выше, и спуститься в кабинет по шнуру от  шторы.  Ключ  лежал
пообок  шкатулки. Градгнаг сумел вставить его и повернуть. Мисс
Браун с викарием еще не достигли деревенской околицы, когда  их
пленник  уже  получил свободу. Они еще и до Северного фасада не
добрались, а Школьный Учитель вместе со  своим  спасителем  уже
тронулись  в  долгий путь домой. К сожалению, путь этот занял у
них целых два дня.
   Тем временем Мария с удивлением обнаружила, что за укушенный
палец ее не  наказывают.  И  даже  не  удивление,  а  изумление
испытала  она,  получив на завтрак любимый пудинг (с шоколадным
кремом) и услышав, что Стряпуху никто не уволил.  Когда  же  за
чаем  ей  сказали,  что  она  хорошая  девочка  и  потому может
навещать  своих  "милых  маленьких  друзей-эльфов",  когда   ей
захочется,  она  исполнилась  уже  не  изумления, а глубочайших
подозрений.
   Если вдуматься, мисс Браун и мистер Хейтер  были  людьми  не
столько страшными, сколько жалкими. Они уже так давно позабыли,
каково  это  -  быть  ребенком,  что  оказались  в  руках Марии
совершенно беспомощными. Конечно, на их стороне  была  сила,  и
они  могли  позволить себе по отношению к Марии любую грубость,
но при этом они и представить себе не могли,  что  Мария  вдвое
умнее их, и в этом состояла слабость их положения. "Родители, -
говорит  бессмертный  Ричард  Хьюгс, автор лучшей из когда-либо
написанных книг о детях, - обнаружив,  что  видят  своих  детей
насквозь   в   таком   множестве   ракурсов,  о  каком  дитя  и
представления не имеет, редко осознают,  что  существуют  вещи,
которые  ребенок  действительно  старается  скрыть,  прилагая к
этому все силы своего разума, и что здесь их, родителей,  шансы
равны нулю".
   - Интересно,   -  несколько  раз  за  этот  день  сама  себе
повторила Мария.
   На ужин ели омара "по-американски" и мороженое,  после  чего
Мария притворилась, что хочет спать.
   Мисс Браун в тот вечер легла пораньше.
   В  полночь  Мария  восстала  со  своего  обманного ложа. Она
лежала на нем с истовым терпением, накапливая силы, и  накопила
их предостаточно. Производя несколько больший, чем обыкновенно,
шум, она миновала дверь мисс Браун и тронулась в долгий путь по
Каштановой  аллее.  Пройдя ее до конца, Мария приостановилась и
глянула назад, сознавая, как всякий толковый  индеец,  что  для
собственного  тела  следует  сохранять  темный  фон  и при этом
стараться, дабы  твой  преследователь  четко  вырисовывался  на
светлом от луны небе.
   Разумеется,  оба  они  тащились  за  ней и, действительно, в
черных плащах.
   Усмехнувшись, Мария отправилась дальше.
   Две сотни лет тому назад на месте Дикого Парка  располагался
Японский  Сад  или что-то похожее. Ныне он обратился в лабиринт
рододендронов,  лавров  и  самых   разнообразных   кустарников,
обладавший   рядом  полезных  свойств.  Одно  из  этих  свойств
заключалось в  том,  что  хотя  изначальные  садовые  тропки  и
заросли  вечнозеленой  порослью,  окончательно  они все-таки не
исчезли. Коекакие проходы  по-прежнему  существовали,  походили
они  больше  всего  на  туннели,  но тем не менее сохраняли для
свободного прохождения фута четыре в высоту, сколько бы листьев
и  веток  не  смыкалось  над  ними.  Десятилетний  человек  мог
передвигаться  по  ним  довольно  быстро, следовало только лицо
прикрывать, а вот  особу  постарше  встречал  на  уровне  груди
норовящий  хлестнуть  побольнее  барьер. Другое удобство Дикого
Парка, роднившее его со всякими джунглями,  сводилось  к  тому,
что в одиночку пройти его было гораздо легче, чем вдвоем. Когда
двое  гуськом  пробиваются  через чащобу, ветки, высвобождаемые
первым, лупят второго по лицу. Имелись у Дикого Парка и  другие
приятные   свойства.   Например,   поскольку   его   запустили,
предоставив ему глохнуть,  как  заблагорассудится,  определить,
куда  ведет  призрак  той  или  иной  тропы, мог только большой
знаток этих  мест.  Путник  ощущал  себя  здесь  совсем  как  в
Хэмптон-Кортском   лабиринте,   только  хуже:  хуже,  поскольку
верхушка этого лабиринта заросла хлесткими ветками.
