н  мой
герб.
   - Оставь его, Альфред, - вмешался другой из рыцарей, - не видишь разве  -
это какой-то сумасшедший земан. А вы куда едете и кто вы такой? - последовал
вопрос к Штепану.
   - Я бакалавр Каролинума и еду по делам университета в Пльзень.
   Хозяин вошел в комнату, неся в руках большое блюдо с жареной  курицей,  а
хозяйка повесила на железный крюк небольшой масляный светильник  с  четырьмя
горящими фитилями. Пан Вилем уже оделся и принял вновь  вполне  внушительный
вид. Штепан облачился в свою бакалаврскую тогу. Вошел Павел и пробурчал:
   - Там, пан кнез, ваш конь отвязался, как бы не ушел.
   Когда Штепан вышел вместе с ним во двор, Павел, ухмыльнувшись, наклонился
к его уху и быстро проговорил:
   - Конь не отвязывался,  просто  я  перевел  всех  наших  коней  в  другую
конюшню, чтобы ихние молодчики не увели. Вон туда, что за углом.
   - Спасибо, Павел, - сказал  Штепан  и  направился  к  конюшне,  но  вдруг
заметил маленькую фигурку, вынырнувшую из дома  и  быстро  бежавшую  к  ним.
Несмотря на темноту, Штепан узнал Младу.
   - Пан Штепан, отец велел вам сказать, чтобы вы  сейчас  же  уезжали.  Эти
рыцари хотят вас связать. Один из них сказал другому, что он вас знал еще  в
Праге.
   Не отдохнув как следует, ехать снова в темную осеннюю ночь,  под  дождем,
Штепану вовсе не улыбалось. Но он вспомнил предупреждение Яна Жижки и  брата
Амброжа и попросил девочку вынести ему его сумку. Павел, стоявший рядом, все
слышал.
   - Я мигом оседлаю вашего коня и  выведу  задними  воротами,-шепнул  он  и
исчез в темном дворе.
   Штепан только услышал, как зачавкала грязь под тяжелыми сапогами славного
парня. Через минуту-две скрипнула  дверь,  и  вновь,  как  стрела,  вылетела
девочка и подбежала к стоявшему под навесом Штепану:
   - Пан Штепан, нате сумку. Я в нее кое-что положила вам  на  дорогу.  Отец
очень вас жалеет, он вас еще раз благодарит. Те пьют вино и ждут,  когда  вы
вернетесь, чтобы схватить вас... Пан Штепан, я еще вас не  поблагодарила  за
то, что вы спасли меня... Торопитесь... Вот возьмите от меня на память...  -
Произнося скороговоркой последние слова. Млада всунула  что-то  маленькое  в
руку Штепана.-Доброго пути вам, пан Штепан!
   И, прежде чем Штепан успел что-либо ответить, девочка скрылась в доме.
   Штепан отыскал задние ворота и нашел там Павла, державшего под уздцы  его
оседланного коня.
   - Павел, на тебе два гроша: один передай хозяину за постой и корм коня, а
другой возьми себе.
   - Один грош пойдет хозяину - это справедливо, хотя и щедро, но другой  я,
с вашего позволения, лучше отдам вам, чтобы вы передали его от  меня  на  то
дело, которому вы служите. Прощайте, пан Штепан, будьте осторожны.
   Павел исчез в темноте, а Штепан вновь продолжал  свой  путь  во  мраке  и
ненастье.
   Ехать без плаща было холодно, особенно ночью. Штепан решил, что  в  такую
темную ночь рыцари не станут его далеко преследовать, важно сейчас  отъехать
из селения. Штепан прибавил ходу, и  конь,  разбрасывая  по  сторонам  комья
жидкой грязи,  резво  пошел  рысью.  Так  прошел  час-другой.  Кругом  стоял
кромешный мрак, ветер свистел в ушах. Наконец, часа через три быстрой  езды,
Штепан очутился в каком-то селении. Постучался в первую попавшуюся халупу  -
и после долгих переговоров оказался наконец в тепле и, улегшись  на  скамье,
заснул как убитый.
