титься  с  руководителем  военной организации.  Не согласовав вопроса с
комитетом, я согласился встретиться с ним в садике на Голубиной пяди. Все же
некоторую осторожность  я проявил:  поручил  одному  из  товарищей прийти на
место встречи заранее  и проследить, не привел ли  матрос агента. Оказалось,
привел:  мне  дал это  понять  находившийся в садике товарищ.  Вскоре пришли
Дмитриев с матросом. Я быстро закончил с  ними беседу и ушел. Но  шпик пошел
за мной. Зная  все лазейки в этом районе, я ускользнул от него.  Но  это был
сигнал.  Надо  было  менять  квартиру,  тем  более,  что   Маруся   Фетисова
установила: за моей квартирой следят.
     После освобождения Владивостока матроса-предателя, конечно, арестовали.
     В  районе  Первой  речки  были  расположены  артиллерийские  склады,  в
которых, по агентурным данным, находилось весьма ценное военное имущество, в
частности,  новые  моторы   для  самолетов.  Во  главе  этих  складов  стоял
полковник, который, по достоверным данным, не хотел эвакуироваться с белыми.
Я решил с ним договориться: пошел к нему рано утром, когда он бывал  один, и
прямо предложил ему перейти на службу в  Красную армию. Полковник усомнился,
не провокатор  ли я, но,  когда  я  показал ему мандат, согласился выполнять
поручения  подпольщиков.  В его распоряжении была  небольшая группа  солдат,
охранявших склады. Полковник обязался  не допустить изъятия или  уничтожения
имущества, находившегося  на складах, и в  сохранности передать его  Красной
армии. Я обещал, что он  и его охрана будут приняты на службу в нашу  армию.
По его просьбе я выдал  ему документ, удостоверяющий, что полковник такой-то
выполнял  поручение  подпольного  комитета  сохранять военное  имущество  до
прихода   частей  Народно-Революционной  армии.   Свое   обещание  полковник
выполнил,  имущество  сохранил  и  вскоре,   вместе   со  своими  солдатами,
сопровождал его в Россию.
     А Слинкин наш продолжал сидеть в тюрьме. Во Владивостокской тюрьме было
много политических заключенных, и существовала реальная опасность, что перед
эвакуацией белогвардейцы  их убьют.  Некоторые наиболее оголтелые уже делали
несколько попыток вывести  заключенных из  тюрьмы  и  перестрелять.  Спас их
решительно   воспротивившийся  расстрелу   начальник  тюрьмы,   который   из
Владивостока уезжать не хотел Но, в конце концов,  власть начальника  тюрьмы
не безгранична, и белогвардейцы могли перед самым своим концом силой вывести
из тюрьмы и перестрелять наших товарищей.
     Секретарь Владивостокского подпольного комитета РКП(б)  Николай Горихин
решил  смелым  рейдом освободить всех политзаключенных.  Запасшись  мандатом
комитета  на арест начальника  тюрьмы (в  случае, если тот будет противиться
освобождению политзаключенных)  и  пистолетами, Горихин,  Дмитриев,  Суслов,
Хмелев и я  пошли на квартиру к начальнику тюрьмы.  Мы остались у  двери,  а
Горихин  вошел в квартиру и  от  имени  подпольного комитета  предложил  ему
сотрудничать с Советами.
     -  Чтобы  вас  ни в чем  не  заподозрили, мы, после  того как освободим
политзаключенных,  арестуем  и  уведем  вас,  -  сказал  Горихин.  -  Но  мы
гарантируем вам жизнь и свободу...
     После  некоторого  колебания  начальник  тюрьмы  согласился.  Вместе  с
Николаем  он  стал  обходить камеры политзаключенных и открывать их. Горихин
сообщал  товарищам, что  они  свободны и советовал  им быстрее  смываться из
тюрьмы.  Ворота  тюрьмы распахнулись.  Мы  встречали  освободившихся и  тоже
рекомендовали им поскорее убраться  подальше отсюда.. Через полчаса все было
закончено. Я  встретил Слинкина  и вместе с  ним  пошел на  Первую речку.  А
последним удалился Н.Горихин, захватив с собой начальника тюрьмы.