   Мария подождала, пока не убедилась, что потерять ее след уже
невозможно, и нырнула в шелестящую мглу.
   Далеко она уходить не стала. Минут через пять она присела  и
навострила уши.
   Приятно   было   послушать   как   викарий   с   мисс  Браун
перелаиваются, окруженные мраком и продолговатыми листьями.
   - Чшшш!
   - Вот здесь!
   - Сюда!
   - Туда!
   - Не хрустите!
   - Я не хрущу!
   - Куда поворачивать?
   - М-м-м-м.
   Через полчаса, убедившись, что они окончательно заблудились,
Мария выскользнула наружу и отправилась спать.
   Поутру она  выглядела  свежей,  как  только  что  написанная
картина. Мисс Браун, поднявшаяся лишь к завтраку, и имевшая вид
бледный, глаз оцарапанный, а в волосах - сучок, попросила чашку
хлеба  с  молоком.  Викарий, который заявился прочитать для них
благодарственную  молитву,  глухо  потребовал  чистого  бренди.
Мария  же,  поблагодарив  обоих  за  доброту, умильно попросила
разрешения взять с собой несколько  бутербродов  и  ко  второму
завтраку  не  являться,  - ей-де захотелось побродить по Парку,
кое-что выяснить. Ее  собеседники  выкатили  водянистые  глаза,
жутко осклабились и пожелали ей приятного времяпрепровождения.
   Она  прошла  через Мальплаке-во-Прахе в сторону Прислужников
Мальплаке, свернув налево, миновала  приходы  Угрюмое  Лежбище,
Болотный   и   Святого  Свитина,  что  в  Мальплаке,  пересекла
Нортгемптонскую дорогу по направлению к деревушкам с красочными
названиями Упившийся  Епископ  и  Горемычный  Герцог,  обогнула
знаменитое  лисье логово в Не-При-Монахе-Будь-Сказано, спетлила
от Храпунов к Ищейкам и перекусила бутербродами, сидя в  кустах
дрока  на  круглом  пригорке  в  Докучливых Девках, глядящем на
скотопрогонную дорогу, ведущую к Объедкам.
   Отсюда она наблюдала, как мимо проследовали ее соглядатаи.
   Спотыкаясь   от   усталости,   переругиваясь    по    поводу
правильности  выбранного маршрута, красноглазые от недосыпания,
мисс Браун с викарием упорно тащились по ее следам. Мисс  Браун
уже  стерла  ноги до волдырей да к тому же высокий каблук одной
из ее туфель отвалился, отчего  гувернантка  переваливалась  на
ходу,  словно линейный корабль во время знаменитого шторма 1703
года. Страдавший  мозолями  викарий  угнетенно  хромал  следом,
испуская  через  правильные  интервалы  гудение, смысл которого
сводился к тому, что им следовало свернуть к Нижним Недоделкам.
Мисс Браун, нос которой был задран  кверху,  ничего  не  желала
слушать,  а мистер Хейтер явственным образом обдумывал как бы и
что бы он с нею сделал, будь его воля.
