лишком
сильное - знаменитого "секретного приказа" в Фриденталь прибывают первые сто
добровольцев, на меня нападает ужасная тоска.  Мне  хочется  послать  все  к
дьяволу. "Преподаватели" пытаются  распределить  этих  добровольцев  на  три
категории согласно уровню их  знаний  английского.  И  вот  категория  ј  1,
включающая солдат, говорящих бегло  и  без  акцента  по-английски  или,  еще
лучше, на американском сленге, никак не хочет разрастаться. Нам нужны в этой
категории сотни людей, а мы в день едва находим  одного  или  двух,  которых
можно туда зачислить.
   Впрочем, я должен признаться, что и сам в английском  не  слишком  силен.
Какая жалость, что именно уроки английского я выбирал в школе, чтобы бузить!
И однако теперь я пытаюсь наверстать упущенное и учусь  вставлять  время  от
времени хорошо  закрученную  фразу.  И  вот  однажды  знакомлюсь  с  молодым
офицером-авиатором,  который  хочет  быть  зачислен  в  категорию  ј  1.   Я
совершенно естественно задаю ему вопрос:
   - Give me your story  about  your  last  duty,  please  (Расскажите  мне,
пожалуйста, о вашей службе в последней должности).
   Бедный парень смущается, колеблется, а затем бросается напролом:
   - Yes, Heir Oberstleutnant, I "became" my last order before  five  manths
...  Затем  новые  колебания,  и  вот   он   поспешно   добавляет
по-немецки:
   - Если позволите, я объясню вам это на своем родном языке...
   Ну  вот!  И  такими  придется   довольствоваться!   Нельзя   же   покрыть
добровольца,  который  явно  исполнен  энтузиазма.  Но   такими   подвигами,
безусловно, не обманешь никакого американца, даже глухого!
   Когда  по  истечении  двух  недель  отбор  добровольцев  завершился,   то
результат оказался ужасен: в первой категории набралась всего-навсего дюжина
людей, в основном бывших моряков, которые,  впрочем,  составляют  и  большую
часть второй категории. Эта вторая,  состоящая  из  людей,  которые  говорят
более или менее  бегло,  насчитывает  30  -  40  человек.  Третья  категория
(солдаты,  которые  могут  "объясниться"  на   английском)   -   уже   более
многочисленна - примерно  150  человек.  Категория  ј4  состоит  из  парней,
которые не до конца забыли то, чему их учили в школе, - их примерно  двести.
Остальные же знают только, как сказать "да"  и  "нет".  Поэтому  я  вынужден
создавать бригаду глухонемых, ибо, зачислив 120 лучших "лингвистов"  в  роту
управления, я  исчерпал  их  запас.  Итак,  нам  придется  присоединиться  к
обратившимся в бегство американским колоннам и при этом не разжимать  зубов,
как если бы глобальная катастрофа лишила нас дара речи. Чтобы  хоть  немного
выправить эту плачевную ситуацию, мы посылаем людей из  второй  категории  в
школу переводчиков и в лагерь американских военнопленных. Но  поскольку  эти
"курсы" длятся всего лишь неделю, то польза от них минимальна.
   Что же до основной части моих солдат -  людей,  которые  по-английски  не
понимают ни единого слова - то мы им просто вдалбливаем в  голову  несколько
крепких ругательств Джи-Ай, вместе со  значениями  "Yes",  "No",  "O.K.".  В
дополнение к этому в течение всего дня мы  им  повторяем  основные  команды,
используемые в американской армии. Вот и все,  чем  мы  можем  замаскировать
нашу бригаду с точки зрения лингвистики.
   Но все это  бы  еще  ничего.  Положение  с  нашим  оснащением  еще  более
катастрофично. Мы очень скоро понимаем, что никогда не получим  американских
танков в достаточном количестве. Наконец в день  наступления  мы  становимся
счастливыми обладателями двух танков "Шерманн".  Вы  не  ослышались  -  двух
танков, один из которых к тому же откажет, едва пройдя несколько километров.
   Чтобы заменить недостающие американские  танки,  инспекция  бронетанковых
войск выделяет нам двенадцать немецких "Пантер". Мы их маскируем как  можем,
устанавливая вокруг пушек и  башен  листы  железа,  чтобы  по  крайней  мере
силуэтом     они     напоминали     "Шерманн".     Результат      совершенно
неудовлетворительный: наши танки не обманут никого,  за  исключением,  может
быть, совсем юных новобранцев, да и то лишь издали и в сумерках.
