ся заговорить с ней.
   - Хреса...
   - А, Орми, малыш... Жив еще? Молодец. Завтра дойдет и до тебя  черед.
Ух, как мы давно этого ждали, - Хреса  скрипнула  зубами  и  сморщилась;
бурчание у нее в животе больше всего походило на рык голодного  медведя.
- Ублюдок, вонючий сопляк, дерьмо. Нет такой муки, чтобы  Улле  счел  ее
достаточной для тебя, червяк ты жеваный.
   - Чем же я вас так разгневал? Неужели только  тем,  что  повалил  эту
дурацкую колоду с костями? Поставили ее на место, и дело с концом.
   - Ах, так ты не знаешь... Улле покарал нас. Ведь мы не сумели сберечь
его образ. А, будь  я  проклята,  зачем  же  я  тебе  рассказываю?  Все,
заткнись, буду спать. Хороши дела у ядозубов, лучше некуда.
   - Ты ошибаешься, Хреса. Ведь  я  выродок,  поэтому  мне  не  принесет
радости рассказ о гибели моих сородичей. Мне  будет  больно  слушать  об
этом. Такие уж мы извращенные люди.
   - И все же ты хочешь послушать? - недоверчиво произнесла Хреса.
   Орми ненадолго задумался и сказал:
   - Вовсе нет. Я же говорю: мне это мучительно. Так что спи.
   -  Ага...  Ну,  тогда  я  расскажу.  Тридцать  дней  прошло,  как  вы
сбежали... и вот зашумели Мертвые земли. Так и  раньше  бывало,  старики
помнили... Из камней, из глины  рождались  серые  шары,  клыкачьи  яйца.
Смрад пошел с юга. Земля дрожала. Камни грохотали  в  горах.  От  смрада
деревья облетели в середине лета. У нас мор начался. Мы тогда всех детей
и стариков съели, в жертву Улле их принесли, думали,  смилостивится.  Да
куда там. Поздно. Зашевелились все черные  силы  Земли,  глубочайшие  из
глубоких, и никто уже их остановить был не в силах.
   Первый  Клыкач  появился  неподалеку  от  селения  кровохлебов.   Те,
счастливчики, первыми благую смерть приняли. А мы-то сдуру  решили  было
Клыкачу дать бой. Собрались  с  соседями  -  дерьмоедами  и  зуболомами,
вооружились и пошли ему навстречу. Клыкача, говорят,  надо  всего-то  на
миг задержать: если он не сможет одно мгновение убивать, то  его  ярость
обращается на него самого, и он тогда сам себя разрывает. Ну, мы  пошли,
от нашего стойбища проходим всего  милю,  и  вдруг  -  все,  конец.  Лес
кончился, дальше  -  пустыня,  камни  и  вонь,  песок  пузырится.  Какие
кровохлебы?! Нет и следа. По краю леса деревья, веришь, так и  корчатся.
Не только тебе живоглотки ползучие, но и простые сосны. И  мчится  вдоль
этой опушки прямо к нам Клыкач. Мы, как его увидели,  сразу  забыли  про
войну. Смешно вспомнить. Да какое  там  "увидели".  Кто  увидел,  там  и
остался. А кто-то успел, подыхая, пискнуть: "Клыкач!" Мы - деру.
   - Да как он хоть выглядит, этот Клыкач?
   - Тебе интересно - сходи посмотри. Известно как. Ростом до неба. Ног,
когтей, клыков - не счесть. Все живое бьет наповал  взглядом,  помыслом,
своим видом одним, запахом, голосом. Так говорят. Сама я его не  видала,
а от вони у меня вон, гляди, волос на башке почти не осталось. И клыки -
во! - выросли вдвое. Я теперь кусачая. Это, червячок, верный  признак...
Бывает такое от дальнего знакомства с Клыкачом.
