ать  скорее
Крузнауэром.  Я  хочу  сказать,  что  вы и вполглаза мигнуть не
успеете.
   Стряпуха  ответила,  что  она,  понятное  дело,   не   имела
намерения  мешать  такому  джентльмену,  потому как она порядок
знает и с малолетства умела себя соблюдать...
   Профессор  заверил  ее,  что  никакой  тут  помехи  нет,   а
напротив,  одна  нежданная  радость,  и  что  если  она  готова
подождать  минутку,  пока  он  попробует  вставить  ключ  вверх
ногами,  потому что ключ, как он, Профессор, опасается, склонен
несколько заедать, то оба они,  вне  всяких  сомнений,  проявив
небольшую  сноровку,  приятнейшим  образом  проникнут  в дом, а
там...
   На что Стряпуха сказала, что никак не хочет  обременять  его
лишними хлопотами, ей и так хорошо, и снаружи ничем не хуже...
   - Ну вот! Как видите, требуется просто определенная ловкость
рук.  Тут  в  замке  что-то не так устроено, поэтому ключ нужно
вставлять вверх ногами и задом наперед, а дальше уже  все  идет
гладко, как, как...
   - Как по гладкому месту.
   - Вот  именно.  А  теперь,  миссис  Ноукс, входите в дом, не
стойте на  солнцепеке.  Путь  вы  проделали  долгий  да  еще  и
спешили. Так, погодите-ка...
   - Боюсь,  - продолжил он с некоторой застенчивостью, - чашку
чая
  вам предложить не смогу, -  прикончил  последний  пакетик,  -
зато  имеется  прекрасный  кипяток,  то есть мы его в два счета
получим, дайте лишь запалить несколько сучьев,  которые  я  тут
рубил, и...
   Чаю  он  и  вправду  предложить  Стряпухе  не мог, поскольку
последняя ложечка заварки вышла у него еще на прошлой неделе, а
вот  в  предложении   кипятка   таилось,   пожалуй,   некоторое
лукавство.   Кипяток  можно  было  бы  предложить  кому  угодно
другому, и Профессор непременно так бы и сделал, но Стряпуха-то
навещала его не в первый раз. Профессор замер,  стоя  на  одной
ноге,  обеспокоенно глядя на кошелку и продолжая повторять свое
"и..."
   - Да что же это вы так,  сэр!  Хорошо  хоть  я  позаботилась
захватить с собой...
   Профессор счастливо вздохнул.
   - ... зная ваши привычки...
   И  миссис  Ноукс  удалилась  со  своей  кошелкой  на грязную
кухоньку,  а  томимый   предвкушениями   Профессор   приник   к
растрескавшейся кухонной двери, подглядывая сквозь щелку. Столь
многое  зависело  от того, что у нее нынче в кошелке - копченые
селедки или сосиски. Она всегда приносила либо то, либо другое,
но сегодня ему больше хотелось селедки. Он знал,  что  Стряпуха
приготовит чай, непременно есть у нее с собою бумажный фунтик с
заваркой,  и  бутылочку  молока она не забыла, и шесть кусочков
сахара, и две булочки, ею же и испеченные. Вкусные,  слов  нет.
Но  помимо всего этого, она, уходя, всегда оставляла, словно бы
по забывчивости, покрытый  жирными  пятнами  бумажный  пакетик,
содержавший  либо  селедочку,  либо  сосиски.  Профессор, как и
Стряпуха, никогда о нем не упоминал и никогда не благодарил  ее
за  подношение:  то  ли  он  был  слишком  горд,  то ли слишком
застенчив, то ли слишком благодарен ей, чтобы найти  правильные
слова.   Он   просто-напросто  съедал  содержимое  пакетика  на
следующий день. Пока же он сгорал от желания  узнать,  что  его
ожидает,  но  выспрашивать  ему  не хотелось, разглядеть сквозь
щелку  не  удавалось,  и  вообще  он  немного   стыдился,   что
подсматривает.  Поэтому  он  отошел  от  двери,  присел на ящик
из-под мыла и принялся ритмически  сглатывать  наполнявшую  рот
слюну.
