Отдельный   отряд,   составленный   из   самых   бесстрашных
сорвиголов,   должен  будет  дождаться  полуночи  и,  если  все
сложится наихудшим образом, связать  во  сне  мисс  Браун,  как
связали  некогда изнуренного Гулливера. Тогда они смогут колоть
ее булавками, пока она не откроет, где заточили Марию.
   Поиски начались.
   Тем временем, в  сохранившей  обстановку  гостиной  привычно
сидели  по  сторонам  от  камина  мисс  Браун  с викарием - два
безмолвных  истукана  в  вечернем   платье.   Лиллипуты   могли
разглядеть  их  сквозь  окна  и  изпод дверей: викария облекало
священническое одеяние из  черного  шелка,  в  руке  он  держал
стакан  кислого  шерри,  -  наполненный  до половины, поскольку
скупость не позволяла ему выпить целый стакан;  а  мисс  Браун,
приукрасившая  себя  фиолетовой кружевной косыночкой, со своего
рода надменной жадностью кушала шоколадки. Сказать друг  дружке
им  было  покамест  нечего. Возможно, они размышляли о том, как
лучше сломить дух  Марии,  и  мечтали  об  огромном  богатстве,
которое  расчитывали  приобрести, продав маленьких островитян в
рабство - цирку в "Олимпии" или киномагнатам в Голливуде.
   Покончив с шоколадками, мисс  Браун  уселась  за  пианино  и
принялась играть церковные гимны.
   Под   треньканье   пианино   Народ  лиллипутов  безмолвно  и
встревоженно топотал по коридорам,  и  звук  их  шагов  был  не
громче того, какой издает, ударяясь о землю, древесный листок.
   Согласно  инструкциям,  они  заглядывали  под  двери и звали
повизгивающим шепотком: "Мария! Мария!". Они  сноровисто  лезли
вверх  по  громадным ступеням, пользуясь доставленными фрегатом
штурмовыми   лестницами.    Когда    возникала    необходимость
спуститься, они съезжали по перилам. По коридорам они, сберегая
время,   передвигались  бегом.  Снаружи  в  непроглядной  тени,
отбрасываемой колонной Северного фасада, ждал вместе с бригадой
неотложной помощи раздираемый нервной  тревогой  Профессор.  Он
боялся,  что  мисс  Браун  может застукать его и вновь обозвать
несчастным шпиком, но еще сильнее боялся он за Марию.
   В конце концов, послышалась быстрая пробежка как бы  мышиных
ног  по мраморным плитам и показался запыхавшийся гонец. Рапорт
в трех экземплярах  он  принести  позабыл,  но  зато  не  забыл
новостей.  Профессор  увязал  его и бригаду неотложной помощи в
пальто и со всех ног помчал вниз по лестнице, предназначавшейся
когда-то для слуг.
   Они летели вниз мимо пустых кладовок и  чуланов  для  метел,
вниз  по  деревянным  ступеням,  страшно  отзывавшимся на удары
Профессоровых гвоздями подбитых сапог; все глубже и глубже вниз
- к каменным стенам, паутине и запаху покрытых плесенью пробок.
Мимо клеток, в которых когда-то рядами лежали бутылки с  вином,
и  чьих-то  следов  в пыли; мимо сводчатых склепов и метавшихся
там теней,  творимых  Стряпухиным  фонарем,  который  Профессор
предусмотрительно  прихватил; мимо тяжелого сейфа, где некогда,
окруженный  лучистой  тьмой,  лежал   прославленный   Бриллиант
Мальплаке, в 480 карат, украденный Вильямом Мальплаке ("Великим
Мытарем")  у Набоба Кокосы; мимо кирпичных арок, кладка которых
скрывала, быть может, немало  замурованных  заживо  Монтрезором
вороватых  любителей шерри; спеша, пробегали они мимо множества
тяжких дверей, ведущих в  винные  погреба,  дверей,  снабженных
снаружи  засовами,  но  лишенных  замков,  и  наконец, достигли
последней, массивной  двери,  за  которой  помещалась  темница.
Дверь  была  заперта.  Горсточка  лиллипутов  стояла  пред ней,
указывая на пыльный пол с отпечатками Марииных ног.

