ране еще был велик. Почему же на данном этапе не
использовать его для нанесения удара по очередному сопернику? Тем более, что
он был  уверен: Троцкий  не  забыл злобных  атак  Зиновьева  и  Каменева. Он
надеялся  создать  впечатление,  что  Троцкий поддерживает  его против  этих
двоих.   Троцкий   не   поддержал   ни  Сталина,   ни  Зиновьева.  Он  занял
выжидательную, нейтральную позицию. Для Сталина и этого было достаточно.
     Вторая причина,  по  которой  Сталин в примирительном тоне заговорил на
ХIV съезде о  Троцком, заключалась  в том, что он хотел  продемонстрировать:
опасность раскола партии  идет-де не от него, как  предполагал  Ленин, а  от
Зиновьева.  Они-де хотели отсечь сначала  группу Троцкого, затем Бухарина, а
ему, Сталину, удалось сорвать этот коварный план.
     Таким же способом завоевывал Сталин и расположение Бухарина.
     "Дальше,  - говорил Сталин на ХIV съезде, - вопрос о Бухарине, я имею в
виду лозунг  "обогащайтесь!".  Я имею в  виду апрельскую речь тов. Бухарина,
когда  у  него  вырвалось  слово  "обогащайтесь"...... Чем  объяснить,  что,
несмотря на  это, все еще продолжается разнузданная травля  Бухарина?  Чего,
собственно, хотят от Бухарина? Они требуют крови тов. Бухарина. Именно этого
требует тов. Зиновьев, заостряя вопрос в  заключительном слове  на Бухарине.
Крови Бухарина  требуете?  Не  дадим вам его крови.  Так и знайте". (Там же,
стр.504-505)
     Не  это ли  имел в виду Ленин, когда говорил о  грубости и нелояльности
Сталина?
     На  самом деле,  как  известно, не  кто иной,  как Сталин, вынашивал  и
осуществил планы уничтожения по очереди всех вождей партии.
     Куда  повел  Сталин  партию  и  сколь губительно  повели  себя  многие,
работавшие в  аппарате старые  большевики,  понимали  далеко не  все. Но это
поняли, наконец, Каменев и Зиновьев. Поняли, какую  крупную ошибку совершили
они,  помешав  выполнению  завещания   Ленина,  воспротивившись  отстранению
Сталина с поста  генерального секретаря.  Поняли, но было  уже поздно. Когда
Зиновьев сказал на  ХIV съезде, что члены ЦК не выполнили завещания Ленина и
не сыграли  роль обруча, о которой  говорил Владимир  Ильич, нельзя было  не
вспомнить о роли Зиновьева и Каменева в этом деле. Ленин и не расcчитывал на
то, что сплотить  партию смогут партийные чиновники:  он предлагал  для этой
цели  ввести  в ЦК  рабочих.  Зиновьев  же  и Каменев на ХII  съезде помогли
Сталину подменить рабочих чиновниками.
     Разногласия   между  сталинско-бухаринской  и   зиновьевской  фракциями
определились еще до XIV съезда: по вопросам о госкапитализме, об отношении к
кулаку,  о  строительстве  социализма  в  одной  стране и о  внутрипартийной
демократии. На Политбюро было договорено: разногласий этих на  ХIV  съезд не
выносить, а спорные  вопросы уладить путем компромисса.  Было  также решено,
что  с отчетными докладами ЦК на областных конференциях  выступят сторонники
как той, так и другой фракции.
     Несмотря  на  все  это,  накануне открытия  съезда  в передовой  статье
"Правды" и в напечатанной в  "Правде" резолюции Московского комитета  партии
было сказано: "Мы точно так же полагаем, что точка зрения товарищей Каменева
и  Зиновьева выражает  неверие во внутреннюю силу нашего  рабочего класса  и
идущих  за  ним  крестьянских  масс,  мы полагаем,  что  она есть  отход  от
ленинской позиции". (там же, стр.462)
     Сталинская фракция нарушила соглашение. Она первой открыла огонь против
зиновьевской  группировки, поставив  ее перед  фактом открытого  разрыва.  В
ответ  на  это  зиновьевская  группировка  открыла  огонь  на  ленинградской
партконференции, а на съезде потребовала слова для содоклада, чтобы изложить
свою позицию.
