тый год войны. Возможно, я инстинктивно гнал
от  себя  эту  мысль,  стараясь  сконцентрироваться  только  на   достижении
ближайших результатов, которых еще можно было достигнуть,  постоянно  говоря
себе, что выражение  "слишком  поздно"  не  должно  фигурировать  в  словаре
солдата. Никогда не поздно осуществить важную операцию. Чем  меньше  времени
нам отпущено, тем быстрее мы должны готовиться... Вот и все.

НАШИ АНГЛИЙСКИЕ "ДРУЗЬЯ"

   Перед самым моим назначением  служба  политической  разведки  уже  начала
организовывать  в  Голландии  разведкурсы.  Эта  несколько  необычная  школа
располагалась в имении одного голландского  аристократа.  Там  готовились  в
основном радисты и диверсанты. Однажды, оставив мою работу в  Фридентале,  я
отправился  туда.  С  первого  взгляда  я  понял,  что  они  работают  более
масштабно, чем мог позволить себе я в Германии.  Учебным  центром  руководил
полковник секретных служб. Неудобство для меня состояло в том, что, хотя  он
не служил в регулярной армии, звание у  него  было  гораздо  выше  моего.  К
счастью, он сразу же сам предложил перейти под мое командование.
   Почти  все,  что  я  узнал   в   эту   поездку   о   деятельности   наших
контрразведывательных служб, было для меня новым. С другой стороны,  я  смог
воочию  представить  себе  ту  активность,  с  которой  союзники,   особенно
англичане, действовали в этом направлении. Каждую ночь  скоростные  самолеты
пролетали над оккупированной нашими войсками территорией Франции, Голландии,
Бельгии, сбрасывая парашютистов, шпионов  и  диверсантов,  а  также  оружие,
радиостанции, взрывчатку и снаряжение для уже действующих агентов.
   По оценкам наших спецслужб, почти пятьдесят процентов  вражеских  агентов
попадали в плен через несколько дней или даже часов после приземления. Кроме
того,  75  процентов  снаряжения,  сброшенного   на   парашютах,   регулярно
оказывалось в наших руках. Я попросил  и  получил  разрешение  собирать  эти
трофеи, и теперь наши враги любезно приняли на себя заботу о снабжении моего
подразделения  необходимыми   материальными   ресурсами.   Этот   не   очень
дорогостоящий метод я рекомендую взять на вооружение всем будущим командирам
отрядов коммандос.
   Я ознакомился и с многими рапортами, сделанными на основании  результатов
допросов арестованных английских агентов. Изучив их ответы, я  смог  уяснить
огромную пропасть нашего отставания в этой области, которую  нам  предстояло
преодолеть. Меня особенно  интересовали  методы  формирования  и  подготовки
специальных подразделений, применявшиеся нашим противником  из-за  Ла-Манша.
По моей просьбе, при допросах на  этом  было  сконцентрировано  внимание,  и
вскоре я обладал ценной, достаточно подробной информацией.
   Так  мы  узнали,  что   большинство   разведывательно-диверсионных   школ
английских секретных служб находятся в  Шотландии,  в  запретной,  тщательно
охраняемой зоне, где они были искусно разбросаны по изолированным  усадьбам.
Многие арестованные агенты добровольно рисовали  нам  детальные  планы  этих
мест и подъездных путей к ним. С другой стороны, мы теперь знали  британские
программы обучения и подготовки и имели представление, в  каком  направлении
нам работать.
   Там же,  в  Голландии,  я  познакомился  с  несколькими  так  называемыми
двойными агентами. Некоторые наши пленники - люди, для которых  деятельность
секретного агента была только возможностью  заработать  на  кусок  хлеба,  -
легко  позволяли  убедить  себя  "сменить  форму"  и  работать  в   качестве
секретного агента против своих бывших хозяев.  Этот  факт  -  гораздо  более
распространенный, чем об этом думают, - убедил меня в том, что действительно
важные и опасные задания необходимо поручать только добровольцам. Совершенно
очевидно, что искренний энтузиазм и готовность рисковать  жизнью  за  правое
дело, за честь родины находятся среди основных слагаемых  элементов  успеха,
который  при  отсутствии   этих   двух   побудительных   причин   становится
проблематичным. От наемника, подсчитавшего  стоимость  своей  шкуры,  нельзя
ждать нерушимой преданности.  Редкие  исключения,  которые  я  знаю,  скорее
подтверждают это правило, чем опровергают его.
