"чешскую ересь". Со всех сторон в  Чехию
вторглись орды крестоносцев. Сигизмунд набрал  в  свое  крестоносное  войско
авантюристов и преступников из Пруссии, Швабии, Тюрингии,  Штирии,  Мейсена,
Баварии,  Австрии,  Саксонии,  Франконии,   Венгрии,   Хорватии,   Далмации,
Болгарии,  Валахии,  Франции,  Англии,   Брабанта,   Вестфалии,   Голландии,
Швейцарии,  Каринтии,  Арагонии,  Польши   и   рейнских   областей.   Войска
крестоносцев двинулись на Прагу-"гнездо ереси" - и почти окружили ее.
   - И вот мы по поручению староместской и новоместской радниц прибыли к вам
просить Табор прийти на  помощь  своим  пражским  братьям  и  спасти  их  от
неминуемой гибели, - закончил свою речь старший из послов.
   Микулаш сидел выпрямившись, сложив на груди руки, Ян Жижка слушал  посла,
подперев голову рукой,  сдвинув  брови.  Молодой  Вацлав  Коранда  только  с
участием и горечью качал головой. Збынек из Бухова опустил голову на грудь и
что-то бормотал про себя. А Хвал из Ржепиц от удивления и негодования  то  и
дело вскакивал с места и всплескивал руками, в сердцах  призывая  на  голову
Сигизмунда все, какие знал, проклятия.
   После речи посла несколько секунд никто не нарушал молчания.  Вести  были
страшные не только для пражской общины, но и для всего чешского народа.
   Микулаш встал и обратился к своим собеседникам:
   - Я думаю, пусть добрые пражские братья сейчас пойдут отдохнуть, а мы тут
обдумаем наш ответ и завтра поутру объявим его.
   Послы чинно откланялись  и  вышли.  Когда  Якубек  собирался  переступить
порог, Ян Жижка его окликнул:
   - Скажи на милость, кого из пражан этот "красный  дракон"  Сигизмунд  так
мучил и сжег?
   Якубек, сумрачно глядя в пол, проговорил:
   - Один из мучеников - наш уважаемый  Ян  Краса,  а  второй...  знаю,  что
студент, но имени не упомнил, простите, пан Ян!
   - Как? Ян Краса-замучен?-закричал Ян Жижка и в горе схватился за голову.
   - Ян Краса погиб! Негодяй Сигизмунд! - слышалось в комнате.
   - Вбить ему, убийце Яна Гуса, зубы в глотку! - рявкнул  горячий  Хвал  из
Маховиц, потрясая в воздухе кулаком.
   Долго  совещались  таборитские  старшины,  и,  только  когда  засветились
огоньки в маленьких окошках домов, было принято окончательное решение.
   Полного единодушия среди гетманов и старшин общины не было. Хотя  Микулаш
и соглашался, что надо немедленно идти с войском на Прагу, но  он  вовсе  не
собирался соединяться с пражскими бюргерами.
   - Мы будем воевать с  имперцами,  пока  их  не  уничтожим,  но  сливаться
воедино с этими двоедушными богачами, желающими и папу и  чашу,  невозможно.
Нет нам с ними общего пути!-твердил Микулаш.
   Но Ян Жижка был другого мнения;
   - Прежде всего - единство всех сил, борющихся против папы  и  императора.
Мы, табориты, должны быть терпимы к чашникам, если они имеют с  нами  общего
врага. И знаешь, Микулаш, у  меня  и  сейчас  на  душе  неспокойно  за  наше
будущее: слишком много развелось у  нас  всяких  сект.  Ты  знаешь,  к  чему
приведет это бесконечное дробление нашего движения? К  гибели  всего  нашего
святого дела!
   Микулаш был явно недоволен возражением Яна Жижки.
   - Ты что же, брат Ян, не веришь тому, что говорят  наши  проповедники  Ян
Желивский, Мартин Гуска, Вацлав Коранда: что наступает царство  Христово  на
земле?
