ливались вдоль улицы. Еще  одно,  вооруженное
пулеметами, охраняло ворота. К сожалению, высокий забор  защищал  внутренний
двор от нескромных взглядов прохожих. Мы, в целях маскировки, были  одеты  в
форму простых матросов и несли корзины с  грязным  бельем,  поэтому  на  нас
никто не обратил внимания. Целью нашей прогулки был соседний с  виллой  дом,
расположенный чуть выше по улице.  Это  могло  позволить  нам  заглянуть  за
забор. Пока Варгер сдавал белье в стирку, я под предлогом отсутствия в  доме
туалета поднялся еще выше и из-за обломка скалы стал рассматривать  виллу  и
окружавший  ее  парк.  Все  казалось  спокойным,  и,   сравнив   по   памяти
расположение  дорожек  в  саду  и  некоторые  другие  объекты,  я  вернулся,
успокоенный, в дом прачки.  И  здесь  меня  поджидал  тот  самый  счастливый
случай, о котором  я  уже  упоминал.  За  время  моего  отсутствия  один  из
карабинеров из охраны дуче зашел в  дом  в  гости  к  хозяйке.  Я  осторожно
направил разговор на падение режима Муссолини.  Сначала  солдата,  казалось,
совершенно не заинтересовала эта тема, он оживился  только  тогда,  когда  я
предположил, что дуче уже, наверное, умер. С горячим  темпераментом  южанина
он заявил, что все это враки. Я, конечно, стал  настаивать,  утверждая,  что
знаю это совершенно точно от верного человека. Вроде бы несколько дней назад
знакомый врач моих друзей мне рассказал в  мельчайших  деталях  о  последних
минутах бывшего главы фашистского государства. Бравый  карабинер  больше  не
мог сдерживаться.
   - Нет, нет, сеньор, это невозможно! - возбужденно закричал он. - Я  видел
дуче только сегодня утром. Я сам сопровождал его, когда его везли  к  белому
самолету, на котором он улетел.
   Вот это да! Вот это сюрприз! Солдат говорил уверенным тоном, его  рассказ
выглядел  очень  правдивым.  Только  теперь  я  вспомнил,   что   санитарный
гидросамолет, который еще вчера качался на волнах у  берега,  сегодня  утром
исчез. Я это, конечно, заметил, но не придал  большого  значения.  С  другой
стороны, меня немного удивило,  когда  я  рассматривал  виллу,  что  солдаты
охраны чувствовали себя как-то слишком свободно - они толпились на  террасах
и выглядели беззаботными. Вот, оказывается, где объяснение их  поведению:  в
тюрьме не было больше пленника!
   Нам крупно повезло, что все вовремя раскрылось. Хорошо бы  мы  выглядели,
если бы развернули те морские и сухопутные военные  действия,  которые  были
запланированы.
   Теперь необходимо было в первую очередь отменить  операцию  и  прекратить
выдвижение сил на исходные позиции. Я позвонил Радлю и застал его как раз  в
тот момент, когда он собирался  отдать  приказ  об  отправлении  с  Корсики.
Подразделения десанта были уже на борту кораблей.
   - Полный назад, все стоп! - таким был мой приказ. Из предосторожности  мы
еще несколько дней сохраняли  состояние  готовности,  на  случай  если  дуче
вернется в Санта-Маддалену. К удивлению, итальянцы также не снимали охрану с
виллы. По-моему, итальянские секретные службы специально это  делали,  чтобы
замести следы и ввести нас в заблуждение. Без сомнения, пленник  представлял
для них такую ценность, что  они  не  остановились  перед  такой  трудоемкой
работой, как постоянная смена места заключения Муссолини. На  этот  раз  они
достигли своей цели - в очередной раз мы потеряли след.
   Мы снова вернулись туда, откуда начали, то есть к  нулю.  Все  надо  было
начинать сначала. Несколько дней мы сбивались с  ног,  стараясь  по  горячим
следам найти дуче. Слухов было предостаточно, но, когда мы вплотную начинали
ими заниматься, они рассеивались как дым.

МЫ ВЫХОДИМ НА ЦЕЛЬ

   И опять случай, этот великий покровитель смельчаков, приходит на  помощь.
