оября   1927  года.  Во  время
демонстрации   ряд  ведущих  оппозиционеров  выступали  с  балконов   домов,
устраивали  летучие  митинги на  улицах.  Из окна квартиры  И.Т.Смилги  было
выброшено красное знамя с лозунгом, направленным против ЦК партии. Работники
ГПУ  выломали двери,  ворвались  в  квартиру,  сорвали знамя и  унесли  его.
Г.Е.Зиновьев  в  Ленинграде  и Л.Д.Троцкий  в  Москве  выступали  на улицах,
разъясняя  свою  платформу. В одном месте работники ГПУ окружили  Троцкого и
стали  оттеснять его  от машины, но Н.И.Муралов, человек  большой физической
силы, оттолкнул их и на руках внес Троцкого в машину.
     14  ноября 1927  года,  накануне  ХV  съезда  партии,  пленум  ЦК и ЦКК
исключил Л.Д.Троцкого из  партии. Не дождались съезда, на котором исключение
их  все  равно  было  обеспечено,  конечно,  для  того,  чтобы  не  дать  им
возможности участвовать в предсъездовской дискуссии и выступать на съезде.
     Все    остальные   ведущие   оппозиционеры,    подписавшие    платформу
объединенного блока, были исключены  из партии решением съезда. Были приняты
жесткие условия для восстановления в партии оппозиционеров, и главное из них
- отказ от своих взглядов.
     Зиновьев,  Каменев  и их сторонники согласились принять  продиктованные
условия капитуляции.  Троцкий  и  его единомышленники  соглашались  признать
ошибочность фракционной борьбы, но категорически возражали против требования
отказаться  от  своих  взглядов.  Дискуссии по  этому  поводу  среди  членов
оппозиционного центра происходили на квартире И.Т.Смилги, в его кабинете, за
большим столом,  по  одну  сторону которого сидели  зиновьевцы,  по другую -
троцкисты. Мы с Имярековым и Бригисом в это время сидели  в соседней комнате
и ждали результатов совещания. И.Т.Смилга (он, конечно, примчался с Дальнего
Востока) время от времени выходил к нам и коротко  сообщал, о чем  говорят в
кабинете.  Однажды, после выступления Л.Д.Троцкого, Ивар Тенисович,  выйдя к
нам, с восхищением сказал:
     - Какая фигура!
     Совещание, на котором произошел разрыв, окончилось. Все  его участники,
за  исключением К.Б.Радека и  Х.Г.Раковского, разошлись. Надежда Васильевна,
жена Смилги,  пригласила всех оставшихся к столу, за  которым  разговор шел,
конечно,  о   только  что  закончившемся  совещании.  Особенно   возмущались
Г.Е.Зиновьевым.  Смилга  заявил,  что  сегодняшнее   поведение  Зиновьева  и
Каменева напоминает ему их поведение в Октябре 1917 года. Радек  и Раковский
согласились с этим.
     Вскоре   после   окончания   ХV   съезда   начались   массовые   аресты
оппозиционеров.  19 декабря 1927 года съезд принял  резолюцию  об исключении
оппозиции  из партии, а уже через несколько  дней И.Т.Смилгу вызвали в ГПУ и
объявили ему постановление Особого совещания об осуждении на 3 года ссылки в
село  Колпашево  Томской области. Дали три дня на  сборы и устройство личных
дел.
     В день отправки в ссылку на квартире Ивара Тенисовича было много людей.
Из  крупных  деятелей помню  Л.Д.Троцкого, Х.Г.Раковского,  К.Б.Радека. Были
Б.Мальцев, Т.Имяреков, Т.Ривош, я и другие товарищи. Вещи мы помогли собрать
и упаковать еще днем, в том числе и довольно приличную библиотеку.
     Вечером  пришла легковая  машина с  конвоем.  Пока грузились вещи,  все
прощались  с  Иваром  Тенисовичем.  Дети -  Таня и Наташа - были лихорадочно
возбуждены. Помню, как  Наташа, простившись с  отцом,  прибежала в столовую,
быстро   осмотрела  всех  и  вдруг  бросилась  к  стоявшему  у  буфета  Льву
Давидовичу.   Видимо,  ребенок   в  своей   тоске  и   тревоге  инстинктивно
почувствовал  в  нем  самого  сильного и  спокойного человека. Лев Давидович
положил руку на ее головку, прижал ее к себе, и она чуть успокоилась.