   - Я верю лишь в то, что я слышал собственными  ушами  от  нашего  святого
мученика Яна Гуса и его друга блаженной памяти Иеронима Пражского, а они  ни
единого слова об этом не говорили.
   Микулаш упрямо покачал головой:
   - Никогда я не пойду на союз с толстобрюхими купцами-все  равно  они  нас
рано или поздно предадут!
   - Братья, нам надо сейчас приготовить  ответ  пражанам,-вмешался  в  спор
Коранда.-Вы никогда не договоритесь друг с другом.
   - Конечно, мы придем всей нашей силой к ним на  помощь!  -  пылко  заявил
Хвал из Маховиц.
   - Но командовать войсками должны табориты, - предложил спокойный Збынек.
   - Значит, кажется, на этот счет мысли  всех  братьев  одинаковы,-заключил
Микулаш.-Брат Вацлав, напиши пражанам наш ответ и завтра поутру вручи. А вы,
братья гетманы, давайте готовиться в поход. Завтра же мы выступим.
   Почти до рассвета Якубек рассказывал в доме Дубов обо всем, что произошло
в Праге после их ухода. Печальная повесть о мученической  смерти  Яна  Красы
наполнила  всех  скорбью.  По  окончании  рассказа  Якубка  Ратибор  как  бы
мимоходом спросил приятеля:
   - Не слыхал ли ты каких вестей о Шимоне?
   При упоминании о Шимоне Якубек сразу оживился:
   - Вот хорошо, что напомнил! Не только слыхал, но даже и видел его.  И  вы
ни за что не угадаете, кто он сейчас!  Я  глазам  своим  не  поверил.  Шимон
теперь сотник староместского ополчения. Понятно?
   - Что? Шимон - чашник? - широко раскрыл  глаза  Ратибор.-Нет,  ты  что-то
путаешь, Якубек.
   - Вовсе ничего не путаю-чашник он, и даже считается доверенным  человеком
среди староместских чашников.
   - Ого!-многозначительно проворчал  Войтех.Видать,  Шимон  снова  какую-то
хитрую петлю раскидывает. Беда тому, кто в нее попадет!.. Ну, а ты,  Якубек,
как? По-прежнему к богачам тянешься?
   Якубек решительно потряс  головой  и  с  необычной  для  него  твердостью
заявил:
   - Нет, я напрасно спорил с Миланом. Жаль, что он еще не вернулся, - я  бы
ему сейчас сказал: "Ты был прав, Милан, а я вел себя как олух".  Большинство
наших купцов думают лишь о своем брюхе и кармане. У  них  совесть  и  карман
заодно. Только страх перед Сигизмундом заставил их просить помощи у  Табора.
Я же буду просить, чтобы меня приняли в общину Яна Желивского.
   - Ну, друзья милые, пора спать. Как бы завтра не объявили поход,-вмешался
в их разговор повелительный голос Войтеха.
   Поутру размеренные звуки набатного колокола созвали таборских жителей  на
вече. Со всех концов Табора стекались сотни и  тысячи  мужчин  и  женщин,  и
скоро  вся  площадь  перед  радницей  была  заполнена.  На   крыльцо   вышли
таборитские старшины во главе с паном Микулашем и Яном Жижкой, а- к  крыльцу
приблизились пражские послы.
   Вацлав Коранда принялся читать ответ Табора пражанам. Ратибору не удалось
услышать все письмо, и единственно, что донеслось до него, были слова: "...И
если вы действительно нуждаетесь в нашей  помощи,  то  мы  придем,  разрушим
вражеские  крепости,  прогоним  императорское  правительство  и   воздвигнем
чешскую республику".
   Микулаш вручил письмо старшему послу и, вынув из ножен меч,  провозгласил
громовым голосом, подняв блестящий клинок меча к небу:
   - Братья Табора! К оружию! В бой за Прагу,  за  нашу  святую  правду,  за
чашу! Не забывайте братиславских мучеников и Яна Красу!