   Когда  Стряпуха  заварила  им  обоим по восхитительной чашке
чая, и они, сидя бок о бок на ящике из-под мыла,  принялись  за
булочки,  она  заговорила  о  цели своего визита. Дело касалось
мисс Марии, сэр, насчет которой она  очень  тревожится,  потому
как о ней вот уж два дня ни слуху ни духу, а при том, что он не
хуже  ее знает насчет этой, ну то есть, насчет мисс Браун, то у
нее, хоть она и не желает ни на кого  напраслину  возводить,  а
все-таки  скажет, даром, что нет у нее привычки обсуждать своих
хозяев с посторонними господами,  это  уж  Профессор  ей  может
поверить,  потому что она в Мальплаке вот с таких вот лет, и ее
сама миссис Баттерби учила,  как  подобает,  домоправительница,
значит,  покойного  Герцога,  и пускай сеять подозрения дело не
христианское, а все ж таки правда дьявола посрамляет, и уж  что
они с ней, бедной крошкой, вытворяли, так и сказать-то грешно.
   Профессор,  погрузившийся,  пока она говорила, в собственные
мысли,  по  воцарившемуся  молчанию  понял,  что  пора  и   ему
что-нибудь сказать, и находчиво заметил:
   - Подумать только!
   У  него  имелись тайные приемы поддержания любого разговора,
сводившиеся к использованию либо этой фразы, либо  другой:  "Да
что  вы говорите!", - обе доказали свою надежность и годились в
качестве ответа на любое замечание собеседника.
   Стыд и срам, продолжала Стряпуха,  она  с  самой  пятницы  в
таком беспокойстве, что прямо не знает, куда ей из-за всех этих
дел  податься, не к викарию же, хоть на него, может архиепископ
Кентерберийский руки и наложил, в чем она  весьма  сомневается,
да  из  свиного  уха шелкового кошеля все равно не сошьешь, вот
она нынче поутру и решила, пока мыла тарелки, что  пусть-ка  их
пораспросит  прирожденный  джентльмен,  а Профессор, и по всему
видать, как раз из таких,  и  она  это  готова  сказать  и  уже
говорила  разным  там,  которые его по-всякому обзывали, потому
как джентльмен всегда знает, как  в  каких  случаях  полагается
поступать.
   Разум Профессора пронзило внезапное подозрение. Что-то такое
говорила Стряпуха... Он точно слышал... Что-то такое насчет...
   - А где Мария? - требовательно спросил он.
   - Много бы я дала, чтобы это узнать. Я ее уж два дня в глаза
не видала.
   - Силы небесные!
   - Она пропала, сэр, - еле сдерживая слезы, сказала Стряпуха.
- Моя  Мария.  А  я  всегда  так старалась помочь ей хоть самую
малость.
   - Миссис Ноукс, дорогая моя, да ведь это  просто  Бог  знает
что!  Это  же  серьезное  дело!  Пропала? В глаза не видали? Не
обратилась же она в невидимку! Может быть, она в  кровати?  Или
под  кроватью?  Может  быть,  в  каминной  трубе?  На  курорте?
Исчезла? Может, ее потеряли где-нибудь да и думать забыли? А не
могла она уехать в Лондон? Скажем, в Британский музей?
   - Эта ее гувернантка заявила, будто она  уехала  в  гости  к
тетке, да только никакой у нее тетки нет.
   - А вы что думаете?
   - Она  во дворце, сэр. В этом я готова поклясться. Только ее
спрятали. Сидит где-то под запором. В заточении.
   - О, Господи! Но вы ведь ее искали?
   - Эти комнаты, сэр, их там столько, что ни одному  смертному
их и не счесть. Я старалась, как могла, ездила на велосипеде по
коридорам и звонила в звоночек.
