ожиданности и быстро вскинула голову. Перед ней со смущенной улыбкой стоял
   Ратибор.
   - Сюда мне помог принести Гавлик, а потом он пошел работать...
   - Дай-ка мне! - Ратибор без труда поднял  узел  и  взвалил  его  себе  на
плечо. - Теперь идем домой Впрочем, ты не очень спешишь?
   - Н-нет... не очень тороплюсь, - прошептала Божена, опустив глаза.
   - Тогда сядем, немного посидим на берегу. Ладно?
   - Хорошо, только недолго. Надо еще успеть развесить. - И Божена присела.
   Ратибор поместился неподалеку от нее. Некоторое время оба никак не  могли
начать разговор V молча глядели перед собой на бегущие воды Влтавы.  Ратибор
поднял соломинку и начал внимательно ее рассматривать.
   - Божена, - начал Ратибор, яростно вертя в пальцах ни в чем  не  повинную
соломинку, - я хочу кое-что сказать тебе...
   Божена рискнула искоса бросить взгляд на Ратибора - выражение лица у него
было грустное и озабоченное.
   - Хотите сказать мне?.. Так говорите же! Ратибор малодушно молчал.
   - Ах, Ратибор, Ратибор! Вы очень хороший, прямодушный, что же вы  боитесь
говорить?
   Ратибор уперся обеими руками в колени, нахмурил брови и  прокашлялся,  но
нужные слова все же никак не шли на ум.
   - Трудно мне сейчас говорить, Божена. Трудно потому, что я никогда никому
в своей жизни не говорил таких слов. - Ратибор набрал побольше воздуха  и  с
решимостью отчаяния стремительно  продолжал:-Уж  лет  пять,  как  я  сердцем
понял, что жизнь без тебя мне не в жизнь. И с  тех  пор  началась  для  меня
такая мука, что все на свете мне опостылело. Как зазубренная стрела ты вошла
ко мне в душу: войти вошла, а вырвать уже никак невозможно. Да, наверно,  ты
это и сама чувствовала, когда со мной встречалась...
   Божена напряженно слушала и при последних словах  Ратибора  едва  заметно
кивнула головой.
   - И стал я с той поры ревновать  тебя  к  каждому,  кто  бы  с  тобой  ни
заговорил: и к Штепану, и к Шимону, и к Гавлику, и даже к  Якубку.  Потом  я
как поглядел на тебя и на себя, так сказал сам себе: "Кто я и кто Божена?  Я
- простой парень, оружейник да вояка: могу лишь добрый меч выковать да  этим
мечом любого немца до  пояса  располовинить.  А  в  остальном  -  темный  я,
неученый..." Куда мне до тебя! Такую, как ты, по всей Праге надо поискать  -
и не найдешь. Такую красивую и такую  ученую...  разве  сравнишь  с  другими
нашими девушками! Вот с тех пор затаил я в себе эту муку и не знал, что  мне
делать.
   Ратибор опустил голову на руки. В этот момент  огромный,  мощный  Ратибор
показался Божене таким беспомощным, словно брошенный  ребенок,  и  она  едва
удержалась, чтобы не погладить его низко опущенную взлохмаченную голову.
   Помолчав некоторое время, Ратибор мрачно продолжал:
   - Убедил я себя, что мне не на что надеяться, и махнул на все рукой.  Как
раз в это время мне пришлось ехать с паном Яном Жижкой воевать в  Польшу.  Я
даже обрадовался: уж больно жизнь опротивела. Могу сказать, отчаянно я бился
тогда с немцами! Ян Жижка, видно, что-то понял, хоть виду не подал  и  ни  о
чем меня не спрашивал.  Перед  отъездом  я  поделился  своими  горестями  со
Штепаном. Вот Штепан и обещал попросить совета у нашего мистра...
   Ратибор снова замолчал. Божена опустила  глаза,  щеки  ее  залила  краска
волнения.