     Обосновывая  необходимость содоклада,  Г.Е.  Зиновьев  говорил:  "И  вы
думаете,  что мы, как мертвые, будем  молчать и останемся со всеми ярлыками,
которые хотели  нам приклеить, а не попытаемся объяснить партии, что  мы  не
ликвидаторы,  не  аксельродовцы,  не  пораженцы.  (Голоса: "Троцкий молчал",
Орджоникидзе:  "Вам  не разрешат"). Никогда это, товарищи, не  было в  жизни
нашей партии (Голос: "А  Троцкий?")... Назовите мне пример, чтобы  за неделю
до  съезда  объявить  пораженцами, писать передовицы, а  потом заявить,  что
нужно  кончать эту дискуссию. Вы скажете,  что мы сами виноваты, что мы сами
себе  построили такое  положение. (Голоса:  "Конечно".)  Нет,  товарищи,  мы
виноваты  в том, что  были слишком  доверчивы, что  надеялись  на ликвидацию
разногласий  без вынесения их на широкое обсуждение.  У нас иногда возникало
предположение: а что, если большинство за недельку  до съезда  заставит  нас
говорить о разногласиях? Но  мы отбрасывали эту мысль, так как не допускали,
что   это   предположение   может    осуществиться.   Худшие   предположения
осуществились". (Там же, стр.453)
     Делегаты съезда репликами с мест дали понять Зиновьеву, что  он сам еще
на ХII  съезде создал такую обстановку, когда всякое критическое выступление
в адрес ЦК расценивалось как меньшевистский уклон.
     Центральный   вопрос,  вокруг  которого   обострились  отношения  между
Сталиным  и  оппозицией, был вопрос о коллективном  руководстве - тот  же по
существу,  который  поставил  Ленин  в своем  завещании.  Пока Зиновьев  вел
ожесточенную борьбу против Троцкого, он не видел недостатков в "коллективном
руководстве". Но, оказавшись в меньшинстве, он почувствовал, что Троцкий был
прав, что никакого коллективного руководства фактически не было и нет.
     На  ХIV съезде,  с  помощью  лиц,  чьи  выступления  были инспирированы
Сталиным  (например, Ворошилов),  вопросу  о  коллективном руководстве  было
придано другое  направление, чем  давал ему  Ленин.  Владимир Ильич в  своих
письмах  говорил  о  том, что  центральные  органы  партии  должны  охранять
целостность узкого коллектива вождей. Не так  стали толковать это сталинские
подпевалы.   "Наше   коллективное  руководство,   -   говорил  Ворошилов,  -
заключается  в том,  что  мы  считаем,  что  весь ЦК  нашей партии  есть тот
ленинский  коллектив, который после съезда получает в свои  руки всю полноту
власти".
     Выступление Ворошилова, как  сказано выше, было инспирировано Сталиным.
Ворошилов дал понять новым членам ЦК, что именно они  "должны  сменить наших
уставших  и  иной раз шатающихся из  стороны в сторону  товарищей из старого
кадра". (там же, стр.396) Устами Ворошилова  Сталин подбросил такую мысль: а
что  случится  в партии,  если будут отсечены старые, уставшие и  шатающиеся
ленинские кадры?  Ничего  страшного не случится,  говорил Ворошилов, лишь бы
сохранилось единство большинства ЦК.
     Таким  образом  были  сначала  обойдены,   а  потом  и  совсем   забыты
предложения Ленина об обруче для сохранения узкого коллектива вождей партии.
     Зиновьевская   оппозиция  решительно   отвергла   сталинские   принципы
организационной работы ЦК,  ведущие  к единоличной  власти.  В  выступлениях
оппозиции  на  съезде   была  полностью  раскрыта  вся  механика  сталинских
махинаций.
     Подчинив себе секретариат  ЦК,  Сталин держал  в  своих руках все  нити
подбора, назначения и перемещения кадров. Таким образом Политбюро  оказалось
лишенным возможности влиять на формирование руководящих органов партии.
     Оппозиция  прямо предупреждала  делегатов ХIV съезда партии,  что таким
способом  Сталин  добивается единоличной  диктатуры  и  предлагала  коренным
образом изменить порядок прохождения организационных вопросов: ликвидировать
пост   генерального  секретаря  и   создать   секретариат,   непосредственно
подчиненный   Политбюро.  Откровеннее   всех   мотивировал  это  предложение
Сокольников. Он сказал, что если  Сталин претендует на такую роль  в партии,
какую  играл  Ленин,  пусть  он  завоюет  это   положение  доверием,  а   не
организационными методами.
