Вокруг него уже собрались все стрелки. На травке  под  зеленым  дубом
остались  только  монах  и  Свирель.  К  ним  приказы   Томаса-Робина   не
относились.
     - Что еще за ерунда? - спросила Люс, протискиваясь поближе к вожаку.
     Тот стоял у изгороди загона,  где  пасся  скот  мельника,  и  выяснял
отношения с самим мельником.
     - Нет, я ровно ничего ему не  приказывал!  -  оправдывался  вожак.  -
Когда же я распоряжался твоими конями, твоими коровами и твоими дочками?
     И он на всякий случай еще раз протрубил.
     - Да хватит тебе, все уже в сборе! - недовольно крикнули ему из толпы
стрелков. - Давай, говори!
     - Скажите-ка вы мне, молодцы, - обратился к ним вожак, - не знает  ли
кто из вас, куда подевался наш пленник, братец лорда Блокхеда?  Никто  его
ни о  чем  не  просил?  Может,  кто-нибудь  ненароком  оскорбил  пленника?
Невзирая на то, что он помог нам выручить из беды девицу  и  сдержал  свое
слово? А ну, признавайтесь, кто что об этом деле знает!
     - Он вбежал  в  конюшню,  взял  уздечку,  -  снова  начал  жаловаться
мельник. - Потом смотрю - он уже скачет! Я разозлился - кто же  тут  моими
лошадками распоряжается? Так, выходит, это он сам надумал?
     - Черт знает что! -  возмутился  Томас-Робин.  -  Ну,  не  я  же  ему
приказал! С какой это стати я буду приказывать лорду? Что он -  оруженосец
при моей особе?
     - А куда поскакал-то? - спросили  мельника  из  толпы.  -  Ты  покажи
направление, может, хоть так разберемся, что он задумал!
     - Уж не в Блокхед-холл ли? - забеспокоился кто-то. - Плакал тогда наш
выкуп!
     - А вон туда и налево, - махнул рукой мельник.  -  Я  видел,  как  он
во-он там мелькнул. Гонять рабочего коня галопом...
     - К аббатству поскакал, что ли? - перебил Рыжий Питер.
     Люс  от  сильного  толчка  отлетела  в  сторону.  Мэй  исчезла,   как
привидение. И только  стоявший  по  другую  сторону  от  нее  стрелок  мог
подтвердить ее материальность  -  он  тоже  недоуменно  потирал  бок.  Люс
поглядела на стрелка, стрелок  -  на  нее,  оба  пожали  плечами  и  вдруг
услышали дружный вой восторга из четырех десятков глоток.
     Мэй, перескочившая высокую ограду загона, уже сидела на второй лошади
и посылала ее на препятствие с таким спокойствием, словно тренировалась на
ипподроме.
     Неопытная в  спортивных  делах  лошадка  мельника,  видно,  поддалась
гипнозу. Она лихо одолела изгородь в четыре фута высотой и скрылась в  том
же направлении, что и юный поэт, унося вцепившуюся в гриву Мэй.



                      16. ПОБЕДЫ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ

     Очень не понравились Люс все эти скачки на неоседланных лошадках.  Ее
совесть во всем этом деле была вроде как нечиста, и  потому  у  десантницы
здорово испортилось настроение. Нависла над  ней  неприятность,  но  какая
именно - угадать было трудно.
     Пока ватага, ничего не понимая, судила да рядила,  чего  это  кроткий
пленник вдруг  взвился  на  дыбы  и  понесся,  не  разбирая  дороги,  пока
Маргарет, позабыв про все десантные заморочки, успокаивала своего дорогого
мельника, Люс  медленно  вернулась  к  тому  зеленому  дубу,  под  которым
оставила Серебряную Свирель и братца Тука. Ей хотелось удостовериться, что
хоть здесь все в порядке.