   Поутру, проснувшись и подкрепившись завтраком, он простился с хозяевами и
узнал, что находится в одном-двух часах езды от небольшого городка Добржиша.
Желая расплатиться с хозяевами, Штепан стал доставать  из  сумки  мешочек  с
деньгами и, найдя маленький, вышитый бисером кошелек, вспомнил, что это  был
тот предмет, который ему в темноте вложила в  руку  дочь  пана  Вилема;  он,
второпях не рассмотрев, сунул его на дно сумки.
   В Добржише Штепан остановился у местного проповедника  брата  Православа,
еще  не  старого,  сурового  на  вид,   глубокого   почитателя   пльзенского
проповедника и руководителя общины Вацлава Коранды
   - Пусть брат Штепан не едет в Пльзень. Брат Вацлав сообщил  мне,  что  он
завтра будет проходить с пльзенской общиной через Добржиш на Прагу.  Подожди
до завтра, и ты здесь встретишься с братом Вацлавом.
   На другой день  Штепан  выехал  за  город  встретить  Вацлава  Коранду  и
пльзенских  братьев.  Едва  он  выехал  за  ворота,  как   заметил   вдалеке
приближающуюся темную массу. Уже издали  он  услыхал  доносившееся  стройное
пение. Он двинулся вперед и скоро повстречался с медленно приближавшейся  по
дороге колонной идущих пешком и едущих на возах  мужчин  и  женщин.  Впереди
ехал верхом высокий, худощавый, сравнительно молодой  человек  в  старенькой
сутане, на которой было нашито изображение чаши. Лицо его чем-то  напоминало
лицо Яна Желивского, только лоб был более  высокий  и  широкий,  черты  лица
более резкие и взгляд  более  суровый.  Штепан  обратил  внимание,  что  все
паломники были вооружены топорами, вилами, цепами и дубинами, а многие имели
хорошие копья, мечи, судлицы и арбалеты.
   Штепан сошел с коня, приблизился к переднему верховому и  по-братски  его
приветствовал, спросив, не он ли Вацлав Коранда. Тот тоже  сошел  с  коня  и
ответил утвердительно. Прочитав обращение Яна Жижки и отойдя  в  сторону  от
дороги, он спросил:
   - Что еще брат Штепан имеет передать нам  от  братьев  Яна  Жижки  и  Яна
Желивского?
   Когда Штепан все изложил, Коранда улыбнулся:
   - Я сам получил кое-какие известия  от  брата  Яна  Жижки  и  поторопился
выступить с нашими братьями. Также написал письмо Микулашу из Гуси  и  Хвалу
из Маховиц. Они тоже уже выступили, и ты их можешь  встретить  по  дороге  в
Бехинь. Я предложил соединиться для большей безопасности в пути.
   - Я вижу, все братья вышли с оружием.
   - Да. Я им сказал: "Братья! Знайте,  что  виноградник  расцвел,  но  козы
хотят его уничтожить. Поэтому не уходите с  горы  иначе,  как  вооруженными!
Прага ждет вас с оружием в руках".
   Хотя Штепан чувствовал страшную усталость от непрерывного  путешествия  в
седле уже больше десяти дней, он решил, дав коню  дневку,  в  тот  же  вечер
выехать навстречу отрядам Микулаша из Гуси и Хвала  из  Маховиц,  идущим  из
Бехиньского и Прахенского краев.
   С ноющей от непрерывной езды поясницей Штепан выехал после захода  солнца
из города и, проведя всю ночь в седле,  остановился  в  небольшой  деревушке
неподалеку от города Писка. Хорошенько отдохнув и выспавшись, в середине дня
он встретил проходящий большой отряд крестьян и ремесленников.  Весь  отряд,
примерно тысячи три, был вооружен не хуже, чем отряд  Коранды.  Микулаша  из
Гуси Штепан сразу узнал по огромному росту и выразительному красивому лицу с
большой окладистой  бородой.  Рядом  с  Микулашем  ехал  незнакомый  Штепану
шляхтич, еще молодой, но одетый более чем скромно. Это был Хвал из  Маховиц.