   2. ВИТКОВА ГОРА - ЖИЖКОВА ГОРА
   В первых числах апреля 1420 года Табор поднялся на помощь Праге, а уже 20
апреля пражане, собравшись с самого раннего утра у южных ворот Нового Места,
с минуты на минуту ожидали появления на горизонте войска таборитов. Едва  со
сторожевой башни донесся зычный крик дозорного: "Табор идет!  Табор  идет!",
толпа новоместской бедноты высыпала бегом из ворот по большой дороге, идущей
на юг.
   И правда, на горизонте поднималась огромная серая туча пыли.
   Прага облегченно вздохнула. Помощь шла от  всех  гуситских  общин  Чехии.
Потянулся  народ  с  северо-западной  Чехии:  из  Жатца,  Лоуни,  Слани.  Из
восточных областей привел отряды оребитов Амброж-организатор общины на  горе
Ореб.
   В толпе, встречавшей приближавшееся  к  Новому  Месту  войско  таборитов,
работая локтями, пробивался вперед молодой воин с нашитым на  груди  золотым
изображением чаши. Новоместские ремесленники, мелкие торговцы и поденщики  с
неудовольствием оглядывались на щеголеватую внешность парня, бесцеремонно  и
грубо  расталкивавшего  соседей,  чтобы  протиснуться  поближе   к   дороге.
Выбравшись в первые ряды, молодой воин заметил невдалеке группу  молоденьких
девушек с  большими  букетами  фиалок  в  руках,  молодцевато  подбоченился,
положив левую руку на рукоять меча, и, вызывающе скосив глаза  на  щебечущих
девиц, принялся задорно накручивать небольшие темные усы.
   - Табор, Табор! - послышались из толпы голоса.
   И, как будто по  знаку  невидимого  дирижера,  вся  масса  народа  запела
торжественно и грозно: "Восстань, восстань, великий город Прага!"
   На крепостных стенах разом грянули трубы и гулко  рассыпалась  барабанная
дробь. Из ворот крепости выступил для торжественной встречи  братьев  Табора
Ян  Желивский  в  сопровождении  новоместских  коншелей,  недавно  избранных
общиной из среды небогатых ремесленников. Впереди таборитского  войска,  как
обычно, шли кнезы. За священниками  на  своем  любимом  белом  коне,  высоко
подняв руку с палицей, ехал Ян  Жижка;  рядом  на  горячем  вороном  жеребце
возвышалась величественная, мощная фигура  Микулаша  из  Гуси  с  обнаженным
мечом в руке. За обоими гетманами ехали их помощники, далее- отряд  конницы,
а за ней двигалась пехота и тянулись  сотни  телег,  составлявших  важнейшее
средство обороны и наступления таборитских войск.
   Прага  гудела  от  колокольного  звона.  В   воздухе   замелькали   сотни
подброшенных кверху шапок, под ноги лошадям посыпались со всех сторон цветы,
и отовсюду неслись восторженные возгласы.
   - Слава Табору! Слава Яну  Жижке!  Слава  Микулашу!  -  кричали  мужчины,
женщины, дети. - Держись, Сигизмунд! Держитесь, кржижаки!
   Когда молодой воин увидел, что Микулаш и Жижка остановились  и  слезли  с
коней, крепко обнялись и расцеловались с  Яном  Желивским,  его  тонкий  рот
передернулся в иронической усмешке. Но,  осмотрев  с  любопытством  передние
ряды таборитской конницы, он при виде молодого  сотника  вдруг  съежился  и,
закусив губу, опрометью бросился через толпу назад.
   - И чего он прется? То вперед, как бык, теперь назад.  Словно  заимодавца
повстречал! - раздавались раздраженные голоса.
