нул ему, как и  многие  другие.  Ведь  Монфор  теперь  граф
Тулузский и господин этой земли.
   - Что ты делал в Сальветате? Грабил?
   - Я собирал для него хлеб, мессен.
   Тогда Раймон отвернулся от этого  Жориса  и  сказал  своим  спутникам
негромко:
   - Повесьте этих предателей.
   И отъехал прочь, на край поляны, и стал смотреть оттуда.
   Рожьер махнул арагонцам, показывая на огромный старый дуб.
   Дерево это росло в отдалении от прочих,  на  свободном  пространстве,
вольготно раскинув толстые ветви во все стороны. Роща как будто  нарочно
расступалась ради него.
   И не нашлось бы ни в Сальветате, ни в Сен-Жюльене  человека,  который
не чтил бы этого дерева, хотя давно уже рассыпались  прахом  кости  тех,
кто приносил жертвы меж его корней.
   Хватило у дуба мощи снести на себе все четырнадцать тел - всех,  кого
повесили в тот день  по  приказу  Раймона  Тулузского.  Жориса  из  Нима
попридержали.
   Дали увидеть смерть всех его спутников,  после  чего  вздернули  вниз
головой, как издревле поступают с предателями.
   У Раймона было время посмотреть расправу.
   Стоял белый день; Тулуза близилась, а подходить к столице засветло он
не решался. Поэтому в роще дожидались, пока свет дня начнет  меркнуть  и
только после этого снялись и снова двинулись в путь.
   Уходя с поляны последним,  Рожьер  повернулся  в  седле  и  прекратил
мучения Жориса, пустив стрелу в его почерневшее лицо.

***

   К ночи вышли к городу со стороны предместья Сен-Сиприен,  отделенного
от Тулузы Гаронной.
   Выпрямившись в седле, Раймон тревожно всматривался в темноту, пытаясь
угадать очертания своей  утраченной  столицы.  Страх  и  сомнения  снова
принялись терзать его. Не стыдясь слабости, перед близкими говорит о ней
Раймон открыто.
   Не высоко ли взлетели? Не широко ли размахнулись? Одолеем ли Монфора?
Не было ведь еще такого случая, чтобы отступал Симон.
   - А Бокер?
   Да, но ведь после Бокера он больше не знал поражений. Он  прошел  всю
Рону огнем и мечом. Он покорил множество городов и замков,  сперва  взяв
их силой, а после склоняя к  себе  лаской.  И  в  конце  концов  Рамонет
вынужден был признать, что его славную победу  под  Бокером  граф  Симон
постепенно обратил в ничто.
   - Мне страшно, - сказал Раймон Тулузский.
   - Мы на краю великих перемен, -  отозвался  старый  граф  Бернарт  де
Коминж. - Страшиться великого - в человеческой природе.
   Раймон промолчал. Но взгляда  от  моря  черноты,  где  тонула  спящая
Тулуза, так и не оторвал.

***

   - Молчите, вы!..  -  кричит  Симон,  попеременно  оборачиваясь  то  к
Анисанту, то к монашку. - Молчите  оба!  Молчите  обо  всем,  что  здесь
говорилось... Ни слова!
   Ты! - Он ухватывает монашка за худую эсклавину и сгребает в горсть. -
Хочешь быть епископом?
   Монашек потрясенно безмолвствует. Ему страшно.
   - Я сделаю тебя епископом! Дам тебе монастырь,  слышишь?  Город  дам,
кафедрал! Только никому не говори о письме... о Тулузе! Иначе убью.
   Монашек без худого слова валится на колени.
   Симон направляет острие меча  Анисанту  в  горло.  Тот  неподвижен  в
седле.
   -  Убью,  -  повторяет  Симон.  -  Если   ты   не   поможешь   мне...
проговоришься... На куски разрежу...
   - Что я должен делать? - спрашивает Анисант устало.
   -  Лгать,  -  отвечает  Симон.  И  коротко,  лающе  смеется.  -   Лги
хорошенько, Анисант, и я дам тебе под начало  сотню  копейщиков.  Веришь
мне?
   - Да, мессен, - говорит Анисант.
   Симон отвязывает своего коня, садится в седло.
   - И гляди, Анисант, - добавляет он, - чтоб улыбался.
   - У меня болит рука, мессен, - говорит Анисант.