   И вот бежим мы обратно, мимо нашего стойбища,  не  останавливаясь,  к
горам. И все равно понимаем: не успеть. Потому что ясно: Клыкач  быстрее
весь лес до гор превратит в Мертвую землю, чем мы добежим до ущелья.  Но
повезло нам. Клыкача какая-то гривка скалистая остановила.  Он  был  еще
молод, глуп. Сжег все по одному склону, а на другой не  догадался  сразу
перепрыгнуть - и в какой-то миг не увидел кругом себя ничего живого.  Ну
и порвал себя в клочья. Как он заревел тогда, я до смерти не забуду.  От
этого рева у нас человек сорок сразу сдохло, и столько  же  еще  сдохло,
помучившись. Мы думали, может, все. Но хватило ума не возвращаться. И мы
поднялись на кручу. Это уже пошли предгорья. Глянули вниз, а там...
   - Что? - спросил Орми, поскольку Хреса вдруг замолчала.
   - А то, что все, кто тогда обернулся, в  тот  же  миг  благую  смерть
приняли. А я вот не оборачивалась, потому и добралась  досюда;  но  зато
сказать тебе, что там внизу было, не могу. Ничего хорошего,  это  точно.
Кишели там, наверное, повсюду Клыкачи. Потому  что  дней  через  десять,
когда мы были высоко в горах, оборачиваться уже  было  можно.  Тогда  мы
рассмотрели все хорошенько и убедились, что  леса  больше  не  стало.  К
самым горам подошли Мертвые земли. Клыкачей нет, и  снова  все  тихо,  а
спускаться назад нельзя. В горах корма не  найти.  Народ  стал  скулить.
Тогда Кулу нас спас. Он сказал: "Кто через горы перейдет, тот выживет. А
жрать в пути будем друг друга. Сразимся сейчас племя  на  племя,  и  кто
погибнет, того на мясо. Так и дойдем". Тут дерьмоеды говорят:  вот,  нас
три племени, как будем биться? Кулу в ответ: "Ваши племена малы, с  нами
вам сражаться без толку, так вы бейтесь  друг  с  другом,  а  там  видно
будет". Стали они биться, и  зуболомы  взяли  верх,  но  их-то  и  самих
осталось не много. Потом, уже  после  перевала,  мы  зуболомов  этих  по
одному стали есть, и только-только хватило спуститься  с  гор.  Но  там,
наверху, много наших от холода сдохло. Нас ведь зима застала в горах. Ох
и хлебнули мы лиха. Так что ты уж не обессудь, змееныш, что мы  с  тобой
не очень-то ласковы будем. Ведь это все из-за тебя.
   - Почему же из-за меня?
   - Старики говорили: когда  Улле  в  обиде,  когда  ему  кто-то  ущерб
нанесет,  не  будет  ему  поклоняться  или  по-другому  оскорбит,  тогда
просыпаются Мертвые земли. А ты идола повалил. И отпираться  без  толку.
Все, буду спать, - Хреса зевнула и захрапела, забыв закрыть рот.  Комары
ей все лицо облепили.
   Орми повернулся к Эйле:
   - Спишь?
   - Нет. Я слушала.
   - Представляю, что они завтра учинят над нами. Мало не покажется.
   - После того, что они пережили, им бы возненавидеть Улле. А  они  ему
по-прежнему служат.
   - Еще бы. Кто ж захочет, чтобы  такое  повторилось.  Только  вот  что
странно. Почему Мертвые земли  проснулись  не  сразу,  когда  я  повалил
идола, а лишь через тридцать дней?
   - А было что-нибудь такое... важное, какое-нибудь событие с тобой и с
Энки в это время?
   - Постой-ка... Точно!  Примерно  через  тридцать  дней  после  нашего
бегства мы увидели Имира или солнце сквозь мглу на вершине  горы.  Тогда
нам открылись знаки. Вот что случилось! А с тобой, Эйле, что было тогда?
   - Когда? Я не знаю, когда вы сбежали из своего селения.
   - Ну, смотри: тридцать дней мы шли до вершины и столько же еще  -  до
встречи с вами. Выходит, дней шестьдесят всего.
