ельный: два наиболее  неистовых вдохновителя травли против "троцкизма"
оказались в лагере "троцкистов".

13. Д.Б. Рязанов
     В  1925/1926  началась  специализация по  отраслям.  Я  выбрал  впервые
созданное на экономическом факультете организационно-хозяйственное отделение
с  теоретическим  уклоном.  Руководителем   отделения,   председателем   его
президиума  стал  член  коллегии ЦСУ СССР А.С.  Мендельсон.  От студентов  в
президиум избрали меня.
     Когда в президиуме  рассматривался вопрос о преподавательских кадрах на
начинающийся  учебный год, стали  обсуждать, кому  вести семинар  по истории
экономических  учений.  Решили  пригласить  для  этого  директора  института
Маркса-Энгельса  Давида  Борисовича  Рязанова.  Конечно,  мы   должны   были
согласовать  это  с  ЦК  РКП(б). По  поручению  президиума я  договорился  с
орграспредом ЦК Москвиным. Разрешение пригласить Рязанова  мы получили, если
он сам  согласится вести семинар.  Москвин тут же позвонил Давиду Борисовичу
по  телефону,  получил  его  согласие  и  сообщил  ему,  что для  конкретных
переговоров к нему придет студент Абрамович.
     Москвин предупредил меня, чтобы ни я, ни другие студенты не вступали  с
Рязановым в пререкания. При этом он рассказал любопытную историю.
     Д.Б.  читал  в  Свердловском  университете   курс  лекций   по  истории
социализма. На одной из лекций с ним вступил в  спор студент по поводу того,
следует  ли считать Робеспьера революционером.  По  программе на эту  лекцию
отводилось два  часа.  Рязанов  затратил  на  нее  шесть  месяцев  -  время,
отведенное  на  весь  курс.  Шесть  месяцев  он  доказывал  слушателям,  что
Робеспьер  был  революционером,  приводя  совершенно  уникальные,  нигде  не
опубликованные  материалы  и  документы.  Студенты  жаловались, но  ничто не
помогало: курс по истории социализма был сорван.
     Строптивый  характер  Д.Б.Рязанова был  известен. Но  принял  он меня в
институте  Маркса-Энгельса очень  доброжелательно. Подробно  расспросил, что
собой представляет наше отделение, выразил удовлетворение  узнав, что оно  -
теоретическое, поинтересовался  моей биографией и биографией моих товарищей.
Было решено,  что  он будет  вести семинар  в нашей группе, состоявшей из 30
человек.
     -  Лекции вам читать я не буду, - сказал Рязанов, - у меня нет времени.
Я буду  вести семинар.  Я научу вас самостоятельно пользоваться литературой,
источниками. Доклады будете делать  вы сами. Распорядок занятий  такой. Курс
истории  экономических  учений  разбивается  на  темы, распределяемые  между
студентами. Устанавливаются  сроки  под  готовки  к  докладу.  Я  дам список
литературы по  каждой теме,  обязательный для  всех студентов,  и  отдельный
список для тех, кто хочет готовиться более углубленно.  Студент-докладчик за
две недели  до своего доклада сдает  мне тезисы. В  письменном виде  - я  их
отпечатаю у себя в институте и не  позже, чем  за неделю,  раздам студентам.
После  доклада  -  прения,  в  которых  могут  участвовать все,  затем - мое
заключительное слово. Вот  все. Обсудите этот порядок со студентами и в день
первого занятия дайте мне свои замечания...
     В назначенный день Рязанов  минута  в минуту явился на  первое занятие.
Прежде  всего  он  потребовал  список  студентов,  вызвал  каждого   и  стал
знакомиться:  сколько  ему  лет, какое  получил образование, где  работал до
поступления в  институт.  Память  у Рязанова  была феноменальная.  На втором
занятии он уже знал  всех участников семинара в лицо и по фамилии и, войдя в
класс,  сразу  обнаруживал  посторонних  и  устанавливал,  кто  отсутствует.
Присутствовать на семинаре кому-либо, кроме его участников, он категорически
запретил. Желающих  находилось много, но  никакие  наши просьбы за  того или
другого студента не помогали.