   Во время этой поездки я также  узнал,  что  голландское  отделение  нашей
секретной службы установило с нашими английскими  "коллегами"  замечательные
отношения по радио и  вели  настоящую  "радиоигру".  Нашим  службам  удалось
овладеть дюжиной радиопередатчиков, сброшенных на парашютах, и, что особенно
ценно, шифрами,  позволяющими  читать  и  кодировать  сообщения.  С  помощью
агентов,  для  которых  эти  передатчики  и  шифры  были  предназначены,  мы
установили  регулярный  диалог  с  Англией.  По  полученным  таким   образом
сведениям  была  уже  обнаружена  целая   подпольная   сеть   сопротивления,
состоявшая из нескольких сотен голландцев. В настоящее время эта организация
не проявляла никакой активности,  поэтому  было  решено  отложить  аресты  в
надежде, продолжая нашу игру, достичь более существенных результатов.

***

   Помимо прочих сведений, пленные агенты сообщили  нам,  что  в  английских
спецшколах используются для тренировок в стрельбе  бесшумные  револьверы.  В
Германии до сих пор не производился этот вид  оружия,  и  нам  не  удавалось
получить его образец в "посылках", попадавших в  наши  руки.  Мне  в  голову
пришла дерзкая мысль: а если воспользоваться  нашей  "радиоигрой"  и  просто
попросить прислать один такой револьвер? Наше голландское отделение сразу же
изъявило готовность передать этот "заказ".
   Через две недели, когда  я  снова  приехал  в  Гаагу,  мне  действительно
передали образец этого оружия, револьвер калибра 7.65, несколько примитивной
конструкции, что, возможно, делает его более надежным и  менее  подверженным
капризам механизмом. Если бы он был только более  совершенным!  (Получилось,
что после получения радиограммы, посланной от имени агента по  кличке  Клад,
англичане прислали револьвер (естественно  на  самолете),  а  нашим  службам
удалось перехватить груз, в  котором  он  находился.)  Я  немедленно  провел
испытание, выстрелив прямо в раскрытое окно нашей  голландской  конторы,  по
стае уток, прогуливавшихся вдоль  канала.  Я  мог  засвидетельствовать,  что
выстрела почти не было слышно - на улице никто из прохожих даже не  повернул
голову.
   Среди снаряжения, которое английские  самолеты  регулярно  сбрасывали  на
территорию  Франции,  Бельгии  и  Голландии  для  своих  агентов  и  отрядов
сопротивления, были и пистолеты-пулеметы "стэн". Едва увидев это  оружие,  я
был буквально поражен простотой его конструкции, позволявшей -  и  это  было
совершенно очевидно - быстрое его изготовление и надежную работу.  По  нашим
сведениям, у англичан имелся "глушитель" и к  этому  автомату,  но  они  еще
держали его в строгом  секрете.  Обстоятельство,  которое,  конечно,  только
подстегнуло меня, и я решил  попробовать  добыть  в  свое  распоряжение  это
таинственное оружие. Но как что сделать? На  этот  раз  наша  милая  система
"заказов по радио" не сработала. Или англичане что-то заподозрили,  или  они
решили придержать секретное оружие в резерве.
   По  случаю  я  узнал,  что  один  голландский  капитан   должен   вот-вот
отправиться в Англию с другой секретной миссией. Он должен был на  небольшой
яхте достичь сначала Швеции, а  затем  направиться  в  один  из  шотландских
портов, где ему предстояло принять почту для английских агентов,  работавших
в Голландии.  По  моей  просьбе,  ему  поручили  дополнительно,  если  будет
возможность, попытаться получить от английских военных и один глушитель  для
автомата "стэн".
   Благодаря этой уловке я, к своей радости, в  конце  июля  1943  года  уже
держал в руках образец этого устройства, первого  из  попавших  в  Германию.