   - Ясно. В это время примерно я проникла в мозг Шуллы и  навязала  ему
свою волю. Орми помолчал немного и сказал:
   - Все сходится. И ой как плохо  дело  детей  Имира  под  небом,  если
каждая их победа отражается, словно в воде, и  обращается  тысячекратным
торжеством Улле.
   - Если это не случайность.
   - Раз уж мы решили, что ничего не бывает зря, то и случайностей  быть
не может.
   - Я поняла, - сказала Эйле. - Все в мире  должно  быть  уравновешено.
Где слишком много белого,  обязательно  появится  что-нибудь  черное.  И
наоборот. Но это значит, что и зло, когда его много... слишком  много...
должно порождать хоть капельку добра. Иначе все развалится. Понимаешь?
   - В жизни не слыхал подобной чепухи. Нет, Эйле,  менхур  из  тебя  не
получится, это точно.
   - Сам дурак! - шепнула Эйле обиженно, - Я все правильно говорю. Я это
чувствую. Из зла может выйти добро, только зла должно  быть  очень-очень
много.
   - Значит, по-твоему, и в долине Иггир, у самого сердца Улле, мы можем
встретить друзей?
   - Да, да! Ведь там сила  зла  огромна,  беспредельна...  И  его  лучи
высекают тени детей Имира из мертвых камней.
   Последние слова Эйле произнесла как-то судорожно,  словно  задыхаясь.
Орми удивленно покосился на нее - он уже собирался  высказать  все,  что
думает об ее умственных способностях. Но Эйле была  бледна  как  смерть,
глаза у нее закатились, зубы чуть слышно стучали.
   "Опять припадок, - подумал Орми. - А я-то  с  ней  как  с  нормальной
разговариваю".
   Впрочем, очень скоро Эйле пришла в себя и взглянула  на  Орми  вполне
осмысленно.
   - Послушай! Ты не мог бы  как-нибудь  разорвать  или  перетереть  эти
ремни?
   Орми горько усмехнулся.
   - А ты не могла бы позвать Элгара или мамонта?
   - Зачем ты так? - Эйле всхлипнула. - Ты же знаешь...
   - Ну ладно. А Элгар по-прежнему молчит?
   - Молчит.
   - Все-таки  обидно,  имея  таких  могучих  друзей,  погибать  от  рук
каких-то замученных, обожравшихся людоедов. Особенно  после  победы  над
марбианином. Нелепо. О Имир над  небом!  Неужели  мы  ничего  не  сумеем
придумать?
   Эйле  закрыла  глаза.  Долго  она  молчала,  только  губы   беззвучно
шевелились. Орми следил за ней в свете почти догоревшего костра и тщетно
пытался разобрать, что она шепчет  во  сне  или  в  бреду.  Наконец  она
очнулась, бросила беглый взгляд на Орми и прошептала:
   - Я знаю, что делать. - Затем глубоко вздохнула и  заговорила  уже  в
голос, нараспев:
   - Баю-баю, баю-бай, спи, мой светик, засыпай!
   Она повторила заклинание несколько раз, потом шепнула Орми:
   - Я знаю еще один заговор... Я услышала его  давно,  в  один  из  тех
припадков, когда я слышу голоса мира. Я не знаю точно, что  это  значит.
Но это, скорее всего, заклинание. Оно должно подействовать. - И громко:
   - Уту в небесах диадемой лазурной себя венчал, с поднятой  главой  по
небу пошел! - И снова шепотом:
   - Это солнце, Орми! Так встает солнце над миром! Так оно  поднимается
над краем земли, и выходит, гордое и ослепительное,  на  синее  небо,  и
шествует по нему весь день до заката!
   - Что такое диадема?
   - Не знаю! Ведь это, наверное, еще не высказанные слова. Это -  слова
из грядущей жизни, из той жизни, которую мы завоюем...  может  быть.  Их
скажут и их поймут через много-много лет... тысячу, десять  тысяч.  Нет,
больше. Через двадцать пять тысяч лет. Вот как не скоро.
