у да ладно. В  другой  раз  встретим  упыря  -  я
первый в бой кинусь. Ты за мной и не угонишься. А так...  ты  уж  прости
меня.
   Кулу, как узнал о случившемся, велел привести к  нему  Орми  и  Энки.
Посмотрел на них хмуро и приказал:
   - Говорите.
   - Что говорить?
   Кулу засопел и сказал негромко, как будто сам себе:
   - Обоих живьем съем.
   Тогда Орми начал:
   - Ночью просыпаюсь, чую - упырь в землянке. Ну,  сперва-то  я  замер,
испугался. А потом, когда он мать...
   - Удаль на нас нашла, вождь, - заговорил  вдруг  Энки.  -  Захотелось
себя испытать. Чего, думаем, не попробовать сразиться с упырем? А ну как
одолеем - всякий тогда признает нашу силу!
   - Ты что ж, Энки, на мое место позарился? - Кулу усмехнулся. - Ладно,
за это наказывать не буду. Прибью просто, только сунься. А  спрашиваю  я
вот о чем. Как посмели на упыря руку поднять?
   - А что? Упырь - тварь земная, по земле ходит, кровь пьет, как и  мы.
Почему его не убить?
   Теперь Кулу надолго замолчал. Стоит,  то  на  одного  брата  взглянет
исподлобья, то на другого. Наконец сказал:
   - Слушайте, вы, черви смрадные! Один раз говорю - в другой самих себя
съесть заставлю. Упырь - творение Улле,  поставлен  над  нами,  чтоб  мы
знали свое место.
   Хозяин упырю велел у  людишек  кровь  сосать,  а  нам,  завидев  его,
обмирать от страха и под себя гадить. Кто этот закон нарушает - на  Улле
поднимает руку. А чтоб  вы  лучше  запомнили,  завтра  прикажу  рядом  с
Хозяином деревянного упыря поставить. Три дня  будете  его  поить  своей
кровью и ползать перед ним на брюхе в дерьме. Я сказал.
   - Ясно, - вздохнул Орми. - А почему, вождь, так повелось,  что  упырь
вроде как выше человека и к Хозяину ближе?
   - Да потому, тупая твоя башка, что упырь смердит еще больше, чем  мы.
Пошли прочь.
   Орми и Энки поспешно удалились с глаз вождя и весь день  пребывали  в
сомнениях и страха. Энки сказал:
   - Ты, брат, запомни слова  Кулу.  Все  верно.  Улле  хочет  весь  наш
вонючий мир превратить в одну большую кучу дерьма.  Потому  и  заведено:
кто больше смердит, тот и главный.
   Деревянного упыря забыли, однако, поставить. Вечером Барг приволок  с
болота на спине человека. Швырнул его на землю посреди селения и заорал:
   - А ну, глядите, кого поймал!
   Ядозубы сбежались.
   - Чего орать-то? - сказал Уги косматый. - Добыча неказиста.  Старикан
худющий. Костей мешок.
   Барг тогда схватил старика за левую руку, вывернул  ладонью  вверх  и
ткнул Уги в нос:
   - А это видел? Отметины-то нету? Это ж болотный выродок! Сколько  лет
не могли его поймать!
   - Хороша добыча, - сказал Кулу. - Привяжи  его  к  дереву,  Барг,  да
прикрой шкурой, чтоб комары за ночь всю кровь не высосали, нам оставили.
А утром и сами позабавимся, и Хозяина потешим.
   Туча небесная почернела,  накрыла  тьмой  землю.  Ядозубы  повалились
спать, а Орми не спится. Вылез из норы, пробрался на ощупь к дереву, где
старика привязали, встал, прислушался. Вроде дышит старик.
   - Эй, ты, слышь, как тебя? Жив, что ли? - Орми говорил тихо, чтобы не
разбудить своих и не привлечь  ненароком  какую-нибудь  ночную  нечисть.
Старик молчал, хотя по дыханию ясно было - не спит.
   - Чего не отвечаешь? Я же слышу, ты живой.