***

   Посреди ночи в дом Дежана - того, что жил в приходе Сен-Сернен, двумя
окнами прямо на собор, - постучали.
   Стучали тихо, очень осторожно, чтобы не переполошить соседей. И  того
довольно, что насмерть перепугали служанку Дежана, а та  уж  потрудилась
навести страху на своего хозяина.
   Шлепая босыми ногами,  влетела  в  господскую  опочивальню.  Глиняная
лампа в руке так и прыгает. Служанкино лицо то выскакивает  из  темноты,
то вновь проваливается.
   Страшным голосом она возглашает:
   - Там... у двери!
   Дежан выбирается из кровати, полусонный, сердитый, с гадкой слабостью
в коленях. Следом за служанкой направляется к двери.
   Там и вправду скребутся.
   - По ночам не подаю, - говорит Дежан грубо. Он испуган.
   С улицы доносится негромкий голос.
   - Это я, Белангье. Отворите.
   На пороге действительно стоит  сосед  Дежана,  Белангье.  Счастливый,
растревоженный.
   - Раймон вернулся.
   Дежан молчит, плохо понимая, о чем речь.
   Белангье повторяет:
   - Сегодня утром его видели близ Сальветата. Сейчас  он  в  предместье
СенСиприен, стал лагерем.
   - Раймон? - переспрашивает Дежан. - Кто его видел?
   - Мой сын.
   - Раймон? - повторяет Дежан. Он как в тумане. - Откуда он здесь?.. Да
не ошибся ли ваш сын?
   - Как он может ошибиться, если столько  раз  видел  Раймона  в  нашем
доме...
   Нет, говорю вам, он вернулся. Он стоит лагерем в Сен-Сиприене. С  ним
армия...
   Дежан - пятидесятилетний, плотный, с брюшком, в длинной рубахе, глаза
вытаращены, щеки трясутся. И все это в неверном свете лампы,  которая  в
руках служанки подскакивает, точно живая жаба.
   Всхлипнув - поверил! - Дежан бросается к Белангье и обнимает его.
   Белангье шепчет:
   - Завтра мы увидим его, нашего доброго графа...
   - Завтра? - Дежан вдруг отталкивает соседа. -  Завтра?  Я  увижу  его
сейчас!
   И - забыв одеться, забыв запереть двери - стремительно уходит  прочь,
мимо Сен-Сернена, мимо спящего монастыря Сен-Роман, вниз  по  улицам,  к
Гаронне.
   Берег пуст и темен, нигде ни проблеска света, ни промелька.  И  вдруг
впереди, за мощной, ленивой водой, затеплился  огонек.  Еле  различимый.
Одинединственный.
   Рыдание вновь подступает к горлу Дежана. Он с трудом унимает бьющееся
под подбородком сердце. Скинув рубаху, Дежан бросается в воду.
   Гаронна теплая. Она обнимает его текучими  струями,  обвивает,  точно
прядями распущенных волос, и мягко влечет к берегу, на отмель.
   Огонек впереди так и тлеет - не почудился.
   Дежан отчаянно выгребает, одолевая реку наискось.  Наконец  плюхается
животом на мокрый, сосущий песок отмели. Встает, шатаясь,  выбрасывается
на  берег.  Он  обессилел.  Он  хватается  за  траву,   он   долго   еще
выкашливается, вылеживается, ждет, пока вернется дыхание.
   Кругом разлита непроглядная тьма. Слабый огонек, мерцавший путеводной
звездой, исчез. Канул во мраке.
   Дежан поднимается на ноги. Шаг, другой.  И  вон  он  бредет,  вытянув
перед собой руки, как слепой. Один, в бескрайней ночи. На берегу  никого
нет.
   Или... что там,  впереди?  Он  снова  видит  огонек  далекого,  очень
маленького костра. Улыбка озаряет лицо Дежана.
   Он делает еще шаг навстречу свету и натыкается на копье.

