сковую  нежность.  Найденные
сведения обманули его ожидания.
   - Тут  ясно сказано, что ни единый обитатель острова вывезен
с него не был. Гулливер взял с собой "шесть живых коров  и  два
быка  и  столько  же  овец с баранами". Одну овцу дорогою съела
крыса, и еще одну корову с  овцой  он  подарил  капитану  Джону
Бидлю, который доставил его на родину. Хм-хм.
   - Постой-ка,  -  поспешно  прибавил он. - Тут говорится, что
Гулливер покинул Блефуску на  гребном  боте  24  сентября  1701
года.  Этот  самый  капитан Бидль подобрал его двадцать шестого
под тридцатью градусами южной широты.  Заметь,  всего  два  дня
спустя.  Гулливер рассказал Бидлю свою историю и даже подарил в
доказательство  своей   правдивости   пару   животных,   а   по
возвращении  в Англию Гулливеру удалось продать оставшийся скот
за шестьсот фунтов!
   - Поверь мне, - продолжал Профессор, снимая очки и тыкая ими
в Марию, - в те дни шестьсот фунтов были  шестьюстами  фунтами.
Помилуй,  сама Стелла ухитрилась прожить с комфортом, достойным
благородной особы, на капитал, превышающий эту  сумму  всего  в
два раза.
   - Вот  если  бы  ты, - прибавил Профессор, - была капитаном,
который  подобрал  на  известной  широте  подобного   бедолагу,
проплывшего  на  веслах всего два дня и имеющего при себе стадо
скота стоимостью в шестьсот фунтов,  настоящих  старых  фунтов,
что бы ты сделала на его месте?
   - Вернулась бы на эту широту и начала бы поиски.
   - А потом?
   - А  потом привезла бы домой не шестерых животных, а гораздо
больше. Господи, да я бы людей привезла!
   Профессор с громким хлопком, - о чем он немедленно  пожалел,
- закрыл  книгу, подошел, чтобы вернуть ее на место, к полке, и
замер, задумавшись о чем-то своем.
   - Так-то оно так, -  сказала  Мария,  -  но  даже  если  это
существо,  эта,  э-э, маленькая леди и происходит из Лиллипутии
или Блефуску, я не вижу, чем это нам может помочь.
   - Не видишь?
   - Она же не ест ничего.
   - Не ест?
   - И ничего не делает.
   Профессор сложил за спиною руки, пошаркал ногой  по  полу  и
грозно нахмурился.
   - И мне с ней совсем не весело.
   Услышав  это,  Профессор  закусил  бороду,  выкатил  глаза и
гневно уставился на Марию. Затем глаза его вернулись на  место,
бороду  он  изо  рта  вынул,  а  гостью  свою  смерил надменным
взглядом.
   - А почему, интересно, она обязана тебя увеселять?
   - Почему она обязана для тебя что-то делать?
   - Почему она обязана есть?
   - Она что - твоя собственность?
   Мария нервно переплела пальцы, и старик, присев рядом с  ней
на ящик из-под мыла, взял ее за руку.
   - Дорогая  моя соседка, - сказал он, - я могу пообещать тебе
только одно, а именно, - я не стану  спрашивать,  как  бы  тебе
понравилось,  если  бы  тебя завернули в носовой платок. Потому
что я сознаю: речь идет не о  тебе,  завернутой  в  этот  самый
платок, а вот об этой особе. Но один совет я тебе все-таки дам.
Как мы с тобой знаем, жизнь моя сложилась неудачно. Я не правлю
людьми,   я  не  обманываю  их  ради  приобретения  власти,  не
мошенничаю, чтобы сделать их  достояние  своим.  Я  говорю  им:
пожалуйста,  вы можете свободно идти своей дорогой, а уж я, как
сумею, постараюсь идти моей. Так вот,  Мария,  хоть  это  и  не
модный  ныне  образ мысли, - даже не сулящий успеха, я все-таки
верю в одно: людей тиранить нельзя, нельзя пытаться возвеличить
себя за счет их малости. Дорогая  моя,  в  тебе-то,  во  всяком
случае,  величия  и  так  предостаточно,  тебе  вовсе нет нужды
помыкать другими, чтобы его доказать.
   - Но я же не  собиралась  причинять  ей  никакого  вреда!  И
помыкать я ей не хотела!
   - Да,  но  не способна ли она причинить тебе вред? Задумайся
на минуту о том, что может случиться. Допустим, ты  сумеешь  ее
приручить,  допустим,  ты сможешь даже приручить всех остальных
людей, живущих на острове Отдохновения. Нет сомнений в том, что
их там немало. И какой бы доброй ты ни была, ты  станешь  тогда
Важной  Шишкой,  а  они  - мелкой шушерой, не стоящей заглавной
буквы. Они будут зависеть от тебя, ты -  командовать  ими.  Они
станут  холопами,  а  ты  -  деспотом. Ты думаешь, и тебе, и им
будет от этого лучше? Помоему, это обратит их в ничтожества,  а
тебя - в пугало.
   - Да не собираюсь я их пугать!
   - Нет?
   - Я бы им помочь постаралась.
   - Да, но знаешь, - Бог помогает тому, кто сам себе помогает.
   Мария  вытащила  драный  носовой платок, и начала скручивать
его, рискуя обратить в клочья.
   - Так что же мне делать?
   Профессор с трудом поднялся, подошел к  затянутому  паутиной
окну и замер, глядя сквозь стекло.
   - Не мне тебе указывать.
   - А что бы ты сделал, Профессор?
   - Я бы отвез ее на остров и отпустил подобру-поздорову.
   - И не встречался бы больше с ее народом?
   - И больше бы не встречался.
   - Профессор,  - сказал Мария, - я же могу помочь им, если мы
иногда будем встречаться. Я могла бы для них что-нибудь делать.
Я копать умею.
   - Это ни к чему. Копать они должны сами.
   - Мне же совсем некого любить.
   Он повернулся к ней и надел очки.
   - Если они тебя любят, - сказал он, - тогда все  в  порядке.
Тогда и тебе их можно любить. Но неужели ты думаешь, Мария, что
сумеешь заставить их полюбить тебя такой, какая ты есть, хватая
их и заворачивая в грязные носовые платки?