     Глава XXIII

   Дверь  соорудили  кода-то  с  таким  расчетом,   чтобы   она
выдержала  удары  боевого  топора.  Два слоя дерева, в одном из
которых древесные волокна шли вдоль, а в  другом  поперек,  так
что никаким топором разрубить ее было невозможно. В давние дни,
когда  ее  только-только  навесил  на  петли кто-то из вассалов
Вильгельма Завоевателя, дверь запиралась на громадный, размером
с полено, какое сжигают на святки, деревянный брус, ходивший  в
двух  больших  пазах, оставленных в каменной кладке. Когда брус
изъели черви, - а случилось это уже в пору  правления  королевы
Елизаветы,  -  деревенский  кузнец  сковал взамен него железный
замок. Замок этот и поныне оставался на  месте  и  был  заперт.
Ключ,  весивший  два  фунта  и три унции, мисс Браун уволокла с
собой. Помимо замка, на дверь примерно в то же время  поставили
несколько  больших  и  крепких  засовов. С ними особой возни не
предвиделось, поскольку их достаточно было вытянуть из скоб,  -
если,  конечно,  вы  находились  перед  дверью, а не за ней. Со
времени Елизаветы немалое число людей потрудилось  над  дверью,
стараясь  сделать  ее  понадежнее.  В  пору  Регентства  кто-то
оборудовал ее железными прутьями, такими же как те, из  которых
состояла  оконная решетка, но и эти прутья выдвигались, подобно
засовам. При королеве Виктории кто-то навесил на дверь  подобие
цепочки, на какие в жилых домах запирают изнутри входные двери.
При короле Эдуарде сюда приехал специалист из Английского Банка
и  поставил на дверь наборный замок, которого никто на свете не
мог отпереть без ключевого слова, - им,  кстати  сказать,  было
слово  "Мнемозина"  (один  из герцогов владел лошадью, носившей
это имя и победившей на  Дерби.)  При  короле  Георге  V  некий
американец продал правившему тогда герцогу произведенный Йейлом
десятишиллинговый  замок.  А  при  короле  Георге  VI  к  двери
прикрепили полоски защищающей  от  газов  и  светомаскировочной
бумаги, посредством которой ее можно было приклеивать к косяку.
В общем, дверь была заперта.
   Пожалуй,  невежественная  Амариллис,  ничего ни о чем, кроме
крикетных бэтсменов, не знающая, могла уже прийти к заключению,
будто наш Профессор -  просто-напросто  незадачливый  старичок.
Поскольку  он так много знал обо всем на свете, можно подумать,
что он совершенно не  разбирался  в  приемах  проникновения  со
взломом.  Что  ж,  если  быть  абсолютно  честными, то придется
признать - нет,  не  разбирался.  Однако,  -  и  как  раз  этим
Профессор отличался от многих хорошо нам известных бэтсменов, -
на  плечах у него помещалась голова. Мы уже видели, как он с ее
помощью установил, откуда взялся маленький Народ. И ныне,  пока
он  стоял перед дверью подземной тюрьмы, голова его почти зримо
увеличивалась в размерах,  словно  надуваемый  футбольный  мяч.
Белые  волосы  на ней встали дыбом, как у кошки во время грозы;
глаза почти  утонули  в  глазницах  от  напряжения,  вызванного
концентрацией мысли; вены на висках пульсировали, словно сердце
лягушки,  а  сами  виски  как  бы встопырились, будто надкрылья
надумавшего взлететь майского жука.
   Обвисшая на петлях дверь содрогнулась.
   - Вот именно, - сказал Профессор. - Перед нами дверь.  Прошу
вас,  о ученейший из школьных учителей, выйдите немного вперед,
чтобы помочь мне в моих размышлениях.
   Лиллипуты, охваченные благоговением - не по причине размеров
Профессора, но  по  причине  его  духовной  мощи,  -  несколько
подались  вспять,  а  Школьный  Учитель  торжественно  выступил
вперед, готовый сделать все,  что  в  его  силах,  и  испытывая
гордость за то, что дожил до этого дня.
   - Когда?  -  вопросил Профессор, величаво оглаживая бороду и
не отрывая сверкающих глаз от замка. - Когда дверь не  является
дверью?   Вот  загадка,  которую  мы,  среди  прочих,  призваны
разрешить и призваны не впервые. Hic labor, hoc opus est.
   Пока он размышлял, лиллипуты  старались  придумать,  как  бы
воспользоваться  малостью  своих  размеров  для одоления двери.
Например, если бы Профессор поднял одного из них,  тот  мог  бы
просунуть  ручонку  в скважину елизаветинского замка и сдвинуть
его перемычки, при условии, что они не слишком тугие. Но против
наборного замка, открывавшегося тайным словом, их  малость  все
равно   оставалась  бессильной,  как  и  против  американского,
стоявшего на двери с внутренней стороны, отчего развинтить  его
никакой  надежды  не оставалось. Они шепотом обсуждали все это,
как вдруг Профессор поднял руку, требуя тишины. Он надумал.