   Мария  покончила  с  бутербродами  и  прилегла,  наслаждаясь
летним  теплом.  Фермеры  из  Докучливых Девок, все до единого,
занимались просушкой сена. Все до единого работники  с  ферм  в
Докучливых  Девках  занимались  тем  же  самым,  неодобрительно
отзываясь о здравомыслии  фермеров.  Все  до  единого  железные
зубья  нагружали  бесконечные  ряды  транспортеров,  влекущих к
верхушкам  стогов  захваченную   ими   траву.   Все   ворошилки
стрекотали  по  окоемам  полей, вздымая сено волной. Все конные
грабли тянулись за ворошилками и величаво клацали раз в минуту,
сбрасывая собранное сено. Все десятники, выполнявшие сложнейшую
часть работы, с шелестом укладывали на должное  место  огромные
кипы    травы,    сгребаемой    кривыми   руками   похожей   на
снегоочиститель  машины.  Все  владельцы  пивных  -   "Зеленого
человечка"  в  Грязях,  "Герба  Мальплаке"  в  Свиной Усадьбе и
"Головы Герцога" в  Коротышкином  Лугу  пробивали  бесчисленные
пивные  бочонки, которые, как они знали, пойдут нынче вечером в
дело. И все и  всюду  поглядывали  на  Его  Величество  Солнце,
страшась, как бы не взбрело Ему в голову наслать грозу.
   Впрочем,  что  касается  солнца,  то  оно  пребывало нынче в
тираническом настроении. Солнце пылало столь яростно, что Мария
едва ли не видела, как на нем колышется пламя,  как  оно  мечет
лучи  во  все  стороны,  как  оно,  бряцая,  бьет, словно Шива,
тысячью  рук  по  безоблачной  наковальне  небес.  И  Мария-то,
лежавшая  на  подъеденной  овцами травке, дышала с трудом, а уж
преследователи  ее,  бредущие  неизвестно  куда  по  деревушкам
Полные  Олухи,  Лихая  Икота,  Захудалое  Мальплаке  и Долдоны,
отдувались так, что любо-дорого было смотреть.
   Когда они скрылись из виду, Мария уткнулась носом в пахнущую
тимьяном траву, последила  немного  за  щитником  в  сверкающих
доспехах,  который,  повиливая  задом  и оставляя пахучий след,
улепетывал под трехлапый листок лядвенца, и вскоре уснула.
   Ближе к вечеру она пробудилась  -  как  раз  вовремя,  чтобы
увидеть,  как  возвращаются  викарий  с  мисс Браун. На сей раз
между ними было ярдов пятьдесят, друг с дружкой они  больше  не
разговаривали,  и  возглавлял  шествие  викарий. Мария радостно
окликнула  их  и  сбежала  с  холма,  чтобы  присоединиться   к
процессии.  Они  почему-то не обрадовались, увидев ее - так, во
всяком случае, ей показалось. Впрочем, оба постарались, сколько
могли, изобразить приятное удивление. Мария подняла их  упавший
дух,  задав  несколько  веселых  вопросов о том, приятно ли они
прогулялись, и короткой дорогой отвела их домой, ужинать.
   После ужина (свежий лосось и снова мороженое, только другое)
Мария, покинула их распластавшимися в гостиной и до наступления
темноты пролежала на своей кровати, отдыхая. Но едва лишь  мисс
Браун   отправилась   спать,  Мария  поднялась  и  на  цыпочках
прокралась мимо ее двери. Минуя дверь, она слышала, как  громко
застонала  тиранша.  Викария  Мария  обнаружила спрятавшимся за
статуей Психеи в Бальной зале, - он снял ботинки и задремал  на
посту,  так  что Марии пришлось покашлять, чтобы его разбудить.
Вслед за  тем,  пока  викарий,  кряхтя  от  усталости,  пытался
всунуть  опухшие  ступни  обратно в ботинки, Мария разнообразия
ради свернула к Северному фасаду, а от него  пошла  не  Липовой
аллеей, а Буковой.