   - Ну что же, миссис Ноукс, вы правильно сделали, обратившись
ко мне.  Я  немедленно  приступлю  к  поискам.  Некоторые  дела
следует возлагать на представителей более сильного  пола.  Боже
мой, Боже мой! Наша бедная Мария лишилась свободы! Подождите, я
шляпу надену.
   Старик  торопливо  поднялся  наверх  и через некоторое время
вернулся в испускающем запах камфоры длинном твидовом пальто  и
в  забавном  котелке  с  загнутыми  полями,  который он носил в
девяностых  годах,  когда  почитал  себя   за   денди.   Пальто
Профессору  приходилось  надевать  при  всяком  выходе в люди и
невзирая ни на какую жару, - чтобы прикрыть дырки в одежде.
   - Мы нападем на гувернантку, -  сказал  он,  -  прямо  в  ее
логове.  Вам,  миссис  Ноукс,  лучше вернуться прежде меня и по
другой  дороге.  Пусть  считают,  что  я  заглянул  во   дворец
случайно, желая повидаться с Марией, так будет лучше. Тут нужно
действовать тонко.
   Профессор  суетливо  вывел Стряпуху из домика, пообещал дать
ей десять минут форы, и подтолкнул в сторону  Верховой  дороги.
Две минуты спустя, он ее настиг.
   - Миссис  Ноукс,  простите,  я вас задержу на минутку. У вас
при себе нет случайно, - или, может быть, дома -  комплекта  Дю
Канжа?
   - Нет, сэр. Чего нет, того нет. Вот Битон...
   - Вы,  конечно,  имеете  в  виду  второго  из архиепископов,
носившего это имя. Определенно не  кардинала.  Прочие,  как  мы
знаем, к священничеству не принадлежали.
   - Это повареная книга, сэр.
   - Вот  как?  Древнее  и  возвышенное искусство. Надо думать,
какойнибудь последователь Гудмана. И все-таки, никаких томов Дю
Канжа у вас не имеется?
   - Насколько я знаю, нет, сэр.
   - Жаль. Ну,  ладно,  ладно,  не  все  же  сразу.  Но  я  вас
задерживаю. До свидания, до свидания.
   Еще через минуту он снова догнал ее.
   - Есть такое слово, - сказал он с надеждой, - Tripbarium. Вы
случайно нигде его при чтении не встречали?
   - Не припоминаю, сэр, нет, наверное не встречала.
   - Нет.  Э-э, ну, ничего не попишешь. Нам должно спасать наши
души терпением, миссис Ноукс. Там, конечно, может  стоять  и  F
вместо  T, поскольку эти писцы обходились с гласными как Бог на
душу положит. Собственно, и Y в Tripbarium тоже  на  месте,  не
правда ли?
   - Эта ваша требуха...
   - Требуха,  -  сердито воскликнул Профессор, - это гаэльское
слово. При чем тут требуха? Всего вам доброго. Всего доброго.
   И он в раздражении заковылял к  дому,  но,  впрочем,  вскоре
вспомнил  об  ожидавшем  его на кухне пакетике. Гнев его тут же
растаял, и он обернулся, чтобы помахать  своему  доброму  другу
рукой,  но  Стряпуха  ни  разу  не оглянулась. Тогда Профессор,
предоставляя ей обещанную  фору,  отправился  на  кухню,  чтобы
заглянуть  в  пакет.  Как он и надеялся, внутри лежали копченые
селедки!
   Тут же забыв о Марии, Профессор принялся  искать  в  словаре
слово  "копченый",  желая  проверить,  не  от скандинавского ли
kvepes оно происходит, - да, действительно, от него самого.