     Незадолго до ареста Ивар  Тенисович попросил нас с Имярековым разобрать
и привести в порядок его личный архив, с тем чтобы надежно упрятать его. Так
как  Д.Б.Рязанов не участвовал в оппозиции,  архивы  всех  крупных  деятелей
оппозиции, кроме архива Л.Д.Троцкого, были спрятаны в его институте.
     Дома у  Смилги  архив  хранился в громадном, окованном железом сундуке,
стоявшем за дверью его кабинета. Сундук был до краев полон бумагами, и когда
мы принялись  их  разбирать, мы  увидели, что  почти все  эти  бумаги  имеют
громадную историческую ценность. Здесь было много писем  и телеграмм  Ленина
(в том числе и на Западный фронт), и ленты переговоров по  прямому проводу с
Лениным,  Троцким, Склянским и другими, и  переписка  с Троцким,  и  приказы
Реввоенсовета Республики и РВС фронтов. В сундуке мы нашли и золотое оружие,
подаренное Ивару Тенисовичу, кажется, эмиром бухарским.
     Среди бумаг мы нашли большой, нераскрытый, покрытый сургучными печатями
конверт. Мы показали его И.Т.Смилге. Он  сначала  с недоумением посмотрел на
пакет,  потом  стал  вспоминать  -  и  вспомнил. Оказывается,  в  1919  году
Белобородов, приехав с Урала, остановился  у Ивара Тенисовича  и, уезжая  на
фронт,  оставил  пакет,  прося  сохранить  его. В  пакете,  по  его  словам,
находились документы о казни Николая Романова и его семьи. С тех пор  прошли
годы, и оба - и Смилга, и Белобородов - забыли об этом историческом  пакете.
В 1927 году И.Т. отдал его Белобородову - но куда он делся?
     Колпашево, где отбывал ссылку  Смилга, было  место сырое. В гражданскую
войну  у  Ивара  Тенисовича  открылся  туберкулезный процесс  в  легких.  По
окончании   гражданской  войны   И.Т.Смилгу  по  предписанию  врачей   и  по
предложению Ленина послали в Германию, где его подлечили. Надежда Васильевна
боялась, что в  Колпашеве  начнется рецидив туберкулеза и пошла  на  прием к
начальнику ГПУ  Менжинскому с просьбой переменить И.Т. место ссылки на район
с более сухим климатом, Минусинск.
     Менжинский отказал, заявив, что место ссылки определено Политбюро, и он
не может  менять его  по своему усмотрению. Вернувшись, Надежда Васильевна в
соответствующих выражениях отозвалась о  Менжинском. Она рассказала нам, что
в предоктябрьские дни была связной у Ленина  и  хорошо  знала Менжинского, а
Ивар Тенисович как-то даже оказал ему большую услугу.
     В  конце  концов  И.Т.Смилгу  все-таки перевели  в  Минусинск:  Надежда
Васильевна обратилась со своей просьбой к Сталину, и тот дал соответствующее
распоряжение.
     Летом 1929 года Смилга, Радек и Преображенский подали в ЦК заявление об
отходе от оппозиции. Осенью того же года я присоединился к "заявлению  трех"
и тоже вернулся в Москву (я, конечно, тоже был в ссылке, но об этом ниже).
     Вскоре после моего возвращения я увиделся с И.Т.Смилгой. Он сначала жил
в  той же квартире -  только во  время его  ссылки  у семьи его забрали одну
комнату,  бывший  кабинет,  где   поселилась  некая,  как  выражался  Радек,
"баронесса" - красивая  женщина из так называемых "бывших". Но  вскоре  ему,
тоже  вместе  с  братом,  предоставили  такую  же  большую квартиру  в "Доме
правительства",  на набережной  (где  кинотеатр  "Ударник").  Назначили  его
заместителем председателя Госплана, председателем которого  оставался тот же
Г.М. Кржижановский, с которым он работал еще при Ленине.
     Сразу  же  он занялся разработкой  контрольных  цифр  на 1929/30  годы.
Помню,  как был он доволен, когда принес  домой хорошо  оформленную книгу "О
контрольных цифрах на 1929/30  годы". Доволен  он был своим детищем,  как он
объяснил нам, главным образом потому, что удалось  хорошо сбалансировать все
показатели народно-хозяйственного  плана. Скоро, однако, ему пришлось горько
разочароваться.
     В декабре 1929 года начали пересматривать план коллективизации деревни.
И чем шире  становился размах коллективизации, чем  быстрее захватывала  она
новые   районы,  чем   круче   применялись   раскулачивание,   выселение   и
принудительное  вовлечение крестьян в  колхозы, тем мрачнее становился  Ивар
Тенисович.