     В своем институте Давид Борисович выделил  для  нашего семинара шкаф  и
заполнил   его  книгами,  подобранными   им  из  книжных   фондов  института
Маркса-Энгельса. В процессе семинарских занятий он пользовался этими книгами
сам и рекомендовал нам пользоваться ими  для  подготовки к  докладам. Только
требовал неукоснительной аккуратности в обращении с ними.
     Познакомившись с нами  поближе, Давид Борисович стал вести себя с  нами
неофициально и иногда в нашем присутствии позволял себе довольно рискованные
замечания. Помню его остроту о И.В. Сталине:
     - Мне доподлинно известно, что он прочел первую страницу "Капитала"...
     О Бухарине он неоднократно говорил:
     - Какой он марксист, он типичный бем-баверковец...
     Еще запомнились такие его слова:
     - Никакого ленинизма нет. Есть марксизм. Сам Ленин, если бы он был жив,
не потерпел бы такого понятия, как ленинизм.
     Занятия  в  нашей  группе Рязанов  вел на  очень высоком  теоретическом
уровне и требовал от  нас,  чтобы  мы знали не только труды основоположником
марксизма, но и труды их предшественников, чтобы мы основательно знакомились
с  теми   философскими,   экономическими  и  социальными  учениями,  которые
предшествовали Марксу. Труды Фейербаха, Оуэна, Кампанеллы, Смита, Рикардо  и
многих  других  мы  стали изучать  благодаря  Рязанову.  Большинство из нас,
начиная  учебу,  по  своей  малой  образованности  были  убеждены,  что  все
достижения  социальных   наук   принадлежат  либо   Марксу,  либо  Энгельсу.
Разъяснения Рязанова  дали нам возможность гораздо глубже  понять марксизм и
его историческую связь с другими теориями.
     Первый  доклад на нашем  семинаре  сделал  самый молодой студент  нашей
группы - Александр Герценштейн.
     (Прежде чем  продолжить  повествование  о Д.Б. Рязанове, будет  уместно
несколько подробнее остановиться на личности его любимого студента.)
     Среди  студентов  Плехановского  института  особо  выделялся  Александр
Герценштейн,  или, как  мы его звали  в своем  кругу -  Саша. В  институт мы
поступили одновременно - в 1923 году.
     В  отличие от  других студентов,  попавших в институт в возрасте  23-25
лет, после демобилизации из Красной Армии или после нескольких лет работы на
фабриках и окончания  рабфака,  Саша  стал студентом  сразу  после окончания
средней школы. Он  был  самым молодым среди  студентов нашего факультета, по
годам.  В теоретическом и общеобразовательном  отношении он был  подготовлен
лучше остальных студентов.
     Саша вырос в интеллигентной семье и самого раннего детства был  приучен
к  труду  и  к  любви  к  наукам. Под  влиянием  своего  дяди,  известного в
дореволюционные годы экономиста, он стал  проявлять  интерес к экономическим
знаниям еще в подростковом возрасте. К моменту поступления в институт он уже
проштудировал  такие  труды   по   политической   экономии  как:  Железнова,
Туган-Барановского, Чупрова и Каутского. С  первых дней нашего знакомства мы
почувствовали основательность его подготовки по экономическим наукам.
     На  семинарских занятиях,  где  студенты, по  ходу  изучения  отдельных
проблем  политической  экономии,  выступали  с  короткими   докладами,  Саша
выделялся  своими  глубокими  знаниями предмета, умением сосредоточиться  на
основных вопросах, а также умением осветить проблему со всех сторон.
     Кроме того, он обладал большим запасом слов и, несмотря на свой тонкий,
почти писклявый голос,  большими  ораторскими данными, чем неизменно вызывал
восхищение  не  только у части  студентов, но и  у всех наших  профессоров и
преподавателей. Наоборот, у  некоторых студентов нашего курса его выдающиеся
способности и заслуженный успех вызывали зависть.
     В  течение  первых двух лет занятий  в  институте  Саша  почти все свое
внимание уделял  работе  над "Капиталом"  К.Маркса.  Маркс  восхищал его  не
только своей глубиной, но и  своим  литературным блеском. Он любил по памяти
цитировать  из  трудов   Маркса   целые  абзацы,  а   память  у   Саши  была
феноменальная. Саша  увлекался  не  только чтением книг Маркса, но  также  и
всеми книгами, попадавшими в поле его зрения о Марксе.
