатория в Фраскати уже стерта  бомбами  с  лица
земли. Один  мой  офицер  все-таки  смог  сделать  несколько  отпечатков  во
вспомогательной  лаборатории,  но  к   несчастью,   нам   не   смогли   дать
крупноформатные  снимки  для  стереоскопа,  которые  бы  позволили   увидеть
местность  четко  и  рельефно.  Я  должен  был  удовольствоваться   обычными
фотографиями, примерно 14 на 14 сантиметров, на которых, однако, я прекрасно
узнал треугольный луг, который уже привлек  мое  внимание  во  время  нашего
полета над отелем. Именно на этом луге, выбрав его в качестве  площадки  для
приземления, я буду осуществлять свой план.
   Также надо подумать и о том, как прикрыть наши тылы  и  обеспечить  отход
после выполнения самой операции. По нашему плану эти две цели достигаются  с
помощью батальона парашютистов, которые должны ночью  пробраться  в  долину,
чтобы в час "Ч" захватить станцию подъемника.
   Выработав  таким  образом  основные  детали  операции,  я  отправляюсь  к
генералу Штуденту. Я хорошо знаю, что уже три дня  у  него  совсем  не  было
возможности отдохнуть даже несколько минут - у меня,  впрочем,  тоже,  -  но
теперь нужно вместе прийти к какому-то решению. И вот я  объясняю  ему  свой
план, и мне даже удается его убедить. По правде  говоря,  генерал  вовсе  не
проявляет энтузиазма, он не скрывает от меня своих опасений, но он  понимает
также, что если мы не хотим отказаться от нашей задачи, то должны попытаться
использовать единственную оставшуюся у нас возможность. Однако,  прежде  чем
дать свое согласие, он желает посоветоваться со своим  начальником  штаба  и
еще одним офицером штаба своего корпуса.
   И вот эти два специалиста по воздухоплаванию недвусмысленно высказываются
против нашего плана.  По  их  мнению,  приземление  на  такой  высоте  и  на
неподготовленной местности никогда еще  не  осуществлялось  по  той  простой
причине, что оно "технически невозможно". По их мнению, высадка в том  виде,
как я ее замыслил, вызовет потерю  по  крайней  мере  80  процентов  личного
состава. Остаток отряда окажется тоща численно слишком слаб, чтобы выполнить
свою задачу.
   В ответ на эти доводы я  объясняю,  что  прекрасно  отдаю  себе  отчет  в
опасностях, которым мы  подвергаемся,  но  в  любом  случае,  когда  впервые
испытывается что-либо новое, надо идти на некоторый риск.
   Я полагаю, что  осторожное  приземление  планера  на  брюхо  вдоль  очень
слабого  склона  треугольного  луга  позволит  уменьшить  скорость   падения
планеров и, следовательно, избежать больших потерь. Разумеется, заявляю я, в
случае если эти господа предложат какое-нибудь лучшее средство, то  последую
их советам.
   После долго  раздумья  генерал  окончательно  встает  на  мою  сторону  и
немедленно отдает приказание:
   -  Пусть  вам  немедленно  доставят  из  южной  Франции  все   двенадцать
транспортных  планеров,  которые  вам  нужны.  День   "Д"   назначается   на
двенадцатое сентября, а час "Ч" - на семь утра. Это значит, что двенадцатого
сентября ровно в семь утра, планеры должны приземлиться на верхнем  плато  -
ив тот же миг батальон овладеет станцией подъемника в долине.  Я  лично  дам
указания пилотам и порекомендую им приземляться крайне осторожно. Я полагаю,
капитан Скорцени, что операцию следует осуществлять так, как вы  сказали,  и
никак иначе.
   Вырвав таким образом это решение, я отрабатываю с Радлем последние детали
операции. Надо очень точно рассчитать расстояние, определить оснащение людей
и  в  особенности  определить  точки  приземления  каждого   из   двенадцати
аппаратов. Транспортный планер может взять на  борт,  кроме  пилота,  девять
человек, то есть одну группу. Мы ставим каждой  группе  конкретное  задание;
что касается меня, то я полечу в третьем планере, чтобы при непосредственном
нападении на отель воспользоваться прикрытием, которое обеспечат  люди  двух
первых планеров.