   Но воин, не обращая внимания, торопливо юркнул в ворота  и  направился  в
первый же переулок. Услышав за собой чьи-то поспешные шаги, он остановился и
оглянулся, одновременно нащупывая рукоятку меча.
   - Да не беги  так,  Шимон!  Прямо  какой-то  оглашенный!  Насилу  догнал.
Перепугался ты, что ли, чего?
   - Это ты, Генрих? А я чуть не влопался, -  криво  усмехаясь,  пробормотал
Шимон, - едва на родного братца не напоролся!
   - Да ты не говори по-немецки! Очумел, что ли?
   - Верно, верно, Гынец, - перешел поспешно на  чешский  язык  Шимон,  -  я
вовсе голову потерял. Ты представляешь себе, что было бы,  если  бы  Ратибор
меня увидел, да еще с чашей на груди?
   - Чего тут особенно представлять! Или сразу же вышиб бы из тебя дух,  или
сдал бы тебя своему одноглазому черту, а тот уж вознес  бы  тебя  поближе  к
небесам-веревкой за шею!
   Завернув  за  угол  и  убедившись,  что  поблизости  никого  нет,   Шимон
вопросительно уставился на Генриха:
   - Ну что, парни готовы?
   - Подобрал шестерых висельников. За  то,  что  император  избавил  их  от
веревки да еще обещал щедро платить за службу,  они  на  радостях  готовы  и
родному отцу глотку зубами перегрызть.
   - Держи их взаперти. И не давай им слишком много  вина:  пускай  в  кости
дуются, чтобы не скучать. Нам тут с тобой, Гынец, большие дела предстоят. Ты
знаешь, какое приказание привез отец Гильденбрант?
   - Откуда мне знать! Ты ведь у нас старший. Шимон не мог понять,  искренне
или с издевкой говорит его старый друг, бывший клирик отца Яна Противы.
   - Ладно, идем. Покажешь мне твоих крестников. Войско Табора вошло в Новое
Место, и сейчас же гетманы распорядились отпустить людей на отдых. Пражане с
нескрываемым любопытством глядели на бронзовые от загара и непогоды  строгие
и энергичные лица бородатых таборитов.  Их  удивляла  простота  и  суровость
таборитов  -  темных  цветов  одежда   без   каких-либо   украшений,   самая
незатейливая  пища,  жесткая  подстилка  вместо  постели.  Никто  не   видел
таборитов за игрой в кости или бранящимися, не говоря уже о драках.
   Микулаш вместе с Яном Жижкой и другими гетманами отдыхал  в  новоместской
раднице, слушая рассказ Яна Желивского о положении дел.
   - Как же, любезный брат Ян, получилось, что Сигизмунд так надул  пражских
богачей и университетских мистров вроде Яна из Пржибрама?
   Ян Желивский, сменивший свою монашескую  рясу  на  обычный  плащ,  из-под
которого выглядывала стальная кольчуга, в ответ только рассмеялся:
   -  Эти  пожиратели  чужого  труда  думали  служить  Христу  и  антихристу
одновременно.  Надеялись,  что  Сигизмунд  их  испугается  и   позволит   им
хозяйничать в Праге. Но вышло не так. Как услыхали староместские богачи, что
папа объявил крестовый поход против "чешской ереси", так пошли искать союз с
Новым Местом. А мы у себя подняли народ и прежде всего сменили коншелей, что
с Сигизмундом в прошлом году мир заключили и своих послов  на  сейм  в  Брно
посылали. На их место поставили добрых и честных мастеровых.
   - А как со староместскими патрициями?-поинтересовался Микулаш.
   - Тысяча четыреста человек патрициев из Старого и Нового  Места,  главным
образом немцев, изгнаны, а их имения, дома и  иное  имущество  отданы  нашей
общине.
   - Но ведь многие имели немало золота и драгоценностей в своих домах.  Что
стало с их сокровищами?