     Для добычи необходимых ему  книг он пользовался всеми  фундаментальными
библиотеками  Москвы  и  прежде  всего  богатыми  экономической  литературой
библиотеками нашего института и Коммунистической Академии.
     Особенного  роста  талант  Саши достиг  после  перехода на  третий курс
института,  когда   началась  специализация   и   когда  все  занятия   были
сосредоточены   в  семинарах.   На  семинарах  А.С.Мендельсона  по   "Теории
воспроизводства капитала";  Д.Б.Рязанова по "Истории экономических  учений";
Трайенберга  по  "Денежному  обращению  и  кредиту" а  также  И.Т.Смилги  по
"Экономической политике"  Саша выступал или как самый талантливый докладчик,
или как самый выдающийся оппонент.
     Саша любил не только экономические науки. Он проявлял большой интерес к
художественной литературе,  изобразительному искусству  и был  в  курсе всех
новинок в этих областях.  Он был постоянным посетителем всех драматических и
оперных  театров, выставок, концертов. Но  все книги, прямо не относящиеся к
экономической  литературе,  также как и  языки,  он  изучал при  пользовании
транспортом:  в трамваях, автобусах, во время длительных переездов из дома в
институт и обратно.
     Саша не любил пустых разговоров или пустого времяпрепровождения.
     Все у него было расписано по дням  и часам. Благодаря этому он  успевал
сделать  намного  больше  того, что  удавалось  сделать каждому  из нас, его
товарищей по институту. При этом  он не относился к нам с пренебрежением  за
наше, с  его точки  зрения, легкомысленное отношение к использованию  своего
личного времени. От  пустопорожних дел он всегда уклонялся с большим тактом,
под каким-нибудь серьезным предлогом.
     Саша  был  беспартийным  и от  вступления  в партию  или в комсомол  он
уклонялся, не  желая  отвлекаться от  целиком поглощавших  его  интересов  к
науке.  Его  нежелание  стать  коммунистом   расценивалось  некоторыми   его
недоброжелателями   как   враждебный  акт   буржуазного   интеллигента.  Для
завистников  его таланта отказ от  вступления в  партию служил поводом к его
травле.  Однако  все  попытки создать вокруг Саши атмосферу  враждебности  и
подозрительности не  получили поддержки среди  большинства студентов  нашего
отделения и особенно среди профессоров и преподавателей  института, видевших
в лице Герценштейна будущего выдающегося теоретика марксизма.
     Из всех студентов нашего института я больше всех был близок к Саше. Я с
самого первого дня нашего знакомства понял его  отказ вступить  в партию как
акт человека, всецело увлеченного наукой. Я делал  все, чтобы  не  допустить
образования  вокруг  него   недоброжелательной  атмосферы.   Для   этого,  в
частности,    я     использовал     свое    положение    члена    президиума
организационно-хозяйственного отделения.
     Подготавливаясь к докладам или к выступлениям на семинарах, Саша изучал
проблему значительно шире и  глубже, чем это предусматривалось программами и
планами   руководителей   семинаров.  Он  изучал   не   только  марксистскую
литературу,  но и  труды всех  предшественников  и противников марксизма.  В
своих   докладах  и   выступлениях  он   позволял   себе  раздвигать   рамки
рассматриваемых на семинарах проблем, делать самые  критические замечания  в
адрес авторитетных  теоретиков марксизма и их трудов, упрекал их в  узости и
шаблонном подходе к вопросам, чего, конечно, не позволяли себе делать другие
студенты.
     Оставаясь, в  общем, на  теоретических  позициях марксизма и  постоянно
подчеркивая   это,   Саша   одновременно   подчеркивал   незаконченность   и
недоработанность отдельных  проблем  экономической теории  Маркса и призывал
советских  ученых  развивать  учение  основоположников  марксизма.   За  эту
"вольность"  некоторые так называемые "ортодоксы", а по существу завистники,
обвиняли   его   на   семинарах   в  отступничестве   от   марксизма   и   в
оппортунистическом мышлении.