***

   - Мессен! - Молодой Фуа давится от смеха.
   Раймон поднимает голову,  отвечая  улыбкой  на  улыбку.  Огонек  едва
вьется у его ног, маленькое сердечко тепла.
   - Мессен, мы поймали на берегу... голого!
   И арагонцы предъявляют Дежана.
   Тот и вправду в чем мать родила, глаза от стыда и ужаса зажмурены.
   У костерка поднимается хохот. Дежан тоненько скулит сквозь  стиснутые
зубы.
   Его живот заметно вздрагивает.
   - Бог мой! - говорит Раймон весело. - Да этот Монфор с моих  тулузцев
последние штаны снял!
   Дежан приоткрывает одно веко - подглядеть - и вдруг видит перед собой
Раймона.
   Раймона, живого и невредимого, Раймона во плоти. В  точности  такого,
каким бережно сберегался в памяти: задорного и в то же время  как  будто
немного печального.
   Выкатив глаза, Дежан испускает страшный рев.
   - Мессен! - орет  он,  извиваясь  и  дергаясь  в  удерживающих  руках
арагонских солдат. - Граф!.. Господин!.. Слава Создателю!.. Раймон!.. Вы
вернулись!..
   Раймон, смеясь, поднимается ему навстречу.
   - Оставьте его, - говорит он арагонцам. - Отпустите. Это Дежан.
   Мокрый, голый, вспотевший, Дежан, тряся жирком, бросается к  Раймону.
Он валится в ноги своему графу, цепляется руками за его  одежду,  целует
его колени.
   - Господь услышал! Так долго!.. Мессен, это вы!.. Тулуза! Мы ждали...
   Скажите только слово...
   - Дежан, друг мой, встаньте, - мягко произносит Раймон.
   Дежан задирает голову, с обожанием глядит на графа.
   - О мессен, скажите только слово, и все эти сраные франки... все  они
будут...
   Молодой граф Фуа снимает с себя  плащ,  бережно  кутает  голые  плечи
Дежана.
   Гостя усаживают возле костра, рядом с Раймоном, подносят вина.  Дежан
заливается слезами и не может больше вымолвить ни слова.
   И граф Раймон говорит - уверенно и звонко:
   - Бог за нас! Я возьму Тулузу.

***

   Ночью Раймон отходит  подальше  от  берега  Гаронны  и  скрывается  в
перелеске.
   Тулуза - вот она, протягивай руку и бери, да только  как  перебраться
за реку?
   Пока Раймон Тулузский безмятежно шутит об этом с Дежаном,  Рожьер  де
Коминж тихо переговаривается с молодым Фуа.
   Оба моста через Гаронну надежно охраняются франками. Пройти  в  город
по мостам - значит прорываться с боем.
   - Брод, - говорит Рожьер. - Тот, у мельниц Базакля.
   Молодому Фуа тоже не нравится мысль  затевать  с  франками  битву  на
узких мостах.
   - Под носом у франков, брат? - спрашивает он Рожьера.
   Тот пожимает плечами.
   - Другого поблизости нет...