Штепан подошел к Микулашу из Гуси и приветствовал его.
   Отряд в этой деревушке сделал привал, так как люди были слишком  утомлены
длительным маршем. Кроме того, Микулаш из Гуси  и  Хвал  из  Маховиц  решили
подождать  отставших.  Здесь  собрались  отряды  из  городов  и  сел   всего
Бехиньского и Прахенского краев. Микулаш из Гуси, сидя со своими помощниками
на высоком пригорке на разостланной попоне,  подробно  расспрашивал  Штепана
обо всем, что делалось в Праге.
   - О том, что брат Ян взял Вышеград, я уже  слышал,  -  задумчиво  заметил
Микулаш. - Это, конечно, очень важно. Но еще важнее то, что  брат  Ян  решил
сам напасть на Ченка, не дожидаясь, пока тот первый начнет  действия  против
Старого и Нового Места. Представляю, какие  лица  были  у  пана  Ченка  и  у
королевы Софьи, когда они узнали, что Жижка - в Вышеграде! - Глаза  Микулаша
заискрились. - Что ж, если  мы  сегодня  к  вечеру  двинемся,  то  утром  на
четвертый день ноября нагрянем в Прагу. Так ведь,  брат  Хвал?  -  обернулся
Микулаш к своему младшему товарищу.
   - Так, если нас не задержит на пути Петр из Штеренберка.
   Микулаш покачал головой:
   - После того как мы ему под Живогоуштом начесали спину и прочее, ручаюсь,
что ни пан Петр, ни кто другой не посмеет на нас напасть.
   - Пан Петр из Штеренберка и его отряды сейчас между Збраславом и  Книном,
- вставил Штепан, вспоминая предупреждение брата  Амброжа  и  свои  дорожные
встречи.
   К пригорку подошел какой-то селянин, усталый и весь забрызганный дорожной
грязью. Низко поклонившись Микулашу, селянин вынул  из-за  пазухи  бумагу  и
вручил Микулашу. Тот молча начал читать ее, и вдруг глаза  его  округлились,
он вскочил на ноги:
   - Брат Хвал, мне пишет брат Милош из Усти под Лужницей, что третьего  дня
оттуда вышло триста человек братьев и сестер с детьми в Прагу. И брат  Милош
просит нас подождать их под Збраславом, чтобы в Прагу войти вместе.
   - Ну что ж, это  очень  хорошо,  -  заметил  Хвал,  не  понимая  волнения
Микулаша.
   - Где тут "хорошо"! Он далее пишет, что все  вышли  без  всякого  оружия,
надеясь, что бог их сохранит от всякого несчастья.  Если  они  третьего  дня
вышли, значит сегодня они будут в Книне, а там сейчас рыскает этот разбойник
пан Петр.
   - Надо сейчас же кому-нибудь ехать и встретить их по дороге, если они еще
не дошли до Книна.
   - Я поеду, - вызвался Штепан.
   - Поезжай, брат. Я тебе дам свежего коня - поезжай, встреть их  и  скажи,
чтобы шли нам навстречу. Мы же, не медля ни минуты, все двинемся на  Книн...
Хвала, вели трубить поход. Конных - вперед!
   Микулаш, стоя на пригорке, громадный, с развевающейся по  ветру  бородой,
командовал громовым басом. Люди вскакивали с земли, хватали  лежавшее  рядом
оружие и выстраивались рядами.
   К Штепану подвели свежего коня - слоноподобного жеребца серой масти. Сидя
на нем, Штепан казался мальчиком
   - Это  конь  самого  пана  Микулаша,-пояснил  бородатый  пожилой  брат  в
суконной куртке с нашитой на груди чашей.