     Контрольными   цифрами   пятилетнего   плана   предусматривалась  самая
первичная форма коллективизации - товарищество по совместной обработке земли
(ТОЗ). Решением ЦК была принята для внедрения уже  другая форма - артель. Но
фактически  в  процессе  коллективизации   обобществлялось  все:  не  только
производственный  инвентарь и рабочий скот, как предусматривалось Положением
о сельскохозяйственной артели, но и весь скот, включая единственную корову и
даже кур и уток.
     Каждый   раз  при   встрече  Ивар  Тенисович  рассказывал,   с   какими
извращениями  проводится коллективизация. Он  становился все  мрачнее,  стал
поговаривать  о  том,  что наш отход от оппозиции  был ошибкой  -  он только
придал Сталину самоуверенности и спеси. Политика Сталина приведет к пагубным
последствиям  и в  деревне,  и  в  городе,  говорил  Смилга.  Он  возмущался
совершенно нечеловеческой политикой раскулачивания, о котором партия и Ленин
никогда  не  думали.  Он  рассказывал нам,  как  проходят  раскулачивание  и
выселение на практике,  в каких гиблых местах  помещают кулаков и  их семьи,
как  под  видом  кулаков  выселяют  и  середняков, и  бедняков,  называя  их
"подкулачниками" и нередко сводя с ними личные счеты. Волнуясь, он говорил о
большом числе  смертных  случаев во время  транспортировки  кулацких семей в
Сибирь и на поселении там зимой, без теплой одежды, без заготовленного жилья
и даже без времянок.
     А  потом,  переходя  уже  от  гуманных  соображений  к   хозяйственным,
Смилга-экономист  с  горечью говорил о  том,  во  сколько обошлась народному
хозяйству  страны нелепая политика  сталинской коллективизации. Помню  почти
буквально:   "Потери   скота   в   ценностном   выражении,  происшедшие   от
принудительной  коллективизации, -  говорил Смилга, -  превзошли  по  своему
эквиваленту весь прирост основных средств за годы первой пятилетки".
     И.Т.Смилга говорил,  что среди  старых большевиков растет  недовольство
сталинской  политикой в области индустриализации  и  коллективизации,  что в
рабочих   массах   растет  недовольство  последствиями   коллективизации   -
недостатком продовольствия в стране, введением карточной системы, ростом цен
на  промышленные  и  продовольственные  товары, а отсюда -  резким снижением
уровня  реальной  заработной  платы.   Он  не  раз  повторял,  что   нелепая
экономическая  политика  Сталина  ничего  общего не  имеет  с  марксизмом  и
ленинизмом  и  напоминал  о  разумной  экономической  политике, предложенной
оппозицией XV съезду в своей платформе.
     Недовольство   политикой  Сталина  было  уже  ощутимым.   Отрицательное
отношение  ряда руководящих и партийных деятелей,  критические  высказывания
бывших  оппозиционеров,  открытые   выступления  крестьян  против  Советской
власти, протесты рабочих, вылившиеся  в некоторых местах в забастовки, - все
это испугало Сталина. Боясь,  как бы все  эти  потоки  не  соединились  и не
опрокинули  его  власть,  он  стал  принимать  меры.  Прежде всего  эти меры
обратились, конечно, против бывших оппозиционеров. Под разными предлогами их
стали переводить  из Москвы,  Ленинграда, Киева и  других  крупных городов в
провинцию.  Так  были переселены Зиновьев, Каменев  и другие. И.Т.Смилга был
направлен в Ташкент, председателем среднеазиатской Экономкомиссии.
     Меня и  Арвида  Бригиса под видом  мобилизации  на  черную  металлургию
отправили из Москвы в Днепродзержинск.
     Больше  я  не видел  Ивара Тенисовича. Только от  отдельных  товарищей,
встречавшихся в лагерях и  ссылках, и позже, после освобождения, приходилось
мне услышать редкие вести о нем.
     ...После убийства  Кирова  начались массовые  аресты. В конце 1934 года
арестовали  Таню  Ривош, но  после вмешательства  Димитрова освободили (Таня
была  женой  болгарского  коммуниста  Степанова).  Таня  рассказала, что  ее
допрашивали об антипартийной деятельности  Смилги. В январе 1935 года Смилга
был уже арестован, и вскоре его  отправили  в Верхне-Уральский изолятор, где
содержались бывшие меньшевики, эсеры и коммунисты-оппозиционеры. В одной  из
камер Верхне-Уральского  изолятора  сидел в то  время сын старого большевика
Емельянова, с помощью которого скрывались в 1917  году в Разливе В.И.Ленин и
Г.Е.Зиновьев.  Емельянов  и  рассказал  впоследствии  дочери  Смилги  Наташе
кое-что об Иваре Тенисовиче.