Первый настоящий след я обнаруживаю во время инспекционной поездки  в  район
озера Браччано. Оказывается, несколько наших офицеров наблюдали  приводнение
белого  гидросамолета-госпиталя!  Постепенно  приходят  и  другие  сведения,
подтверждающие, что дуче держат на самом полуострове. Еще несколько  раз  мы
пускаемся  по  следу,  который  в  конце  концов  оказывается  ложным,  как,
например, связанный с Тразименским озером. Однако  в  один  прекрасный  день
известие  об  автокатастрофе,  которая  чуть  было  не  стоила  жизни   двум
итальянским старшим офицерам, наводит нас на  мысль  поискать  в  Абруццских
Апеннинах. А там снова один неясный слух сначала направляет  наши  поиски  в
неверном направлении, к восточной части этого горного массива.
   Потихоньку мы начинаем думать, что некоторые из  этих  следов  прочерчены
намеренно. Итальянская секретная служба - это, конечно, достойный противник.
К тому же и другие немецкие службы, такие, как штаб маршала Кессельринга или
агенты внешней разведки  абвера,  имеют  все  основания  стремиться  первыми
обнаружить место заключения бывшего фашистского диктатора. В  августе  глава
немецких секретных служб адмирала Канариса встречается в  Венеции  со  своим
итальянским коллегой  генералом  Аме.  Переговоры  не  приносят  результата.
Неужели желание итальянцев любой ценой сохранить тайну окажется  в  конечном
итоге  сильнее  ясно   выраженного   намерения   фюрера   расследовать   это
таинственное исчезновение? А кстати, стремится ли адмирал Канарис  на  самом
деле направлять всю свою энергию на выполнение приказов немецкого Верховного
Главнокомандования? Иногда у меня возникают сомнения на этот счет...
   Со   своей   стороны   маршал   Кессельринг    воспользовался    случаем,
представившимся в связи с шестидесятилетием Муссолини, 29  июля  1943  года,
чтобы попытаться  снова  закинуть  удочку  со  старым  маршалом  Бадольо.  В
качестве подарка к дню рождения Гитлер прислал в Италию подарочное  издание,
напечатанное тиражом в один экземпляр, Полного собрания сочинений Ницше. Эти
тома были заключены в  деревянную  шкатулку,  украшенную  чудесной  резьбой.
Кессельринг заявил Бадольо, что фюрер поручил ему лично вручить этот подарок
дуче. К сожалению, эта уловка не  принесла  плодов,  поскольку  Бадольо  под
надуманным предлогом ответил отказом.
   Тем временем положение в Риме становилось все более и  более  нездоровым.
Одна за другой несколько итальянских дивизий были отведены с фронта, и,  что
любопытно, их дислоцировали в окрестностях города - якобы  для  того,  чтобы
предотвратить угрозу вражеского десанта. Честно говоря, мы совсем не  верили
в такое объяснение. Если случится так,  что  наши  отношения  с  итальянцами
испортятся, то мы, единственная  немецкая  дивизия  -  парашютисты  генерала
Штудента и несколько подразделений командования и связи  генерального  штаба
Кессельринга, - окажемся лицом к лицу с группировкой войск, имеющей над нами
подавляющее преимущество: в ее составе  семь  дивизий.  Нам  уже  больше  не
удавалось даже опознавать  итальянские  воинские  части,  которые  прибывали
беспрестанно.
   Тем временем моя небольшая личная  "разведывательная  служба"  наконец-то
принесла мне почти полную  уверенность,  что  Муссолини  находится  в  одном
отеле, расположенном у подножия  пика  Гран-Сассо,  разумеется  под  хорошей
охраной. Тогда в  течение  нескольких  дней  мы  тщетно  пытались  раздобыть
подробные карты этого района. Поскольку строительство отеля закончилось лишь
незадолго до начала войны, то пока этого здания ни на какой карте  не  было.
Нам удалось раскопать только две зацепки: рассказ одного немца, проживающего
в Италии, который в 1938 году провел в этом отеле свои  зимние  каникулы,  и
буклет одного туристского агентства, где расхваливались  красоты  этого  рая
для лыжников в самом сердце Абруццских гор.
   Поскольку  эти  данные  были  слишком  расплывчатыми,   чтобы   позволить
подготовить такую крупную операцию, то  мы  оказались  вынуждены  как  можно
быстрее получить аэрофотоснимки.
   Генерал Штудент предоставляет  в  мое  распоряжение  самолет,  оснащенный
автоматической камерой, и утром 8 сентября я взлетаю с Пратика-ди-Маре,  что
неподалеку от Рима, вместе с Радлем и офицером разведки штаба дивизии; этому
последнему предназначается важная роль в той операции, которую мы планируем.