   Штепан наскоро попрощался с Микулашем и Хвалом и  поскакал  по  дороге  к
Книну. Отъехав с сотню шагов, Штепан услыхал за собой дробный  стук  конских
копыт - эа ним скакали трое вооруженных братьев.
   - Нас брат Микулаш послал с тобой! -  на  ходу  крикнул  Штепану  молодой
парень с едва пробивающейся темной бородкой на загорелом румяном лице.
   "До Книна хорошей езды часа два, - подумал Штепан. -  Конь  выдержит".  И
пустил своего огромного жеребца в полную рысь, временами переходя в галоп.
   Прошло уже часа полтора. Паломников  не  было  видно.  Навстречу  попался
пастух, гнавший стадо. Штепан подъехал к нему:
   - Друг, не проходило ли тут множество людей?  Пастух  оглядел  Штепана  с
головы до ног и, увидев на груди его спутников нашитые чаши,  понял,  с  кем
имеет дело.
   - Уже часа два, как тут прошло много людей. Впереди шел кнез с  хоругвью,
а на хоругви была вот такая же чаша.
   Штепан, ни слова не говоря, поскакал дальше.
   "Два часа  как  прошли...  Ведь  тут  уже  совсем  близко  Книн.  Неужели
опоздал?" - проносились у него в голове тревожные мысли.
   Проскакав  еще  километров  пять,  всадники  выехали  на   возвышенность,
покрытую мелким кустарником с  пожелтевшими  листьями.  Дорога  пошла  вниз.
Спускаясь, Штепан увидел справа от дороги небольшую котловину, шагов  двести
в длину. На дне котловины на желтой, высохшей траве  в  самых  разнообразных
позах  лежали  люди  -  мужчины,  женщины,  дети.  Картина  мирного  привала
дополнялась сизоватыми струями дыма от  костров,  поднимавшегося  к  серому,
хмурому небу.
   "Это они!-пронеслось в голове у Штепана. -Устали - и сделали  привал.  Но
почему тут так много ворон?"
   Штепан с бьющимся сердцем разом свернул коня направо и поскакал галопом к
котловине. Первой, кого он увидел, была женщина  в  крестьянской  рубахе,  в
овчинной безрукавке, лежавшая лицом вниз на широком красном платке,  странно
раскинув руки. Штепан соскочил с коня и подошел к  ней.  Его  спутники  тоже
спешились.
   - Эй! - крикнул Штепан. - Это братская община из Усти?
   Никто не отвечал, все было тихо, только  ветер  шелестел  сухими  ветками
кустарников и опавшими листьями.
   Штепан подошел  к  женщине  и  невольно  попятился:  красный  платок,  на
котором, казалось, отдыхала  женщина,  оказался  огромной  запекшейся  лужей
крови. В спине пониже лопатки зияло  круглое  отверстие,  полное  запекшихся
темных сгустков.
   - Копьем пробили! - тихо проговорил молодой воин.
   - Боже! Боже! - воплем вырвалось у Штепана. Он побледнел, руки и ноги его
тряслись.
   Воины прошли вперед и, наклонившись, стали осматривать лежавших людей.
   - Все перебиты! - сдавленным голосом закричал один из воинов.
   - Сейчас же садитесь на коней,  -  крикнул  Штепан,  -  скачите  назад  и
доложите брату Микулашу, а я останусь здесь -  может  быть,  кто-нибудь  еще
живой... Будьте вы прокляты, убийцы безоружных женщин и детей!
   Двое воинов ускакали  обратно,  а  Штепан  с  оставшимся  латником  стали
осматривать жертвы Петра из Штеренберка.
   Их надежда была напрасна: было видно,  что  паны  рыцари  и  их  наемники
усердно поработали  здесь.  Вся  котловина  была  залита  кровью.  Положение
лежавших трупов указывало, что нападение было  совершено  на  спящих  людей.