   Все подготовив, еще раз взвешиваем наши шансы.  Все  прекрасно  понимают,
что они весьма невелики. Прежде всего, никто не может нам гарантировать, что
Муссолини по-прежнему находится в отеле и что он останется там до  дня  "Д".
Далее, совсем неясно, успеем ли мы сладить с итальянским отрядом  достаточно
быстро, чтобы предотвратить казнь дуче.  Наконец,  нельзя  не  принимать  во
внимание еще и предостережение тех офицеров, что предсказали нам  неминуемый
провал операции.
   Преувеличен их пессимизм или нет - все равно  мы  должны  предусматривать
потери во время приземления. И это еще не все: даже без  учета  этих  потерь
нас будет всего 108 человек,  и  к  тому  же  всеми  группами  нельзя  будет
располагать одновременно. Мы столкнемся с 250 итальянцами, которые прекрасно
знают местность и укрылись в отеле словно в крепости. Что же до  вооружения,
то здесь у нас с противником должно быть примерное равенство. Вероятно даже,
что автоматы обеспечат нам небольшое преимущество, которое в некоторой  мере
уравняет численное превосходство противника, опять же при том  условии,  что
наши начальные потери не окажутся слишком велики.
   Радль кладет конец этому безрадостному обсуждению:
   -  Прошу  вас,  капитан,  не  стоит  брать  логарифмическую   линейку   и
просчитывать на ней наши шансы на успех. Мы знаем, насколько они малы, но мы
также понимаем, что предпримем эту операцию - чего бы то ни стоило.
   Меня заботит еще одна вещь: не найдется ли какого-нибудь способа  усилить
момент внезапности, который должен быть нашим главным  козырем?  Уже  больше
часа мы тщетно ломаем голову; наконец у Радля внезапно появляется гениальная
мысль: мы возьмем с собой какого-нибудь старшего  итальянского  офицера,  и,
наверное, одного его присутствия будет достаточно,  чтобы  посеять  в  душах
карабинеров некоторое смятение, колебание, которое  помешает  им  немедленно
дать нам отпор или казнить дуче. И тут уж нам придется не терять ни секунды,
чтобы не позволить им оправиться.
   Генерал Штудент сразу же одобряет это хитроумное предложение, и  мы  ищем
наилучший способ, чтобы его осуществить. Надо, чтобы  генерал  принял  этого
офицера накануне дня "Д" и убедил его - как именно, мы не очень представляем
- участвовать в операции.  Затем,  чтобы  предотвратить  всякую  возможность
утечки информации или даже предательства, офицер должен остаться с  нами  до
следующего утра.
   Высокий  чин  из  нашего  посольства,  который  прекрасно  знает  римских
военных, указывает мне на  одного  офицера,  бывшего  члена  штаба  римского
губернатора, как человека, способного оказать нам эту услугу. Во время  боев
за обладание городом этот человек вел  себя,  скорее,  нейтрально.  По  моей
просьбе, генерал вызывает его на вечер 11 сентября к себе в Фраскати,  чтобы
обсудить с ним "некоторые проблемы".

***

   Теперь мы подстраховались и с этой стороны. Но появляется новый повод для
беспокойства: новости, получаемые в течение дня 11 сентября, насчет перелета
транспортных планеров совсем не радуют.  Все  более  и  более  усиливающаяся
активность союзнической авиации  принудила  нашу  эскадрилью  несколько  раз
делать длинный крюк, и  к  тому  же  перелету  очень  мешает  отвратительная
погода. До самого последнего мгновения мы  надеемся,  что  планеры  все-таки
прибудут вовремя, но тщетно.
   Таким образом, нам приходится передвинуть  во  времени  все  этапы  нашей
операции. День "Д" остается, как и прежде, воскресеньем 12 сентября - мы  ни
в коем случае не можем позволить себе потерять целые сутки,  -  но  час  "Ч"
отодвигается  на  14   часов.   Со   всевозможными   извинениями   объясняем
итальянскому офицеру, который явился на встречу с  военной  пунктуальностью,
что у генерала Штудента возникли непредвиденные обстоятельства, и просим его
прийти на следующее утро в восемь часов в  аэропорт  Пракика-ди-Маре.  Самое
серьезное - это то, что задержка еще больше уменьшает наши шансы на успех. С
одной стороны, мощнейшие восходящие потоки, которых следует ожидать в  самые
теплые часы, сделают приземление очень опасным, а с другой - задача  отряда,
которому поручено занять станцию подъемника, намного  усложнится,  поскольку
он будет вынужден нападать среди бела дня. Тем хуже... Мы все-таки попробуем
добиться успеха.