     Глава XX

   Примерно  час  спустя,  Профессор  попробовал   почесать   в
затылке, обнаружил на голове котелок и принялся строить догадки
касательно  того,  как  он  туда  попал.  Профессор  предпринял
несколько попыток разрешения этой проблемы, прибегнув к  помощи
самоанализа  и  метода  свободных  ассоциаций, и в конце концов
пришел к  заключению,  что  котелок  он  надел  сам,  собираясь
куда-то  идти.  Сделав  такой  вывод,  он  вышел  из  домика  и
посмотрел на небо. На небе определенно ничего написано не было.
Поэтому Профессор вновь вернулся под крышу, нашел клочок бумаги
и, сконцентрировав сознание  на  котелках,  написал  на  клочке
первое  слово,  которое  пришло ему в голову. Таковым оказалось
слово Фтйрвбтйхн. Профессор оторвал  его  и  повторил  попытку,
получив  на  сей  раз  слово Крысид, связанное, как он решил, с
епископом Ганно и крысами. Профессор попробовал сосредоточиться
на Ганно и получил Венец,  испытал  Венец  и  получил  Капюшон,
испытал  Капюшон  и  получил  Пальто.  Тут  он  обнаружил, что,
действительно, одет в пальто, и страшно  обрадовался.  За  этим
последовало  длинное  путешествие по ирландским графствам через
"Анналы четырех хозяев" и так далее, приведшее  его  обратно  к
Tripbarium.  Он  испытал  это слово и получил Копченые селедки,
теперь  уже  окончательно  связанные  со  Скандинавией,  шустро
проскочил    Гетеборг,    миновал    Сведенборга,    Блейка   и
Густава-Адольфа и вдруг вспомнил, что его просили спасти Марию.
И Профессор,  еще  более  тщательно  сбалансировав  на  макушке
бутылочного  цвета  котелок, засеменил ко дворцу, куда призывал
его долг.
   День стоял знойный.
   Тепло накапливалось под деревьями, обращая Верховую дорогу в
длинную череду печей, в пальто было  невероятно  жарко,  пчелы,
словно  аэропланы,  гудели  в  липкой  листве  вязов; ласточки,
налепившие гнезд на южной стене, обмахивали хвостами птенцов и,
задыхаясь, разевали клювы, ужи целыми подразделениями  выползли
на  охоту,  обратив  жизнь  лягушек  в сущий ад, а сами лягушки
дюжинами совершали самоубийства, бросаясь  под  колеса  первого
попавшегося  автомобиля.  Профессор  тяжело  тащился по дороге,
уходя все дальше от дома,  -  маленький  старательный  жук  под
медно-раскаленным  небом, становившийся меньше и меньше по мере
многотрудного приближения к Мальплаке.
   Он не вполне понимал, как ему приняться за дело.
   Если судить по сведениям, приобретенным им во  время  ученых
занятий, юридически законный обыск дворца требовал предъявления
нескольких  предписаний  Habeas  Corpus,  а также касательно De
Heretico Гпнвхтеодп или чего-то подобного и, возможно даже, Non
Compos Неофйу. С другой стороны, он сознавал, что два или  даже
три  человека  вполне  могли  несколько  недель  пробродить  по
коридорам дворца, ни разу не  повстречавшись,  так  что  особых
причин,  по  которым  он  не  мог  бы  заняться  неофициальными
поисками, Профессор не видел, - все равно никто не  узнает  был
он  во  дворце  или  не был. Конечно, проще всего было бы найти
мисс Браун, прищемить ей, как  следует,  хвост  и  потребовать,
чтобы она освободила свою воспитанницу. К сожалению доподлинных
доказательств  того,  что Мария по-прежнему находится в доме, у
Профессора не имелось, да к тому же он побаивался  гувернантки.
Мисс  Браун  однажды  безобразнейшим  образом  нагрубила ему, и
Профессор опасался, что с ущемлением хвоста все может выйти  не
так,   как   хотелось  бы,  а  совершенно  наоборот.  Профессор
испытывал какое-то не очень уютное чувство и, чтобы охладиться,
обмахивался на ходу котелком.