   - Кто же дал бы мне лучший совет, чем наш покойный мистр!  И  вот,  когда
Штепан вернулся из Констанца, а я из Польши, он мне передал от нашего мистра
благословение и вот эту записку. Писана она была в тюрьме.-Ратибор порылся в
замшевой сумочке, висевшей  у  пояса,  и  передал  Божене  маленький  клочок
бумаги.- Я все время носил ее с собой и никак не решался показать тебе.
   Божена, не поднимая глаз, взяла из рук Ратибора записку  и  молча  прочла
ее. Когда она кончила, лицо ее стало совсем пунцовым.
   - Вы знаете, что здесь написано? - очень тихо спросила Божена.
   Ратибор покачал головой:
   - Откуда мне знать! Я ведь читать не умею.
   - И вы ее никому до сих пор не показывали?
   - Нет, никому. Ходил и мучился.
   - Здесь покойный мистр передает вам то, что я ему сказала на исповеди,  и
добавляет, что так как он, видно, уйдет из этого мира" то  раскрывает  перед
вами тайну исповеди.
   Ратибор порывисто поднял голову и выпрямился:
   - Но что же ты сказала мистру на исповеди?
   - Я сказала... ну, я сказала... Ох, боже мой! Да вы сами  знаете,  что  я
могла сказать о вас! - И Божена закрыла лицо руками и отвернулась.
   Ратибор вскочил с места и ласково дотронулся до локтя Божены:
   - Ты знаешь, кто я?
   - Вы - честный и добрый... - не отнимая от лица ладоней и не  поворачивая
головы, начала дрогнувшим голосом Божена.
   - Я-дурак!-сказал Ратибор.
   - Нет, не совсем, но вы очень недогадливы.
   - Божена, но ведь у меня и в мыслях никогда не было, что ты  когда-нибудь
обо мне думала! При жизни мистр никогда бы не открыл тайну исповеди. Поэтому
он и приказал отдать мне это письмо лишь в случае его кончины.
   - Видно, наш мистр знал, что он больше нас не увидит, - тихо  проговорила
Божена.
   Ратибор отбросил в сторону соломинку:
   - Не только знал, но и добровольно пошел навстречу мученической смерти.
   Божена вдруг положила руку на плечо Ратибору и начала быстро говорить:
   - Я хорошо помню, когда казнили отца, с какой яростью  я  подавала  Карлу
лук и стрелы и как я тогда хотела перестрелять из лука  всех  этих  собак  -
барона, аббата и других, что были с ними... Я ревела от злости, что я  такая
маленькая и не могу стрелять из лука... И  вот,  четыре  года  назад,  когда
пришло известие о страшной смерти нашего мистра, я почувствовала, что  могла
бы бросить в костер и Сигизмунда и весь ихний собор... Выражение лица Божены
было напряженным, рот плотно сжат, глаза  глядели  сурово  и  твердо.  Такой
Божену Ратибор еще никогда не видел.
   Он тихо взял руку девушки в свою, крепко ее пожал. и сказал:
   - Можешь мне поверить, Божена, не сегодня-завтра начнется возмездие.
   - А мы тоже будем воевать? - В тоне Божены было что-то детское.
   - Ты-то будешь ли - не знаю, но мы все возьмем в руки оружие.
   - Ратибор, скажите, а правда, что у королевы Либуши было девичье войско и
воеводой у них была тоже девушка - Власта? Ее звали так же, как и мою бедную
матичку.
   - Люди рассказывают, что так было, но правда ли - не знаю. А тебе кто  об
этом рассказывал?
   - Ваша мать. Зимними вечерами,  когда  мы  с  ней  сидим  около  печки  с
вязаньем, она рассказывает мне много старинных сказаний,  сказок,  былей.  И
мне всегда нравится их слушать!
   - А  зачем  тебе  слушать  сказки,  когда  ты  можешь  читать  по-чешски,
по-немецки да по-латыни! Недаром с тобой вот уже семь лет Штепан занимается.