   Поскольку необходимо любой ценой скрыть от итальянцев цель нашего полета,
то мы решили пересечь Абруццские горы на высоте  примерно  5  тысяч  метров.
Даже  пилот  не  посвящен  в  тайну:  ему   сказали,   что   мы   собираемся
сфотографировать несколько портов на Адриатике.
   Когда мы оказываемся километрах  в  тридцати  от  Гран-Сассо,  то  решаем
сделать несколько снимков, чтобы испытать эту огромную камеру, встроенную  в
брюхо самолета. И тогда мы  обнаруживаем,  что  перемотку  пленки  заклинило
из-за мороза. Аппаратом пользоваться нельзя. К счастью,  мы  взяли  с  собой
портативную камеру: придется работать с ней как получится. Между тем мы  уже
страдаем  от  холода,  потому  что  надели  на  себя  только  легкую   форму
африканского экспедиционного корпуса. Поскольку во время  полета  невозможно
полностью  открыть  большой  застекленный  купол  задней  кабины,   то   нам
приходится выбить один из его сегментов, чтобы  создать  обзор  для  камеры.
Конечно, получается неудобно, потому что фотограф будет вынужден  высовывать
в это отверстие голову, плечи и руки.
   Я отваживаюсь сделать это первым. Я бы никогда  не  поверил,  что  воздух
может быть таким холодным, а ветер - таким резким. С трудом протискиваюсь  в
отверстие грудью, а Радль  удерживает  меня  за  ноги.  Несколько  мгновений
спустя мы пролетаем над Кампо-Императоре, диким плато со  сложным  рельефом,
расположенным на высоте примерно 2 тысячи метров, из которого  одной  глыбой
вздымаются до  высоты  2900  метров  отвесные  склоны  Гран-Сассо.  Серые  и
коричневые  утесы,  бесконечные  голые  обрывы,  пятна  фирна   -   плотного
зернистого снега, - затем мы проходим над нашей целью  -  отелем,  массивным
сооружением, даже если смотреть с этого расстояния. Я делаю первый снимок, а
затем, держа в левой руке камеру, достаточно тяжелую, кручу ручку  перемотки
пленки. И только тут я отдаю себе отчет, насколько же онемели мои пальцы  за
эти несколько мгновений. Сразу за  отелем  замечаю  небольшой  луг  примерно
треугольной формы. Тут же говорю себе: вот  мне  площадка  для  приземления!
Делаю третий снимок, а затем несколько  нервным  движением  ноги  даю  Радлю
понять, что уже самое время втаскивать меня назад в самолет.
   Несколько минут мне приходится  отогреваться.  Поскольку  Радль  в  своей
обычной манере невозмутимо поддразнивает: "Неужели на солнце так холодно?" -
я про себя решаю доставить моему дорогому товарищу такое же удовольствие  во
время обратного полета.
   Проползаю на животе в пилотскую  кабину  и  вдали  уже  различаю  голубую
полосу: это Адриатика. Приказываю спуститься до высоты примерно 2500  метров
и, как только достигнем побережья, взять курс на север, повторяя все  изгибы
береговой линии. Затем, чтобы ввести  в  заблуждение  нашего  пилота,  долго
изучаю наши карты  и  прошу  Радля  приготовиться  фотографировать  портовые
сооружения Анконы.
   При великолепной погоде мы быстро добираемся до прекрасных пляжей  Римини
и Риччоне. Немного далее я приказываю повернуть на 180 градусов и даю пилоту
команду подняться  до  5500  метров,  чтобы  пролететь  точно  над  вершиной
Гран-Сассо.
   На этот раз наступает очередь Радля. Мы возвращаемся в хвостовую  кабину,
где температура уже значительно понизилась  -  до  двух-трех  градусов  ниже
нуля. Теперь мы проклинаем нашу африканскую форму, которую так любим,  когда
прогуливаемся на солнце по римским улицам. Я вручаю Радлю портативную камеру
и подробно объясняю, как с ней обращаться, даже слишком подробно,  поскольку
Радль - несколько артистическая натура и ничего не  понимает  в  технических
деталях. Затем он пролезает в отверстие руками вперед, а я, стоя на коленях,
удерживаю его за ноги.