     Выше я упоминал о том, что Владивостокский подпольный комитет предложил
военной организации  создать  охрану  складов  военного  имущества  отрядами
вооруженных рабочих. Эта  работа выпала  главным образом на  долю  Шишкина и
мою. Шишкин, новый  член бюро, по кличке  "Володя  маленький",  прибывший во
Владивосток  примерно  в  середине  октября, возглавил  военную  организацию
подпольного комитета и революционный штаб. Я стал его заместителем  и членом
ревштаба.
     Захватив  некоторые  склады,  мы  вооружили  рабочих   Дальневосточного
судостроительного завода -  и с 20 октября,  по  мере того как снимали  свои
посты японцы, мы занимали охрану портовых  складов и складов Владивостокской
таможни.  А   затем,   заняв  здание  бывшего  Морского   штаба,  подпольный
революционный штаб  напечатал  и расклеил  по городу обращение  к трудящимся
Владивостока с  просьбой помочь нам в охране народного имущества и порядка в
городе.
     Неожиданно нам предложили свои услуги иностранцы. На рейде  в это время
стояло несколько иностранных кораблей: японский линкор "Ниси",  американский
крейсер "Сакраменто" и французский крейсер "Жерминаль". Офицеры французского
и американского  кораблей явились к нам  в  штаб  (мы  уже  почти  вышли  из
подпольного положения) и  предложили свою  помощь в охране складов пороха. В
этом  они,  пожалуй,  действительно  были  заинтересованы:  взрыв  пороховых
складов  мог  уничтожить   весь  полуостров,  включая  рейд  с  иностранными
кораблями.
     Но  Володя  Шишкин гордо заявил  им,  что  мы в иностранной  помощи  не
нуждаемся. И, действительно,  обошлись своими  силами, хотя  больших сил как
будто и не было.
     23 октября  войска  Народно-Революционной армии заняли  станцию "Первая
речка".  В это  время  на  рейде  в  панике грузились  последние японские  и
белогвардейские части. 24 октября между командованиями Народно-Революционной
и японской  армий  было  подписано  соглашение  об  окончательной  эвакуации
японских войск, которая должна была закончиться не  позднее утра 25 октября.
Остатки белой армии были спешно погружены на транспортные суда и вывезены из
Владивостока под прикрытием японских  войск. На  рейде оставались только три
перечисленных выше  военных корабля.  Жерла  их  орудий  были  направлены на
Владивосток.
     Утром  25 октября  во  Владивосток со стороны  Первой речки, под  звуки
оркестра двинулась колонна войск Народно-Революционной армии. Впереди верхом
ехал главком  Уборевич.  В тот же день во Владивосток прибыли из Анучина все
руководители  партийных,  советских и комсомольских организаций во  главе  с
Костей Пшеницыным.
     Весь Владивосток высыпал на улицу  и встречал армию цветами и овациями.
С балкона здания на углу Светланской и  Алеутской  улиц армию приветствовали
все мы, подпольщики, вышедшие, наконец,  на свет. Начался митинг, на котором
первым выступил  секретарь  подпольного  горкома РКП(б)  Николай Горихин.  С
ответным словом выступил И.Уборевич.
     На следующий день Уборевич отдал приказ: всем иностранным военным судам
и  иностранным  военнослужащим немедленно покинуть Владивосток,  его  порт и
рейд,  всем  консульствам  иностранных  государств,  не  признавшим  ДВР,  в
трехдневный срок покинуть территорию ДВР. Все, кроме японского командования,
выполнили  это  распоряжение. Только  линкор "Нисин" продолжал оставаться на
Владивостокском  рейде,  и японское  консульство  еще  длительное  время  не
покидало Владивосток.
     26  октября  1922  года  на  всех  предприятиях и  во всех  учреждениях
Владивостока  состоялись  выборы  в   первый   Городской  совет   рабочих  и
красноармейских депутатов, а 27  октября  в  театре "Золотой  Рог" открылась
первая сессия Совета.
     Я тоже  был  избран депутатом  Горсовета, а 28 октября утвержден членом
только  что  сформированного  Губернского бюро  профсоюзов  как секретарь  и
заведующий культотделом этого бюро.  29  октября на пленуме Владивостокского
горсовета трудящихся  я,  от  имени  трудящихся, объединенных  в  профсоюзы,
предложил ликвидировать  буферную республику  и воссоединиться  с  Советской
Россией.  Предложение было встречено  бурной  овацией.  На этом  же собрании
Горсовет принял внесенное Губбюро  РКП(б) обращение к Народному Собранию ДВР
о самороспуске и воссоединении с Советской Россией.
