ен к человеческим слабостям. Он понял, что, вырвавшись на два дня
из  нечеловечески  тяжелой фронтовой обстановки и  встретившись с  друзьями,
люди  захотели  отключиться,  на  минуту  расслабиться,  действительно,  что
называется, "погулять". И отнесся к этому снисходительно.
     Раковский рассказывал нам забавные случаи из своей жизни за границей  в
качестве  посла СССР.  Например,  как  он ездил  представляться  английскому
королю.
     Церемония вручения иностранным послом  королю верительных грамот, как и
все официальные  процедуры в  Англии,  выполнялась по строго  установленному
древнему традиционному ритуалу.  Посол должен был предстать  перед королем в
средневековом костюме из цветного бархата, со шпагой и шляпой  с пером. Ехал
он  в  Букингемский  дворец  в специальной карете,  в  сопровождении  одетых
соответствующим образом слуг и охраны.
     Как  с  юмором  рассказывал  Христиан  Георгиевич,  представив  себя  в
бархатном  костюме со  шпагой, он пришел  в  ужас. Чтобы не  быть  смешным в
глазах сотрудников посольства,  он договорился  с  партийной  и  профсоюзной
организацией, что на тот час, когда послу надо будет в средневековом костюме
проскользнуть в  средневековую  карету, в большом зале, удаленном от выхода,
будет созвано общее собрание.
     Но всем хотелось  посмотреть на посла в бархате и при шпаге! И когда он
спускался  с  парадной  лестницы,  сотрудники  посольства  встретили  его  в
вестибюле смехом и шумной овацией.
     Мы, слушая этот рассказ, смеялись не меньше.
     Забавно рассказывал Х.Г.Раковский о  том, как  в бытность его послом во
Франции "преследовал" его некий человек,  назвавший себя "внуком знаменитого
деятеля Парижской Коммуны".
     Раковского, как  посла  СССР,  часто  приглашали в  Париже  на  вечера,
устраивавшиеся    парижской    общественностью    по    поводу     различных
историко-революционных  дат.  На одном из  таких вечеров  назвавшийся внуком
коммунара человек сказал, обращаясь к Х.Г. Раковскому:
     - Мой дорогой  друг! Когда мой знаменитый  дед-коммунар Джордан умирал,
он завещал мне вот эту палку, с которой он стоял на баррикаде. И эту палку я
дарю  тебе,  мой  дорогой  друг,  как  представителю  революционной  России,
продолжающей дело Парижской Коммуны.
     Палка  была как  палка,  такие  десятками  валяются  на улицах, но она,
разумеется, была с благодарностью принята. Однако на следующем  такого  рода
приеме  Раковский снова увидел "сына коммунара", который обратился к нему  с
речью точь-в-точь  повторявшей первую  - с той только  разницей, что на этот
раз вместо палки Раковскому преподносилась старенькая трубка. И в третий раз
повторилось  то  же.  "Когда  мой  знаменитый  дед-коммунар  умирал..." -  и
Раковскому преподносился очередной презент такого же  рода. А улучив момент,
когда около  Раковского никого  не было,  "внук коммунара" подошел к  нему и
доверительно сказал:
     - Мне очень хотелось  бы  иметь от вас знак памяти о нашей  дружбе.  Не
могли ли бы вы подарить мне... пару кавказских пистолетов?
     Надо было слышать, как это рассказывал Раковский!
     Одним из ближайших друзей Л.Д.Троцкого был А.А. Иоффе, принадлежавший к
активнейшим деятелям оппозиции в их борьбе  против сталинского  большинства.
Но в 1927 году он был уже тяжело болен, не мог передвигаться  (будучи послом
в Китае, он заразился какой-то неизлечимой болезнью) и вскоре покончил жизнь
самоубийством, не желая, как он писал в своем предсмертном письме,  жить, не
будучи в состоянии бороться, как  подобает революционеру. По той  же причине