     Глава V

   Мария  подгребала  на ялике к острову и сердце ее сжималось.
Доплыв до цели, она привязала ялик к лиственнице  и  вынула  из
кармана   узелок,   испытывая  потребность  уронить  совершенно
непиратскую слезу. Она поставила пленницу на древесный ствол.
   Маленькая лиллипутская дама несколько  мгновений  простояла,
прижимая  к  себе  младенца.  Пережитое  приключение  измяло  и
изжевало ее наряд. Волосы ее растрепались, мысли явно пришли  в
беспорядок.  Однако,  сообразив, в каком направлении ей следует
двигаться, дама совершила поступок, который стоил немалого. Она
присела перед Марией в реверансе. Впрочем, сразу же и испортила
впечатление, развернувшись и припустившись бежать во всю прыть.
   Наша героиня, чувствуя себя безутешной,  обогнула  на  ялике
остров,  заметив  при  этом,  что  пробитая  ею тропа заделана.
Кто-то подтянул колючие плети  на  прежние  их  места  и  сплел
вместе, образовав сплошной заслон.
   "В конце-то концов, - думала Мария, - это же мой собственный
остров.  Я  сама  этот  остров  открыла  и имею столько же прав
обследовать его, как и всякий  другой.  Ну  хорошо,  пусть  мне
пришлось  их  отпустить,  но  почему меня следует гнать с моего
собственного острова, я все равно не понимаю."
   И она опять  причалила  к  лиственнице,  и  некоторое  время
просидела  в  ялике,  размышляя.  Ей  хотелось  сойти на берег,
осмотреть как следует храм, - она была совершенно уверена,  что
там   можно   обнаружить  немало  интересного,  даже  если  все
человечки попрячутся.
   Пока она так размышляла, она  смотрела  на  дерево,  а  пока
смотрела, ей все сильнее и сильнее начинало казаться, что в нем
есть  нечто  странное.  Корни  дерева  остались лежать на сухой
земле,  а  сама  лиственница  простиралась  в  озеро,  так  что
верхушка  ее  скрылась в воде. Прямой ствол под небольшим углом
выходил из воды, ветви были  утыканы  зазеленевшими  по-летнему
шишечками,  и что-то такое зеленело вдоль одной стороны ствола,
какая-то туманная завеса, спадающая в воду, как будто прямо  из
лиственничного  ствола  вырастали  яркие  волоконца.  Очень эта
штука походила на маскировочную сеть.
   Мария  переползла  на   другой   конец   ялика,   оказавшись
достаточно  близко  к  сети,  чтобы  поднять ее. Под ней в доке
между ветвью и стволом стояла на якорях дюжина каноэ.  То  были
каноэ   наилучшего  рода,  наподобие  эскимосских  каяков  -  с
водонепроницаемой палубой, позволяющей застегиваться  внутри  и
переворачиваться  кверху дном, не утопая. Единственное различие
состояло в том, что на лиллипутских  лодках,  имевших  в  длину
восемь  дюймов,  стояли с обоих боков откидные балансиры. Мария
их внимательно разглядела, они были откинуты назад для удобства
швартовки, а вытащив из воды ближайшую лодку, и повертев  ее  в
руках,  она  обнаружила,  что  балансиры скользят в специальных
пазах. При нажатии  вперед  и  вниз  они  складывались,  словно
крылья  чайки,  при  нажатии  назад  и  вверх - оттопыривались,
приобретая сходство с ножками гребляка, и фиксировались.  Мария
тогда  еще не знала об этом, но лодки использовались для рыбной
ловли, и откинув балансиры, можно было выловить  рыбу  весом  в
фунт, а то и больше, не перевернувшись.
   Мария вернула каноэ обратно в док и опустила сеть.
   Насколько  я понимаю, думала она, тут по всему острову полно