     В  течение   ноября  все  организации  Приморской  губернии  занимались
подготовкой  и  проведением  губернских конференций,  на  которых  надо было
избрать  руководящие  органы  этих  организаций  -   партийных,   советских,
профсоюзных и т.д. К концу ноября  все губернские и городские  органы, кроме
губисполкома,  были  сформированы. Меня избрали членом  Приморского  губкома
партии.
     Выборы  в  губернский Совет  и  формирование  губисполкома  задержались
потому, что  надо было  разобраться в социальном составе населения Приморья.
Здесь, особенно во Владивостоке, за время гражданской войны  скопилось много
людей  из бывших привилегированных классов, постепенно отходивших на  Восток
вместе с белой  армией.  Не все  они  успели  или  захотели эвакуироваться с
японцами. Надо было разобраться. Были среди этих  пришлых  людей  и активные
контрреволюционеры,  и  просто  жены  белых офицеров,  не сумевшие уехать со
своими   мужьями,   и  множество  проституток,  осевших  в  публичных  домах
Владивостока. Изучение  этого пришлого  состава  заняло несколько месяцев, и
занимался этим  временный Губревком,  во главе которого стал  начальник  ГПУ
Бельский.  Большую  часть  социально-чуждых  элементов  отправили  в  районы
Западной Сибири и там трудоустроили.
     Очень трудоемкой  работой,  требовавшей больших  усилий  и  тщательного
подбора   честных   сотрудников,  были   учет   и  распределение  имущества,
находившегося  на   Владивостокских  складах   и  в  крупных   универсальных
магазинах,  принадлежавших ранее фирмам  "Кунст и Альберст" и  "Чуркин". Для
учета  и приемки всего  этого  имущества  Совет труда и обороны  (СТО) РСФСР
создал и направил во Владивосток специальную комиссию во главе с Трифоновым.
Сразу по прибытии во  Владивосток комиссия опечатала все склады и  поставила
привезенную  с собой охрану, сразу закрыв доступ  к складам  вившимся вокруг
материальных ценностей местным дельцам и авантюристам.
     А авантюристов в  те  времена в Приморье было много. Не могу удержаться
от рассказа об одном из них, подвизавшемся во Владивостоке во времена власти
японцев. О его похождениях я прочел в одной из белогвардейских газет.
     Вместе  с  белой  армией докатился  до Владивостока некий корнет Савин,
настоящее  имя которого  было, по утверждению газеты, "граф Тулуз де Лотрек"
(какое он имел  отношение к знаменитому французскому художнику, неизвестно).
Будучи уже  немолод,  он  почему-то  продолжал оставаться  (или  называться)
корнетом. О нем писал  еще Гиляровский, и он был известен тем,  что  сумел в
свое время два дня пробыть на болгарском  престоле, а также  продать некоему
заезжему  иностранцу   дом  московского  генерал-губернатора  (ныне   здание
Моссовета).
     Похождения корнета Савина в  белогвардейско-японском Владивостоке были,
конечно,  попроще,   но  тоже  довольно  изобретательны.  Так,   он   продал
крупнейшему  комиссионному  магазину  некую  скрипку,  выдав ее  за  скрипку
Страдивари. Магазин  скрипок на комиссию не брал, но корнет уговорил хозяина
выставить ее в витрине с надписью "Скрипка Страдивариуса"  и утверждал,  что
знатоки оторвут ее с руками. Цену за скрипку корнет назначил 15.000 иен.
     Хозяин принял скрипку условно и выставил  ее  на витрине. В последующие
два  дня в магазин  один за  другим зашли два  элегантно  одетых посетителя,
попросивших  показать им скрипку и осведомлявшихся  о цене. Первому  из  них
хозяин  назвал  цену 18.000 иен, второму -глаза разгорелись! - 25 тысяч иен.
Оба пробовали  скрипку, выразили свое восхищение ею, дали задаток  (первый -
2000, а второй 3000 иен) и просили оставить скрипку за ними.
     А еще через день явился сам корнет Савин и озабоченно сказал:
     - Обстоятельства складываются так, что я должен срочно уехать. Придется
мне забрать скрипку. Сколько я должен вам за услуги? - и полез в карман.
     - Я покупаю скрипку за вашу цену, - объявил хозяин магазина.
     - Как вам будет  угодно, - вежливо ответил корнет Савин, получил деньги
и ушел.
     Разумеется,  скрипка ничего  общего  со  Страдивари  не имела,  и своих
элегантных покупателей хозяин больше не видел.