     Братец Тук - очевидно, на языке жестов - уговорил певицу  перебраться
поглубже в  кустики.  Люс  прислушалась,  поняла,  куда  они  скрылись,  и
осторожно отвела рукой ветку.
     Свирель лежала в том самом блаженном отрешении, которое Люс уже  было
знакомо. Монах не торопился - он сидел у ее ног и медленно  водил  пальцем
по босой ступне. Вдруг свирель негромко ахнула, и у нее сбилось дыхание.
     - Ага, -  отметил  монах,  продолжая  ласкать  белую  ножку.  Тут  он
почувствовал присутствие постороннего и поднял взгляд. Люс поднесла  палец
к губам и всем лицом изобразила вопрос: "Ну?.."
     И тут монах поразил ее наповал. Как если бы и не разделала их  с  Люс
тысяча лет, он бодро поднял кулак с торчащим вверх большим пальцем -  мол,
все в наилучшем порядке!
     Затем, видимо, желая показать Люс, как эти  дела  делаются,  легонько
потянул юбку Свирели вверх, открыв колено.  С  коленом  он  затеял  ту  же
процедуру, ища особо  чувствительные  местечки,  а  Свирель  помогала  ему
своими томными "Ах!.."
     Увидев, что проказник монах  в  помощи  не  нуждается  и  со  сложным
заданием справится получше Джека, Люс направилась к стрелкам - на  случай,
если понадобится удержать их от возвращения под зеленый дуб.
     Но ватаге было не до дуба.
     Черный Джек вылез-таки из пруда весь в тине  и  попросил  убежища  на
мельнице - он надеялся, что кто-то из старших дочек мельника  поможет  ему
привести себя в порядок, ополоснет чистой водой и даст какое-нибудь одеяло
завернуться, пока его одежда будет выполоскана  и  высушена  на  солнышке.
Опять же, холодное купание требует согревающего средства.
     Самая старшая дочка, которую бдительный мельник не напрасно прятал от
"зеленых плащей", тоже была весьма пышной  красавицей.  Раздеться-то  Джек
разделся, и бадейку чистой воды, чтобы ополоснуться, получил, и  одеяло  -
соответственно. Да только договорился он с дочкой мельника до того, что не
стоит бездарно тратить время, пока штаны с рубахой  сушатся  на  солнышке.
Одним словом, парочка закрыла за собой дверь и подперла ее сундуком.
     Никто бы этого и не заметил, но один стрелок обратил внимание, что на
живой изгороди висит полное облачение "зеленого плаща",  вдобавок  мокрое.
Стали производить дознание. Вся ватага оказалась одетой  и  сухой,  но  не
хватало  Черного  Джека.  Тут  мельник  с  мельничихой  Маргарет,  активно
участвовавшие в следствии, сообразили, что к чему. Люс явилась  вовремя  -
Мельника  держали  четверо,  в  том  числе  и  здоровенный  Малютка  Джон,
мельничиху Маргарет  -  двое,  а  Томас-Робин  держал  речь.  Он  объяснял
мельнику, что лесные стрелки - общественное достояние,  и  всякая  женщина
имеет право ими воспользоваться. Но мельник такой  благотворительности  не
понимал.
     Пока разбирались с мельником, пока эвакуировали с мельницы и  прятали
в лесу Джека с новой подружкой, пока мирились за кружками эля, пока  опять
успокаивали  мельника,  не  желавшего  отдавать  дочку  за  голодранца,  -
наступил вечер. И, стоило солнцу зайти за край леса, раздался стук копыт.
     Подъехала Мэй, ведя в поводу вторую лошадь мельника. Лицо у нее  было
такое,  что  даже  подвыпившие  стрелки  не  рискнули  соваться  к  ней  с
вопросами.
     Мэй только глянула - и сам собой образовался проход в толпе,  ведущий
прямиком к Люс. Она подошла вплотную -  и  Люс  стало  страшновато.  Такую
угрюмую женщину она видела впервые.