   - Да, спасибо Штепану, он много положил труда,  чтобы  обучить  меня.  Но
только я, верно, тупая и ленивая  ученица-Штепан  часто  на  меня  сердится,
особенно за латынь.
   Ратибор огляделся по сторонам:
   - Надо домой возвращаться, скоро уж сумерки. А я еще тебе почти ничего не
сказал.
   - Так говорите сейчас, а то мы, верно, заболтались тут.
   - Я, Божена, если ты не будешь против,  хочу  потолковать  сегодня  же  с
отцом.
   - С отцом? О чем же?
   - Чтобы он дал согласие нам повенчаться  и  поговорил  об  этом  с  дядей
Миланом.
   Божена смущенно отвела глаза и, покраснев,  ничего  не  ответила,  только
робко пожала руку Ратибору.
   - Я осел, что не сделал этого раньше, как только вернулся из Польши!
   Когда смущение Божены улеглось, она, словно о чем-то вспомнив, заметила;
   - Ратибор, стоит ли  сейчас  о  нашем  деле  просить  дядю  Войтеха?  Вы,
наверно, заметили, что последний месяц он чем-то озабочен и почти ни  с  кем
не разговаривает.
   Ратибор слегка нахмурил брови:
   - У отца последние месяцы опять очень  плохо  идут  дела.  Снова  выросли
большие долги, и платить сейчас нечем.
   - Я не знала...
   Они поднялись с места. Ратибор взвалил тяжелый узел на плечо, взял Божену
за руку, и они не спеша направились  домой.  Хотя  до  дома  Дубов  было  не
близко, но они очень торопились рассказать друг другу все, что накопилось  у
них за все эти годы. Речь их  была  беспорядочна,  мысли  прыгали  с  одного
предмета  на  другой,  и  все  казалось  важным  и  требующим   немедленного
объяснения. Когда они подходили к дому, Ратибору казалось, что не было  этих
нескольких лет ненужного отчуждения, и удивлялся, до чего он был прав, когда
считал Божену самой славной девушкой на свете. Он шел, весело подняв голову,
и совсем не замечал тяжести огромного узла на левом плече.
   - Ах, мистр Ян, мистр Ян, почему тебя нет с нами! - вырвалось у Божены.
   И сейчас же Ратибор повернулся к ней и почти крикнул:
   - Да ведь это самое я сейчас хотел сказать! Мы оба думали одно и то же...
   Остановившись у дверей дома, Божена посмотрела в  глаза  Ратибору  своими
блестящими синими глазами и улыбнулась.  Ратибор,  сам  не  понимая  почему,
по-мальчишески рассмеялся и с силой пожал Божене  руку.  Было  очень  трудно
уходить с крыльца в дом.
   Из столовой доносился глухой шум многих мужских голосов,  как  будто  там
происходила ссора. Божена с улыбкой кивнула Ратибору на  прощание,  схватила
узел и потащила его в кухню, а Ратибор вошел в  столовую,  стараясь  придать
своему лицу спокойное и степенное выражение.
   Столовая была полным-полна приятелями Войтеха. Шел оживленный  спор.  Сам
Войтех с угрюмым лицом сидел у стола, опершись  головой  о  ладонь.  Говорил
Милан. Говорил горячо, с гневом и ожесточением в голосе.
   - Вот, Якубек, ты говоришь, что надо стараться учение  нашего  мистра  по
всей Чехии распространить, у монастырей земли отобрать, а в то  же  время  с
папой не ссориться да с панами жить в мире.  Как  же  так?  Что  же  получит
мужик?
   - Как - что? - спокойно отвечал Якубек, с улыбкой превосходства глядя  на
своего тестомеса. - Разве причастия под двумя видами - хлебом и вином -  для
вас мало? Ты же знаешь, что  до  сих  пор  католики  не  допускали  народ  к
причастию вином, а давали один хлеб.