     Второе мошенничество, уже совсем  мелкое, однако  по  остроумию  своему
впору хотя бы Остапу Бендеру.
     Во Владивостоке в  ту пору были две сапожных мастерских высшего класса,
способные  удовлетворить  претензии  самых богатых и  франтоватых  офицеров.
Корнет Савин зашел в одну из них и заказал пару лакированных сапог по своему
рисунку.  Затем он зашел в другую  мастерскую и заказал точно такую же  пару
сапог. С обеими мастерскими он договорился, чтобы заказ был принесен  к нему
в  гостиницу "Золотой Рог"  ровно  через  неделю,  только первой  мастерской
указал  срок 10 часов утра, а второй - 11. Он предупредил, чтобы сапоги были
принесены без опозданий.
     Все было сделано так, как потребовал заказчик. Ровно через неделю, в 10
часов,  мастер принес ему  сделанную  в первой мастерской пару сапог. Корнет
примерил сапоги и нашел, что левый сапог немного жмет.
     - Поставьте его  на ночь  на  колодку, -  распорядился  он,  -  а утром
принесете.
     Точь-в-точь  такая же  беседа произошла у  него через  час  с мастером,
принесшим  сапоги  из второй  мастерской. Только на  этот  раз  "жал" правый
сапог. Мастер ушел, унося  его с собой, а Савин, соединив таким образом пару
бесплатных сапог, обулся и покинул гостиницу.
     Вернусь  от  анекдотов   к  подлинным  событиям.  В   числе  ценностей,
находившихся  во  Владивостоке,  были  библиотека  и архив  бывшей  Академии
генерального штаба царской армии. Сначала библиотека и архив были вывезены в
Самару,  а затем во  Владивосток, на Русский остров. Библиотеку сопровождало
несколько генералов, профессоров Академии, в том числе бывший  начальник ее,
генерал  Андогский,   уехавший  с  японцами.  Однако  остальные   профессора
остались. Они же во время  пребывания японцев во Владивостоке не допустили к
русским военным архивам пытавшихся ознакомиться с ними японцев.
     Сразу  после  прихода   во  Владивосток   Красной   армии  председатель
Реввоенсовета РСФСР Л.Д.Троцкий приказал  Уборевичу  немедленно, специальным
железнодорожным составом, отправить в  Москву  библиотеку и  архив. Это было
сделано. Вместе с драгоценным  грузом в  Москву  уехали и профессора Военной
академии.
     ...Закончилась  предвыборная  и   выборная   горячка.  Мы,  профсоюзные
работники,  включились в деловую, практическую  деятельность.  Прежде  всего
нужно  было  сломать  господствовавшую на предприятиях  Приморья  расистскую
систему оплаты труда рабочих. До прихода Советской власти на угольных шахтах
Приморья  за одну и ту же работу русский рабочий получал почти вдвое больше,
чем китаец. Теперь,  когда все предприятия Приморья были  национализированы,
на  этих предприятиях,  согласно  советскому законодательству,  установилась
равная оплата за равный  труд независимо  от  национальности  рабочего.  Эту
работу проводили профсоюзы,  что  сильно  повысило  их  авторитет  в  глазах
рабочих,  особенно  китайцев,   которые  составляли  большинство  на  шахтах
Приморья.  Все  они вступили в члены профсоюза.  Производительность труда на
угольных шахтах резко повысилась.

     Страна переходила к мирной жизни. Дальний Восток освободился от врагов.
Теперь я считал себя вправе осуществить свою мечту об  учебе. Думая об этом,
я  откладывал  часть своего, довольно  большого  по  тем временам заработка,
зная,  что  мне предстоит жить на небольшую студенческую стипендию. Зарплату
нам во Владивостоке платили сначала в иенах, потом -  в золотых и серебряных
монетах царской  чеканки. Ста  пятидесяти рублей в месяц, которые получал я,
не имевший семьи, вполне хватало и на жизнь, и на некоторые накопления, и на
то,  чтобы,  памятуя  о  будущей  студенческой жизни,  приобрести  кое-какую
одежду, обувь, белье.

6. На учебу - в Москву
     Летом  1923   года  я  поставил,  наконец,  перед   секретарем  губкома
К.Пшеницыным  вопрос о командировке меня  на учебу. Сначала мне отказали: не
отпускали с работы. Я вновь и вновь добивался своего и,  наконец,  1 октября
Губпрофсовет освободил меня от должности секретаря, а Дальбюро  дало путевку
в Московский институт народного хозяйства и  назначило стипендию - 30 рублей
в месяц.