всяких таких штук. Где, к примеру, коровы и овцы?  По-видимому,
для  народа  лиллипутов скрытность - главный способ защиты. Они
возвели барьер из  колючих  веток,  чтобы  отпугивать  случайно
заглядывающих  на  остров  людей. Готова поспорить, что когда я
сюда заявилась, на лужайке было полным-полно коров,  а  пока  я
прорубалась  сквозь  ежевику,  они  весь  скот  угнали.  Кстати
сказать, что это за прямоугольная дверь в нижней ступеньке, та,
к которой ведет тропинка? Не удивлюсь, если  в  нее-то  скот  и
загоняют.  Возможно, ступенька внутри пустая и у них там хлев и
не один. Да, а колыбельку они, наверное,  в  спешке  забыли,  а
потом  мать,  естественно,  выскочила  на  защиту  младенца. Не
оставь они его, я бы сроду ничего не заметила.
   У них должны быть  дозорные,  продолжала  размышлять  Мария.
Если  бы мне требовалось время, чтобы попрятать все, что только
есть на острове, я бы выставила дозорного.  Тогда,  если  бы  я
увидела,  как  я  гребу  в  ялике,  я бы предупредила себя, что
приближаюсь, и у меня бы еще осталась куча  времени.  Наверняка
они начали все прятать в ту же минуту, как увидели, что я зашла
в лодочный домик.
   Лучшее место для дозорного, решила она, это верхушка купола.
   Что-то  там  было  на  этой  верхушке.  Очень  маленькое, не
разглядишь, возможно, лежащее  вниз  лицом,  что-то  такое,  не
крупнее желудя. Вполне могло это оказаться головою дозорного.
   Мария  весело  помахала  ему  кулачком, ибо будущее ее вдруг
легло  перед  ней,  как  на  ладони.  Снова  почувствовав  себя
счастливой, она отплыла от острова, чтобы второй раз за день, -
пока  мисс  Браун  не оправилась от мигрени, - посоветоваться с
Профессором.
   Профессор переводил кое-какие  замечания  Солина  и,  увидев
Марию, просто поднял брови, вот так:
   - ?
   Она кивнула.
   - Хорошо.
   - Я пришла насчет языка.
   Он указал на стол.
   На столе лежал открытый на титульном листе чудесный томик in
пгфбцп,  затянутый  в  бурую  телячью  кожу и датированный 1735
годом. Титульный лист сообщал:

                 Общее Описание Империи Лиллипутов

                     со Времени ее Основания,
         История ее Монархов в Течение длинного Ряда Веков
                                 с

                      Особливыми Наблюдениями

                  касательно их Войн и Политики,
               Законов, Науки и Религии этой Страны,
                      ее Растений и Животных,
           удивительных Нравов и Привычек ее Обитателей
        и других весьма любопытных и поучительных Материй,
                          к чему добавлен

                        Краткий Вокабулярий

                 их Языка купно с Английскими ему
                          Соответствиями,

                 составленный Лемюэлем Гулливером,
                     сначала Хирургом, а затем
                       Капитаном нескольких
                             Кораблей.

   - Большая  редкость,   -   скромно   сказал   Профессор.   -
Собственно,   я  не  думаю,  что  на  свете  существуют  другие
экземпляры этой книги. Ты  можешь  найти  упоминание  о  ней  в
"Путешествиях".
   Мария заглянула в словарь:

   Куинба, сущ., ж., женщина.
   Куинбус, сущ., м., мужчина.
   Ранфу-Ло, сущ., м., только мн. ч., штаны.
   Рельдресан, сущ., ср., секретарь...