так  поступили в свое время  и  супруги Лафарг, на пример которых ссылался в
своем письме А.А.Иоффе.
     Он  писал еще,  что у него нет средств, чтобы оплатить уход  за  собой,
чтобы сделать свое существование ни для кого не  обременительным. Он мог бы,
писал Иоффе,  получить такие  средства от  продажи  своих  мемуаров западным
издательствам, если бы не запрет партии.
     На   квартире    А.А.Иоффе   несколько   раз    устраивались   собрания
оппозиционного  актива. На одном  из таких собраний  был я. Доклад об итогах
одного из пленумов ЦК делал Л.Д.Троцкий. Присутствовало человек 250. Доклад,
как всегда,  был  ярким  и  остроумным, звучал он оптимистически. Но в одном
месте, когда аудитория засмеялась и зааплодировала, Лев Давидович сказал:
     - Громкий смех и овации мы сейчас себе позволить не можем. Предсмертное
письмо  А.А.Иоффе  адресовал   Троцкому.   В  этом  письме   Иоффе   обвинял
Л.Д.Троцкого  в излишней  мягкотелости  и щепетильности, в  том,  что он  не
умеет,  подобно  Ленину,  "оставаться  в  одиночестве".  Он сообщает в  этом
письме,  что  имел  специальную  беседу   с  Владимиром  Ильичем  по  поводу
исторической оценки его спора с Троцким о  "перманентной  революции"  и  что
Ленин твердо  сказал ему, Иоффе: в  предреволюционном споре о  "перманентной
революции", прав  был  не  он,  Ленин,  а Троцкий.  Подчеркивая  точность  и
достоверность  переданных им слов  Ленина, Иоффе пишет: "Мертвые  не  лгут".
(Письмо А.А.Иоффе опубликовано в журнале "Большевик" , No 23-24 за 1927 г.).
     В  своем предсмертном письме  А.А.Иоффе  не  только  разрешал  Троцкому
редактировать  его  письмо,  если  некоторые  его  формулировки  окажутся не
созвучными политическим задачам оппозиции, но даже просил Троцкого исключить
из него все то, что ему покажется  лишним,  или добавить  то, что он  найдет
нужным.
     В  1929  году,  в  No  4  журнала  "Большевик"  была напечатана  статья
Ем.Ярославского,  соучастника  всех  злодейств  Сталина,  который  попытался
спекулировать  на   предсмертном  письме  Иоффе,   чтобы   скомпрометировать
оппозицию. Ярославский писал  о стремлении  Иоффе  издать  свои  мемуары  на
Западе  как о торгашеском. Он характеризует данное Иоффе Троцкому разрешение
изменять формулировки его письма как двурушничество,  моральное  раздвоение.
Иоффе  не  рассчитал,  писал  Ярославский, что  его письмо будет  немедленно
опубликовано.  Да,  конечно, как хорошо  ни знал  Иоффе методы  Сталина,  он
все-таки не ожидал, что его последнее в жизни письмо  попадет не к адресату,
а в руки сталинских молодчиков, немедленно после смерти Иоффе слетевшихся на
его квартиру и еще в присутствии трупа произведших там тщательный обыск.
     Ничего морально предосудительного в разрешении, данном  Иоффе Троцкому,
не было.  Он  считал  себя единомышленником  Троцкого, глубоко  уважал его и
полностью доверял  ему.  Ничего нет  удивительного  в том,  что,  готовясь к
смерти, он в  письме к своему ближайшему другу  мог  допустить,  что не  все
формулировки  его письма будут  отточены и  поручил  отточить  их тому, кому
писал.
     Обвинений  же во  фракционности  и  в  нарушении  партийной  дисциплины
никогда не  боялся ни один  настоящий  революционер.  Не  боялся их и Ленин,
когда  стоял вопрос  о  судьбах  революции,  например,  во  время борьбы  за
подписание Брестского мира.
     Именно к такой тактике призывал Иоффе Троцкого в 1927 году. В 1926-1927
гг. в оппозиционных кругах все больше крепло убеждение, что судьбы революции
зависят от того, каких  успехов удастся достигнуть оппозиции в борьбе против
сталинского большинства..