   - О чем нам с  тобой  говорить,  людоед?  -  Голос  был  глух,  слова
неразборчивы, видно, не много зубов осталось у старика.
   - Ты болотный выродок?
   - Не выродки мы. Люди.  Раньше  меченых  не  было.  Вы  сами  и  есть
выродки.
   - Слушай, старик. Я тебя отпущу. Сейчас ремни перережу, и уйдешь.
   Старик зашевелился, застонал.
   - Так ты не людоед?
   - Я твой сын, наверное. Ильг - моя мать.  Упырь  ее  убил  вчера.  Ты
моему брату, Энки, шкуру со знаками дал.
   Старик молчал долго.
   - Вот оно что. Как же тебя звать?
   - Орми. Ну, хватит  разговоров.  Ночи  теперь  короткие,  а  тебе  до
рассвета  нужно  подальше  уйти.  -  Орми  нащупал  ремень,  хотел   его
перерезать, да старик не дал.
   - Не надо, Орми. У меня ж все кости  переломаны.  Я  и  ползти-то  не
могу. Скажи, вы знаки разобрали?
   - Нет, отец. Не смогли. Ты мне разгадку-то открой.
   Старик опять долго молчал, видно, собирался с силами.
   - В том и беда, Орми, что я не знаю разгадки. И  отец  мой  не  знал.
Знаки хранили, переносили со шкуры на шкуру, а сами не понимали ничего.
   - Отец, я все-таки ремни перережу. - Орми взмахнул ножом раз, другой,
и старик грохнулся на мох. - Взвалю тебя на плечи и унесу  в  горы.  Там
тебя вылечу. Вместе и знаки разгадаем. Энки с нами пойдет.
   - Поздно, - прохрипел старик. - Гляди, светает уже.
   Небесная хмарь и впрямь посветлела на востоке.  Сквозь  чахлый  лесок
Орми увидел: из одной землянки уже вылезает кто-то. Орми припал к земле,
спрятался за сосновый ствол и шепотом спросил:
   - Скажи, отец, что мы делать-то должны?  Зачем  мы,  выродки,  живем,
кому служим?
   - Мы - Имира дети. Имиру служим.
   - Кто такой Имир?
   - Точно не скажу, чтобы не соврать. Но три вещи знаю. Улле  он  враг.
Живет по ту сторону неба. Ныне на  земле  не  имеет  силы.  Орми!  Уходи
скорей, прячься. Идут сюда.
   - Ну, прощай, отец. Эта гниль над тобой потешаться не будет. Прими от
меня благую смерть!
   Орми перерезал старику  горло,  прошептал:  "К  Имиру  уходи!",  утер
слезу, чего с детства сопливого не бывало, и нырнул  в  молодой  ельник.
Потом обошел селение крутом и попал на поляну Улле.
   Охватил тогда Орми гнев. Вырвал он с корнем сухую елочку  -  ствол  в
руку толщиной, - обломал сучки,  подбежал  к  истукану,  уперся  в  него
комлем и давай  валить  идола!  Тот  уже  начал  подаваться,  как  вдруг
повернулась одна из голов деревянного чудища, приоткрыла костяную  пасть
и уставилась на Орми пустыми глазницами. И в тот же миг Орми  услышал  у
себя в голове страшный холодный голос. Он говорил непонятные слова:
   - Драблатугур, бугургыз, клаклар.
   Орми тряхнул головой, стиснул зубы и налег изо  всей  силы  на  шест.
Идол рухнул, палки и кости рассыпались  по  земле.  И  наваждение  сразу
исчезло.
   - Кто там? Стой!
   Барг вышел из-за деревьев на другой стороне поляны. Орми  бросился  в
лес, да поздно: Барг узнал его.
   - Выродок! Орми! Стой, змееныш!
   Орми продрался сквозь чащу, нырнул в землянку, схватил Энки за руку и
потащил к выходу. Слэк проснулся и крикнул:
   - Эй, вы! Куда в такую рань помчались? На упырей охотиться?  Заставит
вас Кулу дерьмо жрать!