     Решительно высказался за предложение убрать Сталина с  поста генсека  в
своей речи на ХIV съезде Л.Б. Каменев.

     "Лично я полагаю,  - говорил он,  - что  наш  генеральный секретарь  не
является   той  фигурой,  которая  может  объединить  вокруг   себя   старый
большевистский  штаб...  Именно потому, что я неоднократно говорил  это тов.
Сталину  лично,  именно  потому,  что  я  неоднократно  говорил  это  группе
товарищей-ленинцев,  я  повторяю это  на  съезде:  я пришел к убеждению, что
Сталин не может выполнить роль объединителя большевистского штаба. (Голоса с
мест:  "Неверно",  "Чепуха",  "Вот оно, в  чем  дело!", "Раскрыли карты...",
крики:  "Мы  не  дадим вам командных  высот", "Сталина, Сталина!".  Делегаты
встают и приветствуют Сталина. Бурные аплодисменты).  Эту часть своей речи я
начал словами:  мы против  единоначалия,  мы против  того,  чтобы  создавать
вождя. Этими словами я и кончаю речь свою". (Там же, стр. 274-275)

     Во время  выступления Сокольникова с места  была брошена  реплика:  "со
всяким генсеком это может случиться". Это было неверно. Ленин считал Сталина
не способным выполнить  роль  объединителя  партии,  и  потому он  предлагал
заменить его другим, более  подходящим для этой цели  человеком. Кроме того,
как  показала жизнь, должность генсека создавала в условиях централизованной
партии предпосылки для личного захвата власти.  Поэтому оппозиция предлагала
перестроить  органы  ЦК так,  как они  были  при  Ленине,  без  генерального
секретаря.
     Большинство  съезда, состоявшее в  основном  из аппаратчиков, отклонило
предложение оппозиции и тем самым помогло Сталину обеспечить его единоличное
управление  партией. Из реплик с мест во время выступления  Каменева ("Мы не
дадим  вам командных  высот", "Сталина,  Сталина!")  видно,  что руководящая
прослойка  партии знала, что  она  делает - и продолжала восхвалять Сталина.
Это и привело к  "культу личности". Как показало  время,  центральные органы
партии сыграли роль не обруча,  а дубинки, которая прошлась  по головам всех
вождей партии, на которых делал ставку Ленин.
     В  каком  заблуждении  находились  некоторые   лидеры  партии,  еще  не
оказавшиеся к тому времени  в  оппозиции,  видно из их выступлений на том же
съезде.
     Так, М.П. Томский, опровергая данную Каменевым оценку Сталина, говорил:
"Система единоличных вождей  не может  существовать, и ее не будет,  да,  не
будет!". И Рыков говорил: "...ни перед Каменевым, ни перед кем-либо другим (
!, подч. нами) партия на коленях не стояла и не станет".
     Каменев  и Зиновьев  уже поняли, куда идет развитие событий,  а  Рыков,
Томский и Бухарин  этого  еще  не понимали и потому  продолжали поддерживать
Сталина.
     С  иных  позиций  выступили  на  ХIV  съезде  партии  такие  сталинские
подголоски, как Ворошилов, Андреев, Куйбышев. Они знали, чего хочет Сталин -
и подталкивали события.
     Вот что,  например,  говорил  Ворошилов:  "Тов.  Сталину, очевидно, уже
природой  или  роком  суждено  формулировать  несколько  более  ударно,  чем
какому-либо другому члену  Политбюро (смех).  Тов. Сталин  является - я  это
утверждаю - главным членом Политбюро (!, подч. нами), однако не претендующим
на  первенство......Если они  (Каменев и Зиновьев) думают, что один человек,
хотя  бы и  Сталин, или три Зиновьева  и  десять Каменевых могут  двигать  и
управлять аппаратом, то это представление весьма отдаленное от того, которое
у нас имеется".
     Другой  подголосок Сталина А.А. Андреев говорил: "Тов.  Каменев...  два
часа мочалкой водил  по принципиальным вопросам, а потом съехал на диктатуру
тов.  Сталина.  К  чему же  сводится  требование тов.  Каменева об изменении
структуры ЦК?  Нет,  товарищи,  за этим кроется другое,  -  за этим  кроется
нежелание признавать растущий  авторитет тов. Сталина (подч. нами),  который
является генсеком".