   Поскольку вершина уже в пределах нашей видимости, я щиплю  его  за  икры,
чтобы он держался наготове. Одновременно кричу  ему,  -  вероятно,  впустую,
потому что рев моторов оглушителен: "Торопитесь, сделайте несколько снимков,
сколько сможете!" Я чувствую по конвульсивным  движениям  его  ног,  что  он
делает мне какие-то неистовые жесты. Возможно, мы пролетаем  не  совсем  над
самым отелем, ему приходится наклоняться и  делать  снимки  под  углом.  Это
может нам принести большую пользу, поскольку такие снимки иногда лучше,  чем
фотографии,  сделанные  вертикально,  позволяют  представить   себе   наклон
местности. Вскоре  Радль  подает  знак  тянуть  его  обратно.  Лицо  у  него
буквально синее от холода.
   - Первого, кто мне еще будет говорить о прекрасном итальянском солнце,  я
просто задушу, - ворчит он, клацая зубами.
   Возвратившись в кабину пилотов, мы напяливаем на себя спасательные куртки
и даже накрываемся огромными листами масляной  бумаги,  которые  валяются  в
углу. Затем я даю пилоту подробные указания: спуститься до  высоты  примерно
1500 метров и возвращаться, но взять такой курс, чтобы несколько  сместиться
к  северу  и  достичь  Средиземного  моря  немного  севернее   Рима.   Затем
направление на аэродром бреющим полетом.
   Четверть часа  спустя  мы  можем  убедиться,  что  эта  предосторожность,
вероятно, спасла нам жизнь. Мы только что  добрались  до  побережья,  солнце
заливает светом полностью застекленную  кабину;  сидя  рядом  с  пилотом,  я
рассеянно созерцаю пейзаж. И  когда  совершенно  случайно  я  бросаю  взгляд
налево, в направлении Сабинских гор, то не верю своим глазам: с юга плотными
рядами к Фраскати приближаются самолеты, несомненно вражеские. Схватив очки,
я вижу, как они сбрасывают бомбы и те сыплются на  город,  точно  над  нашим
штабом. Затем первая волна удаляется и появляются  две  другие,  чтобы  тоже
освободиться от своего смертоносного груза. Только в этот миг  мы  понимаем,
что если бы не мой  приказ  сделать  небольшой  крюк  к  северу,  то  мы  бы
оказались в самой гуще союзнических  эскадрилий,  где  наш  разведывательный
самолет  был  бы  практически  беззащитен.  И  истребители,   сопровождающие
бомбардировщики, не обнаружили нас лишь потому, что  мы  летели  на  бреющем
полете.
   Несколько минут спустя мы приземляемся живыми  и  невредимыми.  Прибыв  в
Фраскати, мы попадаем в  полнейший  хаос.  Дом,  в  котором  находится  штаб
генерала Штудента, оказался не тронут, но от нашего остались одни развалины.
Когда мы желаем туда проникнуть, один офицер предупреждает нас,  что  сквозь
дом пролетели две бомбы замедленного  действия  и  ушли  в  глинобитный  пол
погребов и теперь они могут взорваться в любой момент. Однако в  спальне  мы
оставили важные бумаги, содержащие как раз результаты наших расследований. И
мы взбираемся по обломкам, перешагиваем через балюстраду нашей  лоджии,  нам
удается, несмотря на беспорядок, царящий в комнате, обнаружить  наши  досье.
Несколько мгновений спустя мы уже снова на улице.
   Жертвы среди гражданского населения,  должно  быть,  были  очень  велики.
Однако почти все немецкие  службы  избежали  разрушения.  Наши  военные  уже
ремонтируют телефонные линии, которые, надо сказать,  сильно  повреждены.  У
меня же нет времени задерживаться; я должен срочно  отправиться  в  Рим  для
встречи с несколькими итальянскими офицерами, которые,  по  моим  сведениям,
намереваются освободить дуче. Естественно, я хочу узнать их планы, чтобы  мы
с ними друг другу не помешали.
   Уже через несколько минут разговора я убеждаюсь, что,  хотя  эти  молодые
люди и выказывают похвальный энтузиазм вместе с очень серьезной  решимостью,
их приготовления продвинулись совсем  на  так  далеко,  как  наши.  Когда  я
прощался с этими "заговорщиками", уже почти наступила ночь, а я  должен  еще
пересечь весь Рим, чтобы встретиться с Радлем, который ждет меня  в  конторе
одной немецкой службы. Веду машину медленно, поскольку на всех улицах  царит
непривычное оживление. Люди толпятся вокруг  уличных  громкоговорителей,  и,
выехав на Виа-Ването, я  вынужден  двигаться  со  скоростью  пешехода.  Одно
сообщение,   доносящееся   из   громкоговорителей,   приветствуют    шумными
возгласами, я слышу  крики:  "Да  здравствует  король!";  целуются  женщины;
собравшиеся в кучки люди что-то  страстно  обсуждают.  Меня  это  все  более
интригует, и, остановившись, я задаю вопрос прохожему, который сообщает  мне
катастрофическую новость: Италия сложила оружие.