Тела  были  изрублены,  исколоты,  растоптаны   конскими   копытами.   Среди
наваленных в кучи тел виднелись перевернутые котлы у  еще  тлеющих  костров,
дорожные мешки, шапки, посохи, женские шали... Отдельно от других лежал труп
в серой сутане.
   "Верно, это и есть брат Милош", - подумал Штепан.
   Убедившись, что в живых не осталось никого, Штепан в сопровождении  воина
пошел прочь. На самом краю котловины им попался  труп  мальчика  лет  шести,
заколотого копьем в то время, как он,  видимо,  убегал.  Его  белая  длинная
рубашка была красной, а рот широко открыт, маленькая грязная  рука  вытянута
вперед.
   Штепан сел на пригорок,  тупо  глядя  на  котловину.  Он  был  как  бы  в
оцепенении - ничего не чувствовал, ни о чем не думал.
   Издали донесся топот бешено мчавшихся коней. Воин встал и посмотрел вдоль
дороги. По ней неслось во весь  опор  несколько  всадников.  Впереди  скакал
полным карьером на вороном коне Микулаш из Гуси. Он слегка  Прижался  к  шее
коня, и синий плащ развевался, словно крылья,  за  его  спиной.  Не  доезжая
котловины, он круто остановил на всем скаку коня.
   Конь был  весь  в  мыле,  с  удил  свисала  густая  пена,  бока  с  шумом
раздувались. Микулаш спешился, отдал коня и  стал  спускаться  в  котловину.
Остановился и снял свою меховую шапку.  К  нему  подошел  Хвал  из  Маховиц.
Штепан поднял голову, встал и тоже подошел. Так они стояли долго, не  говоря
ни слова.
   - Я опоздал, - едва слышно проговорил Штепан.
   - Ты не виноват, - не поворачивая головы, так же тихо отвечал Микулаш.  -
Наши подойдут - мы их похороним. Паны за это ответят.
   Снова все замолчали, не будучи в силах  оторвать  глаз  от  этой  ужасной
картины. Потом Штепан услышал глухой гул от шагов  идущих  людей.  Несколько
тысяч человек почти бегом спешили к котловине, и огромная толпа  крестьян  с
вилами, топорами, цепами, дубинами, дойдя до котловины, обступила ее со всех
сторон. Напуганные вороны с громким шумом и карканьем взлетели черной  стаей
и улетели прочь. Стало снова тихо. Толпа глядела на котловину и на  то,  что
осталось от трехсот безоружных паломников, спешивших на братское собрание  в
Прагу.
   Микулаш, поднявшись, встал на пригорок и обернулся к толпе, держа шапку в
руке:
   - Вот, братья, что ждет  всех  нас,  если  мы  не  будем  сильны,  хорошо
вооружены и слиты воедино... Похороним наших братьев и сестер и двинемся  на
Прагу. Запомните вс„, что видите, и расскажите пражским  братьям.  А  врагам
нашим, слугам антихриста и сатаны, нет пощады!.. В Праге вам предстоит бой с
панами. Вспомните этих братьев и сестер  -  и...  бейте,  бейте  врагов,  не
щадите никого!

   2. ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ
   Милан долго смотрел на Якубка, оглядывая его с головы  до  ног,  и  вдруг
неожиданно для Якубка разразился неудержимым смехом.
   Якубек был задет за живое:
   - Уж вовсе не разумею, с чего бы это тебе так стало весело? Что ты,  друг
мой, увидел такое смешное?
   - Не  сердись,  Якубек.  Но  уж  очень  смешно  видеть  тебя  в  воинском
убранстве.
   Действительно, Якубек, маленький и круглый, как бочонок,  был  забавен  в
железном нагруднике, непомерно большом шлеме - саладе,  в  котором  исчезала
вся голова хлебопека; широкий меч упрямо путался между  ногами,  а  алебарда
казалась очень длинной и тяжелой.