Перед моим мысленным взором пронеслись сцены бесшумного боя, в котором можно
было использовать это оружие. Группа в тылу врага, вооруженная автоматами  с
глушителями, могла избежать потерь при  непредвиденной  встрече  с  патрулем
противника, она не рисковала -  при  стрельбе  -  привлечь  внимание  других
вражеских подразделений, которые могли прийти на помощь. Я был убежден,  что
любой солдат диверсионного отряда или просто армейской  разведгруппы  должен
иметь подобное оружие.
   Но руководство лаборатории вооружений  в  Берлине  было  другого  мнения.
Вернувшись   во   Фриденталь,   я   показал   этот   глушитель    нескольким
высокопоставленным  офицерам;  чтобы  придать   демонстрации   особо   яркий
характер, я разыграл маленький спектакль. Пока мы прогуливались по  парку  -
был уже поздний вечер, - солдат, который шел за нами в  отдалении,  выпустил
несколько очередей в воздух,  опустошив  целый  магазин.  Надо  было  видеть
удивление ошеломленных офицеров, когда я показал им гильзы, усеявшие  землю.
Они выдвинули, однако, множество возражений. Убойная  сила  им,  видите  ли,
показалась недостаточной  и  точность  стрельбы  вроде  бы  уменьшалась  при
применении глушителя.
   Тогда я предложил им скопировать сам  пистолет-пулемет  "стэн"  -  оружие
очень простое и в то же время очень надежное - и поставить его на вооружение
немецкой армии. Этот автомат можно было вывалять в грязи, топтать его ногами
и затем снова использовать, немецкий же  аналог  не  мог  вынести  подобного
обращения. Кроме того, производство "стэна" требовало только части времени и
материалов, необходимых для изготовления немецкого автомата.
   Тогда наши дорогие бюрократы нашли другие причины,  чтобы  отклонить  мое
предложение. На этот раз они использовали авторитет самого Адольфа  Гитлера:
фюрер когда-то сказал, что у немецкого солдата должно быть лучшее оружие  из
существующих в мире. Действительно, точность стрельбы "стэна" была несколько
хуже, чем у немецкого автомата. Эти господа забыли только, что  автомат  или
пистолет-пулемет  являются  оружием  ближнего  боя  и  никакой   солдат   не
использует его для поражения дальней цели.

ВСТРЕЧА С КАНАРИСОМ

   Однажды ко мне обратился лейтенант штурмовой дивизии "Бранденбург" Адриан
фон Фолкерсам. Этот  потомок  старинного  балтийского  рода  был  прекрасным
солдатом и уже в 1941 году доказал это, получив Железный  крест  за  дерзкий
прорыв на Восточном фронте. Мой  гость  рассказал  о  недовольстве,  которое
царит среди ветеранов "Бранденбурга". Уже давно, объяснил он мне, дивизия не
выполняла никаких специальных задач.  Напротив,  она  все  чаще  становилась
пожарной командой и была вынуждена вести бои там, где могло справиться любое
другое армейское соединение. Понесенные во время этих боев потери были очень
высокими и, что особенно важно, практически невосполнимыми  -  ведь  дивизия
была сформирована почти только из людей, владеющих  иностранными  языками  и
готовых добровольно пойти на  любую  "специальную"  операцию.  После  такого
вступления он перешел к основной цели своего визита: сам он,  как  и  другие
офицеры  его  батальона,  случайно  услышал   о   новом   подразделении,   к
формированию которого я приступил, и они были бы счастливы вступить в  него.
Они хотели узнать, не помогу ли я им в этом. Фон Фолкерсам с первого взгляда
произвел на меня приятное впечатление, и я  пообещал  ему  использовать  для
этой цели все мои возможности.
   Это обещание вскоре привело меня к моей первой, и единственной, встрече с
адмиралом Канарисом, шефом абвера. Я случайно узнал, что д-р Кальтенбруннер,
в то время шеф службы  безопасности  и  мой  непосредственный  начальник,  и
руководитель  политической  разведки  Шелленберг  собирались  встретиться  с
Канарисом  для  обсуждения  более  тесной  координации  действий  абвера   и
секретных служб СС. Я попросил разрешения присутствовать на этой  встрече  и
заручился их поддержкой в моей попытке  вырвать  у  адмирала  разрешение  на
переход одиннадцати офицеров "Бранденбурга" в мое подразделение.