   Впрочем, нам присылают десять американских и английских бронеавтомобилей.
Мы  ломаем  голову,  как  использовать  английские,   -   и   это   проблема
неразрешимая,  поскольку  мы  будем  сражаться  на   участке,   удерживаемом
американцами. В конце концов сами английские машины освобождают нас от  этой
заботы - с первых же испытаний  они  безнадежно  ломаются.  У  нас  остаются
четыре  американские  машины,  и  это  вынуждает  довершить  наше  оснащение
германскими бронеавтомобилями.
   Технические службы присылают нам  также  штук  тридцать  "джипов".  Я  же
уверен, что наши войска на Западном фронте обладают значительным количеством
этих  машин.   К   несчастью,   "владельцы"   этих   вездеходов   испытывают
непреодолимое отвращение к мысли о том, чтобы с ними расстаться. Поэтому они
просто игнорируют приказ сдать машины. В конце концов мы  утешаемся  мыслью,
что сумеем их себе найти на фронте в день наступления. Это та же  неясная  и
обманчивая надежда, что повлияла и на решения нашего Верховного Командования
при разработке этого наступления: наверху посчитали, что противник  вынужден
будет оставить огромные запасы бензина. Опасная иллюзия,  которая  оказалась
роковой!
   Что же до  грузовиков,  то  нам  дают  пятнадцать  американских  машин  и
германские "форды", которые мы приказываем перекрасить в зеленый цвет.  А  в
отношении вооружения дело  обстоит  совсем  плохо.  У  нас  ровно  пятьдесят
процентов   необходимых   нам   американских   винтовок    плюс    несколько
противотанковых орудий и  гранатометов,  для  которых  у  нас,  однако,  нет
боеприпасов. Однажды мы все-таки  получаем  несколько  вагонов  американских
боеприпасов, но на  следующий  день  они  взрываются.  За  исключением  роты
управления, все части получат, таким образом, немецкое оружие.
   Но все это были ягодки, а цветочки начались, когда дело дошло до воинской
формы. Между тем, это важнейший пункт, непременное условие,  ибо  неуставная
форма сразу же привлечет внимание военной  полиции.  Однажды  нам  присылают
огромное количество одежды, прямо кучей - но,  увы,  это  форма  английская.
Затем нам привозят вагон шинелей, а это нас совсем не интересует, потому что
американские  солдаты  носят  исключительно  полевые  куртки.   Наконец   мы
заполучаем  все-таки  эти  самые  куртки,   но   их   украшает   треугольник
военнопленного! Для меня, командира бригады, и то удается  раздобыть  только
один пуловер американской армии. Пуловер,  и  ничего  более!  Наконец  после
долгих ухищрений нам все-таки удается одеть  наших  людей  более  или  менее
подходящим образом, и в особенности роту управления. То, чего  все-таки  еще
не хватает, мы  добудем  во  время  нашего  продвижения,  благодаря  складам
одежды, которые бегущий противник пожелает нам оставить.
   Пока мы бьемся с этими трудностями, подполковник Хардик начал  подготовку
людей.  Чтобы  сохранить  секретность,  наше  учебное  поле  было  объявлено
запретной зоной, где даже  приостановили  почтовую  службу.  Разумеется,  по
нашим частям гуляют самые невероятные слухи насчет  цели  этих  таинственных
приготовлений. Солдаты знают, что командование бригадой приму я,  и  ожидают
поэтому операции, подобной  освобождению  Муссолини.  Короче,  подполковнику
Хардику больше не удается сдерживать всеобщее любопытство, даже несмотря  на
все более и более строгие меры, принимаемые,  чтобы  пресечь  эти  одуряющие
слухи. Вскоре в расположении об этом уже настолько неприкрыто  болтают,  что
он начинает опасаться за секретность нашей операции.  И  тогда  он  приходит
сообщить мне о таком положении дел.