   Ян Желивский, словно на проповеди, с пафосом подняв  вверх  руку,  строго
потряс в воздухе указательным пальцем:
   - Все  суета  сует  и  всяческая  суета!  Бежавшие  патриции  укрылись  в
крепости, и все их  сокровища  попали  в  руки  нечестивого  Ченка,  а  сами
изгнанники были выпровождены тем же Ченком за пределы Праги.
   - Ничего себе, пан Ченек славно ловит рыбку в мутной водичке!  -  не  мог
удержаться от смеха Ян Жижка. - У пана Ченка, подобно римскому  богу  Янусу,
два лица: одно-католика, другое-чашника. Смотря по нужде, он  поворачивается
или тем, или другим лицом.
   - Пан  Ченек-это  наше  высшее  панство!-с  тем  же  жаром  продолжал  Ян
Желивский. - Он был чашником, пока не награбил вдосталь церковных  имений  и
богатств. Но, как только Сигизмунд стал готовиться к вторжению в  Чехию,  он
тотчас объявил себя верным католиком и слугой императора, за что получил  от
Сигизмунда звание наместника. Но, увидев,  что  народное  возмущение  против
патрициев поднимается, неожиданно снова объявил  себя  чашником,  отобрал  у
бежавших к нему в крепость патрициев их сокровища и выгнал самих из  города.
Теперь же, когда  пан  Ченек  услыхал  о  надвигающихся  на  Чехию  полчищах
кржижаков, он немедленно объявил себя верным подданным Сигизмунда. Вот каков
пан Ченек, вот каковы наши знатнейшие паны! - заключил Ян Желивский.
   Пока прибывшие таборитские войска располагались в Праге, Ян Жижка  вместе
со своими гетманами в первые же дни осмотрел предполагаемую  линию  обороны.
Через несколько дней начались работы по укреплению правого берега Влтавы.  В
первую голову было приказано привести в порядок крепостные валы вдоль Нового
Места, напротив Вышеграда, и вдоль Старого Места с юга на северо-восток.
   Однажды утром Ян Жижка отправился в сторону  крепости,  где  должны  были
быть вырыты рвы и насыпаны земляные валы. Теплый весенний день располагал  к
прогулке пешком, очень приятной после нескольких дней непрерывного качанья в
седле. Вскоре Ян Жижка оказался в полосе оборонных работ.
   - Доброго пути, пан Ян! - встречали его звонкие женские голоса.
   На этом участке  работали  только  женщины:  тут  собрались  с  лопатами,
кирками и тачками в руках сотни женщин из Табора, Жатца, Лоуни, Слани  и  из
других мест Чехии, откуда они со своими мужьями, отцами  и  братьями  пришли
защищать Прагу. Бородатые серьезные десятники и сотники прохаживались  вдоль
возводимых валов, завалов и коротко давали работающим женщинам указания.
   - Спасибо вам, хорошо трудитесь! - громко сказал Ян Жижка, чтобы  слышали
все женщины. - Разве где встретишь таких матерей,  жен  и  дочерей,  как*  у
нас?- И, обернувшись к группе пражских коншелей, остановившейся около  него,
подчеркнул:-Никогда не забывайте, что женщины и девушки Табора  отдают  свои
силы для защиты Праги.-И, круто повернувшись, направился снова в город.
   В один из дней, после того как Ян Рогач и Ян Гвезда  доложили  Яну  Жижке
сводку об оборонительных работах на их участках, он выслушал их и не сделал,
вопреки  обыкновению,  никаких  замечаний.  Зная  строгий  нрав  начальника,
подгетманы несколько удивились и многозначительно поглядели друг  на  друга.
Ян Жижка, видимо, был занят иными мыслями.
   - А скажите, друзья мои, что сейчас делают Сигизмунд и его кржижаки?
   Оба замялись, и Рогач нерешительно пробормотал:
   - Откуда ж нам, брат Ян, знать, мы ведь там не были!