   - По словарю язык не больно выучишь.
   - Это  все,  чем  мы  располагаем.  В  конце  есть несколько
обиходных фраз.
   Услышав это, Мария присела рядом с Профессором,  и  пока  он
бормотал  чтото  насчет Солина, она бормотала: "приличествующие
Способы  Обращения".   Она   с   удивлением   обнаружила,   что
содержавшиеся  в  книге  фразы,  не  принадлежали  к  привычным
разновидностям вроде "Есть ли у вас сыр?" или "Находится ли моя
тетя у парикмахера?",  или  "Пожалуйста,  передайте  мою  ручку
зеленщику"  и  так  далее, - но касались таких материй, как "Не
соблаговолите ли распорядиться, чтобы мне подали Чашечку Кофе?"
или "Вот Незадача! Я отломил Крышку моей Табакерки",  или  "  А
что,  Джентльмены,  не  составить  ли нам Партию в Ломбер?" или
"Мадам, Портшез подан".

     Глава VI

   Мигрень у мисс Браун прошла, но сама она от этого  лучше  не
стала  -  стала  хуже.  Она  ядовито  проэкзаменовала  Марию по
алгебре,  подвергла  Стряпуху  перекрестному  допросу  и   даже
отправила  Профессору,  состоявшему у нее на подозрении, резкую
записку с требованием, чтобы он не вмешивался в образование  ее
"маленькой  питомицы".  И  все  из-за  счастливого  вида Марии,
заставлявшего гувернантку подозревать  ее  в  совершении  неких
неблаговидных    поступков.   Гувернантка   поделилась   своими
опасениями с викарием, и тот признал, что она стоит на  истинно
христианских позициях, однако по счастью, ни она, ни викарий не
смогли   обнаружить  чеголибо,  за  что  Марию  можно  было  бы
наказать.
   Остаток  недели  целиком  заполнили  задачники,  нагоняи   и
выволочки,  и  линейка  мисс  Браун  выстреливала вперед, будто
жабий язык, уловляющий муху. Она изобрела также несколько новых
пыток. Одна состояла в том, что каждый день после полудня Марии
надлежало проводить по два часа  в  постели  при  полуспущенных
шторах  и  без  какого  бы  то  ни  было  чтения,  - для пользы
здоровья. Это называлось  "отдохнуть".  Другая  -  в  том,  что
стоило  мисс  Браун  объявить  траву  сырой,  а  делала она это
неукоснительно, как Марии  приходилось  напяливать  здоровенные
футбольные  бутсы,  купленные викарием уже ношенными на дешевой
благотворительной распродаже.  Бутсы  были  Марии  велики,  она
чувствовала  себя  в  них  смешной,  и  когда  по  воскресеньям
приходилось надевать их в церковь, она  всякий  раз  испытывала
желание,  чтобы  земля  разверзлась  и поглотила ее. Мисс Браун
знала, насколько дети консервативны в отношении одежды, до чего
они боятся выглядеть не такими, как все, - вот она  и  изобрела
эту  пытку,  искусно  использующую стеснительность Марии. Мария
же,   ковыляя   по   церковному   проходу,   чувствовала,   что
мальчишки-хористы  считают  ее  слишком  бедной,  чтобы  купить
порядочную обувь, - и об этом мисс Браун знала тоже.
   Земляники к чаю больше не подавали.
   И все равно Мария совершенно не чувствовала себя несчастной.
У нее была теперь собственная тайная жизнь,  она  размышляла  о
том,  как  ей  завоевать  доверие лиллипутов, а по ночам часами
читала  под  одеялом,  освещая  книгу  электрическим  фонариком
Стряпухи.   Профессор   любезно   ссудил   ей   первое  издание
"Путешествий Гулливера" вместе со словарем, и Мария учила язык.
Лицо   ее   приобрело   отсутствующее   выражение,    выражение
внутреннего  довольства, доводившее гувернантку до исступления.
В  понедельник  между  ними  разыгрался  скандал  на   тему   о
Неблагодарности, в ходе которого мисс Браун сообщила Марии, что
детская неблагодарность жалит злее укуса змей, и в итоге слегла
с очередной мигренью - раньше, чем ожидалось.
   На  следующее  утро  Мария  помчалась  к  озеру. По пути она
заскочила в домик Профессора, - забрать кое-что,  купленное  им
для    нее   по   секретному   соглашению,   достигнутому   при
посредничестве Стряпухи.
   Колючие заросли в том месте, где она  уже  проходила,  снова
переплелись,  пришлось  опять  пробиваться,  и  скоро  Мария  с