   Добродушная ирония Милана задела самолюбие Якубка,  но,  поразмыслив,  он
все же должен был согласиться, что совсем не  был  рожден  воином.  Придя  к
такому заключению, Якубек с некоторой завистью заметил, как ловко и  красиво
сидит на плечистой, высокой фигуре Милана кольчуга,  шлем  и  как  ловко  он
приладил меч и тяжелый топор.
   Приятели уселись на толстом бревне, положенном поперек улицы.
   - Не думал я, Якубек, что ты тоже возьмешь в руки меч...
   - Что ж тут удивительного! Теперь каждый честный ремесленник должен стать
воином за наше общее дело.
   - И давно ты, Якубек, превратился в воина?
   - Примерно с месяц. С того самого дня, как... случилась эта  неприятность
с Боженой. Милан недоумевающе поднял брови:
   - С Боженой? У тебя неприятность? Обидела она, что ли, тебя?
   Якубек поставил алебарду между коленями, оперся о  нес  обеими  руками  и
грустно опустил голову в огромном шлеме:
   - Не послушал я тебя, Милан, и сунулся к Войтеху с Теклой насчет  Божены.
Думал, раз она не выходит ни за Ратибора, ни за Шимона, а Штепан,  может,  и
сан священника примет - так он уж и вовсе не жених, значит Божена  свободна.
Со мной она всегда была приветлива. Вот и отправился к Дубам. Сначала  думал
так, тихонько, поговорить, а уж потом и сватов засылать.  Вышло  очень  даже
нехорошо. Поблагодарила, извинилась и... - ни с чем я домой  пришел.  Глянул
на свое одинокое жилище - опостылело оно мне. А тут слышу: все  новоместские
ремесленники собираются в отряды. Ну, и я  то  же  пошел:  за  правду  божью
повоюю и скорбь свою развею.

   Милан уже не улыбался и принялся утешать своего бывшего хозяина и друга:
   - Якубек, но почему ты не послушал меня? Говорил же я тебе:  не  думай  о
Божене. Тебя она уважает, как хорошего, честного человека почитает и большую
признательность чувствует за твое доброе сердце. Мне думалось всегда, что ей
этот проныра Шимон нравился. Жалко, не знает Божена, что у него  за  душа...
Якубек сдвинул на затылок опустившийся на глаза шлем  и  с  сердцем  стукнул
древком алебарды о землю:
   - Она-то не знает, зато я кое-что знаю и кое в чем подозреваю Шимона.
   Милан в раздумье стал чертить ножнами  меча  -по  земле  и  неопределенно
протянул:
   - Шимон - хитрый и ловкий парень. Все его  подозревают  в  разных  темных
делах, но поймать за руку до сих пор никто не мог - не  оставляет  за  собой
следов. К примеру, как он умудрился стать торговцем воском да свечами, никто
не знает. Но что ни говори, а дела у Шимона пошли в гору, у Войтеха же-  под
гору, да так, что за долги пришлось и дом,  и  скотину,  и  лошадь  Ратибора
продать.
   - А Ратибор где?
   - Ратибор с  того  дня,  как  выбросили  коншелей  из  окна  новоместской
радницы, стал во главе сотни новоместских парней. Мы  вместе  с  ними  после
смерти короля  громили  картезианский  монастырь,  что  около  ворот.  То-то
нагнали тогда страху на монахов! Да  не  одни  монахи  поубежали  -  сколько
попов, немецких богачей да всяких знатных панов удрало из Праги! С той  поры
Новое и  Старое  Место,  как  выгнали  оттуда  немцев-патрициев,  отошло  от
католической церкви, а  Малая  Страна  и  Градчаны,  где  засели  наместница
королева  Софья  и  пан   Ченек   Вартемберкский,   остались   оплотом   сил
антихристовых - Сигизмунда и римского папы. Вышеград же новоместские  ребята
с паном Яном Жижкой во главе отняли у пана Ченка.
   Якубек неодобрительно нахмурился:
   - Не возьму я в