   - Иди Улле зад полижи. Я б еще поговорил с тобой, кабы клопы тебе  гу
не отгрызли!
   Выскочили братья наружу - и в лес. Миновали  ельник  -  а  сзади  уже
слышно погоню. Вышли к болоту. Там братья знали верную тропку  и  далеко
опередили людоедов. Пока ядозубы барахтались в  болотной  жиже,  Энки  и
Орми успели высоко подняться по склону. Тут в ущельях  и  трещинах  было
где спрятаться. Братья залезли в потайную пещерку - вход в нее закрывали
кусты, - легли на мокрую землю и отдышались. Долго молчали.
   - Что теперь делать будем? -  спросил  Орми.  -  Обратно  к  ядозубам
нельзя. Энки ответил не сразу.
   - Жить как-то надо. Найдем место подальше от людей,  построим  жилье.
Ты объясни, как вышло, что нас распознали?
   Орми рассказал:
   - Узнал я одну тайну.  Мне  ее  отец  перед  смертью  открыл.  Нашего
повелителя Имиром звать, а живет он по ту сторону неба. Как бы нам  туда
перебраться?
   Энки задумался и, помолчав, сказал:
   - Я видел, небо порой  ложится  на  горы.  Бывает,  спустится  совсем
низко. Может, горы  тогда  его  протыкают?  Давай  поднимемся  на  кряж,
выберем высокую гору и залезем на вершину.
   - Ловко придумал! Пойдем. Только бы  Имира  увидеть.  Тогда  и  шкуру
разгадаем, и, может быть, узнаем, что мы должны делать на земле.
 
Глава 2 
ИМИР НАД НЕБОМ 
 
   Три дня поднимались на кряж. Холодно там было, даром что лето.  Но  и
небо вроде ближе стало. На четвертый день увидели снежные горы.  Вершины
упирались в небо. Отсюда  было  видно  всю  страну  Мару:  голые  скалы,
глубокие ущелья,  а  позади,  внизу,  широкой  полосой  у  подножия  гор
протянулся лес, земля людоедов. С юга подступали к лесу Мертвые земли.
   - До неба путь неблизкий, - сказал Энки. - Там,  наверху,  добычи  не
будет. Надо едой запастись.
   Ядозуб без оружия шагу не ступит; были у братьев с собой  и  луки,  и
ножи, и копья. Много дней они лазали по ущельям, сидели в засадах -  все
не было крупной добычи. Пришлось спуститься обратно  к  болоту.  Однажды
остановились на ночлег в зарослях вереска. Земля там в одном месте  была
вскопана, кругом валялись камни и выдернутый багульник.
   - Странное дело, - сказал Энки. - Кто здесь копал? Багульник пахучий,
будь он неладен, все запахи отбил, ничего не разберешь.
   - Может, медведь искал съедобные корешки?
   Развели огонь, испекли щуку, что Энки днем поймал в озерке. Стемнело.
Костер освещал ближние  деревья  и  подножие  скалы.  Вдруг  земля,  где
вскопано было, зашевелилась, поднялась бугром,  и  между  комьев  что-то
забелело. А потом  из-под  земли  вылезла  голова.  На  голом  черепе  -
лохмотья бурой, сухой кожи. Зубы мелкие,  острые,  торчат  вперед.  Хуже
всего - глаза. Мутные, студенистые. Полужидкая гниль. Казалось,  вот-вот
выльются из глазниц. Энки вскочил.
   - Ну, брат, теперь я свое обещание выполню, - и с копьем бросился  на
упыря. Было до него всего шагов двадцать, а  не  успел  добежать.  Упырь
выпростал из-под земли обе руки, уперся и выполз весь, как червь из норы
- скользкий, жирный. Увернулся от копья  и  хвать  зубами  за  древко  -
только щепки полетели. В руках у  Энки  осталась  одна  короткая  палка.
Упырь прыгнул, повалил Энки и впился в горло.