   Он  миновал   Греческий   Амфитеатр   и   шестидесятифутовую
пирамиду,  возведенную  в  честь генерала Бэргойна, и перед ним
открылась Долина Согласия - такой, какой ее всегда желал видеть
БраунБольшие-Возможности, - в конце долины показалась  огромная
глыба  дворца.  Рен,  Ванбро,  Хоксмур, Кент и все остальные из
этой братии воздвигли дюжины его  колоннад;  Адам,  Патриоли  и
прочие   разукрасили  лепниной  сотни  его  потолков;  Шератон,
Хеппелуайт, Чиппендейл и так далее набили  его  ныне  проданной
мебелью;  теперь  залитый  вечерним светом дворец высился перед
Профессором,  и  комнат  в  нем  было  гораздо  больше,  чем  в
состоянии   вызвать  из  своей  памяти  даже  самый  памятливый
человек.
   Через развалившиеся двери Профессор проник в Западное  крыло
и приступил к поискам.
   Он  обыскал  Готическую  Бильярдную, в которой стоял некогда
стол  размером  с  плавательный  бассейн,  и  в   которой   еще
сохранились  гербы  всех Марииных предков, писанные красками на
потолке, лепной узор которого имитировал переплетение древесных
ветвей  и  листьев.  Основную  часть   генеалогического   древа
художникам  любезно предоставил Хорри Уолпол, а состояла она из
441 гербового щита, включая сюда гербы Боадицеи и Ирода Антипы.
Все пояса в гербах шли справа налево, а гербы жен располагались
с неправильной стороны от мужниных.
   Он обыскал Оранжерею, в которой  Гиббон  вычеркнул  точку  с
запятой   из   прославленного   последнего   абзаца  "Упадка  и
разрушения Римской империи", прежде чем поднести восьмой ее том
герцогу Глостеру, приветливо  заметившему:  "Еще  одна  толстая
книга, черт бы ее побрал! И пишут, и пишут! А, мистер Гиббон?"
   Он  обыскал Зверинец, в котором однажды по ошибке заперли на
два дня графа Честерфилда, словно какую-то обезьяну, - и  жаль,
что не навсегда.
   Он  обыскал  Китайскую  гостиную, ту самую, в которую в 1768
году внезапно  вбежал  Руссо,  гневно  зачитал  нескончаемое  и
невразумительное письмо, писанное им к Дидероту и выскочил вон,
оставив слушателей в совершенном недоумении.
   Он  обыскал  Деловой Кабинет, в котором Злобный Граф однажды
проткнул насквозь своего управляющего, - представ  перед  судом
палаты  Лордов,  Граф уверял, правда, что они дрались на дуэли,
но управляющий и до сей поры каждую ночь со вторника  на  среду
прогуливался  здесь с рукоятью шпаги, торчавшей у него из спины
на уровне поясницы, являя сильный аргумент в пользу противного.
   Он обыскал Картографическую Библиотеку, в  которой  один  из
виконтов  и  к  тому  же  еще адмирала имел обыкновение хранить
секстант и иные приборы - после  того,  как  ушел  в  отставку,
потеряв  в  череде  морских  баталий Майорку, Менорку, Бермуды,
Гоа, Симлу, Геклу и Алабаму.
   Он добрался до Ружейной, из окна которой  герцог  Орлеанский
так любил палить по жаворонкам шампанскими пробками.
   Он   обыскал  Удобрительную,  по  поводу  которой  Владетеля
Мальплаке, изобретшего целых три картофелекопалки  (все  разной
конструкции)  укоряли,  что он-де взял себе за обычай хранить в
ней   на    потребу    своим    арендаторам    огромные    кучи
гиперсуперэкстраинфрафосфатов.
   Он  обыскал  даже  Сановный  Покой, в коем королева Виктория
устроила   для   себя   единственную    гостиную,    когда-либо
существовавшую  вне  королевских  замков,  - тут все еще стояло
кресло, в котором сиживала королева, и сиденье  его  покрывала,
дабы сохранить царственный отпечаток, стеклянная крышка.