   И она снова принялась повторять оба заклинания  громче  и  громче.  И
Орми удивлялся, почему ядозубы не просыпаются, ведь они всегда спят  так
чутко. Потом он понял: они, должно  быть,  не  слышат  этих  слов,  слов
Имира,  подобно  тому  как  Светлые  не  видели  зла.  Но   вот   кто-то
зашевелился, и поднял голову, и встретился  взглядом  с  Эйле.  Это  был
Кулу. Он смотрел на нее и молчал, а она продолжала твердить  заклинания,
чуть извиваясь связанным телом в  такт  таинственному  ритму  колдовских
слов. Потом, точно так же молча, поднял лицо Барг. И он тоже смотрел, не
шевелился и слушал. А третьей была Хреса, и больше никто не проснулся.
   Потом Эйле замолчала, и ядозубы, все трое, опустили  головы  и  спали
дальше до утра. Заснул и Орми.
   Его разбудил хриплый голос Кулу:
   - Ну, вставайте, братья ядозубы. Утро. Подумаем-ка, что нам сделать с
этими грязными выродками.
 
Глава 10 
В ЗЕМЛЕ 
 
   - А теперь что они делают? - спросил Энки. Этот вопрос  он  задал  по
меньшей мере в сотый раз с тех пор, как ушли Орми и Эйле. Элгар сидел  у
колонны в главном зале своего подземного дворца; Бату, Энки и Аги сидели
вокруг и понуро  глядели  на  Светлого.  Элгар  не  двигался;  лицо  его
выражало тоску и усталость. Он отвечал односложно и нехотя:
   - Идут на север.
   - Все спокойно? Элгар промолчал.
   - Как ты думаешь, - обратился Бату к Энки, - у них есть шанс?
   Энки ответил таким мрачным взглядом, что Бату потерял всякое  желание
продолжать разговор. Время ползло еле-еле, как в мучительном сне.  Потом
Элгар сказал:
   - Бесполезно. И ни к чему все, что я делал.  В  мире  нет  места  для
таких, как мы. Я проиграл эту битву.
   - Я не совсем понимаю тебя, Элгар, - сказал Бату. Но Элгар молчал,  и
тогда заговорил Аги:
   - Чего тут непонятного? Слишком сильно все изменилось с тех пор,  как
Элгар укрылся в подземелье. То, что ему дорого,  не  нужно  уже  никому,
даже выродкам. Другие законы, другие желания,  понимаешь?  Орми  и  Эйле
предпочли умереть во внешнем мире, где властвует зло, потому что  они...
привыкли к нему и он для них важнее, чем все подземные радости  Убежища.
И Элгар, и этот его мирок - для них не более  чем  наваждение,  один  из
бесчисленных призраков, которыми наполнена Земля.
   - Но мы-то остались, - сказал Бату. Аги усмехнулся.
   - Не уверен, что этим стоит гордиться. Вряд ли наши  друзья  покинули
нас из-за того, что в них недостаточно проявилось Слово  Имира.  Скорее,
наоборот. Представь  себе  гутанян  или  людоедов  на  нашем  месте.  Им
предлагают спокойную сытую жизнь, ни  малейшей  опасности  быть  убитым,
съеденным или замученным. Дрыхни, жри  и  слушай  истории.  Не  жизнь  -
мечта. Никто бы не ушел. Руками, ногами и зубами  держались  бы  за  это
место. Я прямо слышу, как  они  стонут:  "Такая  жизнь  не  хуже  благой
смерти!"
   - Все верно! - воскликнул Элгар, вставая. - И то,  что  случилось,  -
знак для меня: Элгар, ты старый дурак. Ты проспал все на свете, ты сгнил
заживо в своей благоустроенной норе. Ты забыл, как пахнет воздух. Ну что
ж, если так, я отрекаюсь. От всего, что говорил вам.
   - А мы тебе поверили! - Энки тоже вскочил и стал  размахивать  руками
перед лицом Элгара. - Выходит, правы они, а  не  ты!  И  из-за  тебя  мы
отпустили их одних! Да ты... ты...