     - Я два часа стояла у ворот обители, - негромко сказала  Мэй.  -  Два
часа. Он отказался выйти. А дурак привратник  твердил  одно  -  юный  лорд
решил  принять  постриг,  и  отговаривать  его   бесполезно.   Дьявольским
наваждением меня назвал...
     Мэй замолчала. Люс боялась вздохнуть.
     -  Значит,  вот  как  все  кончилось,  -  опять  заговорила  Мэй.   -
Оказывается,  все  эти  стихи,  которые  я  раскапывала  в  архивах,  были
посвящены тебе... Вот ведь ирония судьбы! И вот почему я в прошлый раз  не
могла найти его! Кто же знал, что он примет постриг в восемнадцать лет?!
     - И кто виноват, что он первой встретил меня, а не тебя? - осмелилась
спросить Люс. - Если бы первой была ты, он посвятил бы эти стихи тебе...
     - Да нет уж, - неожиданно усмехнулась Мэй. - Его стихи - это уже факт
истории. А в них фигурируют светлые волосы, серые  глаза,  и  при  желании
можно даже опознать прическу "одуванчик", которую носили в твоем веке. Как
мне это раньше не пришло в голову?
     Люс услышала деликатное покашливание. Она обернулась -  в  нескольких
шагах за ее спиной стоял братец Тук.
     - Сделал все, что мог, - с тихой гордостью признался монах, а рожа  у
него была весьма  довольная.  -  А  теперь  хочу  проститься.  Трое  суток
пропадаю, отец настоятель голову мне оторвет. И впридачу дичи не принес...
     - Это ж каким чудищем нужно  быть,  чтобы  оторвать  тебе  голову?  -
пошутила Люс, но голос прозвучал как-то невесело.
     - Да и мне пора прощаться, - твердо сказала Мэй.  -  Больше  мне  тут
делать нечего. Пойдем, проводи меня, Люс-А-Гард.
     - И я тоже провожу, - немедленно присоединился братец Тук.  -  Может,
нам еще по дороге окажется.
     Мэй пожала плечами, и все трое направились к лесу. Вовсе незачем было
ватаге любоваться, как Мэй-Аларм растворяется в воздухе.
     Они углубились  в  лес,  причем  суровая  Мэй  шагала  впереди  и  не
оборачивалась,   уверенная,   что   Люс   сумеет    вовремя    ублагостить
любознательного монаха.  Люс  и  пыталась  -  исходя  из  знания  мужского
характера.
     Ни один мужчина не обрадуется, если после первой  нежной  близости  с
девицей ее подруга начнет расспрашивать о его планах дальнейшей совместной
жизни.  Даже  любвеобильный  монах  двенадцатого  века.  Поэтому   Люс   и
потребовала прямого ответа на вопрос - что братец Тук собирается делать  с
Марианной? Она искренне надеялась на то,  что  он  уйдет  от  разговора  и
избавит ее с Мэй от своего общества.
     - А есть у меня одна мудрая мысль, - безмятежно отвечал  монах.  -  У
нас  тут  поблизости  премиленькая   женская   обитель.   Я   с   матушкой
настоятельницей знаком, весьма и весьма... Попробую-ка  я  нашу  красавицу
туда определить!
     -  Да  ты,  братец  Тук,  совсем  умом  повредился!   -   воскликнула
ошарашенная Люс.  -  Марианну  -  в  монастырь?  Она,  можно  сказать,  из
монастыря сбежала, а ты?..
     - Из какого это монастыря? - насторожился монах. - Поблизости  у  нас
таких монашек не было!
     - Знаешь, монастырь - это не обязательно каменные стены и  молитвы...
- Люс вздохнула, подумав про гостиничный номер-супер-люкс, где только  что
ставшая  Серебряной  Свирелью  Марианна  ревела  в  пуховую   подушку   от
одиночества, утирая слезы бесценными валансьенскими кружевами, а весь  мир
ей бешено завидовал.