     После окончания института Саша издал ряд книг по теории воспроизводства
и  капиталистических   кризисов,  написал  большое   предисловие   к   книге
американского  экономиста   Д.Митчела,   работал  над   изучением   проблемы
советского воспроизводства, печатал  в  газете "За индустриализацию" большие
ежемесячные  конъюнктурные  обзоры  о  ходе  развития  советской  экономики,
которые имели положительную оценку со стороны ведущих экономистов Советского
Союза. В частности его  теоретическими трудами заинтересовался  Н.И.Бухарин,
который привлек его для работы в редакцию газеты "Известия".
     На семинаре у  Д.Б. Рязанова  Саша сделал  доклад: "Закон  стоимости  у
Рикардо  и  Маркса". Девятнадцатилетний студент сделал доклад,  блестящий по
содержанию  и  по  форме.  Но  со  свойственной  молодости  самоуверенностью
докладчик не удержался от того, чтобы несколько свысока не пройтись по книге
известного ученого XIX века Зибера "Рикардо и Маркс".
     Рязанов с  большим уважением  относился  к первым русским марксистам, в
том  числе и к Зиберу. И в своем заключительном слове он, обращаясь к  Саше,
сказал:
     - Вы,  товарищ  Герценштейн,  сделали прекрасный доклад,  проявили свой
незаурядный талант  экономиста  и  большие  ораторские  способности.  Но  вы
глубоко заблуждаетесь, если  думаете,  что  можете себе  позволить с  высоты
достигнутых  вами знаний фамильярно похлопывать по плечу такого ученого, как
Зибер. Вам  еще  работать и  работать, чтобы  достичь  его уровня.  Истинный
ученый, - а вы себя сегодня им заявили, - должен  понимать, что блеска, даже
таланта еще недостаточно. Нужно еще быть неутомимым тружеником.
     - Если бы я  имел  вашу голову и мой  зад, - заключил  Рязанов, -  я бы
большего добился в науке.
     Выступал с докладом и я - на тему  "Теория  ценообразования у Рикардо и
Маркса".  Анализируя  эту  проблему,  я показывал,  с  какими  затруднениями
встретился   Рикардо   при    объяснении   действия   закона   стоимости   в
капиталистическом  обществе  и какие  теоретические  находки  сделал  в этой
области  Маркс,  раскрывший механику обращения  товаров и капиталов. Рязанов
похвалил меня - правда, гораздо более сдержанно, чем Сашу.
     Давид  Борисович был  личностью необыкновенно интересной,  в  некотором
роде даже  уникальной. Он прошел свой революционный  путь в рабочем движении
России особняком, не будучи ни большевиком, ни меньшевиком.
     Хочется  привести здесь биографию  Д.Б. Рязанова,  изложенную в именном
указателе к первому изданию сочинений Ленина, - биографию, на которой еще не
лежал отпечаток лживых сталинских утверждений. В этой биографии сказано:

     "Д.Б.   Рязанов   -  один   из  старейших   русских  социал-демократов,
организовал в первой  половине 90-х  годов рабочие  кружки в  Одессе,  после
пятилетнего заключения в "Крестах"  эмигрировал за границу, где  примыкал  к
революционному крылу социал-демократии,  стоя обычно  несколько особняком от
основных русских  социал-демократических  группировок. Участник  заграничной
социал-демократической  группы  "Борьба" в  начале  1900-х  годов.  Во время
первой  революции одно время работал в Одессе, затем являлся организатором и
руководителем  профессиональных  союзов  в Петербурге. Вынужден был вторично
эмигрировать  за  границу,  где   уделял   большую   часть  своего   времени
заграничному социал-демократическому движению и работе  по изданию сочинений
Маркса и Энгельса, а  также истории  Интернационала  по поручению Германской
социал-демократической партии. Участник  многих русских и немецких партийных
изданий.  Антиоборонец  и  интернационалист  с  самого  начала  войны. После
Февральской революции возвращается в Россию и  принимает  энергичное участие
как организатор и агитатор  в подготовке Октябрьской  революции. Член  ВЦИК.
Историк и экономист. Организатор Социалистической  Академии и  Института  К.
Маркса в Москве".