***

   Перед  самым  рассветом  армия  Раймона  отходит  от  Сен-Сиприена  и
продвигается вверх по течению Гаронны, все время  оставаясь  скрытой  за
деревьями.
   Впереди слышен настойчивый  шум  воды.  Еще  немного  -  и  покажутся
мельницы.
   Тулуза остается за спиной. Всадники один за  другим  выступают  между
стволов.
   Белые клубы тумана вьются под ногами лошадей, как призраки.
   Река, мельница, кони - все тонет  в  густом  тумане.  Роща,  покрытая
золотой листвой, стоит странно безмолвная. Ни дуновения, ни шепотка. Все
замерло в ожидании рассвета. Отяжелевшая  от  росы  паутина,  порванная,
покинутая пауком, неподвижно свисает с ветки - будто никогда не касалось
ее ничье дыхание. Влажные листья не шуршат под копытами.
   Отряд передвигается в тумане, будто плывет, не касаясь  земли.  Дикая
охота, шествие мертвецов.
   У плотины передовые останавливаются, ждут отставших. На берегу  туман
плотнее, кони утопают по грудь.
   Рожьер поворачивается в седле, машет рукой. Призрачные всадники  один
за другим начинают переходить реку. Волны тихо поплескивают  под  ногами
лошадей.
   Внизу шумит падающая вода.
   Идут без спешки, но  и  не  мешкая.  Солнце  вот-вот  поднимется  над
кронами деревьев и разгонит спасительный туман.
   Отряд идет теперь по правому, "тулузскому", берегу Гаронны. Назад,  к
городу. К Саленским воротам.
   В Нарбоннском замке тихо. Переправу не обнаружили.

***

   Вырвавшись из ночного плена, солнце выходит в небо во всем своем жаре
и великолепии и заливает оба берега Гаронны щедрым потоком золота.  И  в
ответ ему благодарно вспыхивает на  знамени  Раймона  золотой  тулузский
крест.
   Пора!
   Раймон взмахивает мечом и тотчас слышит за своей спиной громкий крик:
   - Раймон! Раймон! Тулуза!
   Сперва медленно, а после все  быстрей  несется  конница  к  Саленским
воротам - в город, будто на встречу  с  давно  и  нетерпеливо  ожидающей
невестой.
   Тонкой, стремительной змейкой начинающегося пожара мчится  по  Тулузе
весть.
   Раймон вернулся. Во главе  большой  армии  он  вошел  в  город  через
Саленские ворота.
   Он подошел со стороны Базакля. Он явился отомстить франкам за  позор,
за грабеж и унижения.
   И город вспыхнул страхом и восторгом, будто подожженный сразу со всех
сторон. Навстречу армии Раймона, к Саленским воротам, бегут люди.
   - Раймон! Тулуза! Тулуза!..
   На ступенях собора Сен-Сернен вьется безумец, живущий подаянием.
   - Иисус Христос с нами! Услышал, услышал!  Утренняя  звезда  с  нами!
Гром, гром! Скатилась с неба! Скатилась! Горит, горит! Ярко  горит!  Наш
господин!
   Вернулся, вернулся! Иисус услышал! Звезда услышала!  Раймон!  Раймон!
Раймон!
   Раймон!
   И многие, шалея от радости, хватали ножи и колья и  так  выбегали  на
улицу.
   Тулуза беснуется.
   Мало кого удивило бы, вырастай по  цветку  везде,  где  ступала  нога
раймоновой лошади.
   Горожане целуются на улицах. Падают  на  колени  и  прикладываются  к
мостовой, там, где прошли арагонские конники. Хохочут  и  обнимаются  до
хруста в костях. К Раймону тянутся трепещущие руки, норовят уцепить  его
стремя, коснуться одежды, сапог, бока  его  лошади  -  точно  к  святыне
льнут.
   А Раймон счастливо улыбается своей Тулузе.
   И кипит вокруг восторг, как варево в котле.
   Спесивец проталкивается сквозь толпу, врываясь на улицу перед  графом
Раймоном. Не глядя ни на арагонских солдат, ни на добровольцев из Фуа  -
прямо в лицо Раймону! - кричит Спесивец:
   - Смотри, наш добрый господин!
   В руках Спесивца бессильно обвисает франк - много  таких  убил  нынче
утром в Тулузе Спесивец. Одежда  с  пленного  почти  вся  сорвана,  тело
покрыто кровью и синяками. Светлые волосы в грязи. А еще бы им не быть в
грязи, если Спесивец франка, когда упал, по лицу ногами бил. Не  человек
уже - кусок мяса.
   Франка рывком заставляют поднять голову. Из разорванного рта  исходит
розоватая пена.
   - Смотри, наш добрый господин!
   И - хвать франка ножом по горлу, а после скорей  отбросить  умирающее
тело и самому отскочить, пока хлещет кровь.
   Франк валится под ноги раймоновой лошади.
   - Спасибо! - кричит Спесивцу Раймон.
   Лошадь переступает через труп и несет Раймона дальше.
   Раймон вернулся! Наш добрый граф вернулся! Раймон снова  в  Тулузе  и
теперь уже навсегда!