Образование блока Троцкого и Зиновьева
     Начало создания блока троцкистской и зиновьевской оппозиции относится к
середине  1926 года. На апрельском пленуме ЦК ВКП(б) при обсуждении  тезисов
Рыкова   "О  хозяйственном   положении"  Троцкий  и  Каменев  выступали  еще
несогласованно. Встречи уже  происходили, но  о совместной платформе  еще не
договорились.
     В ходе  этих  встреч  лидеры  обеих  групп  оппозиций  проанализировали
внутрипартийное положение и причины поражения  той и другой  оппозиции.  Они
выявили  свои  ошибки  в  предшествующий   период  после  отхода  Ленина  от
руководства,   ошибки,   которые   помогли   Сталину   захватить  власть,  и
договорились о публичном признании этих ошибок перед партией.
     Рассказывая впоследствии об этих переговорах, Троцкий в  "Бюллетене" No
31 (XI.1932г.), в своей статье "Сталинцы принимают меры" писал:

     "Чтобы обеспечить блок,  левая  оппозиция,  -  против предупреждений  и
возражений  автора  этих   строк  (т.е.  Троцкого),  -   смягчила  отдельные
формулировки платформы  и  временно  воздержалась  от официальных ответов на
наиболее острые теоретические вопросы. Вряд  ли это было правильно, но левой
оппозиции 1923 года  не  пришлось  все  же  идти на уступки по существу.  Мы
оставались верны  себе, Зиновьев и Каменев пришли к нам. Незачем говорить, в
какой  мере переход вчерашних заклятых врагов на сторону оппозиции 1923 года
укрепил уверенность наших рядов в собственной исторической правоте".

     26 апреля 1926 года на президиуме ЦКК  выступил  Зиновьев со  следующим
заявлением: "Было такое печальное время,  - вместо того,  чтобы двум группам
настоящих  пролетарских революционеров объединиться вместе против сползающих
Сталина и его друзей, мы, в силу ряда нелепостей в положении вещей в партии,
в  течение  пары  лет  били друг друга  по  головам, о чем весьма сожалеем и
надеемся, что это никогда не повторится".
     После того, как соглашение  о блоке было, наконец, достигнуто, Зиновьев
и  Каменев подписали декларацию, в которой говорилось: "Сейчас уже не  может
быть  никаких  сомнений  в  том,  что  основное  ядро  оппозиции  1923  года
предупредило об опасности сдвига с пролетарской  линии и об угрожающем росте
аппаратного режима. Между тем десятки и сотни  руководителей оппозиции  1923
года, в том  числе  многочисленные  старые  рабочие-большевики, закаленные в
борьбе,  чуждые  карьеризма и угодливости, несмотря на  всю  проявленную ими
выдержку и  дисциплину, остаются  по сей  день  отстраненными  от  партийной
работы".
     На объединенном  пленуме  ЦК  и  ЦКК  от  19-23 июля 1926 года Зиновьев
сказал:

     "У меня было  много ошибок.  Самыми  главными своими ошибками  я считаю
две. Первая моя ошибка 1917 года всем вам известна... Вторую ошибку я считаю
более опасной, потому что ошибка 1917 года,  сделанная при  Ленине,  Лениным
была  исправлена, а  также и нами,  при  его помощи, через несколько дней, а
ошибка моя 1923 года заключалась в том что...
     Орджоникидзе: Что же вы морочили голову всей партии?
     Зиновьев: Мы  говорим, что сейчас уже не может быть никакого сомнения в
том, что  основное  ядро  оппозиции 192З  года,  как  это  выявила  эволюция
руководящих  фракций,  правильно   предупреждала  об   опасности   сдвига  с
пролетарской линии и об угрожающем росте аппаратного режима. Да, в вопросе о
сползании  и в вопросе об аппаратно-бюрократическом  режиме Троцкий оказался
прав против нас". (Стенограмма, в. IV, стр.33)

     Это  заявление Зиновьева вызвало  сильное  недовольство в ленинградских
кругах, у  оппозиционеров  "второго призыва",  которые  искренне поверили  в
легенду о "троцкизме".

     "Зиновьев не раз говорил мне, - писал впоследствии Троцкий, - "В Питере
мы это вколотили  глубже, чем где бы то ни было. Там поэтому  труднее  всего
переучивать".
     "Очень отчетливо помню, - писал там же Троцкий, - те слова,  с которыми
Лашевич накинулся на двух ленинградцев,  прибывших  в Москву  для  выяснения
вопроса о троцкизме.
     - Да что вы валите с больной головы на здоровую? Ведь мы же с вами сами
выдумали этот "троцкизм" во время борьбы против Троцкого... Как же вы  этого
не хотите понять и только помогаете Сталину?.."