ухающим сердцем уже стояла в самом центре пустой беседки.
   - Глоног, - произнесла она, украдкой справившись  с  клочком
бумаги, хоть и твердила эту фразу с ночи, - люмоз Кельмин пессо
мес?
   Мария  повторила это три раза, громко и неуверенно, надеясь,
что фраза  построена  верно.  (Предположительно  она  означала:
"Прошу вас, не дадите ли вы клятву сохранять со мной мир?")
   Почти  без  промедления  сквозь  дверцу  в  одной  из колонн
вытолкнули  человечка  в  ветхой  одежде.  Вид   у   него   был
решительный  и  взволнованный - такой, словно он не сомневался,
что ему предстоит умереть за свою страну.
   - Глоног, - выкрикнул человечек пронзительно  и  тонко,  как
крикнула  бы  и  ты,  доведись  тебе приветствовать существо, в
тричетыре раза превосходящее высотою твой дом, - адвантоз!
   Мария  торопливо  вытащила  позаимствованный  у   Профессора
словарь  и  начала было искать "глоног", но сообразила, что уже
произнесла это слово сама. Ну что же,  подумала  она,  если  он
начинает  с  "прошу вас", значит все не так уж и плохо. И Мария
принялась  отыскивать  "адвантоз",  и  очень  скоро   отыскала:
"Адвантинтимми,    гл.   неправильн.,   непереходн.,   Уходить,
Убираться, Устраняться".
   - Ах ты мерзкий поросенок, - закричала она. - С какой  стати
я должна убираться с моего собственного острова?
   Человечек  побледнел,  но  ответил  ей  твердо  и на хорошем
английском:
   - Сей Остров принадлежал нам, Мадам, Ваша  Честь,  Мисс,  на
Протяжении без малого тридцати сотен Лун.
   - Меня  не  интересует,  принадлежал  он  вам  или нет. Этот
остров построил мой предок, Первый  Герцог.  Так  говорилось  в
книге из библиотеки, которую теперь продали.
   - Действительно,   -  сказал  человечек,  лицо  которого  на
полсекунды  приобрело  заинтересованное  выражение   (это   был
полноватый мужчина средних лет, и одень его поприличнее, он мог
бы  сойти  за  адвоката  или члена парламента). - Происхождение
столь огромного  Сооружения  давно  уже  составляло  для  наших
Мудрецов Предмет глубоких Размышлений.
   - Да ты же говоришь по-английски!
   - Английский  Язык  стал  нашим  вторым  Языком,  Мадам,  со
Времени Изгнания при Капитане Джоне Бидле.
   - Значит и та женщина тоже понимала...
   Тут  разговор  их  прервал  трехдюймовый  мальчонка,   также
вытолкнутый  из колонны и подбежавший к посланнику лиллипутов с
каким-то экстренным  сообщением.  Они  коротко  пошептались,  и
мальчик  удалился  исполненной достоинства поступью, - впрочем,
надолго его не  хватило,  ибо  когда  до  двери  осталось  лишь
несколько шагов, он ударился в паническое бегство.
   - Коротко   говоря,   Мадам,   -   холодно  промолвил  посол
лиллипутов, которому, похоже, посоветовали поменьше трепаться с
великанами, - мои Соплеменники поручили мне попросить, чтобы вы
оказали   нам   Услугу   и   без   Промедления   покинули   сии
многострадальные Земли.
   - Ну  хорошо,  - сказала Мария. - Я понимаю. Вы, пожалуйста,
не пугайтесь, мне придется сделать несколько движений.  Я  хочу
сесть.
   Она  осторожно  опустилась  на  нижнюю  ступеньку и оперлась
локтем на верхнюю,  так  что  голова  ее  оказалась  достаточно
близко  к  голове  посланника,  избавляя  его  от необходимости
кричать. Посланник отшатнулся.
   - Так вот, - сказал Мария, -  я  все  это  обсудила  с  моим
Профессором.   Ваш   народ  скрывается  на  острове  -  почему?
Очевидно, потому, что вы боитесь, как бы вас люди не захватили,
и Профессор говорит, что его  это  нисколько  не  удивляет.  Он
говорит,  что  защитить  вас  способно  только сохранение вашей
тайны, потому что, если эта тайна откроется, спасения  вам  уже
не будет. Но ведь она все равно открылась. Какой же смысл гнать
меня с острова, если я уже про вас знаю? Профессор говорит, что
Случай  Отдал  Вас  В  Мои  Руки,  и  что бессмысленно Запирать
Конюшню, Когда Конь Уже Вырвался На Волю. И еще он говорит, что
теперь