     - Да ей в той обители неплохо  будет,  с  ее-то  голосом!  Ее  и  без
вступительного вклада возьмут, за один только  голос!  Настоятельница  там
умница, поймет - чтобы такое  послушать,  из  самой  Нормандии  богомольцы
приплывут! А насчет всего прочего не волнуйся - я ей там скучать  не  дам.
Ежели не понравится - насильно держать не стану. Да ведь и ты тоже  будешь
ее навещать?
     - Возможно, - согласилась Люс.  -  Только  как-то  это  странно  -  в
монахини...
     Братец Тук посмотрел на Люс с большим и нескрываемым подозрением. Она
встревожилась - похоже, монастырь двенадцатого века был  совсем  не  таким
тоскливым заведением, и напрасно его пытались избежать героини из бабкиной
библиотеки.
     - У нас иная почтенная  леди,  хоть  и  раскрасавица,  за  всю  жизнь
столько  счастья  не  знала,  сколько  самая  захудаленькая  сестричка  из
монастыря святой Бригитты! - уверенно сказал братец Тук. - Да  ты  вспомни
леди Лауру, царствие небесное ее грешной душеньке... Если бы не я -  много
бы она в своей печальной жизни потеряла. А коли ты беспокоишься о том,  не
стал бы вредить Марианне лорд Блокхед, то  не  бойся  -  у  обители  стены
крепкие, ей сам архиепископ Кентерберийский покровительствует. Куда  лорду
против нашего епископа!
     И монах стал живописать прелести жизни, ожидающей Марианну. Были  там
и регулярные занятия музыкой, и прием знатных гостей в монастырском  саду,
и ведение любовной переписки с  учеными  монахами  из  его,  братца  Тука,
обители, и, естественно, свидания с самим братцем Туком. Послушать  его  -
так выходило, что женский монастырь в двенадцатом веке  был  развеселым  и
вполне культурным местечком.  Вот  только  письма  приходилось  писать  на
латыни, да еще желательно стихами...
     Люс задумалась - действительно, пока  для  Свирели  все  складывалось
вполне удачно. В свое время она могла вернуться когда  угодно,  вот  разве
что вышла бы из хронокамеры на несколько часов позже той  роковой  минуты,
когда вошла туда. Люс представила ужас бабули Дианы и  прочих  заговорщиц,
глядящих во все глаза, как  из  тесной  хронокамеры  с  трудом  выбирается
дряхлая Свирель в потрепанной рясе...
     - Ну, хоть одной из нас повезло, - вдруг сказала Мэй,  останавливаясь
и оборачиваясь. Видимо, она в  конце  концов  прислушалась  к  выступлению
монаха.
     Люс молча смотрела, как она  закатывает  рукав,  чтобы  добраться  до
своего браслета - изящной металлической ленточки на предплечье, совершенно
не похожей на стилизованные под настоящие украшения браслеты Люс,  Зульфии
и Свирели.
     - Я не держу на тебя зла, Люс-А-Гард, - задумчиво сказала  Мэй-Аларм.
- Такая у нас с тобой судьба. Я даже хочу помочь тебе...
     Она достала из патронташа очередной маленький приборчик, тоже с  виду
вполне загадочный.
     - Держи. Возьми обеими руками, вот так...
     Мэй  сложила  из  ее  пальцев  хитрую  загогулину.   Что-то   похожее
выделывали в Японии "цветы смерти", усаживаясь медитировать.
     - Что это такое? - покоряясь, спросила Люс.
     - Трудно объяснить - ты же не разбираешься в физике? И я  тоже  -  не
женское это дело. Тем более, что за полтораста лет физика сильно  ускакала
вперед.
     - Физика? - заинтересовался братец Тук. - Это кобыла или ослица?
     - Это наука такая, - объяснила Люс, даже не улыбнувшись.