   - Итак, когда же, - повторил он, - дверь не является дверью?
   - Tibi ipsi,  non  mihi,  -  уважительно  произнес  Школьный
Учитель, подразумевая: "Сдаюсь!"
   - Когда она снята с петель.
   Справедливость  его  суждения  поразила  всех, будто громом.
Старый джентльмен мог бы еще указать, что большинство замков  и
запоров  представляют  собой  чистой  воды  надувательство, что
когда охотникам на лис встречается на  пути  запертая  на  цепь
калитка,  им  нужно  лишь  приподнять  другую ее сторону, и что
человеку вообще свойственно при виде висячего  замка  замирать,
словно  при встрече с гремучей змеей, вместо того, чтобы отойти
немного в сторону и влезть в окно. Но он только сказал:
   - Доставьте сюда кочергу.
   Петли у двери были  кованные,  -  их  сделал  тот  же  самый
кузнец,  который  изготовил  орнаментальный  замок.  Т-образные
петли со шпульками в виде геральдических лилий,  прилаженные  с
наружной  стороны,  чтобы  не  дать узникам добраться до них. В
итоге нашим спасателям добраться до них  ничего  не  стоило.  К
тому же петли были старые, изрытые ржавчиной.
   По  счастью,  в  одном из ближних в выходу погребов валялась
брошенная неведомо кем кочерга, и лиллипуты, выстроившись в две
колонны, приволокли ее,  как  смотрители  зоопарка,  случается,
переносят крупных боа-констрикторов.
   Профессор принялся за работу, колотя по петлям и поддевая их
кочергой;  с  древних петель дождем сыпалась ржавая пыль; болты
начали вываливаться один за  другим;  а  помощники  Профессора,
волнуясь, наблюдали за его титаническими усилиями.

   В  гостиной  викарий  размышлял  о  своем. Почему, думал он,
непременно нужно продавать человечков только в "Олимпию"? Когда
мы наловим их в  достаточных  количествах,  ну,  скажем,  целый
бочонок,  я  возьму с собой дюжину в Лондон, в ящике для сигар,
провертев в его крышке несколько дырок. Поеду  в  "роллс-ройсе"
или,  во  всяком случае, первым классом, священники ведь должны
служить примером представителям  низших  слоев  общества.  А  в
Лондоне  я  зайду  не  в  одну  контору  "Олимпии", но и к сэру
Джорджу Сангеру, и к Барнуму и Бейли, и ко всем остальным.  Это
даже  лучше,  чем  тащить  их  в  Голливуд. Покажу образцы и по
очереди продам им бочонок, конечно, ничего не говоря  о  других
покупателях.  В  конце  концов,  они  же  коммерсанты,  люди  в
нравственном отношении, надо полагать, неразвитые, а  на  обман
следует  отвечать  обманом.  Печально, но что поделаешь. В Риме
жить, по-римски выть. И кстати, возможно,  самое  мудрое  -  не
говорить  милейшей  мисс  Браун  об этой тройной продаже. Она -
женщина и может что-то не так понять, а кроме того, если  я  ей
ничего не скажу с ней не нужно будет делиться. Она получит свою
долю  от первой продажи, этого вполне достаточно, - в сущности,
она получит гораздо больше денег, чем может понадобиться  любой
незамужней  женщине,  и  потом,  я  ведь знаю, сколь скромны ее
потребности. Женщина она по натуре простая, и испортить ее было
бы жаль. М-м-м-м-м. Ну и кроме того,  мне,  наверное,  придется
покинуть  страну,  обождать,  пока  не  утихнет  шум, вызванный
продажей одного и того же товара трем  разным  фирмам,  а  мисс
Браун будет полезно оставить здесь вместо себя, чтобы было кому
позаботиться  о  доставке.  Если  же  она заранее узнает о моей
забавной проделке, ей, может быть,  тоже  захочется  уехать  из
страны. Насколько я понимаю, женские тюрьмы у нас очень уютные,
что же до климата Бермудских островов то ей, боюсь, он может не
подойти.  М-м-м-м-м.  Палм-Бич,  Бермуды, Гонолулу? Нужно будет
заказать проспекты в туристических фирмах.
   И мисс Браун тоже думала о своем. А что  если,  думала  она,
что  если,  -  если - с Марией произойдет несчастный случай? Я,
разумеется,  не  имею  в  виду  какого-либо   насилия,   ничего
преднамеренного,  но  вдруг с ней случится нечто такое, от чего
она, ну, скажем, очень-очень заболеет - или даже... даже умрет?