   Сразу пополудни 11 сентября я отправился в оливковую рощу одного женского
монастыря, где поставила палатки часть, переданная под мое  командование.  Я
уже заранее решил взять на операцию только добровольцев, но хотел откровенно
предупредить их, что они подвергаются большой опасности. И  вот  я  приказал
свистать сбор и произнес краткую речь:
   - Ваше длительное бездействие заканчивается. Завтра мы выполним  операцию
величайшей важности, которую  поручил  мне  сам  Адольф  Гитлер.  Мы  должны
приготовиться к тяжелым потерям, которые, к несчастью,  неизбежны.  Я  лично
поведу наш отряд и могу вас уверить, что сделаю все возможное; если  так  же
будете действовать и вы, если мы будем сражаться бок о бок  изо  всех  наших
сил, то наша операция будет успешной. Пусть добровольцы выйдут из строя!
   К моей большой радости, все без исключения делают шаг вперед. Мои офицеры
с большим трудом уговаривают некоторых остаться, поскольку я  могу  взять  с
собой всего лишь восемнадцать человек. Остальные девяносто  должны  быть  по
приказу  генерала  Штудента  отобраны   из   солдат   2-й   роты   батальона
курсантов-парашютистов. Затем я отправляюсь  к  командиру  этого  батальона,
чтобы  обсудить  с  ним  различные  этапы  операции.  Согласно   приказаниям
генерала, именно этот офицер будет командовать  отрядом,  которому  надлежит
захватить   станцию   подъемника.   В   тот   же   самый   вечер    батальон
курсантов-парашютистов отправляется в путь по направлению к  долине.  Жребий
брошен.
   Когда наступила ночь, мы слышим по союзническому радио сообщение, которое
повергает нас в ужас.  Диктор  объявляет,  что  дуче  только  что  прибыл  в
Северную Африку на борту итальянского военного корабля,  который  ускользнул
из порта Специи. Пережив первое потрясение  -  неужели  и  на  этот  раз  мы
опоздали? - я беру морскую карту и приступаю к подсчетам. Поскольку я  знаю,
в какой точно час часть итальянского флота покинула Специю, то  легко  вижу,
что даже самое быстроходное судно не может  достичь  африканских  берегов  к
тому часу, когда была объявлена эта новость. Следовательно, это сообщение  -
обычная утка, предназначенная ввести в заблуждение немецкое командование. Мы
ничего не станем менять в нашем распорядке. Но с  этого  дня  я  воспринимаю
сообщения из союзнических источников с осторожной сдержанностью.

ВЫСАДКА

   На следующий день - а это было воскресенье 12 сентября  1943  года  -  мы
отправляемся в пять утра на аэродром,  где  выясняется,  что  планеры  будут
приблизительно в десять. Я воспользовался этой отсрочкой, чтобы  лишний  раз
проверить снаряжение своих людей. Каждый из них  получал  "парашютный  паек"
последние пять дней. Когда я  принес  несколько  ящиков  свежих  фруктов,  в
бараках  тут  же  установилось  радостное  оживление.  Конечно,  любой   мог
почувствовать напряжение, которое неизбежно охватывало самых отважных  перед
броском  в  неизвестность,  но  мы  старались  рассеять  всю  боязливость  и
нервозность тут же, как только она зарождалась.
   Однако и полдевятого итальянский офицер не явился. Я  отрядил  лейтенанта
Радля в Рим, приказав ему привезти итальянца во что бы то  ни  стало  и  как
можно быстрее: "Делайте что хотите, только чтобы он остался  жив".  Каким-то
образом Радль  ухитрился  разыскать  нашего  малого  и  запихать  в  его  же
автомобиль. Как только тот очутился на аэродроме, за него, с  моей  помощью,
взялся генерал Штудент. Мы наскоро объяснили итальянцу, что  желание  фюрера
состоит в том,  чтобы  лично  он  помог  нам  предотвратить,  насколько  это
возможно, кровопролитие при освобождении дуче. Генералу явно польстило,  что
сам фюрер заинтересован в его содействии,  и  теперь  уж  он  никак  не  мог
отказаться. Он обещал сделать все, что в его силах, и я почему-то  надеялся,
что это дает нам неоценимый козырь для предстоящей игры.