     Приведенная характеристика, хотя и не является тенденциозно искаженной,
как, скажем, соответствующие характеристики  Д.Б. Рязанова в IV и V изданиях
собрания  сочинений В.И.Ленина, все  же недостаточно  полно  освещает особые
черты Рязанова как революционера.
     Д.Б. Рязанов отличался от всех  старых большевиков, прошедших ленинскую
школу,   большой   широтой   взглядов,   отсутствием   догматизма  и  слепой
приверженности к  своим  вождям. В полном соответствии с взглядами Маркса он
был  противником любого  преклонения  перед авторитетом. Он был социалистом,
рассматривавшим социализм  как гуманный  строй,  и всякое отклонение  против
такого понимания социализма вызывало в нем открытый протест.
     Он не  держался за  портфель, хотя в этом его портфеле  находились  все
рукописи Маркса  и  Энгельса и  архивы  по истории  социализма,  работе  над
которыми он посвятил всю свою послереволюционную жизнь.
     Д.Б.  Рязанов  отвечал моему идеалу  социалиста. Под любым  нажимом  не
отступал он от своих убеждений.  Он считал, что не может  быть таких причин,
по  которым марксист,  хотя бы временно,  мог отказаться от  демократических
институтов. Он не признавал ни  временного,  ни тем более постоянного отхода
от демократии,  хотя бы и провозглашенного во имя спасения революции. Всякое
временное  отступление  от  демократии,  считал  он,  может  превратиться  в
постоянное.
     В биографии,  приведенной выше, подчеркивается, что Д.Б. Рязанов "стоял
обычно  несколько   особняком  от  основных  русских  социал-демократических
группировок". На это я хочу обратить особое внимание. Он  и после революции,
внутри партии, "стоял несколько особняком"  и никогда не примыкал ни к одной
из группировок,  в том  числе и оппозиционных. Он попросту не  укладывался в
рамки, ограничивавшие  деятельность  члена партии, и всегда выступал  против
этих ограничений. Отказ от преклонения перед партийной дисциплиной делал его
в партии белой вороной, а партаппаратчики изображали его чуть ли не клоуном.
На  работе  он  требовал  железной  дисциплины  и   страсть  как  не   любил
бездельников, но в общественной жизни он стоял за самую широкую и подлинную,
не на  словах, а на деле, демократию,  и у себя в институте он создал именно
такую демократическую атмосферу.
     Он  не спрашивал  своих сотрудников об их  политических убеждениях. Ему
нужны были образованные и умеющие  работать люди, и он  привлек для работы в
институте бывших  меньшевиков  -  Рубина,  Маслова, Потресова,  Мартынова  и
других,  -  не  интересуясь  тем, отошли они от  своих прежних  взглядов или
продолжают оставаться активными меньшевиками. Он помогал  нуждающимся семьям
меньшевиков - и западные социал-демократы знали это.
     Его  доброжелательность  и гуманизм в немалой степени облегчали  работу
Института Маркса-Энгельса.  Архивы I  Интернационала, личные архивы Маркса и
Энгельса  в основном  находились за  границей, в  распоряжении руководителей
западных   социал-демократических  партий.  И  они  шли  навстречу  просьбам
Рязанова и передавали ему многие интересовавшие его материалы и документы.
     Ленин знал о его отношениях с меньшевиками и сознательно смотрел на это
сквозь  пальцы, не давая Рязанова в обиду, когда кто-нибудь  пытался ущемить
его. Сталин тоже все  это знал, но до  поры  до времени не  трогал Рязанова.
Только  в  1931 году,  когда  Сталину потребовалось  сфальсифицировать  дело
"Союзного  бюро  РСДРП",  а  заодно  избавиться   от   строптивого  старика,
позволявшего  себе  открыто  говорить  о  сталинском режиме,  - Рязанов  был
исключен  из   партии.  Основание  для   этого  было  сформулировано  вполне
по-сталински: "за содействие контрреволюционной  деятельности  меньшевиков".
Как  теперь всем известно, ни деятельности такой  не  было, ни,  само  собой
разумеется, содействия ей.
     Демократизм  Рязанова  был не только его убеждением, но  и естественной
формой его поведения.  Один из самых образованных марксистов России, человек
широкой  философской, экономической, исторической эруд