     - Ты уж поверь мне без объяснений, что это  очень  сильная  штука,  -
продолжала Мэй. -  Входит  в  боекомплект  хронодесантницы.  Одна  беда  -
одноразовая. Да ты не дергайся - не взорвется! Грубо говоря, это  индуктор
биоволн, но не только их, там еще что-то на молекулярном уровне...
     - Так это же алхимия! -  обрадовался  братец  Тук.  -  Там  тоже  про
молекулы!
     - Не надо про уровень, ты лучше скажи, что  оно  делает,  потребовала
практичная Люс, старательно сжимая штуковину.
     -  Ты  поосторожнее!  -  забеспокоился  монах.  -  От  алхимии   одни
неприятности. Вот брат Германус два года назад чуть всю обитель на  воздух
не поднял.
     - Ты знаешь, что такое приворотное зелье? - спросила Мэй.
     Люс кивнула, начиная понимать.
     - Мы сейчас настроим индуктор на тебя, он все твои данные переварит и
выдаст такое излучение, что твой Робин Гуд не устоит. Он даже  не  поймет,
что это с ним случилось.
     Мэй достала еще один приборчик, назвав его стационаром, подключила  к
индуктору и начала доподлинным образом колдовать. Она  взяла  руки  Люс  в
свои, то усиливала, то  ослабляла  нажим,  пальцы  ее  то  раскалялись  до
невозможности вытерпеть жар, то мгновенно делались ледяными, а Люс все эти
чудеса безропотно терпела. Не то чтоб она так жаждала приворотного зелья -
а просто ей была любопытна процедура изготовления.
     - Похоже, он  снял  все  показания,  -  пробормотала  Мэй  и  разжала
окаменевшие пальцы Люс. - А теперь гляди. Вот белая  кнопка.  Утапливаешь.
Шесть секунд - первый сеанс обработки. Через  час  -  второй.  А  затем  -
короткие вспышки по мере надобности. Всего кристалла хватает  на  тридцать
секунд.  Эта  штука  действует  на  всех,  начиная  с  горилл   и   кончая
престарелыми профессорами точных  наук.  Девочки  из  лаборатории  на  ком
только ее не пробовали!
     - Хорошая штука, - одобрила Люс. - Жаль, что я сама не смогу  сделать
запись. У меня так не получится.
     - Да, нас этому долго учили. Я могу и сама себя записать, это немного
иначе делается.
     - Как же ты без него?
     - Он мне  еще  не  скоро  понадобится...  -  и  Мэй  как-то  нехорошо
посмотрела на Люс. - Похудеть малость, что ли? Может, поэты  любят,  когда
потоньше? Без округлостей?
     Была в этом какая-то временно непонятная подначка.
     - Это смотря на кого напорешься... -  и  Люс  вздохнула.  -  Бес  их,
мужиков, разберет. А что до округлостей - извини, я ну  совсем  не  пойму,
как ты с такущим бюстом еще можешь драться. Он же у тебя  -  почти  как  у
Свирели! Но та хоть сидит на одном месте и лишний раз  не  шевельнется.  А
ты? Он же, наверно, здорово мешает группироваться?
     - Привыкла, - усмехнулась Мэй.
     - Такое сокровище мешать не может! - авторитетно вмешался братец Тук.
- Странные вы женщины, непонятные  вещи  какие-то  говорите,  нет  чтоб  о
платьицах, о вышивках. Я так и не понял, из какого вы королевства.  И  как
ты, леди Мэй, собираешься уезжать отсюда? Тебя лошади поблизости ждут? Или
носилки со слугами? Простишься - а дальше что?
     Мэй посмотрела в умные серые  глаза  монаха,  вдруг  протянула  руку,
скользнула  пальцами  сквозь  рыжий  веник  удивительно  мягкой  бороды  и
погладила по щеке.
     И Люс почудилась, что между этими двумя натянулась тоненькая  ниточка
понимания.