   - Брось, Энки. - Аги похлопал его по плечу. - Успокойся. У тебя  своя
голова. Ты был волен выбирать. Орми выбрал свободу и ушел.  А  ты  решил
остаться. Обидно, конечно. Но что поделаешь.
   - Раньше  у  нас  было  принято  так,  -  заговорил  Элгар,  смущенно
улыбаясь. - До прихода Улле мы никогда не  обдумывали  своих  поступков.
Сердце подсказывало нам, что делать,  и  никогда  не  ошибалось.  Потом,
когда я остался единственным Светлым на Земле, я был  так  напуган,  что
решил: противостоять Врагу можно, только используя его же средства. И  я
стал думать, рассуждать, взвешивать. Откуда я этому научился - не  знаю.
Ведь до пришествия Улле мы этого не делали, да и  не  умели.  И  вот  я,
кажется, все продумал. План был неплох, хоть и рассчитан на долгие годы.
Но, сам того не замечая, я, видно, попал под власть Врага -  по  крайней
мере, воспользовавшись вражьими уловками, я оказался в ловушке.  Ну  что
ж... Отныне все будет по-другому. Пусть все мои  рассуждения  катятся...
как это вы говорите? Улле в пасть! Пусть менхуры думают!
   И Элгар вдруг захохотал и долго не мог  остановиться.  Потом  так  же
внезапно посерьезнел и сказал:
   - Энки, шкура с письменами у тебя?
   - Вот она.
   - Подумай-ка о ней... Или нет, ладно, дай сюда. Ведь вам не нравится,
когда я лезу в ваши мысли. Я сам прочту... Ага!  Вот  оно:  предсмертный
бред отца Веора. Теперь все ясно.
   - Что тебе ясно?
   - Все, представляешь - все! Два пути!  Должно  было  быть  два  пути!
Поэтому они ушли, а мы остались. Они пойдут в Дуль-Куг одним путем, а мы
- другим. Но в конце концов мы встретимся.
   - Знаешь, Элгар, - сказал Бату, - по-моему, ты слишком увлекся. Много
думать, конечно, вредно, это дело менхурье, но нельзя  же  и  вовсе  ума
лишиться. С чего  ты  взял,  что  отцу  Веору  перед  смертью  открылось
будущее? С чего ты взял, что в своем предсмертном  бреду  он  говорил  о
нас?
   - С чего? - Элгар пристально посмотрел на Бату. - А вот с чего.  Пока
мы в Убежище были все вместе, по лесу постоянно шнырял марбианин - ждал,
пока я выйду. Он ни разу не отошел далеко от Убежища. О втором выходе он
не знал, но, видимо, подозревал, что где-то может быть  запасная  дверь,
поэтому время  от  времени  облетал  окрестности.  Этот  марбианин  явно
собирался сторожить  до  тех  пор,  пока  я  не  отважусь  появиться  на
поверхности, - хоть целую вечность. Тут не могло быть сомнений. Если  бы
я вышел, он бы тут же со  мной  покончил  -  ему  для  этого  достаточно
сказать одно-единственное слово, вы знаете.  Потому-то  я  и  не  рвался
наружу - что тут удивительного? Я был не в силах ни прогнать марбианина,
ни отвлечь. Вам я  ничего  не  говорил,  потому  что  не  хотел  смущать
понапрасну ваши души, только начавшие привыкать к свету... впрочем,  это
не важно. Главное - я не мог покинуть убежища, пока Ор-ми  и  Эйле  были
здесь. Но когда они ушли, марбианин, видно, что-то почуял и  кинулся  на
поиски сбежавших. Сейчас он так далеко  отсюда,  что  я,  пожалуй,  могу
рискнуть и выйти, а потом мы затеряемся в лесу,  и  пусть  ищет  нас  до
скончания века! Короче говоря,  получилось  так,  что  мы  действительно
могли выйти из Убежища только порознь. Вот и ответ на твой вопрос, Бату.