   - Пусть так. Но оттого, будет ли народ во время  причастия  съедать  один
хлеб или будет запивать его еще вином,  -  ему  легче  не  станет.  Пойди  в
деревню и посмотри, как живут мужики под  панским  ярмом.  Да  не  только  в
деревнях  -  в  самой  Праге  погляди  хорошенько:  на  самом  верху   сидят
богачи-патриции, вс„ больше  немцы,  и  в  своих  руках  держат  Прагу.  Вся
торговля, все деньги у них... Вот и скажи: разве для того наш  святой  мистр
Ян отдал жизнь, чтобы народ только принимал причастие под  двумя  видами,  а
вся несправедливость и гнет оставались по-старому? Наш  мистр  говорил,  что
все должны жить по заповедям Христовым.
   Якубек не сдавался и с прежней уверенностью возразил:
   - Видно, Милан, плохо ты понял учение блаженной памяти покойного  мистра.
Разве мистр Ян Гус говорил, что не должно  быть  на  свете  ни  богатых,  ни
бедных? Он лишь проповедовал, что богатые должны помогать беднякам, но чтобы
все были одинаковыми... этого я от него не слышал.
   В этот момент какой-то странный человек, которого Ратибор видел  впервые,
еще молодой, крепкого сложения, но  худой  и  в  сильно  поношенном  платье,
вскочил со скамьи и подскочил к Якубку:
   - Милан хоть и простой халупник, но говорит верно и толково. Только он не
сказал еще об одном. Не все паны одинаковы. Есть такие паны, как, к примеру,
Ольдржих Рожмберк, что владеет чуть ли  не  всем  югом  Чехии  и  короля  за
равного себе считает, и есть чуточку поменьше, но все же не одна  деревня  у
них под ногами. Но, кроме таких панов, есть еще множество рыцарей,  земанов,
паношей, у которых, кроме замка да клочка  земли,  нет  ничего.  Сколько  их
разорилось до последней рубашки: и земли их и замки отбираются или  сильными
панами-соседями, или монастырями. По-разному это делается, а  конец  один  -
иди куда хочешь: или на службу  к  тому  же  пану,  или  продавай  свой  меч
какому-нибудь королю - своему или чужому, или иди на большую дорогу "рыцарем
фортуны". Сколько по лесам да по горам прячется таких рыцарей! Да  вот  хоть
бы я сам: был у меня замок, хоть неказистый, а все же крыша над головой,  да
земли два лана. Пришло время, и замок мой и землю - все отнял сосед, а  я...
вот Войтех знает, как я воевал  с  Рожмберками...  Так  скажи,  разве  такой
шляхтич, как я, лучше которого любой седлак1 живет, не поможет вам  прогнать
панов да разных бискупов, что нас из людей в навоз превратили? -  Незнакомец
остановил взгляд на Ратиборе:-Скажи мне, друг, что бы  ты  сделал,  если  бы
тебя выгнал сосед из дома и с земли лишь потому, что он  знатнее,  богаче  и
сильнее тебя?
   Ратибор недоуменно пожал плечами:
   - Да что сделал? Коль управы на него у короля не  нашел,  сам  бы  с  ним
расправился.
   - Так мы и делаем, а нас за то зовут разбойниками и тащат на виселицу.
   - Нет, - раздался чей-то спокойный голос, - доложим, пан Рогач, многие из
разоренных шляхтичей и на самом деле стали разбойниками и грабят и правых  и
виноватых, не разбирая.
   Из всех углов комнаты начали  раздаваться  взволнованные  голоса.  Каждый
старался перекричать соседа и торопился высказать все, что накопилось у него
на  душе.  Войтех,  подняв  голову,  сумрачно   оглядывал   этих   кричащих,
размахивающих в волнении руками людей,  желающих  во  что  бы  то  ни  стало
рассказать о своей тяжкой доле. Один  ожесточенно  доказывал,  что  честному
ремесленнику от богатых купцов не стало жизни; другой  громко  жаловался  на
жестокое обращение и непосильную барщину пана; третий, воздев руки, чуть  не
плача, спрашивал: разве Христос учил, чтобы попы захватывали обманом земли у
бедняков?