   Орми тоже не зевал. Выхватил из костра головню и ткнул со  всей  силы
упырю в бок. Зашипело,  завоняло,  повалил  едкий  дым.  Упырь  выпустил
добычу, пискляво взвыл и кинулся наутек. Из прожженного бока  вывалилась
какая-то  дрянь,  зацепилась  за  кусты.  Орми  догнал  его,  замахнулся
головней - тут упырь нагнулся и стал землю рыть. Мох, корни  и  песок  с
камнями полетели Орми в лицо. Он  замешкался  на  миг,  а  когда  протер
глаза,  упыря  уже  и  след  простыл.  Только  рыхлая  земля  еще   чуть
вздрагивала.
   - Быстро, гад, закапывается!
   Орми повернулся к брату. Тот сидел на  камне,  держась  за  горло,  а
из-под пальцев сочилась кровь.
   - Гляди-ка, отбились от упыря. Теперь будем знать, чего  они  боятся.
Огнем их жечь надо, тварей смрадных!
   Энки поднял глаза и сказал хрипло:
   - Ты, брат, ничего странного не заметил?
   - Нет, а что?
   - А то, что у него на шее было ожерелье из гадючьих зубов. Слепой ты,
дурень. Он же из наших - ядозуб.  Значит,  верно  говорят,  что  людоеды
после смерти в упырей превращаются. Может, и мы скоро такими станем.
   Рана у Энки зажила быстро. На другой день братья свалили лося. Сплели
короба, набили мясом, повесили на спины и полезли снова в горы.  Лосиную
шкуру тоже прихватили - спать  на  снегу.  День  идут,  другой,  третий.
Карабкаются на скалы, перелезают трещины, обходят пропасти. А  небо  все
ближе. На шестой день в расщелинах стал попадаться  снег.  Тогда  братья
вместо мяса, что съели, положили в короба сухих  сучьев.  Выше  дров  не
найдешь.
   На девятый день помутнел взгляд у Энки.
   - Орми, слышь... Неладно со мной. Я  башку  почесал  -  горсть  волос
осталась в руке, а на черепе плешь. Во рту ломит, словно все зубы  хотят
из челюстей вырваться.
   Орми посмотрел на брата - видит, и впрямь дело плохо.  Лицо  бледное,
глаза из серых стали бурыми, смотрят безумно.
   - Держись, Энки. Это, наверное, упыриный яд попал  тебе  в  рану.  До
неба уже близко, увидим Имира - он нас спасет, научит, что делать.
   На двенадцатый день добрались наконец до неба. Братьев  окутал  серый
туман. На пять шагов ничего  не  видать.  Шли  теперь  совсем  медленно.
Вечером, как Энки заснул, Орми пригляделся к брату и увидел:  на  правой
руке у Энки выросли белые когти. Изо рта высунулись острые зубы. И смрад
от него - не сильно пока, но заметно. Орми все понял. Взял нож,  нарезал
ремней из лосиной шкуры и  быстро  связал  брату  руки  и  ноги,  тот  и
опомниться не успел.
   - Ты что, тварь, делаешь? - Энки говорил теперь с присвистом,  голоса
не узнать.
   - Слушай меня, Энки. Я тебе зла не хочу. Ты от  упыриного  укуса  сам
начал превращаться в упыря. Пощупай зубы языком, если не веришь. Я  тебя
потащу на спине. А ты, пока  я  буду  тебя  нести,  врагу  не  сдавайся.
Призывай Имира, гони Улле из мыслей.
   Поволок Орми брата на спине. Мясо почти все пришлось бросить, а дрова
и подавно. Энки теперь мяса есть не мог. Шипел, плевался, просил крови.
   Под ногами был только снег - скользкий, плотный.  Ветер  дул  день  и
ночь. А мгла над головой и вокруг с каждым днем становилась светлее.
   Энки, лежа на спине у брата, стал щелкать  зубами,  вертеть  головой,
тянуться к шее. Пришлось заткнуть ему  рот  обрывком  шкуры  и  завязать
ремнем. А смердело  уже  вовсю.  У  Орми  от  вони  голова  шла  кругом,
спотыкался на каждом шагу.