     Тогда   администрация   изолятора   еще   держалась   с   политическими
заключенными подчеркнуто вежливо. И.Т.Смилгу по  прибытии спросили, с кем он
хочет сидеть в камере: с разоружившимися  или с ортодоксальные  троцкистами.
Ивар  Тенисович  выбрал разоружившихся.  Но  когда на следующий  день камеру
вывели  на  прогулку,  один  из  сокамерников  Ивара  Тенисовича  перехватил
брошенную каким-то  заключенным  из  форточки  в прогулочный двор  записку и
передал  ее  охраннику.  Возмущенный   Ивар   Тенисович  тут  же  потребовал
начальника тюрьмы и заявил ему:
     -  Переводите  меня  немедленно к ортодоксальным.  Переведите меня куда
хотите - к меньшевикам, эсерам, монархистам - но с  этими подлецами я сидеть
не желаю...
     Этот  случай  сын  Емельянова,  присутствовавший  при  этом,  рассказал
впоследствии дочери И.Т.Смилги - Наталье Иваровне, той самой Наташе, которую
когда-то,  в  день  отправки  отца  в  ссылку,  успокаивал  Л.Д.  Троцкий...
Емельянов рассказывал ей (теперь  ее нет уже в живых), что и этот случай,  и
все поведение И.Т.Смилги в тюрьме вызывало глубокое уважение заключенных.
     Дочерей И.Т.Смилги, 15-летнюю Таню и 13-летнюю Наташу, приютила старшая
сестра  их  матери Серафима Васильевна Полуян, член партии  с  1903 года, по
недосмотру,  что  ли,  ГПУ уцелевшая от ареста. Все остальные члены семьи  -
жена  Смилги  Надежда  и  ее  четыре  брата,  все  старые  большевики,  были
арестованы и уничтожены. Обеих дочерей аккуратно арестовывали, как только им
исполнялось  18 лет  и  отправляли в  лагерь  как ЧСВН  ("член  семьи  врага
народа"). Таня и Наташа  были  реабилитированы и вернулись в Москву только в
1955 году, когда первой было 36 лет, а второй - 34 года.
     Ни И.Т.Смилгу, ни Е.А.Преображенского не осмелились вывести на открытый
процесс.  Очевидно,  несмотря  на  пытки  и издевательства,  сломить  их  не
удалось, и они отказались участвовать в кровавом спектакле, срежиссированном
Ягодой и Вышинским под руководством Сталина. Их - Смилгу и Преображенского -
просто застрелили во внутренней тюрьме ГПУ.

16. Оппозиционный блок
а) Образование блока
     ...Вспоминая  о периоде образования  объединенного  блока, хочу  прежде
всего рассказать о нашей институтской оппозиционной группе.
     В  Плехановском  институте  была  очень  крепкая в идейном  отношении и
мощная  количественно  оппозиционная  группировка.  Входило  в  нее  человек
200-250, среди которых были студенты всех трех факультетов - экономического,
технологического и  электротехнического. Из наиболее активных оппозиционеров
назову Н.И.Ефретова,  М.А.Абрамовича, Т.Имярекова,  А.Бригиса, П.Поддубного,
К.В.Трофимова, А.Оганесова,  Я.Кагановича,  В.Карапетова, Н.К.Илюхова (до  7
ноября 1927 года),  Шабхи, Д.Кучина,  П.Венцкуса,  Говендо,  Г.Либерзона, Б.
Рудницкого,  Фомичева, В.Е.Мишина. Можно было бы назвать и многих других. Мы
вели активную  оппозиционную деятельность не только внутри института, но и в
заводских ячейках  Замоскворецкого района,  разъясняя рабочим-партийцам суть
разногласий между большинством и оппозицией. Нашей пропагандой были охвачены
прежде всего передовые, мыслящие рабочие почти всех крупных фабрик и заводов
Замоскворечья.
     Секретарем  нашей оппозиционной  студенческой  организации  мы  избрали
Василия   Егоровича  Мишина.  Одним  из   самых  авторитетных  в  Плехановке
оппозиционеров был  студент того же организационно-хозяйственного отделения,
на котором учился и я, - Николай Иванович Ефретов.