     И, наконец, вот  заявление В.В. Куйбышева, руководителя  ЦКК,  которому
полагалось быть объективным  в разборе споров между  вождями партии:  "Я  от
имени ЦКК  заявляю о том, что  это руководство и  этот генеральный секретарь
является тем, что нужно для партии, чтобы идти от победы к победе".
     Одни политические деятели считали, что  опасности единоличной диктатуры
Сталина  нет, что ленинские нормы партийной жизни  непоколебимы и что партия
никому не позволит узурпировать власть.
     Другие  считали,  что Сталин  является единственным  вождем,  достойным
взять на себя руководство партией и страной.
     Теперь,  когда прошло 50  лет,  всем достаточно ясно, что на ХIV съезде
партии  права  была  в  своем  анализе  внутрипартийного  положения   именно
оппозиция.  Худшие  ее предсказания не только оправдались, но даже оказались
наивными по сравнению с тем, что сделал с партией Сталин.
     К  этому  времени Сталин  уже начал привлекать к внутрипартийной борьбе
органы  безопасности. Началась  слежка за членами  партии, организовано было
подслушивание   их   разговоров.  Выступая  на  съезде,  оппозиционерка  Кл.
Николаева говорила:

     "Тов. Гусев сегодня с  этой трибуны  сказал так: "Что же, мы за доносы,
такие  доносы  должны  быть  в  партии, ибо  каждый  коммунист  должен  быть
чекистом".  Товарищи,  что такое чекист? Чекист это есть  то орудие, которое
направлено против врага. Против классового  нашего врага...  Разве можно это
сравнивать ... с тем  положением вещей,  которое  мы хотим создать  под этим
лозунгом  в  нашей  партии?  Доносы  на  партийных  товарищей...  это  будет
разлагать  нашу  партию,  и  не   членам  центральной  контрольной  комиссии
выступать за такие доносы  и делать подобные сравнения... Не  такой системой
надо  бороться. Надо бороться системой правильной постановки внутрипартийной
демократии... (смех).  Нельзя  продолжать систему  под  лозунгом  "Спокойно,
снимаю"."(Там же, стр. 612-613).

     Это был 1925-й, а не 1936-1937-й год. Членов партии еще только приучали
к  мыслям,   высказанным  Гусевым.  Аппаратчики  еще  только   привыкали   к
использованию  органов  ГПУ  для  слежки  за  своими  товарищами.  Но  смех,
раздавшийся в зале в ответ на слова Николаевой о внутрипартийной демократии,
показателен.  Уже   тогда  апелляция  Крупской,   Николаевой  и   других   к
внутрипартийной демократии  вызывала у аппаратчиков только  смех, уже  тогда
главным  методом   разрешения   внутрипартийных   споров   становился  метод
подавления своих идейных противников в партии. Впоследствии от таких методов
пострадали и те, кто активно ратовал за их внедрение.
     Большинство делегатов  съезда  считало, конечно,  что  они  борются  за
единство партии, не отдавая себе отчета в том, что на деле они таким образом
содействуют разгрому партийных кадров и создают почву для победы диктатора.
     Как расценивали мы,  молодые  члены партии, причину успехов  Сталина  и
поражения его противников? Несмотря на всю  остроту внутрипартийной  борьбы,
мы считали,  как и  наши вожди,  что она должна вестись  в рамках партийного
устава. Мы  были уверены, что, с  большими или  меньшими потерями, но партия
выйдет из состояния кризиса.
     После окончания ХIV  съезда  сталинская фракция не  пускала оппозицию к
массам,  отсекала  ее от партийных  масс. Как в 1923 году  основной удар  по
оппозиции был нанесен  по московским военным  и вузовским ячейкам, поддержка
которыми оппозиции представляла угрозу для большинства ЦК, - так в 1925 году
решающий  удар по оппозиции был  нанесен в Ленинграде, и  прежде всего -  на
крупнейших предприятиях Ленинграда.