   К одиннадцати наконец  начинают  приземляться  первые  планеры.  Довольно
быстро заполняются горючим баки самолетов, которые должны будут служить  нам
буксирами, и  сразу  же  каждый,  со  своим  планером  на  хвосте,  занимает
определенную  дорожку  на  взлетной  полосе,  согласно  плану,  который  был
разработан еще до нашего появления здесь.
   Между тем генерал  Штудент  собирает  всех  пилотов  и  напоминает  им  о
строжайшем запрете приземляться из  пике:  единственный  разрешенный  способ
посадки - из планирующего полета. Затем я набросал на грифельной доске карту
местности и указал пункты назначения для каждого планера. И наконец,  вместе
с офицером разведки, который участвовал в нашем рекогносцировочном полете, я
сверяю основные детали: хронометраж пути, высоту, направление и  так  далее.
Поскольку кроме меня и Радля он единственный человек,  который  представляет
себе, как следует подлетать к нашему горному плато, то по  плану  он  должен
занять место в первом самолете-буксире и  вести  всю  эскадрилью.  По  нашим
подсчетам, на то, чтобы пройти несколько сот километров,  потребуется  ровно
один час. Таким образом, нам следует подняться в воздух точно  в  тринадцать
ноль-ноль.
   Вдруг   в   полпервого   -   воздушная   тревога!   Появились   вражеские
бомбардировщики, и вот уже  можно  слышать  первые  взрывы  на  подступах  к
аэродрому. Мы разбежались врассыпную и  засели  в  укрытиях.  Какая  досада,
эдакая малость - и в последний момент  могла  все  испортить!  За  несколько
минут до часу дня сирены прогудели отбой тревоги.
   Я прохожу на главную полосу: цементное  покрытие  изрядно  пострадало  от
множества бомб, но машины остались невредимы. Мы можем отправляться в  путь.
Я отдаю приказ "по местам". Что до итальянского офицера, то  его  я  беру  в
третий планер и помещаю аккуратно перед собой  между  ногами,  на  ту  самую
узкую штангу, которую мы все оседлали один за другим, набившись  тесно,  как
сельди в бочке. Едва находится место, куда девать руки. Итальянец,  судя  по
всему, уже горько сожалеет о своем обещании и бредет за мной к машине скрепя
сердце. Тем хуже для него - больше размышлять о его душевном  спокойствии  я
не могу, у меня просто нет на это времени!
   Не отрывая глаз от циферблата наручных часов, я поднимаю руку:  час  дня.
Моторы  взревели,  самолеты  покатились  по  полосе,  и  я  ощущаю,  как  мы
отрываемся от земли. Медленно, выписывая огромные загогулины, мы поднимаемся
вверх, наш караван выстраивается по порядку и направляется на северо-восток.
Погода для нашего предприятия кажется  идеальной:  громадные  белые  кучевые
облака повисли на высоте трех километров. Никакому  ветру  не  рассеять  эту
массу туч, и, следовательно, у нас появляется шанс  достичь  цели,  даже  не
будучи замеченными, а затем резко нырнуть вниз прямо на нее.
   В транспортном планере царит удушающая жара. Сбившимся в кучу  людям,  да
еще  со  всем  снаряжением  в  руках  практически  невозможно   шелохнуться.
Итальянский генерал  бледнеет  на  глазах,  и  скоро  цвет  его  лица  почти
сравнивается с серо-зеленой окраской униформы. У меня создается впечатление,
что воздушные путешествия вряд ли когда давались ему с особей  легкостью  и,
уж во всяком случае, не входят в число его любимейших развлечении.
   Пилот сообщает наши координаты, я сверяю его данные со своей картой. Судя
по всему, мы пролетаем над Тиволи. Из кабины никак нельзя разглядеть  пейзаж
внизу. Узкие боковые оконца закрыты целлофаном, чья  прозрачность  близка  к
нулевой; что же касается смотровых щелей