   И вдруг - вершина. Голый камень торчит из снега. И куда  ни  пойти  -
везде путь только вниз. А туман, хоть и стал совсем прозрачным и видно в
нем далеко, так и не кончился. Орми опустил брата на камень, сам без сил
упал рядом.
   - Где же ты, Имир? Не добраться до тебя! Нет пути на ту сторону неба!
Отзовись! Не дай детям своим погибнуть!
   Но Имир молчал. Улле зато отозвался. Снова у Орми в  голове  зазвучал
холодный голос:
   - Бхратарлык, грагугун.
   Орми вскочил, взмахнул ножом и заорал во всю глотку:
   - Выходи, червь трусливый! Где ты? Сразись  со  мной,  падаль!  Кишки
тебе выпущу, гу оторву!
   Голос смолк. Стих и ветер. И вокруг все  посветлело.  Орми  посмотрел
вверх и увидел в белесой мгле над головой светлый, огненный круг.
   - Имир! Разгони тучу, дай увидеть твое лицо! - сказал и сразу  понял:
не разгонит Имир тучу, не он на земле хозяин.  Орми  бросился  к  брату,
повернул его лицом к светлому  кругу.  -  Смотри,  Энки!  Смотри,  упырь
проклятый! Имир над небом! Услышал нас, пришел! Да смотри же!
   Энки открыл глаза, посмотрел на сияние.  И  тут  же  его  облик  стал
преображаться.  Зубы  втянулись  на  место,  на  щеках  появился  слабый
румянец, глаза посветлели. Орми развязал ему рот. А  у  Энки  на  глазах
слезы.
   - Как же ты, братец... Меня, поганого упыря, волок на спине, не убил,
не бросил...
   Орми разрезал ремни на ногах и руках. Энки тряхнул правой рукой  -  и
когти с нее осыпались. На левой-то руке у него кисти не было.
   Стоят братья  рядом  на  вершине,  смотрят  на  огненный  круг.  Энки
спохватился первым:
   - Шкура! Шкуру снимай! Сейчас знаки прочтем, пока сияние не погасло!
   Орми сбросил с плеч шкуру, расстелил на камне. Оба  уткнулись  в  нее
носами. Свет от огненного круга упал на знаки. И они ожили!  Запели  все
разом, зазвенели на двадцать пять голосов. Чудо длилось всего один  миг,
но голоса всех знаков навек остались в памяти братьев. И  тут  же  снова
подул холодный ветер, мгла сгустилась, сияние исчезло.
   - Орми! Ты слышал, как знаки заговорили?
   - Слышал! Запомнил! Теперь все смогу прочесть!
   - И я смогу!
   - Ты, брат, погоди. Спешить больше некуда. Отдохнем немного,  поедим.
Ты ж дней пять или шесть не ел.
   Спустились до первого ущелья. А спускаться со снежной горы - не вверх
карабкаться, сел и катись. Спрятались  от  ветра,  съели  остатки  мяса,
отдышались. Потом расстелили шкуру и стали читать. Были на  шкуре  такие
слова:
   "Имя мое Веор. Смерть близка, и некому  мне  передать  знание  дедов.
Потому я пишу все, что узнал от отца, на этой волчьей шкуре соком  ягоды
нэр. Спрячу ее здесь, в  пещере,  в  последнем  моем  пристанище.  Долго
скрывалась наша семья - последняя семья  детей  Имира,  ныне  называемых
выродками, - в болотах и ущельях страны Мару, в  Окраинных  землях.  Нас
выследили лютые гуганяне, губители жизни из-за Стены, проклятое воинство
Улле. Теперь все мертвы; я один укрылся в этой пещере, и убийцы идут  по
следу.
   Друг, нашедший шкуру! Сохрани ее и передай другому сыну  Имира,  если
сможешь! От людоедов, гуганян, менхуров - береги. А пуще всего - от тех,
кто обитает в стране Марбе, на краю Предельных гор и Ледяной пустыни.