   Нас проводили в скупо освещенный кабинет, где мы расположились в глубоких
креслах. Любопытный факт: несмотря на свою  прекрасную  память  на  лица,  я
сейчас не могу точно  вспомнить  лицо  адмирала  Канариса.  Я  помню  только
человека среднего роста, массивного, с  лысым  черепом,  одетого  в  морскую
форму. От его лица в памяти остались  лишь  бесцветные  глаза,  бесстрастный
взгляд которых непрерывно перебегал с одного собеседника на другого  или  же
застывал, иногда на несколько  минут,  на  какой-то  воображаемой  точке  на
стене.
   Но мне никогда не забыть адмирала Канариса как моего противника, если  не
сказать - врага. Вот человек,  который  в  совершенстве  овладел  искусством
оставаться неуязвимым. Его  можно  было  сравнить  с  медузой;  палец  легко
погружается  в   желеобразную   массу,   но   потом   ее   форма   полностью
восстанавливается, как будто ничего не случилось. С замечательной  ловкостью
Канарис пытался нам помешать,  разнообразными  искусственными  препятствиями
стараясь свести на нет наши планы, которые ему не нравились.
   Однако когда надо было, я тоже умел быть упрямым. На этом  пункте  нашего
визита дело застопорилось. Целых три часа мы пытались различными ухищрениями
добиться его согласия на перевод одиннадцати его офицеров к  нам.  Постоянно
Канарис находил, я бы даже сказал сильнее - изобретал все новые причины, для
отказа. Как только мы находили аргументы против одних его возражений, он тут
же выдвигал другие.
   Наконец  он  все  же  разрешил  переход  одиннадцати   офицеров   дивизии
"Бранденбург" в мое подразделение. Я облегченно вздохнул и покинул  кабинет,
стараясь не очень выказывать мой триумф и не  чувствовать  себя  победителем
после ожесточенного боя. Но в момент, когда его начальник  штаба  уже  готов
был  подписать  необходимые  бумаги,  адмирал,  к  нашему  удивлению,  нашел
дополнительные возражения и в конце концов перенес свое решение на  "потом",
то есть на совершенно неопределенное время,  а  может  быть,  на  "никогда".
Перед  этим  последним  проявлением  его  злой  воли  я  предпочел  временно
отступить; с меня было достаточно.  И  только  через  несколько  месяцев,  в
ноябре 1943 года, мне удалось окольными путями достичь успеха в этом деле.

РОЖДЕНИЕ ГРАНДИОЗНОГО ПЛАНА И ЕГО ПОХОРОНЫ

   В то время я также установил отношения с "Организацией Курфюрста"  -  под
этим кодовым названием скрывалась разведслужба  Люфтваффе.  Очень  быстро  я
понял, что они работают почти образцово и очень эффективно.  Наш  первый  же
контакт  дал   толчок   рождению   все   более   тесного   и   плодотворного
сотрудничества.  Архивные  службы  этой  организации  обладали  ошеломляющим
количеством  сведений,  практически  по  всем  странам,  которые  могли  нас
интересовать. В частности, у них имелись аэрофотоснимки обширных пространств
на восток до Волги, на юго-восток до Аральского моря, на юг до Месопотамии и
Суэцкого канала. К сожалению, все эти фотографии относились к  1940  -  1941
годам, то есть были еще тех времен, когда Люфтваффе господствовала в воздухе
на всех фронтах.
   В этих обширных архивах я также нашел богатую документацию о промышленном
потенциале наших противников. Углубляясь в свои  новые  обязанности,  я  уже
ознакомился с разведданными, касающимися военной  промышленности  Советского
Союза, собранными в рамках подготовки операции  "Ульм".  Но  только  получив
доступ к картотекам архива Люфтваффе, я начал понимать, как мало мы  до  тех
пор знали и какую гигантскую задачу поставило передо мной руководство.