   Внезапно из дальнего угла раздался повелительный голос:
   - Успокойтесь, братья!
   Шум разом смолк. Все присутствующие повернулись  в  ту  сторону.  Ратибор
увидел, как из угла  вышел  высокий  монах.  Ратибора  поразило  лицо  этого
человека - очень худое, обрамленное густой темной  бородой,  оно  напоминало
лик святого: взгляд, устремленный куда-то  в  пространство,  острые,  резкие
черты бледного лица с выражением крайней экзальтации и решительности.
   - Братья мои! Я хочу сказать вам несколько  слов.  Оба  вы,  мои  дорогие
Якубек и Милан, неправы. Ты, Якубек, надеешься, что можно жизнь по  Христову
учению совместить со знатностью, богатством, властью папы, королей и  панов,
и думаешь, что достаточно причастия под  обоими  видами,  чтобы  ни  к  чему
больше не стремиться. Но ты ведь слышал, что говорили  другие.  Разве  можно
примирить царство Христа и антихриста вместе? Разве можно жить  в  аду,  где
власть, знатность и богатство - вс„, а труд и честность  -  ничто?  Нет,  ты
неправ, Якубек!
   Но ты, Милан,  тоже  заблуждаешься:  когда  лишают  телесного  хлеба,  ты
чувствуешь несправедливость и унижение, но разве не  в  тысячу  раз  большая
несправедливость и унижение, когда тебя  лишают  права  на  завет  Христа  -
причастия под  двумя  видами?  И  мы,  истинные  христиане,  ученики  нашего
мученика Яна Гуса, в  знак  утверждения  этого  права  вместо  оскверненного
папистами креста воздвигли чашу как символ  права  народа  на  причастие  не
только телом, но и кровью Христовой.
   Отныне знак чаши будет нас сопровождать повсюду, где бы мы ни  находились
и что бы ни делали.
   Вы знаете, что король начал нас притеснять. Наши проповедники или изгнаны
из Праги, или брошены в темницы. Нам остается  только  собираться  вместе  и
устраивать по городу процессии. Но и это становится небезопасным...
   В  комнату  вошел  человек,  весь   запыленный.   Радостными   возгласами
приветствовали его собравшиеся.
   - Откуда ты, брат Зденек? -обратился к нему Войтех.
   Пришедший еле держался на ногах от усталости, но глаза  его  блестели  от
возбуждения.
   - Я только что из Бехини. Вы здесь, в Праге, еще не знаете, что  творится
в Чехии. Поднимаются на борьбу верные  сыны  народа  нашего.  Больше  сорока
тысяч человек собралось со всей нашей земли на гору Табор. Там выступал брат
Вацлав Коранда из Пльзеня. Он говорил, что  близок  конец  мира.  Мир  будет
обновлен огнем, и в огне погибнут злые мира сего.  Брат  Вацлав  звал  народ
собираться на горы и готовиться к расправе  со  злыми  людьми.  Он  призывал
мечом защитить правду божию. Брат Вацлав сказал, что кто  не  обагрит  своих
рук в крови злых, сам погибнет в огне. Как зачарованные  слушали  его  люди.
Глубоко в сердце запали всем слова брата Коранды. Верные сыны народа возьмут
в руки меч. Великие дела предстоят нам.
   Монах при этих словах выпрямился и поднял руку:
   - Правильно, братья! И мы  в  Праге  должны  выступить  в  защиту  правды
божьей. Я призываю вас, дорогие друзья, собраться в день  святой  Марселины,
что будет на тридцатый день июля месяца,  у  нас  в  церкви  Снежной  божьей
матери, и оттуда мы пройдем в новоместскую  радницу  требовать  освобождения
наших проповедников, томящихся в тюрьме. То, что до сих пор  народ  смиренно
просил у короля, теперь он возьмет сам...