   В давние дни миром правил Имир. Он был миром, и  мир  был  им.  Плоть
Имира - слово. По слову Имира был создан  человек,  чтобы  слушать  его,
искать его, по крупицам собирать его  на  земле.  Люди  тогда  рождались
дважды. Первый раз  -  веселиться  и  петь  в  долинах,  полных  цветов;
поумнев, рождались  снова  -  слушать  звезды,  постигать  тайну  Имира.
Рожденные дважды назывались Светлыми, ибо были светлы духом  и  в  свете
черпали силу. Их взор проникал повсюду,  даже  время  не  было  для  них
преградой. Видели они и грядущее, ибо были детьми этого мира,  плоть  от
плоти его; ради них он был создан и в  них  воплотился;  и  они  внимали
Слову, льющемуся с небес. Только зла не могли они  увидеть,  потому  что
зло - нездешняя сила. Исстари не было в мире зла, оно явилось снаружи.
   В день, когда  Улле  пришел  на  землю,  задрожали  горы  и  грядущее
рассыпалось в прах. Отныне Светлые не видели ничего.  Улле  спустился  с
неба в долину Иггир, что в самом сердце Предельных гор. Теперь те  места
называют Темной землей. Туда нет хода никому из живущих.
   Три страшных дня и три роковые ночи Улле сражался с Имиром на земле -
и одержал победу.
   В первый день почернели ладони у  всех  людей  на  два  дня  пути  от
Предельных гор. В их разум вселился Улле, и они больше не были теми,  за
кого принимали их старики. Их мысли стали невидимы для  Светлых,  доселе
видевших и знавших все сущее в мире. Поистине, сам Имир не  знал  своего
врага!
   Эти оборотни, слуги Улле в обличье людей, собрались в горах к  западу
от долины Иггир во второй день войны. Говорят,  будто  зло,  вошедшее  в
них,  с  такой  яростью  рвалось  наружу,  что  прекрасные  тела   людей
искажались и плавились, как воск. Кто-то покрылся  жесткой  щетиной  или
костяной чешуей, у кого-то выросли бивни, как у мамонтов,  другие  пошли
пятнами, черными, зелеными и белыми,  а  были  и  такие  чудища,  что  и
рассказать нельзя, и  подумать,  оставшись  собой,  не  распахнув  двери
своего разума для Врага.
   На третий день несметное воинство чудищ ворвалось в заповедную долину
Эар, обитель Светлых. В исчадиях Улле совсем не осталось  плоти  и  духа
Имира, и Светлые увидели лишь мелькание зыбких, призрачных  теней.  Тени
несли с собой смерть. Ножи и копья окрасились кровью Светлых.  Но  самым
страшным оружием Врага было некое Слово. Улле  взревел  тысячами  глоток
своих рабов; тысячи голосов прокричали Слово, несущее смерть. И  Светлых
не стало.
   Серая мгла поднялась над горами и растеклась по небу. С тех пор мы не
видим ни звезд, ни солнца, и голос Имира стал неслышен.  Холодные  ветры
подули с севера, и следом за ними пришли льды. Они покрыли  благоуханную
страну Эмайн, сковали горы холодным сном и  остановились  лишь  у  южных
окраин Марбе.
   Все это мне поведал отец, а он узнал от своего отца, тот - от своего;
мы старались сохранить рассказ таким, каким он прозвучал в  первый  раз,
но смысл его для нас во многом темен.
   Убийцы близко, я тороплюсь. Вот что мы узнали - самое важное.
   То, что называется теперь небом,  -  не  небо.  Это  гибельная  туча,
смертная мгла Улле. Небо голубое или черное, в нем  движутся  светила  и
звучат речи Имира. Солнце желтое, жаркое и светлое.  Звезды  далеки,  их
голос звонок.
   Это наша земля, какой ее могла бы увидеть птица сквозь тучу,  взлетев
на тысячу миль. На юг и на север от гор Мару - леса, где живут  людоеды.
Этот край из всех - самый светлый, повсюду вокруг еще хуже.  На  юге  до
самого конца лежат Мертвые земли. Когда-то мы верили, что где-то там,  в
пустыне, есть Город Птиц. Нам никогда не узнать правды, но все же каждый
год весной из-за Мертвых земель прилетают живые птицы.