   Конечно, мне известно, что положение наших  войск  на  полуострове  стало
критическим. По правде говоря, мы все ожидали этой капитуляции, но никто  не
думал, что она придет так скоро. Во  всяком  случае,  это  событие  задержит
выполнение моей миссии - задержит или даже сделает ее невыполнимой.
   Несколько дней  спустя  я  узнаю,  что  генерал  Эйзенхауэр  предвосхитил
события, объявив итальянскую капитуляцию в тот же самый день, но  еще  в  18
часов 30 минут по радио Алжира. Тем самым он поставил правительство  Бадольо
перед свершившимся фактом, по крайней мере в том, что касалось точного  часа
прекращения боевых действий. С другой стороны, союзники назначили высадку  в
Салерно на ночь с 8 на 9 сентября, и они уже не могли изменить эту дату. Эта
операция должна была облегчить задачу нового "союзника", удерживая  основную
часть   немецких   войск   вокруг   Салерно.   Согласно   донесениям   наших
разведывательных  служб,  мы  ожидали,  что  союзнический  штаб  предполагал
высадку авиационного десанта в Риме, и  такая  операция  поставила  бы  наши
слабые силы по  меньшей  мере  в  неприятное  положение.  Таким  же  образом
массированная бомбардировка Фраскати была условленна  во  время  переговоров
между представителями Бадольо и союзнического Главного командования с  целью
дезорганизовать штаб немецких войск в Италии. Эта последняя часть  плана  на
достигла цели.  Мы  сохраняли  связь  со  всеми  нашими  войсками,  которые,
конечно, были приведены в состояние боевой готовности.
   Ночь с 8 на 9  сентября  проходит  спокойно,  за  исключением  нескольких
стычек между итальянскими и немецкими войсками к югу от Рима. В течение  дня
9  сентября,  однако,  происходят  серьезные  столкновения  в   окрестностях
Фраскати, где сосредоточены немецкие службы.  Тем  не  менее  к  вечеру  нам
удается прочно удерживать всю зону Сабинских гор. Немецкие  части  понемногу
приближаются к  Риму,  который  занят  и  окружен  несколькими  итальянскими
дивизиями.
   Между тем, признавая необходимость отложить на несколько дней мою попытку
освободить дуче, я по-прежнему стремлюсь подтвердить с наибольшей  возможной
уверенностью его присутствие в отеле на Гран-Сассо. Первые указания  на  это
мне были даны,  пусть  невольно,  двумя  итальянцами,  но  мне  бы  хотелось
получить еще какое-нибудь подтверждение,  и  если  возможно,  то  от  немца.
Очевидно, не стоит и думать о том, чтобы прямо  послать  своего  человека  в
этот отель, который связан с внешним  миром  одной  лишь  канатной  дорогой,
поднимающейся из долины. Я  уже  ломал  себе  голову,  ища  подход,  который
выглядел бы  совершенно  невинным,  и  накануне  итальянской  капитуляции  я
наконец-то нашел человека,  который  мне  требовался.  В  Риме  у  меня  был
знакомый военный врач - немец, очень честолюбивый парень, который давно  уже
мечтал о какой-нибудь славной награде. Я решил использовать это стремление к
почестям  и  вечером  7  сентября  объяснил  ему,  как  он  сможет  снискать
благоволение своего начальства.
   До настоящего времени немецкие солдаты, заболевшие  малярией  -  а  таких
было много, - посылались на излечение в Тироль.  И  вот  я  предлагаю  моему
медику отправиться "по собственной инициативе" в горный отель на  Гран-Сассо
- который я будто бы хорошо знаю, - чтобы выяснить, можно ли это  заведение,
расположенное на высоте примерно двух тысяч метров, превратить в дом отдыха.
Я упираю на то, чтобы  он  на  месте  поговорил  с  управляющим,  посмотрел,
сколько имеется коек, осмотрел с