Два пути - и отец Веор знал об этом. Но до чего же  мы,  люди,  глупы  и
самонадеянны! Воображаем, будто что-то зависит от наших решений, а  сами
крутимся, как колесики в гуганских машинах. Мир слишком изменился,  пора
бы мне к этому привыкнуть... Ну да ладно, сейчас  не  время  рассуждать.
Меня,  признаться,  очень  беспокоит...  -  Элгар  внезапно  замолчал  и
прислушался,  подняв  вверх  указательный  палец.  Глаза  его  испуганно
забегали, потом он воскликнул:
   - Бежим! Скорее, может, еще успеем!
   Они подхватили свои вещи и понеслись к выходу, все  четверо.  Медведь
скакал за ними следом.
   - Что произошло? - кричал на бегу Бату.
   - Похоже, марбианин напал на их след! Он приближается к ним, а они до
сих пор его не заметили!
   - Послушай, Элгар, - пробормотал Аги, задыхаясь от быстрого  бега,  -
как ты собираешься их спасти, если  марбианин  может  убить  тебя  одним
словом? И потом, ты только что говорил о двух путях  и  о  том,  что  мы
встретимся снова лишь в самом конце...
   - Да заткнись ты, Улле тебе в глотку! - рявкнул вдруг Элгар  с  такой
решимостью в голосе, что даже Энки глянул на него с уважением.
   - Сам не знаю почему, но такая речь мне больше  по  душе,  чем  вялые
разглагольствования о добре и зле, - бубнил между тем Аги. - Что-то есть
в ней такое наше, человеческое.
   Перед выходом Элгар остановился и пропустил своих спутников вперед.
   - Вы первые. Без меня здесь нельзя оставаться.
   Бату, Энки и Аги без  труда  прошли  сквозь  заколдованный  камень  и
оказались снаружи  в  лощине;  за  ними  последовал  медведь.  Элгар  не
появлялся.
   - Никак, передумал, - сказал Аги. Энки тем временем  выхватил  меч  и
яростно набросился на росшую поблизости ольху  -  та  уже  потянулась  к
людям. Его меч работал без  устали,  пока  от  кровожадного  деревца  не
остался один пенек.
   - Это необратимо, увы! - услышали  люди  голос  Элгара.  Светлый  уже
стоял рядом с ними. - Убежища больше нет! Его всосала временная воронка!
   Они оглянулись и с изумлением  увидели  на  месте  скалы  с  потайным
входом пустоту, вернее, продолжение ущелья. Кусты и деревья росли как ни
в чем не бывало там, где только что была каменная толща.
   - Как это получилось? - вымолвил Бату, переведя дух.
   - Сейчас некогда! Да и нечего тут объяснять...  Убежище  держалось  в
пространстве и времени моей волей, пока я был внутри и составлял  с  ним
единое целое. Теперь оно исчезло  -  не  только  в  настоящем,  но  и  в
прошлом. Его никогда не было. Бежим!
   И они побежали точно по следам Эйле и  Орми,  и  тут  оказалось,  что
Элгар умеет бегать куда лучше, чем  можно  было  ожидать  от  подземного
затворника.  Даже  Энки  не  мог  за  ним  угнаться.  Но  когда  Светлый
остановился и повернулся  к  своим  спутникам,  поджидая  их,  они  были
потрясены удивительной переменой в его  внешности.  За  какую-то  минуту
Элгар из юноши превратился в  древнего  старика.  Седая  борода  свисала
почти до колен.
   - Что с тобой? - в ужасе воскликнул Энки. - Ты стал стариком!
   - Я им и был. Однако я не уступлю никому из вас в силе и в  ловкости,
и ни одна ученая свинья не найдет  моих  следов,  потому  что  я  их  не
оставляю!
   - Но откуда эта борода! Ты что, оборотень?
   - В каком-то смысле. Все мы немного оборотни:  сначала  выглядим  как
дети, потом как взрослые. Все дело во времени. Запомни, Энки:  все  дело
во времени. И довольно вопросов. Лучше поторапливайся.
   Вскоре им приш