     Объясняя своим единомышленникам,  почему  оппозиция 1923 года  пошла на
объединение с оппозицией 1925 года, Л.Д.Троцкий писал:

     "Ленинградская оппозиция своевременно забила тревогу против замазывания
дифференциации деревни, по поводу роста кулака и роста его влияния не только
на стихийный процесс хозяйства, но и на политику Советской власти; по поводу
того,  что в рядах  нашей собственной партии создалась  под покровительством
Бухарина теоретическая школа, которая явно отражает давление мелкобуржуазной
стихии  нашего хозяйства; ленинградская оппозиция энергично выступила против
теории социализма в одной стране  как теоретического оправдания национальной
ограниченности".

     На  июньском пленуме  ЦК в 1926 году Л.Д.Троцкий выступил со  следующим
заявлением:

     "Несомненно,  что  в  "Уроках Октября"  я  связывал  оппортунистические
сдвиги политики с именами тт. Зиновьева и Каменева. Как свидетельствует опыт
идейной борьбы внутри ЦК, это было грубой ошибкой.
     Объяснение этой ошибки кроется в том, что я не имел возможности следить
за    идейной   борьбой   внутри   семерки   и   вовремя   установить,   что
оппортунистические сдвиги  вызывались группой,  возглавляемой  т.  Сталиным,
против товарищей Зиновьева и Каменева."