   Выслушивая в своей комнате в  фридентале  все  невероятные  басни,  какие
разносят мои люди, я чувствую, как  на  моем  бедном  черепе  волосы  встают
дыбом. Во всяком случае, фантазии у этих молодцов  хватает!  Одни  знают  из
надежного источника,  что  наша  бригада  пройдет  по  всей  Франции,  чтобы
освободить гарнизон, осажденный в Бресте. Другие утверждают,  что  предстоит
снять осаду с защитников Лорьяна. Они видели - своими собственными глазами -
планы, которые должны позволить нам проникнуть  в  эту  крепость.  Есть  еще
добрая дюжина других версий, и это, в общем-то, нас бы вовсе не  беспокоило,
если бы не приходилось  опасаться,  как  бы  союзническая  контрразведка  не
заинтересовалась слишком сильно  нашими  приготовлениями.  Как  пресечь  эту
эпидемию сплетен? По нашему мнению,  самый  простой  способ  будет  и  самым
эффективным: отныне мы  не  станем  опровергать  ни  один  из  этих  слухов,
притворяясь раздраженными от того, что наши люди столько знают. Так,  думаем
мы, удастся посеять смятение в душах союзнических секретных служб.
   Идет время, причем страшно быстро, и мы форсируем подготовку наших людей.
В основном повторяем  несколько  вариантов  на  общую  тему  -  плацдарм.  В
несколько другой области подготовки мы пытаемся освободить  наших  людей  от
жесткой выправки, происходящей от немецкой военной школы, с ее чрезмерной  и
бесполезной  дисциплиной.  Наконец,  мы  приучаем   их   даже   пользоваться
жевательной резинкой и  открывать  пачки  сигарет  истинно  на  американский
манер.
   Во всяком случае, единственной  полностью  замаскированной  нашей  частью
оказывается рота управления. Поэтому мы  решаем  насколько  возможно  беречь
входящих в нее людей. Впрочем, мы даже не в состоянии заранее  поставить  им
точные  задачи.  Наши  указания  должны  оставлять  солдату  самые   широкие
возможности   проявлять   инициативу.   В   качестве   передовых   фронтовых
наблюдателей они сослужат неоценимую службу основной части наших армий.  Они
должны также будут постараться  усугубить  смятение,  которое  воцарится  во
вражеских  рядах,  и  для  этого  станут  распространять  ложные  сообщения,
преувеличивая  начальные  успехи  германских  дивизий,  будут  менять  места
указательных столбов, давать фантастические приказы, обрывать линии связи  и
уничтожать резервы боеприпасов.
   Однажды, когда я только  что  закончил  проверку  своих  войск,  один  из
офицеров этой роты попросил меня о беседе наедине. С очень озабоченным видом
он заявил:
   - Господин полковник, теперь я знаю цель операции, которую мы готовим.
   На какое-то мгновение он меня озадачил. Неужели Фолькерсам или  Хардик  -
единственные посвященные в тайну - проявили невольную несдержанность? Но вот
уже офицер, явно довольный эффектом, который  произвели  его  первые  слова,
шепотом продолжал:
   - Бригада пойдет на Париж, чтобы захватить союзнический штаб.
   Для меня это было уже слишком; мне пришлось  сдерживать  себя,  чтобы  не
рассмеяться.  Я  довольствовался  неким  "хм,  хм",  которое  мало  к   чему
обязывает. Этого хватило, чтобы он с воодушевлением продолжил:
   - Учитывая, что я знаю Париж как свои пять пальцев, я бы хотел  позволить
себе, господин полковник, предложить вам свою  помощь.  Разумеется,  я  буду
держать язык за зубами.
   Когда я спросил, какие у него предложения, он изложил мне подробный план.
Составить  колонну  из  ложных  военнопленных,   сопровождаемых   солдатами,
говорящими в совершенстве по-английски, и она пройдет прямо до Парижа. Можно
даже взять с собой германские танки под видом трофеев, которые  якобы  будут
представлены союзническому штабу главного командования.
   Мне с трудом удалось остановить этот словесный поток. В  конце  концов  я
его выпроводил, приглашая проработать свой план во всех подробностях и затем
снова прийти ко мне и в дальнейшем помалкивать. Много позже я узнал, что  он
не послушался этого моего последнего указания. А именно  -  не  одну  неделю
союзническая контрразведка держала под наблюдением Кафе-де-ля-Пэ, которое  я
"имел неосторожность" упомянуть в нашем разговоре.