Само собой, совершенно случайно. Нам всем  будет  ее  очень  не
хватать.  И что если викарий окажется замешанным в это, так что
он почувствует себя... ну...  почти  как  бы  виновным  в...  в
убийстве? Вдруг он попытается надуть меня и отнять то, что мною
честно  заработано? Говорят, что узы, которые порождает шантаж,
куда крепче, чем узы брака...  Правда,  в  наше  время  убийств
вообще  не  бывает.  Все  эти  мысли - это так, пустые грезы. И
вдруг мы потом все-таки отыщем пропавший  пергамент  и  изменим
его в нашу пользу?
   Викарий вышел из оцепенения.
   - Пойдемте,  - сказал он, одним глотком приканчивая шерри. -
Мы терпели достаточно долго. Упрямство - это одно, а порочность
- совсем другое. Она обязана нам подчиняться,  так  написано  в
катехизисе. Мы должны заставить ее говорить.
   - Прямо сейчас? - радостно спросила мисс Браун.
   Они вылезли из кресел и пошли по лестницам вниз.

   Последний  болт вывалился из верхней петли, увлекая за собою
струйку  искрошенной  червями  древесины.  Профессор   покрепче
ухватился за помятую железяку и начал сдвигать дверь. С треском
и скрежетом дверь проползла по каменным плитам, приоткрылась на
дюйм-другой  и застряла. На противоположной ее кромке гнулись в
пазах насилуемые язычки замков, хрустело старое дерево  косяка,
сыпались  винты.  Профессор  снова  вцепился  в дверную петлю и
волоком наполовину открыл дверь. Лиллипуты, не дожидаясь, когда
проход станет пошире, протиснулись внутрь. Они проскочили между
ног Профессора, забыв о том, что он способен их растоптать. Они
кричали:
   - Мария! Ты спасена!
   Да, Мария была внутри: освещенная фонариком,  прикованная  к
стене,  взбешенная.  Вся  благодарность,  какую  они  получили,
свелась к одной фразе:
   - Что же вы раньше-то не пришли?
   Потом она с вызовом произнесла:
   - Я им ничего не сказала.
   А потом расплакалась.
   Спасатели увидели, что  Мария  покрыта  ссадинами  -  не  от
побоев,  ибо  это  унижение  ее  миновало,  -  просто  она  так
сопротивлялась  и  билась,  пока  ее  волокли  вниз,  что   вся
процедура   выродилась  в  громкий  скандал  и  едва  ли  не  в
потасовку. На самом-то деле, если бы она не сопротивлялась, эти
двое, вполне вероятно, прямо здесь бы ее и избили, - до того их
разъярил ее подвиг с умывальным кувшином, - но возня  с  Марией
лишила  их  сил.  Так  что,  сама видишь, если тебя тащат вниз,
самое лучшее - драться, а если  кто-то  когда-то  захочет  тебя
поколотить, - бейся с ним насмерть.
   Синяк у нее под глазом сидел - истинное заглядение.
   - Ну все! - сказал Профессор. - Этого более чем достаточно!
   Его  буквально трясло от гнева. Лиллипуты сказали Марии, как
они гордятся ее отвагой, тем, что она не выдала их, как они  ей
обязаны.  На  гвозде у очага они нашли ключи и разомкнули цепи.
Они спрашивали, все ли у нее цело, не голодна ли она, не больна
ли? Они умоляли ее не плакать.
   - Первым делом, - сказал Профессор, - я заберу  ее  к  себе.
Пока  со  всем  этим  не будет покончено, она ни единой ночи не
проведет в Мальплаке. Я восстановлю ее силы вином из первоцвета
и хлебом с маслом. На-ка, возьми мой носовой платок. А после...
   Он воздел к небесам стиснутые кулаки.
   - А после я сяду на мой трехколесный велосипед и  отправлюсь
искать  Лорда  Наместника  или  Главного  Констебля,  я пока не
уверен, кого, и уж я  позабочусь  о  том,  чтобы  эти  чудовища
заплатили  за  свои  преступления  последней  каплей  их черной
крови! Да понимаете ли вы, что с этими  ссадинами  и  кандалами
мы,  скорее  всего,  сможем  избавить  Марию от опекунов и даже
посадить  их  в  тюрьму,  и  что  для  Народа  Лиллипутов   это
единственная надежда? В противном случае, они навсегда сохранят
законное  право  продать  вас,  а  Мария  вряд  ли сможет вечно
хранить вашу тайну.
   - В общем, должен сказать, - добавил Профессор, которому эти
мысли вернули  хорошее  настроение,  -  что  подобное  развитие
событий  представляется  мне  превосходным. Я надеюсь, они тебя
серьезно не покалечили, дорогая моя? Ходить можешь?