   -  Но  не  забудьте,  братья,  прежде  чем  идти  к  раднице,  хорошенько
вооружиться. - В дверях стоял Ян Жижка.
   Все поднялись с места и отвесили рыцарю глубокий поклон. Монах подошел  к
Яну Жижке и, взяв его за руку, вывел на середину комнаты:
   - Брат Ян, ты дал  мудрый  совет.  Наши  враги  многочисленны,  сильны  и
вооружены. Они постараются уничтожить нашу чашу и всех  уверовавших  в  нее.
Веры и мужества у нас хватит, чтобы сокрушить силу антихристову,  но  у  нас
нет вождя - мужа чистой веры, доброй воли и умелого в  ратном  деле.  Братья
Нового Места Пражского просят тебя,  брат  Ян,  быть  нашим  вождем  в  этот
великий день!
   - Просим, просим! Выберем тебя нашим воеводой! -  сразу  заговорили  все,
обступая Яна Жижку со всех сторон.
   - Если народ Нового Места Пражского решил сам подняться на защиту  правды
и утвердить чашу, я не могу отказать ему в моей помощи. - Ян  Жижка  оглядел
всех испытующим взглядом. - Но я хочу сказать вам, братья,  подумайте:  этот
день будет днем  начала  великой  борьбы  между  чешским  народом  и  силами
антихриста - Римом и его слугами. Король несомненно бросит  на  нас  войска.
Готовы ли вы, братья, к такой борьбе?
   Монах вновь возвысил голос:
   - Мы вс„ пойдем путем, указанным Яном Гусом и Иеронимом Пражским - нашими
мучениками за правду и свободу своего народа. Не так ли, братья?
   - Так, так! Народ не может больше терпеть! Веди нас, Ян Жижка, не опустим
мечи, пока не уничтожим всех врагов чаши!
   Ян Жижка властно поднял руку:
   - Пусть будет так! В добрый час!  Значит,  на  тридцатый  день  июля  все
соберемся. Но время уже позднее, пора дать нашим хозяевам покой.
   Гости стали расходиться. Войтех, попрощавшись с монахом, громко обратился
к остальным:
   - Друзья, не забудьте:  если  у  кого  нет  оружия-  пусть  придет  сюда,
что-нибудь найдем. Счастливого пути вам всем!
   Ян Жижка, попрощавшись с Войтехом и остальными, на секунду остановил свой
взгляд на Ратиборе и Штепане:
   - Ратибор и Штепан, проводите меня - мне надо с вами побеседовать.
   Штепан вспыхнул от смущения и радости и подошел к рыцарю:
   - Я готов, пан Ян.
   Ратибор же в нерешительности замялся:
   - Пан Ян, я вас догоню, мне надо с отцом кой о чем поговорить.
   - Хорошо, поговори, а потом догоняй  нас.  Я  иду  к  дому  Матея  Лауды,
знаешь?
   Ян Жижка со Штепаном, ломавшим себе голову, на что  он  мог  понадобиться
Жижке, вышли, а Ратибор в волнении ожидал, пока все разойдутся.
   Когда затих шум шагов, Ратибор спросил отца:
   - Я до сих пор не видал никогда этого монаха. Кто это, отец?
   - Ян Желивский, проповедник церкви Снежной божьей матери у  нас  в  Новом
Месте.
   - О-о, Ян Желивский! О нем сейчас вся Прага говорит. Паны, богачи и  попы
его ненавидят и боятся, а ремесленники и пражская  беднота  пойдут  за  него
хоть в самое пекло.
   - Да, после мистра Яна Гуса другого такого  проповедника  у  нас  еще  не
было.