***

   Примерно  в  середине  ноября  Верховное  Командование  отодвинуло   дату
наступления, назначенного сначала на 1 декабря, затем на 10-е, а потом на 16
декабря. Подготовка  наступательного  боевого  порядка  не  была  завершена,
оснащение дивизий было неполное. Эти  последовательные  задержки  указывали,
что в эту битву должны быть брошены  буквально  последние  резервы  людей  и
техники.
   Этот же вывод следовал из ежедневных совещаний в ставке фюрера, куда меня
вызывали три раза. И всякий раз я слышал, что у такой-то дивизии нет танков,
у другой - пушек, у третьей - грузовиков. Я хорошо представлял, что  генерал
Гудериан, командующий Восточным фронтом, горько сожалеет о каждом  танке,  о
каждом батальоне, которые у него берут, чтобы перебросить на запад. В общем,
наши возможности теперь напоминали простыню, слишком маленькую для  кровати,
которую она должна покрыть. Когда  хочешь  прикрыть  ноги,  то  есть  запад,
приходится высовывать голову, то есть восток.
   Однажды донесение Люфтваффе показало, что даже величайшее мужество  наших
летчиков не могло уравновесить численное превосходство противника.  Внезапно
я услышал, как произносят цифру: "В арденнском наступлении будут участвовать
250 реактивных истребителей". Я не поверил своим ушам. Неужели это все,  что
осталось от цифры две тысячи, которую сам фюрер объявил мне 22  октября?  Но
Гитлер даже и не слушает такие сообщения.  Он  явно  уже  смирился  с  нашим
поражением в воздухе.
   В конце совещания фюрер еще раз напомнил мне свой  приказ  не  пересекать
вражеские  линии  самому.  Мне  придется  довольствоваться  тем,  что   буду
управлять своими отрядами по радио. Этот запрет, высказанный  безоговорочным
тоном, меня ужасно огорчил, потому что я думал, что фюрер об этом больше  не
вспомнит. Неужели мне придется оставаться в тылу, когда мои товарищи поведут
эту безнадежную битву? В первый раз такое! Про себя я решил сообщить об этом
приказе своим комбатам -  что  мне  не  будет  слишком  приятно,  -  добавив
все-таки, что присоединюсь к ним,  если  положение  станет  критическим.  Во
всяком случае, я не стану отсиживаться в  штабных  кабинетах  -  найду  себе
место поближе к фронту.
   Так или иначе, похоже, до настоящего времени наши приготовления полностью
ускользнули от наблюдения союзников. Вражеский фронт  остается  спокойным  и
совсем   не   получает   подкреплений.   Видно,   американцы   готовятся   к
продолжительному отдыху. Не думаю, что они смогут наслаждаться им долго.

***

   В  ночь  с  13  на  14  декабря  мы  занимаем  наши   исходные   позиции.
Четырнадцатого декабря  я  официально  принимаю  командование  бронетанковой
бригадой. В избушке лесника даю последние указания  своим  комбатам.  Прежде
всего, нужно  поддерживать  постоянную  связь.  Затем  настаиваю,  чтобы  не
стреляли  ни  при  каких  условиях.  Малейший  выстрел  может  погубить  всю
операцию. Наши группы  должны  продвигаться,  продвигаться  и  не  позволять
никому сбить себя с пути. На  месте  надо  будет  посмотреть,  как  овладеть
мостами. В любом случае мы не  можем  позволить  втянуть  себя  в  настоящее
сражение: для этого мы слишком слабы. Впрочем, наш замысел осуществим только
при двух условиях: надо, чтобы фронтовые порядки противника  рухнули,  а  мы
уже в первый день смогли проникнуть далеко в глубь вражеских линий.
   Ночью с 15 на 16 декабря никто не спит. Мы рассчитываем выступить в  путь
через несколько часов после начала  наступления.  Три  мои  группы  радистов
расположились на опушке леса. Они мне уже передали первые сообщения от  моих
трех отрядов: те  заняли  позиции  позади  бронетанковых  частей.  По  моему
сигналу они облачатся в союзническую форму и бросятся через брешь  в  линиях
противника в Глубь его территории. Теперь мы все ждем  в  почти  невыносимом
нервном напряжении. Медленно, очень медленно занимается заря 16 декабря 1944
года.
   Вдруг  одновременно  просыпаются  тысячи  пушек  -  они  выплевывают   на
вражеские позиции целый шквал  снарядов.  Вскоре  огневой  вал  перемещается
вперед, дальность стрельбы увеличивается, немецкая пехота готовится  идти  в
атаку. Не в силах усидеть на месте, я отправляюсь в штаб нашего корпуса.