   Аллея   вывела  ее  Райской  долиной  к  Монументу  Ньютона,
примерно такому же, как Нельсонова  колонна  на  Трафальгарской
площади, с тою лишь разницей, что Монумент венчала не статуя, а
маленькая   обсерватория   со  стеклянной  крышей  и  сломанным
телескопом. К ней вела внутренняя лестница, имевшая - в  память
о  Ньютоне  -  в  точности  столько же ступеней, сколько дней в
году.
   Мария повернула ржавый ключ, вошла в маленький темный зал  и
затаилась под лестницей.
   Вскоре появились и соглядатаи.
   Задыхаясь   и   шипя  от  боли,  причиняемой  разнообразными
мозолями и волдырями, качаясь от усталости,  опираясь  друг  на
дружку,  чтобы  сохранить  прямую осанку, викарий и мисс Браун,
два смутных силуэта в проеме  открытой  двери,  остановились  у
подножия лестницы.
   - Сколько ступенек?
   - Триста шестьдесят пять, запятая, два пять шесть четыре.
   - Год календарный?
   - Сидерический.
   - Пошли,  -  сказал наконец, викарий. - Вперед и выше! Может
быть, каждый из них стоит многие тысячи фунтов.
   - Вперед и выше, - согласилась мисс Браун. И оба  заковыляли
по лестнице вверх.
   Когда  они  достаточно удалились, Мария выскользнула наружу,
заперла за собой дверь и отправилась спать.
   Поутру,  съев   на   завтрак   прекрасное   кеджери,   Мария
пролегающим  через Дикий Парк путем - окольным, поскольку ей не
хотелось, чтобы ее заметили сверху, - отправилась  к  Монументу
Ньютона и еще до полудня достигла его.
   Мисс  Браун,  засевшая  наверху,  размахивала выставленным в
окошко обсерватории телескопом  с  привязанной  к  нему  нижней
юбкой.  Викарий  подвизался  внизу - колотил в дверь и плаксиво
взывал о помощи. Поскольку парк  Мальплаке  имел  в  окружности
примерно  двадцать  пять миль, и внутри этого круга не осталось
помимо них и Стряпухи ни единой живой души, надежд на  спасение
у  них  было  мало.  Хорас  Уолпол как-то назвал эти земли "тем
Графством, которое они именуют парком".
   Прождав несколько времени, Мария, укрытая сводчатыми кронами
рододендронов, осторожно подобралась к Монументу. Она  неслышно
отперла  дверь,  в  которую  по-прежнему  бухал викарий, и ужом
ускользнула в заросли, чтобы оттуда наблюдать за дальнейшим.
   Мисс Браун с викарием предавались  своим  трудам  до  самого
обеда.  Наконец, последний, обезумев уже до последних пределов,
вцепился в дверную ручку и в виде кары за  неповиновение  начал
ее трясти. Дверь, натурально, сразу же отворилась. Заслышав его
разгневанное гудение, сверху спустилась мисс Браун.
   Оба  узника  немедленно пришли к заключению, что дверь так и
оставалась все  это  время  открытой.  Каждый  обозвал  другого
косоруким.   Когда   они,  пребывая  в  разгневанных  чувствах,
расползлись по постелям, оба решили про себя, что проспят, если
придется, хоть до Судного Дня, независимо от  того,  отправится
ли Мария навещать своих человечков или не отправится.
   Будут  теперь  знать,  думала  Мария, как выпускать детей из
спальни, чтобы разнюхать, где прячутся их друзья.

     Глава XVII

   Марию все эти приключения немало повеселили, да и на викария
с мисс Браун они повлияли благотворно - и по части  исправления
нрава и в рассуждении физической подготовки. Но предаваясь этим
забавам, Мария все же совершила ошибку.