   Мы знали, что  русские  перевезли  большинство  своих  важнейших  военных
заводов на восток  и  перепрофилировали  находившиеся  там  предприятия.  За
Уралом появился промышленный район, превышающий по площади территорию  рейха
в то время. Поскольку Люфтваффе  могла  совершить  лишь  ограниченное  число
разведывательных полетов над этими  районами,  нам  пришлось  искать  другие
источники  информации.  Мы  собрали  и  систематизировали  тысячи  показаний
советских  военнопленных,  которые  дополнили  сведениями,  полученными   от
некоторых фирм, особенно немецких и французских, выполнявших  в  свое  время
работы в этих регионах. Таким образом мы вскоре могли нарисовать  достаточно
детальную картину промышленной структуры в этом индустриальном конгломерате.
И тоща  я  воочию  увидел,  какой  объем  подготовительной  работы  нам  еще
предстояло выполнить, перед тем как  приступить  к  диверсионным  операциям,
имевшим бы разумные шансы на успех.
   Совершенно очевидно: невозможно разрушить как авиационными налетами,  так
и  диверсионными  актами  все  заводы,  разбросанные   на   такой   обширной
территории. Мы должны были прежде всего выделить  "нервные  центры".  Каждый
индустриальный район, особенно если он построен всего за  несколько  лет  по
какому-то официальному, единому и строго выполняемому плану, неизбежно имеет
слабые  места.   В   этом   конкретном   случае   ахиллесовой   пятой   были
электростанции, строительство которых предусмотрено тем же общим планом, что
и возведение заводов. Русские инженеры буквально вытащили их из земли. Как и
везде, они удовлетворяли максимальные потребности в электроэнергии, но из-за
быстрого  развития  региона  не  существовало  никакой   резервной   системы
электроснабжения.  Значительное   снижение   выработки   электроэнергии   на
электростанциях  должно   было   привести   к   пропорциональному   снижению
производства. С другой стороны, системы связи, сети также могли быть  слабым
звеном, если их временный вывод из строя  привел  бы  к  перерыву  в  работе
заводов.
   Мы  ориентировали  нашу  подготовку  в  этом   направлении.   С   помощью
специалистов Люфтваффе, которые тоже очень заинтересовались нашим  проектом,
мы сконцентрировали наши  усилия  на  этих  двух  целях  и  вскоре  могли  с
удовлетворением констатировать,  что  дело  быстро  продвигается  вперед.  К
сожалению, наша систематическая, целенаправленная подготовка  была  внезапно
прервана, и на многие  месяцы,  по  приказу,  преследовавшему,  естественно,
благие цели, но плохо продуманному, который был спущен с "высоких сфер". Вот
что произошло: один из чиновников министерства вооружений направил  Гиммлеру
меморандум по поводу гигантских  доменных  печей  Магнитогорска,  на  Урале.
Импульсивный, как всегда,  Гиммлер  сразу  же  издает  приказ:  "Специальной
группе "Фриденталь"  немедленно  подготовить  диверсионную  операцию  против
доменных печей  Магнитогорска  с  целью  их  полного  разрушения.  Командиру
"Специальной  группы"  докладывать  мне  ежемесячно  о  ходе  подготовки   и
представить мне, как только будет возможно, вероятную дату начала операции".
Этот приказ я нашел однажды утром на столе своего кабинета.
   После консультаций с  многими  экспертами  мы  пришли  к  следующим  двум
выводам: первый - о самом Магнитогорске и  об  окружающих  его  промышленных
районах у нас нет никакой достоверной, документированной информации. Поэтому
нам будет необходимо в первую очередь  провести  необходимую  разведку,  что
потребует месяцев и месяцев напряженной работы. Второй - нам  есть  над  чем
поломать  голову:  совершенно  непонятно,  как  "бедные  диверсанты"  смогут
доставить такое огромное, необходимое для этой  цели  количество  взрывчатки
так близко к объектам диверсии, которые к тому же тщательно охраняются.
   Немедленное проведение операции выглядело совершенно нереальным. Но каким
образом довести эту информацию до рейхсфюрера? Когда по  своей  наивности  я
хотел просто послать в адрес этих  "высоких  сфер"  объективное  и  подробно
аргументированное  объяснение  непреодолимых  препятствий,  с  которыми   мы
столкнулись, надо мной просто посмеялись. Шелленберг прочитал мне  настоящую
лекцию по методике действий в подобной ситуации: по его словам, прежде всего
следовало продемонстрировать крайний энтузиазм  по  поводу  любого  проекта,
даже самого бессмысленного, исходящего от начальства, и посто