   - Да, со мной все в порядке. Они ничего мне не повредили.
   - Отлично. Тогда немедленно в путь. Ты не  хочешь,  чтобы  я
тебя   донес?  Я,  когда  был  бой-скаутом,  довольно  прилично
научился носить людей.
   - Нет.
   - Ну, смотри, как тебе лучше. Так, постой-ка. С Народом  нам
ни о чем договориться не нужно?
   Школьный Учитель спросил:
   - Вы намереваетесь навестить Констебля этой же Ночью?
   - Да.  Чем  скорее,  тем  лучше. Чем быстрее мы посадим этих
мерзавцев под замок, тем лучше будет для всех нас.
   - Не следует ли нам охранять ее, пока  Ваша  Честь  будет  в
Отъезде?
   - Нет.  Дверь  я  запру. Думаю, этого хватит. Я всегда прячу
ключ под горшочек с красной геранью, это  такое  тайное  место,
кроме  меня,  никому  не  известное. Да, хм. И потом, они же не
знают, что Мария сбежала, а если и узнают, то не сообразят, где
ее искать. Ну, вперед, к свободе! Позвольте, а что это  там  за
шум?
   Они  находились  уже  в  коридоре,  в двух шагах от свободы.
Профессор, кое-как  выпутав  фонарик  из  бороды,  ткнул  им  в
сторону  подвальной  двери  -  другой,  перекрывавшей  выход из
коридора. И как  только  он  указал  на  нее,  дверь  тихонечко
затворилась. Что-то подозрительно смахивающее на смешок, хоть и
заглушенное деревом двери, эхом отозвалось в сводчатых потолках
коридора,  а с наружной ее стороны взвизгнули, вползая в скобы,
засовы.

     Глава XXIV

   Мистер Хейтер  прислонился  к  двери  и  протяжно  выдохнул.
Воздух выходил из его поджатых губ с таким шумом, словно он пар
спускал.
   - Готово! - сказал он. - Эти твари так и кишат по полу.
   Мисс  Браун,  ничего  не  ответив,  подняла  повыше  свечу и
вперилась взглядом в его лицо.
   - По меньшей мере полсотни.  Скажем,  по  тысяче  фунтов  за
штуку. Я полагаю, мы, наконец, можем дать Марии поужинать!
   Мисс  Браун  придвинула  свечу  еще  ближе  к  лицу  мистера
Хейтера.
   - А Профессор?
   - Его можно будет выпустить, как только  мы  переловим  этих
малявок.
   - Вы что, оглохли?
   - Оглох, мисс Браун?
   - Он обнаружил вашу подопечную прикованной к стене подземной
тюрьмы и собирается обратиться в полицию. Вы же слышали, как он
говорил  об  этом. У Общества предотвращения жестокости, мистер
Хейтер, вероятно, найдется, что нам сказать.
   - Но мы же не можем вечно держать его тут под запором. Кроме
того, когда мы продадим человечков...
   - Вы обратили внимание на то, что он и  человечки,  судя  по
всему, знакомы друг с другом?
   - Силы  небесные! Вы хотите сказать, что он может предъявить
на них приоритетные права? Но они же проживают на нашей  земле,
не  на его. Они составляют собственность землевладельца. У него
нет на них прав, мало ли с кем он знаком...
   - Землевладелец здесь - Мария.
   - Однако,  дорогая  моя  леди,  я   не   понимаю,   что   вы
предлагаете...  Нельзя же держать их здесь вечно... Трудности с
кормлением...
   - А зачем нам их кормить?
   - Вы говорите невозможные вещи! Не можем же мы...  Это  было
бы...  грешно.  Люди,  склонные во всем видеть дурное, могли бы
счесть это равносильным убийству. И потом, даже если мы заморим
их голодом, мы все равно попадем тем самым в опасное положение.
Нет, немыслимо.
   - Мы ведь сказали Стряпухе, что Мария уехала к тетке, а  где
в   настоящее   время   пребывает   Профессор,   вообще  никому
неизвестно.
   - Но подземелье до сих пор посещают любители древности!
   - Мы в состоянии отменить эти посещения на месяц-другой.
   - Мисс Браун, мы не можем, нет, мы не должны даже  помышлять
о подобном. Мы же христиане. Мы не вправе думать только о себе.
Кроме  того, если мы оставим этих двоих взаперти, как же выйдут
наружу все остальные - маленькие?
   - Сэр Исаак Ньютон  просверлил  в  двери  дырку,