   Она не позаботилась о своих аванпостах, чего, вообще говоря,
себе позволять не следует.
   Народ лиллипутов, не сумевший найти объяснений ее поступкам,
запутался почище викария.
   Где  пребывает  Школьный  Учитель, лиллипуты не знали, - они
думали, что он так и сидит во дворце под запором,  -  блуждания
же  Марии,  часть  которых  они наблюдали, привели лиллипутов к
выводу, что она пытается  сбежать  от  своих  мучителей,  а  те
догоняют ее и возвращают назад.
   Марии   следовало   бы,   как  только  стало  ясно,  что  ее
преследователи сдались и не помышляют ни о чем,  кроме  отдыха,
побывать  на  острове  и все объяснить, но Мария тоже устала. И
довольная преподанным ею уроком, она решила отдохнуть.
   Вечером, отчасти пришедшие  в  себя  мисс  Браун  и  викарий
сидели у камина в Северо-северо-западной гостиной, а между ними
на  софе  сидела  Мария. Они решили теперь постоянно держать ее
при  себе,  чтобы  она  не  могла  более   урвать   ни   минуты
единоличного  отдыха.  Викарий,  листая  альбом,  показывал  ей
фотографии.
   Альбом  содержал  несколько   снимков   Озерного   Края,   а
вперемешку  с ними - почтовые открытки с портретами Вордсворта,
Рескина и иных достойных людей и с отпечатанной понизу надписью
"Привет  со  склонов  Скиддо".   Вокруг   портрета   Вордсворта
располагались еще в замечательно узеньких рамках пейзажи: толпа
нарциссов  золотых, сорок коров, пасущихся, как одна, и проч. и
проч. Один из снимков показывал викария с мисс  Браун  на  пути
вверх   по  склону  горы  ОлдМан  под  Конистоном,  другой,  со
скошенным под тридцать градусов горизонтом -  купание  каких-то
дам  в  Рамсгейте  в 1903 году, впрочем, эту фотографию викарий
мгновенно  прикрыл.  На  картинках,  с  Вордсвортом  никак   не
связанных,  имелись сделанные как бы белыми чернилами подписи с
именами и датами:  "Головастики,  Балабон,  Бубу,  я  и  мистер
Хиггинс.  Амблсайд,  36-й"  или "Сестра Бигглсуэйд (с собакой).
Кендал, 38-й".
   С другого боку  от  Марии  сидела  с  вязанием  мисс  Браун.
Длинные, острые, металлические спицы клацали в ее руках.
   Огонь - по летнему времени - в камине разожгли маленький. Он
предназначался  для красоты, не для согрева. Свет электрических
ламп весело поблескивал  на  покойных  креслах  и  на  кофейных
приборах,  ибо  время  было  уже  после  ужина,  и  викарий все
шелестел и шелестел страницами альбома, переворачивая  их  одну
за  другой. Окно, за которым ему довелось заночевать в какой-то
гостинице, викарий показывал им с таким видом, будто  он  и  не
викарий вовсе, а королева Елизавета.
   Они как раз добрались до Кезуика, когда снаружи донесся шум.
   За окном прокатилась дробь желудевых барабанов, завыли трубы
и несколько   сот   чистых,  пронзительных  голосов  решительно
пропели:

                   Ужель Педагогу Спасения нет?
                   Ужель Педагогу Спасения нет?
                   Пять Сотен отчаянных Лиллипутов
                   Узнают Причину и сыщут Ответ.

   Они пришли, чтобы спасти своего соплеменника,  сколь  бы  ни
были малы их шансы на успех.
   Как  только  грянула  песня,  викарий вцепился в косу Марии.
Мисс Браун вцепилась в другую.
   Окно находилось у них за спиной.
   Мария сидела, не  способная  обернуться,  а  собравшиеся  за
окном   освободители   не  могли  увидеть,  что  ее  удерживают
насильно. Над спинкой софы торчала лишь ее голова.