     - Дай-ка я и тебе прощальный подарочек сделаю, - сказала Мэй.  -  Вот
тебе мой фонарик. Пригодится. Ты же часто по ночам шастаешь. Так чтоб ногу
не подвернул...
     Она достала из патронташа очередной узкий цилиндр. Потянув за кончик,
она вытянула цилиндр в светящуюся палочку.
     - Так это была ты? - изумился монах. - А я думал - привидение! Ты  же
из стены появилась! Страху я тогда набрался... постой! А может ты -  того?
Не человеческой рукой сделана?
     - Опомнись, братец Тук! - развеселилась Люс. - Да кто из  нас  вообще
рукой сделан? Тебе-то грешно говорить такие глупости!
     Прежде, чем взять подарок, монах потыкал пальцем в бедро Мэй.
     - Ничего, плотное, - удостоверился он. - Ну, за подарочек  благодарю.
Жаль, отдарить нечем.
     - Я тебя часто вспоминать буду, - пообещала Мэй, - а это  тоже  много
значит. Я ведь кого попало не вспоминаю. Ну, прощай, братец Тук. Прощай  и
ты, А-Гард. Серебряной Свирели кланяйся. Намекни ей, что хорошего  сыночка
родит. И пожелай мне удачи. Попробую отыскать другого поэта...
     - Прощай, Аларм, - печально сказала Люс. - И не связывайся ты лучше с
этими поэтами! От них, кроме истерики, ничего не добьешься.
     - Такая судьба, - сказала Мэй-Аларм. - А ты не связывалась бы с этими
атлетами. Не в  них  счастье.  Ну,  дальше  провожать  меня  не  надо.  Вы
возвращайтесь, а я - вон туда.
     И она, не глядя, указала в самую непроходимую чащобу.
     - Пошли, братец Тук, - заторопилась Люс. - Пойдем, пойдем,  и  только
не оборачивайся...
     - Почему это я не должен оборачиваться? - удивился монах. - Наоборот,
мне как раз интересно, кто там, в буреломе, эту леди поджидает!
     - Никто не не  поджидает,  пошли!  -  воскликнула  Люс,  разворачивая
монаха и пихая его вперед по тропинке. -  Пошли,  пошли,  нас  вся  ватага
ждет!
     Но хитрый монах, сделав вроде бы покорно два шага, на  третьем  резко
развернулся. И увидел, как Мэй медленно тает в воздухе.
     Крепкие монашьи ноги подкосились. Братец Тук опустился  на  колени  у
ног Люс, глядя туда, где только что стояла Мэй.
     - Свят-свят, пречистая Дева, святой Герберт,  святой  Андрей,  святая
Бригитта! - забормотал монах и зашарил у себя за пазухой в поисках креста.
- Все-таки привидение! Неприкаянная душа! Как же это она меня  провела?  Я
же ее своими руками щупал!
     - Ну, в таком случае, ты первый человек, который пощупал  привидение,
- хладнокровно заметила Люс. -  Вставай,  братец  Тук.  Видишь,  я  же  не
пугаюсь и святых не поминаю. Это - ничего особенного...
     - Ничего особенного! - возопил монах. - Неприкаянная душа в чистилище
возвращается, а тебе - ничего особенного!
     - Какое чистилище?! - Люс лихорадочно вспоминала  все,  что  знала  о
неприкаянных душах, а монах сел на пятки и с надеждой на нее взирал.
     - Непременно как что-то непонятное случается,  так  у  вас,  монахов,
чистилище на уме... проворчала Люс. - Ты сам подумай - станет грешная душа
в потасовку ввязываться и угнетенную невинность спасать? И где  ты  видел,
чтобы привидение среди бела дня верхом носилось?
     - Так, это, значит?.. - монах  разинул  рот  и  уставился  в  небо  с
большим недоверием. - Ангел?!.
     - Ангел, ангел