   Примерно в семь часов  поступают  первые  донесения.  Их  нельзя  назвать
особенно блестящими, но день еще далеко не закончился. Судя по всему,  огонь
нашей артиллерии, пусть и яростный, не  ослабил  американские  позиции  близ
Лоосхайма.  Враг  сопротивляется  с  исключительным  упорством,  наша  атака
захлебывается. Мы ждем стиснув зубы. В полдень нам сообщают об  ожесточенных
боях, некоторых продвижениях вперед, но это,  конечно,  не  тот  прорыв,  на
который мы рассчитывали.
   Я удивляюсь, почему командование до сих пор не пускает в ход  танки.  Они
продвинулись  на  несколько   километров   -   ровно   на   глубину   нашего
проникновения, - так что теперь занимают исходные позиции пехоты. Мои боевые
группы по-прежнему стоят позади них.
   Немного позднее  мое  радио  сообщает  о  гибели  подполковника  Хардика.
Капитан фон фолькерсам берет на себя командование его батальоном.
   В течение дня 16 декабря 6-й бронетанковой армии так и не удается достичь
решающего успеха. Вскоре, пополудни, все понимают,  что  если  пытаться  еще
осуществить большой прорыв, то надо вводить  в  бой  танки.  Чтобы  получить
общую картину, я пытаюсь сгонять на автомобиле  в  Лоосхайм.  На  дорогах  -
невообразимые пробки  из  самых  разных  машин.  Чтобы  добраться  до  этого
городка, мне приходится  все  время  слезать,  кричать,  ругаться,  толкать,
отдавать приказания шоферам зажатых грузовиков,  так  что  по  крайней  мере
десять километров я иду пешком. В городе отчетливо слышен  шум  сражения.  В
лесу,  окружающем  город,  безуспешно  пытаются  продвинуться   парашютисты,
пошедшие в атаку утром; немного дальше к  югу,  однако,  положение  выглядит
более благоприятным. На этом  участке,  похоже,  мы  осуществили  достаточно
серьезное продвижение.
   В Лоосхайме я встречаю часть своей роты управления, то  есть  тех  людей,
которых оставил в своем распоряжении. И  теперь  немедленно  мне  приходится
принять крайне важное решение: судя по всему, сегодня наши войска не  выйдут
на те  рубежи,  которые  они  должны  были  захватить  в  эти  первые  сутки
наступления. По логике я должен бы был просто  отменить  операцию  "Дракон",
акцию, которая для меня так важна и которую мы с таким трудом подготовили. Я
никогда не принадлежал к тем людям, кто легко отказывается  от  задуманного.
Впрочем, у меня остается одна надежда: если этой ночью наши танки  пойдут  в
атаку, наступление еще может удаться. Так что я подожду еще  24  часа.  Если
завтра мы пройдем гребень Верхнего Фенна, то у наших армий появится реальная
возможность достичь Мезы, и тоща предварительный захват мостов моими частями
может решить судьбу сражения.
   Из самых "горячих голов" роты управления я составляю три группы,  которые
займутся дезорганизацией вражеских тылов. Даю им приказание отыскать, дальше
к  югу,  возможность  просочиться  за  союзнические  линии,  чтобы  по  мере
возможного выполнять различные задания. Я прошу их прежде всего  обследовать
те три дороги, по которым,  если  все  пойдет  хорошо,  проследуют  мои  три
отряда.
   Затем я возвращаюсь в штаб корпуса. Около полуночи танки  идут  в  атаку.
Первые вести о  их  продвижении  приходят  к  нам  на  рассвете.  Совершенно
изнуренный - я не спал  уже  36  часов,  -  бросаюсь  на  матрас  и  тут  же
погружаюсь в глубокий сон.
   Немного позднее меня будят, чтобы сообщить о возвращении  первой  группы.
Новости,  которые  она  принесла,  интересны  в  основном   для   Верховного
Главнокомандования. Около  пяти  утра  штаб  получает  первое  сообщение  от
танков: "Только что заняли, при сильном  сопротивлении  противника,  деревню
Хонсфельд". Возможно, думаем мы, наступление наконец-то  тронется  с  места.
Вскоре и другая танковая группа, ведущая бои дальше к югу, тоже  сообщает  о
знач