   - Но скажите, нужно или не нужно нам знать,  что  делает  наш  враг?  Как
по-вашему? - продолжал укорять Жижка  своих  помощников.  -  Можно  победить
врага, не зная, что он делает и замышляет делать?
   Ян  Жижка  немного  помолчал,  потом  более  мягко  и  спокойно   спросил
подгетманов:
   - Друзья, нам нужно найти проворного и смышленого человека, чтобы послать
его выведать и высмотреть, что замышляют имперцы. Не знаете  такого?  Только
чтобы парень был честный и смелый.
   Прокоп Большой, присутствовавший  при  разговоре,  задумчиво  разглаживал
усы, что-то соображая:
   -  Надо  спросить  Штепана  Скалу-он  здесь,  в  Праге,  имеет  множество
приятелей. Надо взять человека не из нашего войска, чтобы никто не  мог  его
раскрыть.
   - Добро, зови Штепана. Совет дельный. Через какие-нибудь  полчаса  Штепан
стоял перед гетманом.
   - Слушай, Штепан, надо найти доброго человека, чтобы послать в  имперскую
сторону, принести нам оттуда новости. Подумай, нет ли у тебя  подходящего  в
Праге приятеля, но только чтобы был вне подозрений у имперцев.
   Штепан долго вспоминал всех своих приятелей среди студентов и  горожан  и
наконец остановил свой выбор на одном из них:
   - Есть  здесь  один  портной,  Ондржей.  Человек  он  не  очень  молодой,
скромный, тихий и всем сердцем предан нашему учению. Он, я уверен, охотно  и
честно исполнит все, что вы от него потребуете. Он не чех, а поляк, да  и  в
войске не числится. Ему будет  безопаснее  двигаться  по  городам  и  селам:
странствующий портной-и вс„ тут.
   Ян Жижка согласился с предложением Штепана.
   - Что ж, по-моему, неплохая мысль, а? Как думаете, братья? - обратился он
к подгетманам.
   Оба помощника тоже нашли, что выбор Штепана подходящий.
   - Брат Прокоп, - уже с оттенком приказа в  тоне  сказал  Жижка,  -  пусть
Штепан сведет тебя с этим человечком. Ты ему обо всем скажи и помоги, в  чем
будет нужда.
   Через некоторое время Прокоп Большой  и  Штепан  беседовали  с  худощавым
ремесленником, скромно,  но  чисто  одетым,  в  речи  которого  чувствовался
польский акцент. Представляя его Прокопу как своего старого приятеля, Штепан
добавил:
   - Это он, провожая  нашего  мученика  Яна  Гуса  на  констанцский  собор,
заплакал и сказал, что, верно, мистр не вернется с собора.
   - Слышал, слышал о тебе,  брат  Ондржей!  Поэтому  мы  тебе  и  доверяем.
Поручение наше для тебя очень опасно, но для общего дела чрезвычайно  важно.
Тебе надо пройти в самую  гущу  кржижаков  и  постараться  узнать,  где  они
находятся, сколько их и что они замышляют. Берешься за это?
   - Берусь, - просто отвечал портной.
   В ту же ночь, повесив за  спину  мешок  с  портняжными  принадлежностями,
Ондржей вышел из города  и,  отойдя  на  некоторое  расстояние,  переплыл  в
темноте Влтаву и скрылся во мраке,  держа  путь  на  запад,  в  расположение
имперских войск.
   Спустя месяц ночью Штепан услышал, как кто-то тихонько стучит в дверь. На
его вопрос послышался знакомый кроткий голос:
   - Это я, пан Штепан! Уже вернулся. Штепан растворил дверь и крепко  обнял
маленькую мокрую фигуру с мешком за плечами:
   - Ондржей! Благополучно вернулся?
   - Пан бог помог мне благополучно везде пройти и все, что можно, узнать.
   - Но отчего ты весь мокрый?
   - Как - отчего? При