     Ефретов, человек очень талантливый,  образованный марксист, со страстью
отдававшийся философским и экономическим наукам, обладал неутомимой энергией
и вкладывал, что называется, душу в борьбу против сталинской бюрократии.
     В  отличие от нынешних студентов,  все мы были люди взрослые, с немалым
жизненным и  политическим  опытом,  побывавшие  на  фронтах,  на  партийной,
хозяйственной, профсоюзной работе. Тот же Ефретов  до поступления в институт
работал председателем  Центрального комитета профсоюза работников связи.  На
одном  курсе  с  ним  учился  подававший  большие  надежды  в  теоретическом
отношении М.А.Абрамович - тоже  активный  оппозиционер. Вообще, нисколько не
преувеличивая  из пристрастия  к  бывшим товарищам, могу  сказать, что среди
оппозиционеров  в  Плехановке  было  немало  интересных,  способных  и  даже
талантливых людей.
     Вероятно, были такие и среди сторонников большинства. Но знал я их хуже
и беспристрастием, честно говоря,  не  отличался. Должен однако сказать, что
учившиеся  в  то  время  на  одном отделении  с нами Суслов  и Большаков  ни
особенными  способностями,  ни  особыми  успехами в борьбе  с  оппозицией не
отличались,  а  были  скорее середнячками.  Видимо,  именно  это помогло  им
выдвинуться в сталинские времена и стать одному - министром  кинематографии,
а  другому  -  секретарем ЦК  и ныне даже членом  Политбюро.  К  большинству
примыкали  все  послушные,  все не  решающиеся самостоятельно  мыслить,  все
голосующие по директивам. В оппозицию  - и на заводах, и  в институтах - шли
люди  идейные,  отдававшие   себе  отчет,   с  какими   опасностями  связана
принадлежность к оппозиции.
     В  период  обострения внутрипартийной  борьбы оппозиция проводила  свои
фракционные  собрания.  Проводила  их  и  наша оппозиционная парторганизация
Плехановки. На такие собрания мы приглашали докладчиками Радека, Раковского,
Преображенского  и  других. Помнится, чаще всего такие собрания устраивались
на  квартире Зины Васильевой,  бывшей жены Г.Л.  Пятакова,  или  на квартире
студента В. Карапетова.
     Наша  оппозиционная  институтская  организация  активно  участвовала  в
издательской  деятельности  оппозиции,   выделяя  студентов  для  работы  на
ротаторах,  шапирографах  и  других  множительных  аппаратах.  Таким образом
печаталась  подпольная литература,  написанная  вождями  оппозиции, а  также
документы  центральных органов партии, скрытые  от  партийных масс и добытые
нелегальным путем.
     Вся эта деятельность - организационная, пропагандистская,  издательская
-  проводилась сознательно,  делалась  принципиальными  людьми. Если  многие
сторонники  большинства  (и  в рабочих,  и  в  вузовских  ячейках)  зачастую
совершенно не  были информированы о  всех перипетиях внутрипартийной борьбы,
не знали  многих  документов,  в  том  числе  и писем  Ленина,  не  очень-то
разбирались в существе  разногласий, то совершенно  иначе  обстояло  дело  с
оппозицией.   Сторонников   большинства  было   неизмеримо   больше  -   при
голосовании. Но зато  каждый оппозиционер был политическим бойцом. Пассивных
оппозиционеров  не было. Сторонники  оппозиции,  как правило,  все принимали
активное участие в борьбе,  каждый из них был личностью  - с самостоятельным
политическим мышлением,  выкованным в  острой политической  борьбе. Примерно
так  же  обстояло  дело  и   в  Плехановке:  подавляющая  часть  сторонников
большинства   играла   роль   голосующей   машины,  а   оппозиционеры   были
политическими деятелями, среди которых многие обещали стать выдающимися.
     Несомненным  оказалось   и   моральное  превосходство   оппозиционеров.
Несмотря  на  усиленные  попытки  ГПУ  разлагать  оппозиционные  организации
изнутри, засылая  в них своих провокаторов и агентов, случаи провалов у  нас
были  очень  редки.  Идейность   и   преданность  членов   оппозиции  сильно
ограничивала возможность проникновения ГПУ в тайны оппозиционного подполья.
     А опыт у  ГПУ в  этом отношении  был большой. Разложением  политических
противников  путем  проникновения в  их  ряды или  вербовки  среди них своих
агентов аппарат ВЧК-ОГПУ занимался с самого начала своего возникновения.