     Об этом подробно рассказал на ХV съезде партии  ленинградский большевик
т. Минин:

     "Вот  первое,  что произвело  сильное  впечатление,  когда  на  пленуме
прежнего губернского комитета партии т. Калинин,  выступая, сказал: "Что вам
стоит  для  Центрального Комитета объявить белое черным, а черное белым?" Но
особенно  сильное,  прямо-таки потрясающее  впечатление  на всю  организацию
произвело  заседание на "Треугольнике" 14  января 1926 года... Там мы видели
рабочих  и  работниц,  которые от способа ведения  собрания, от  навязывания
своих взглядов тремя членами Политбюро... ломали руки в отчаянии, спрашивая:
"Да  что это  такое?"... Что-нибудь  одно: либо  принимать  в  той же  самой
резолюции ХIV  съезда о  проведении  в жизнь демократии, либо  так проводить
кампанию,  как  проводили  ее  в  Ленинграде,  когда  резолюцию, отвергнутую
большинством  и   не   проверенную   голосованием  объявили   как   принятую
"подавляющим большинством". (ХV съезд РКП(б), стен. отчет, изд.1961 г., т.1,
стр. 235)

     Так    сталинская   фракция   проводила   организационное   разоружение
ленинградской оппозиции.
     Когда Л.Д. Троцкий узнал об этом,  он  открыто  выступил против тактики
"выкручивания  рук", которая не применялась  даже  в  борьбе  против  прямых
врагов большевизма.
     Но было  уже  поздно: дело  было сделано.  Дело  было сделано  -  и оно
нанесло  глубокую  рану  вере членов  партии  в  идейность и  справедливость
Центрального  Комитета  - и  в  возможность  силами  рядовых  членов  партии
добиться этой справедливости.  Самодеятельности партии был  нанесен  тяжелый
удар. У членов партии начала вырабатываться психология  равнодушия к судьбам
партии и революции.

     В нашем  институте  зиновьевская оппозиция не  имела широкой поддержки,
сторонники  ее  даже не  выступали на  общеинститутских партсобраниях. Но  в
нашем отделении несколько зиновьевцев было: Т.Имяреков, ставший впоследствии
одним из самых близких моих друзей, Сагателов,  Меликсетов, Карапетов и  др.
Как оппозиционеры они проявили себя не  в 1925,  а  в  1926 году,  уже после
образования объединенного блока троцкистско-зиновьевской оппозиции.
     Образовался этот  блок  не сразу и не просто. Троцкий довольно долго не
видел разницы между Сталиным и Зиновьевым, который так же, как и Сталин, шел
на всякие комбинации, чтобы захватить власть.
     Разница заключалась в том, для чего добивались они власти.
     Зиновьев - потому, что считал  себя единственным  подлинным наследником
Ленина,  считал, что  только он понимает задачи партии так, как  понимал  их
Ленин.
     Сталин - потому, что он хотел  править один. Ему было глубоко наплевать
на мировую революцию,  партию и социализм.  Все  эти  слюнтяи, считал он, не
понимают:  русский народ любит,  чтобы государством  правил один человек,  и
чтобы этот человек был сильной и волевой личностью.
     Зиновьев был склонен дружно работать со всеми вождями  партии,  лишь бы
они признали его первым среди равных.
     Сталин  стремился к  тому,  чтобы  удалить  от руководства всех  вождей
партии,  ибо  только  таким  образом  он  мог  подобрать  других,  полностью
послушных  ему  членов Политбюро.  Никакое  другое  решение  вопроса его  не
устраивало.
     Зиновьев был убежденным ленинцем и потому интернационалистом.
     Сталину идеи интернационализма были вообще чужды.
     "Председатель   Коминтерна   Зиновьев   дорожил   своей   международной
оппозицией, -  писал  Л.Д.Троцкий,  -  Сталин  с  презрением  поглядывал  на
компартии Запада. Для своей национальной ограниченности он нашел в 1924 году
формулу  социализма в  одной стране".  Это было  противно  духу  Зиновьева и
Каменева, воспитанных на интернационалистских позициях.
     "Борьба  внутри "тройки",  -  писал  там  же  Троцкий,  -  начавшись  в
значительной мере тоже  как личная борьба - политика делается  людьми и  для
людей, и  ничто человеческое ей не чуждо, - скоро в свою очередь  развернула
свое принципиальное содержание... Но Сталину достаточно  оказалось опереться
на те силы, которые  были  "тройкой"  мобилизованы против "троцкизма", чтобы
автоматически одолеть Зиновьева и Каменева.
     Прошлое Зиновьева и  Каменева,  годы  их  совместной работы с  Лениным,
интернациональная  школа  эмиграции,  -  все   это  должно   было  враждебно
противопоставить их  той волне самобытности,  которая угрожала,  в последнем
счете, смыть Октябрьскую революцию.
     Результат  новой  борьбы  на верхах  получался  для  многих  совершенно
изумит