***

   Со стены Нарбоннского замка смотрит дама Алиса на город Тулузу.
   Залитая солнцем осени женщина в светлом  платье,  сама  как  осень  -
статная, под покрывалом толстые косы, закрученные вокруг ушей.
   Ни ветерка, даже здесь, наверху. Спит на знамени вздыбленный лев.
   А город там, внизу, кричит, проливает кровь и радуется.
   Сенешаль Жервэ бледен. Он поднимается по лестнице и выныривает  рядом
с Алисой. Молча она протягивает ему руку, и сенешаль сжимает ее пальцы -
будто мужчине. Алиса морщится: перстень больно уязвил кожу.
   Но разговор начинает не об этом - сразу о главном.
   - Я видела золотой крест на красном знамени.
   - Это Раймон, - говорит Жервэ.
   - Старый?
   - Да.
   - А Рамонет?
   - Не знаю, - отвечает Жервэ. - Думаю, его здесь еще нет.
   - Но будет, - говорит дама Алиса.
   - Да, - соглашается сенешаль. - Рамонет придет.
   Алиса замолкает, не сводя глаз с  бушующего  города.  Сенешаль  стоит
рядом, рослый, широкоплечий. Ровесник  ее  старшего  сына.  И  больше  -
никого: ни мужа, ни братьев, ни взрослых сыновей.  Только  дети:  Робер,
Филипп, Симон-последыш и девочки,  девушки,  невесты  -  Амисия,  Лаура,
Перронелла...
   Алиса покусывает губу. Думает.
   Сенешаль добавляет:
   - Их больше двухсот, конные.
   - Вы считали?
   - Да.
   - Больше двухсот, - повторяет Алиса. - И еще вся Тулуза...
   - Не вся, - говорит вдруг сенешаль. - Смотрите!
   В сторону Нарбоннского замка бегут люди.  Они  рассыпались  по  всему
пустому полю между Саленскими воротами и стенами цитадели.
   Сперва Жервэ кажется, будто тулузцы, рехнувшись  от  счастья,  решили
захватить замок голыми руками. Но спустя мгновение он убеждается в своей
ошибке.
   Одни гонятся за другими. Тех, кого настигают, убивают на месте.
   - Отправьте отряд,  -  говорит  Алиса.  -  Отгоните  эту  сволочь,  а
беглецов впустите.
   Она остается на стене - смотреть. Из ворот  замка  вылетает  на  поле
десяток легких конников и мчится  навстречу  толпе.  Как  пастухи  овец,
отделяют они беглецов от преследователей, тесня тех лошадьми и  устрашая
длинными копьями.
   Толпа, вооруженная  больше  собственной  яростью,  показывает  спину.
Несколько легких дротиков летят вслед, и трое из бегущих  валятся  лицом
вниз, так и не добежав до Тулузы.
   Спасенных - стадом в хлев - загоняют  в  ворота  Нарбоннского  замка.
Решетка за их спиной поспешно опускается.