   Викарий мгновенно оценил ситуацию.
   Не оглянувшись, он произнес сквозь зубы:
   - Мисс Браун, прошу вас, встаньте и, сохраняя беспечный вид,
как бы нехотя отойдите к дверям. Когда  вас  уже  нельзя  будет
увидеть  в окно, подберитесь к нему и посмотрите сквозь щелку в
шторе, что там происходит. Но помните: за спиной  у  вас  горит
электрический свет.
   Мисс  Браун  передала  викарию  вторую  косу  и, как ей было
велено, крадучись, отправилась на задание.
   Картина,  судя  по  ее   описанию,   открылась   перед   ней
восхитительная.
   В  полосах  света, падающего из окна на террасу, выстроилась
целая армия. Одетая в форму из мышиной кожи, застыла по  стойке
"смирно"  пехота  с командирами в жучиных кирасах, выступившими
на три шага вперед и обнажившими шпаги. Была там  и  кавалерия,
во главе с Адмиралом, потрясающим саблей и облаченным в один из
полученных  от капитана Джона Бидля древних костюмов, в котором
Адмирал глядел совершенным Нельсоном. Подобно  всем  адмиралам,
сидел  он  на  крысе плохо. Лучники, выставив каждый левую ногу
вперед, стояли, будто под Азенкуром. За  спинами  их  виднелись
шеренги  Союза  Матерей,  Клуба Дам, Играющих в Мушку, Общества
"Синий  Чулок"  и  прочих  женских  организаций,   -   дамы   с
воодушевлением  пели  и махали плакатами, на которых значилось:
"Голосуйте за Марию", "Долой Мисс Браун",  "Алгебра  только  по
Соглашению",   "Лиллипутия   и  Свобода",  "Нет  Папизму"  (это
специально для викария) и "Никогда Педагоги не  будут  Рабами".
Легким  галопом скакали туда-сюда с донесеньями адъютанты; пели
горны; юные барабанщики отбивали  сигнал  общего  сбора;  реяли
развернутые  полковые  знамена; оркестр наяривал "Malbrook s'en
va-t-en guerre"; в золотистом  свете  сверкали  шпаги,  пики  и
гарпуны;  и  в  тот самый миг, когда мисс Браун вперилась одним
глазом сквозь щелку, туча стрел грянула в оконные стекла, "так,
словно посыпался снег".
   - Ура! - вскричала пехота.
   - Смерть или Слава! - вскричала за ней кавалерия.
   - Адмирал ожидает... - вскричал Адмирал, но к нему подскочил
адъютант, пошептал, прикрывшись рукой, и Адмирал тут же  сменил
формулировку  на  лучшую,  -  Лиллипутия  ожидает,  что сегодня
каждый из вас исполнит свой Долг!
   Бедная, маленькая армия,  обреченная  на  погибель!  Как  не
хватало сейчас лилипутам мудрых советов похищенного наставника!
Уж  он-то,  наверное, втолковал бы им, сколь велико неравенство
сил. Но все равно, явиться сюда ради его спасения, - как  много
было в этом поступке отваги!
   Выслушав гувернантку, которая, глядя в свою шпионскую дырку,
описала увиденное, викарий промолвил:
   - М-м-м-м.
   Затем он сказал:
   - Не сочтите за труд загасить электрический свет.
   - А  теперь,  -  добавил он, - когда мы погрузились во тьму,
будьте столь любезны, закройте и замкните окно.
   Когда и это было исполнено, они уселись по бокам  от  Марии,
вцепившись  в  свою  косу каждый, и мистер Хейтер опять заиграл
погудку.
   - На сей раз, - в конце концов, заявил он, - ошибок быть  не
должно.
   - И никакой суматохи.
   - Цель,   сколько   я  ее  понимаю,  состоит  в  том,  чтобы
переловить сколь можно больше этих  малюток