     Как показали  дальнейший ход борьбы  и  роль, которую  в  конце  концов
сыграл Сталин в разгроме  партии, решающий промах оппозиция совершила в 1923
году, когда  Сталину  удалось столкнуть Зиновьева  и  Каменева  с Троцким  и
обеспечить себе поддержку Бухарина, Рыкова  и Томского. Самая крупная ошибка
была совершена Зиновьевым, Каменевым, Бухариным  и  другими, не выполнившими
завещания  Ленина  и не удалившими Сталина  с поста  генерального секретаря.
Больше такая благоприятная ситуация для удаления Сталина уже не повторилась:
он  сумел завершить укомплектование партийного и  государственного  аппарата
послушными и преданными ему людьми.
     В 1923 году положение в партии, внутри страны и  на международной арене
не  угрожало основам  диктатуры пролетариата  и  не  толкало  неизбежно, как
полагал  Троцкий,  партию  и  Советскую  власть  на  путь перерождения.  При
правильной политике по  отношению к крестьянству, при  решительной  борьбе с
бюрократизмом   и   широкой  внутрипартийной  демократии   партия  могла  бы
продержаться  у  власти  до   подхода   мировой   революции.  И  не   только
продержаться.  Были  все возможности значительно  укрепить индустриальную  и
пролетарскую базу страны; на основе постепенного и добровольного перехода на
коллективные  формы  значительно  поднять  сельское  хозяйство;  осуществить
культурную революцию, - то есть  к моменту революции  в  передовых  западных
странах   привести   нашу   страну   значительно  более   цивилизованной   и
подготовленной к социализму.
     Декларации  Троцкого,  Зиновьева  и Каменева,  если  взглянуть  на  них
ретроспективно, звучат вполне искренними и справедливыми. Никакой дипломатии
здесь,  видимо, не было. Если бы Троцкий с таким заявлением выступил  на ХIV
съезде партии, по  горячим следам борьбы между Сталиным  и Зиновьевым, никто
не посмел бы обвинить его в беспринципности, так как именно Сталин на съезде
выступил в роли  защитника Троцкого, а нападал на него  Зиновьев. Кто знает,
может  быть  такая  своевременная поддержка  Троцким  зиновьевской оппозиции
могла  стать  поворотным пунктом истории партии... Но на  ХIV съезде Троцкий
молчал.  И  именно  поэтому,  и еще  потому,  что  наиболее острая  борьба в
недавнем прошлом шла между Троцким и Зиновьевым, Сталину удалось представить
их блок как беспринципный союз.
     Две  линии  -  линия  Сталина  и  линия объединенной оппозиции  -  были
диаметрально противоположными линиями внутрипартийной политики.
     Сталин, стремившийся  к личной власти, приспосабливал внутрипартийный и
государственный режим именно  к  этой  цели,  то есть  к подавлению  всякого
свободомыслия  в партии  и  в народе, включая и стремление  к  национальному
самоопределению.
     Линии  Троцкого,  который стремился к мировой революции, соответствовал
режим,   способствующий    подъему   самодеятельности    масс,    свободному
волеизъявлению  партии,  вовлечению  масс   во  все  сферы  государственной,
хозяйственной  и  общественной  жизни.  Только  такой  социализм  (говоря  в
сегодняшних  терминах,  "социализм   с  человеческим   лицом")   мог   стать
притягательной силой для трудящихся на Западе.
     Только такой социализм, при котором все национальности равны на деле, а
не   на  словах,   при   котором   все   они  получают  реальное  право   на
самоопределение,      мог      стать      притягательной      силой      для
национально-освободительных революций на Востоке.
     Сталин прекрасно понимал, что  национализация средств производства дает
громадные  преимущества для  усиления власти центрального  аппарата, который
был  у него в руках,  а значит - для его  власти. И он стоял за повсеместное
обобществление средств производства  - не потому, что это должно  было стать
первым шагом к утверждению нового социалистического строя, а потому, что это
усиливало его личную власть.
     Следует  вспомнить,  что  в  1925-1927  годах  Сталин  и  не  думал   о
коллективизации  и  говорил  о  ней только  потому, что после  опубликования
последних  произведений  Ленина не  говорить  о  ней было невозможно.  Тогда
Сталин  шел  по пути  привлечения  на свою сторону  крестьян путем поощрения
развития индивидуальных хозяйств кредитами, удобрениями и прочим. Изменил он
свою политику  только тогда, когда увидел, что  кулачество ограничивает  его
власть.  Когда  он увидел, что  кулачество не дает  хлеба  государству, т.е.
сопротивляется его мероприятиям, то он  решил ликвидировать сопротивляющихся
ему кулаков и зажиточных середняков и установить систему колхозов, полностью
подчиненных  его  власти.  Чтобы  обеспечить  это  полное  и  безоговорочное
подчинение,  он  и наказал крестьянство страшным голодом в  1932-1933 годах,
решив раз навсегда отучить его от сопротивления.
     С  моей  точки  зрения,  Сталин шел  на  коллективизацию  и  ликвидацию
кулачества как класса  вовсе  не  потому, что  надеялся  таким путем  скорее
построить социализм, а потому что  надеялся, безоговорочно подчинив  колхозы
своей власти, избежать хозяйственных кризисов.
     Оппозиция  в  те  годы по-настоящему не понимала  до  конца  сталинских
планов.  Она рассматривала его  политику как  ошибочную, как  отклонение  от
ленинской  политики, но  не как  полный отход от социализма к  авторитарному
строю.
     Его зигзаг в сторону  колхозов,  который  послужил одним из поводов для
раскола  троцкистской  оппозиции, был  вызван  не пониманием  вреда политики
правых,  а лишь  желанием подавить  возрастающее  сопротивление  его  власти
верхних слоев крестьянства.
     Он ограниченно понимал задачи социализма не только в силу узости своего
мышления, но прежде  всего потому, что для  него  пределом  стремлений  была
единоличная власть. Для  ее  полного утверждения и могущества  ему не  нужно
было  осуществление  идеи  колхозов,  ему  нужны   были  сами  колхозы   как
организации, облегчающие реализацию его авторитарной политики.
     Чем я могу подтвердить такое мое понимание сталинской политики тех лет?
     Во-первых, тем, что Сталин в первые годы после смерти Ленина, с 1924 по
1928  годы,  стоял  на почве  поощрения  индивидуального  крестьянства и был
решительно против форсирования коллективизации вплоть  до  ХV съезда партии.
Переход от одной линии к другой был совершен им стремительно.
     Во-вторых, тем,  что после  того, как зажиточное крестьянство сократило
продажу хлеба государству и  тем самым  стало ограничивать его экономическую
власть, Сталин на  другой день  после ХV съезда (где он, вместе с Молотовым,
громил  оппозицию  за ее  предложение  ограничить эксплуататорские тенденции
кулака)   стал  проводить  экстраординарные  меры  против  зажиточных  слоев
деревни, а вскоре осуществил ликвидацию кулачества как класса.
     В-третьих,  если  бы  он исходил  из  интересов  социализма,  разве  он
позволил бы  себе, как революционер и социалист,  расправиться  с миллионами
людей   -   в   полном   противоречии   с  Марксом,  Энгельсом  и   Лениным,
рекомендовавшими  приобщать  крестьян  к социализму  только добровольно,  не
допуская никакой торопливости и даже намеков на принуждение?
     В-четвертых, если  бы  в  основе  сталинско