***

   Господи, как мало отпущено времени!..
   Сенешаль Жервэ хочет, чтобы дама Алиса с детьми покинула  Тулузу  как
можно скорее.
   Вместе с  Раймоном  явились  эти  клятвопреступники,  Фуа  и  Коминж,
которые в Монгренье давали Симону слово в течение года не  поднимать  на
Монфора оружия.
   По всему городу выслеживают, гонят и убивают франков. Франков и  тех,
кто водил с ними дружбу.
   Соборы Сен-Сернен и Сен-Этьен полны людей, думающих найти спасение от
смерти у алтаря. Те, кто оказался в эти  часы  в  другой  части  города,
бросились к Нарбоннскому замку.
   Сенешаль Жервэ хочет, чтобы Алиса крепко подумала над этим.
   Алиса слушает, сжимает тонкие губы в ниточку. Сейчас  она  становится
неуловимо похожа на Симона.
   Да, нельзя терять времени, пока из Тулузы еще можно выбраться.
   - Гонцов! - говорит Алиса и хлопает решительно в ладони. - Немедленно
- в Каркассон, в  Крест,  в  Тарб!  Вызвать  сюда  моего  мужа,  деверя,
сыновей.
   - А вы, госпожа моя?
   - Я остаюсь.
   Сенешаль очень бледен.
   Алиса сердито смотрит на него - что за промедление!.. На поясе у  нее
печать Симона, всадник с трубой.
   - Госпожа моя, я боюсь...
   ...Амисия, Лаура, Перронелла, девочки, невесты. И мальчики  -  Робер,
Филипп, Симон-последыш. И мятежный город за стеной...
   - Я тоже боюсь,  -  отвечает  Алиса.  -  Пошлите  же  за  капелланом,
быстрее!
   Сенешаль так и делает. Пока ждут, чтобы продиктовать письма, сенешаль
говорит Алисе:
   - Нарбоннский замок может выдержать  осаду.  Но  стены  возле  старой
римской башни ненадежны.
   - Им сейчас не до штурма, - отзывается Алиса. - Они грабят...
   Сенешаль Жервэ смотрит ей в глаз и  молчит.  По  его  молчанию  Алиса
понимает: сенешаль не доверяет крепости.
   - Неужели они могут взять Нарбоннский замок? -  спрашивает  Алиса.  -
Скажите искренне, мессир! Неужели Раймон в силах войти сюда? После  всех
мер, которые принял мой муж?
   Жервэ говорит:
   - Да, госпожа.
   Алиса поднимает руку. Перстни на ее пальцах вспыхивают под солнцем.
   - Перед лицом Господа Бога  клянусь:  ни  я,  ни  мои  дети,  ни  мои
племянники - никто из нас не попадет в руки еретиков живыми. Если мы  не
дождемся помощи - умрем. Симон отомстит за нашу кровь.

***

   Анисант ест и пьет. Он  сидит  на  краю  стола.  То  и  дело  коротко
отбрехивается на расспросы о Тулузе. Да, там почти ничего не изменилось.
Чудный город, приятно владеть такой землей. Красивых девушек прибавилось
- пришли из соседних деревень и малых  городов,  прослышали,  что  скоро
вернутся франки.
   Во главе стола, далеко  от  Анисанта,  по  правую  руку  от  хозяина,
Адемара де Пуатье, восседает граф Симон. Дивится на  Симона  Анисант  из
Альби и не иссякает изумление. Куда исчезло симоново  отчаяние?  Где  он
его прячет? На обратном пути к Кресту видел  Анисант,  что  лицо  Симона
было в слезах. И давил Симон слезы кулаками. И уже на  подходе  к  замку
вдруг рассмеялся граф Симон и сказал Анисанту:
   - А теперь улыбайся, Анисант, иначе я убью тебя.
   И погнал коня галопом.
   Он показал Адемару и своим рыцарям письмо Алисы, запечатанное печатью
с изображением всадника. Он показал им посланца, дружески обняв того  за
плечи.
   Рану свою Анисант  объяснил  стычкой  с  грабителями.  И  улыбался  -
улыбался, как велел ему Симон.
   Симон сказал Адемару и своим рыцарям, что настало время  возвращаться
в Тулузу. Вот и дама Алиса извещает  о  торжественной  встрече,  которую
готовят в столице для франкского рыцарства. А те, кто пришел на  подмогу
из Иль-де-Франса, даже и не видели еще прекрасной Тулузы!
   Стоя на столе, веселый и пьяный, кричал Симон:
   - ...наши дамы с белыми руками, с нежными губами!..
   И смеялись и били в ладони франки.
   - ...наша новая столица,