     Ехал я  в Москву  с  удобствами (мне  повезло),  но  опаздывал к началу
занятий (тут мне не повезло). Повезло потому, что председатель Губревкома Ян
Гамарник, узнав о моем отъезде,  предложил мне доставить в  Москву  и  сдать
секретариату ЦК РКП(б) специальный вагон, которым он приехал во Владивосток.
Я согласился,  ко мне еще  примкнул ехавший в  Москву председатель  Дальбюро
ВЦСПС  К.Кнопинский,  и  мы вдвоем  поехали  в  роскошном  вагоне  с  шестью
одноместными  купе,  с широкими  кожанами  диванами, письменными  столами  и
креслами, со специальной плитой для приготовления пищи и прочим.
     А  не повезло  потому,  что,  во-первых,  меня  не  сразу отпустили,  а
во-вторых, ехать  из Владивостока в Москву в те времена  надо было не меньше
двух недель. Железные дороги были запущены, а мост через Амур,  взорванный в
гражданскую войну, все  еще  не был  восстановлен: переправляли вагоны через
реку  паромом  и  собирали состав на том берегу.  Отапливать свой  роскошный
вагон мы должны были сами: хорошо хоть, в Чите с помощью Кнопинского удалось
запастись топливом.
     Наконец,  25 октября 1923  года  прибыли мы в  Москву. Поселился я,  по
ходатайству  Дальбюро  ВЦСПС,  в общежитии гостиницы  ВЦСПС  "Деловой двор",
располагавшейся  на  площади  Ногина. Сразу явился  к  декану экономического
факультета  А.Я.Вышинскому  (тому самому).  Он  направил  меня  к  директору
института Челяпову.  Тот отказал в  приеме:  поздно. Но  ведь  я  приехал  с
Дальнего Востока!  Все  равно  - поздно.  Пошел  в Главпрофобр.  Начальником
Главпрофобра оказался тот  же Челяпов,  подтвердивший  свой отказ.  Пошел  в
ВЦСПС: ведь в институт  меня  направили профсоюзы.  Заведующий  культотделом
Сенюшкин, переговорив с Челяповым, холодно сказал: ничем помочь не может.
     Опечаленный,   шел  я   по   длинному   извилистому   коридору   ВЦСПС,
помещавшемуся тогда на Солянке, в здании,  описанном  впоследствии  Ильфом и
Петровым.  Вдруг  натыкаюсь   на  Кнопинского.   Вид   мой   был  достаточно
выразительным, и Кнопинский спросил: что случилось? Я рассказал.
     - Пойдем-ка со мной, - сказал Кнопинский.
     Он привел меня к кабинету М.П.Томского, тогдашнего председателя ВЦСПС и
члена Политбюро  ЦК РКП(б),  приоткрыл  дверь, увидел, что у  Томского  есть
посетители,  и  предложил  мне  подождать.  Несколько  минут  мы посидели  в
приемной, а когда Томский освободился, зашли к нему  в кабинет. Никто нас не
останавливал, не спрашивал, по какому мы делу.
     К.Кнопинский представил меня М.П.Томскому как только что приехавшего из
Владивостока бывшего  секретаря губпрофсовета.  Томский,  усадив  нас, сразу
стал расспрашивать меня о Приморье, о положении во Владивостоке при белых, о
том,   какая   там  обстановка  сейчас,  о  настроениях  рабочих,  о  кадрах
профработников... Я подробно рассказал ему все,  что мог. А потом Кнопинский
сказал:
     -  Михаил  Павлович, у него есть путевка Дальбюро  в Институт народного
хозяйства на учебу,  но его не принимают, потому  что он опоздал. А  опоздал
потому, что губком не отпускал его с работы...
     Тогда  никаких  экзаменов  не  было,  и  путевка  от  организации  была
достаточным основанием для зачисления в Вуз. Томский спросил меня, обращался
ли я в культотдел ВЦСПС, узнал, что Сенюшкин отказался мне помогать, и велел
секретарю вызвать к нему заведующего культотделом. Когда Сенюшкин явился, он
тут же, при нас, резко осудил и его, и Челяпова за бюрократическое отношение
к  товарищу,  приехавшему из недавно освобожденного района