   Профессор   поднял   крышку  и  присел,  ибо  им  овладевала
усталость.
   Посидев, он со  вздохом  встал  и  поднялся  этажом  выше  в
Часовую   залу,   расположенную  в  щипце  Северного  фасада  и
вмещавшую  часы  работы   Кристофера   Пинчбека   II,   которые
наигрывали  "Когда  Сердце  Мужчины  Печали Грызут" - в четырех
частях, по одной каждую четверть часа, правда,  со  временем  к
этой музыке попривыкли и вслушиваться перестали.
   Предмет его поисков здесь отсутствовал.
   Профессор  начал  уже  терять голову и торопливо перебегал с
одного этажа на другой, едва лишь новая идея посещала его.
   Он обыскал Буфетную, где в разное  время  хранились  золотые
кубки Дерби, Больших национальных скачек и Аскота, а также ваза
в виде дерева баньяна, поднесенная Шестому Герцогу благодарными
жителями Бомбея.
   Он  заглянул  в конюшню на сто сорок четыре лошади, в псарню
на сто сорок четыре гончих,  в  мезонин  на  сто  сорок  четыре
горничных с лакеями и в Игорную, где некогда Чарльз Джеймс Фокс
в  туфлях с алыми каблуками и в парике, осыпанном синей пудрой,
просадил за одну ночь сто сорок четыре тысячи фунтов.
   Он  заскочил  даже   в   Оружейную,   в   которой   когда-то
располагалась  биваком все амуниция Собственного Его Величества
Третьего Герцога Нортгемптонширского Полка, -  а  также  группа
посетителей дворца, которую бросил здесь в 1915 году забывчивый
дворецкий,  водивший  по  дому  экскурсии  в  благотворительных
целях.
   Заложницы нигде не было.
   Бедный Профессор опустился на  голый  пол  Оружейной,  чтобы
отдохнуть  во  второй  раз. Затем, собрав остатки сил, он вновь
устремился на поиски.
   Он обыскал Павильон, в котором рассеянный лорд Дадли однажды
пригласил Сиднея Смита на обед, сказав  при  этом:  "Пообедайте
сегодня  со  мной  и  я  уговорю  Сиднея Смита, чтобы он пришел
познакомиться с вами", - на  что  мистер  Сидней  Смит  вежливо
ответил,  что  уже  договорился с этим джентльменом о встрече в
другом месте.
   Он обыскал Колоннаду, по которой как-то  ночью  сам  великий
Поуп  прогуливался  с  Вильямом  Брумом, уговаривая последнего,
чтобы тот уговорил  Тонсона  опубликовать  письмо  от  Линтота,
подписанное  однако Клилендом и написанное якобы Болинброком, в
котором леди Мэри Уортли Монтегю  обвинялась  в  том,  что  она
подозревает  мистера  Грина  в  том,  что  он уговаривает Брума
отказать Тонсону в  разрешении  опубликовать  письмо  Клиленда,
касающееся   личных   привычек   доктора   Арбетнота   и  якобы
подписанное Линтотом безо всякого ведома Болинброка  да  еще  и
псевдонимом  Свифт. (С другой стороны, некто по имени Уорсдейл-
простое орудие, не более того, - должен был, назвавшись  именем
Р.Смита,    сказать    Керлу,    что   некий   "П.Т.",   тайный
недоброжелатель Темпля, владеет копией переписки  между  лордом
Гервеем и Коли Гиббер: с очевидными результатами.)
   Наконец,  Профессор  выбрался  под  открытое  небо и обыскал
фонтан, в который когда-то свалился  Босуэлл,  дабы  позабавить
Великого Лексикографа.
   Он   даже  потоптался  вокруг  конной  статуи  щеголеватого,
низкорослого Георга II, восседавше